Via Dolorosa

Сколько раз за прошедший месяц Тэхён собирался бросить всё к чёртовой матери, не сосчитать. Каждое неудачное падение на льду казалось ему собственной каторгой, прожигающие взгляды Чонгука уничтожали и без того слишком расшатанную нервную систему, боль во всём теле после каждой тренировки приумножалась раз в двадцать, а то и в тридцать, и приходить домой чрезмерно поздно, а просыпаться слишком рано из-за не оставляющих в покое кошмаров стало чудовищной привычкой, от которой хотелось избавиться до содранной на пятках кожи из-за мозолей. Тэхён не высыпался. Он в принципе последние пять лет не высыпался, но к обеду Ким обычно разгуливался, чувствовал себя более-менее живым человеком, даже где-то находил силы, чтобы подрабатывать, но с момента возвращения в фигурное катание его силы стремительно растворялись в воздухе, как выходящий изо рта пар из-за резко опустившейся в ноябре температуры, а синяки под глазами обрели не просто фиолетовый оттенок, а близились уже к огромным чёрным впадинам, грозящимся всосать в себя все оставшиеся жизненные силы. Он совершенно забыл, что такое большой спорт. Чонгук ему задачу не облегчал ни на минуту: требовал много – никогда не повышал голос, говорил как всегда ровно и холодно, но с таким укором, что сердце непроизвольно сбегало в стёртые пятки и клокотало уже там, не решаясь как-либо отвечать на суровые высказывания тренера, полностью недовольного тем, что видел своими бездонными глазами на льду. Тэхён падал слишком часто и слишком больно. Падал не только на ледовом покрытии, а, кажется, ещё ниже в своей уверенности, что сможет выбраться наверх. Единственное, что радовало его беспокойную душу – отсутствие едкого взгляда Мин Юнги. Тэхён совершенно не понимал, что с ним произошло почти месяц назад после того разговора у бортиков (может, подействовала его просьба оставить в покое, а может, и другие его фразы зацепили), но с того времени ассистент если и попадался на глаза – а происходило это приблизительно каждый день, – то Мин в его сторону даже не смотрел. Разговаривал с Чонгуком, приносил на подписи бумаги, согласовывал встречи с комитетом, иногда и кофе таскал, но на Тэхёна внимания не обращал совсем. Будто его и не существовало вовсе. Периодически он проходил мимо, не глядя кивал в знак приветствия, и молча уходил дальше. Тогда на вопрос: «С Вашим ассистентом всё хорошо?», Чонгук ответил, что он в полном порядке, не забыв упомянуть, что с подготовкой Тэхёна всё ужасно, а потому тот разговор был успешно прерван, а он сам отправлен отрабатывать элементы на ледовое покрытие. Большее его не интересовало. Только боли в лодыжке участились, и как бы Тэхёну не хотелось вновь схватиться за блистер, закинуть в рот пару таблеток и уснуть спокойно, он себя от этой глупой идеи отговаривал. Жаловался Чимину, выслушивая его пламенные (на самом деле поучительные и довольно сухие) речи, о том, что он с Чоном согласен и давно уже пора бы прекратить травить свой организм, и согласно кивал в ответ, наплевав на то, что по ту сторону его не видят. Хосок за этот месяц тоже не давал покоя, чуть ли не на коленях вымаливая разрешение сходить и поглазеть на то, как он катается, но после слов, что делает он это просто отвратительно, Чону пришлось успокаивать его около часа и подливать горячий чай с мятой, выслушивая рассказ о том, как его откровенно затрахал суровый тренер и вся эта чёртова идея вновь выбиться в претенденты на золото. С ним за время сожительства Тэхён тоже смог смириться, сблизился, как ни крути, и теперь зачастую они вместе вечерами просиживали у телевизора с пивом и разговаривали по душам, болтая одновременно обо всём и ни о чём. Только о своих проблемах Ким так и не рассказывал: прятал руки в длинных рукавах толстовок и кардиганов, о травмах не упоминал и о том, что он каждую ночь ворочается в постели то из-за боли, то из-за кошмаров. Это всё ещё было слишком личным. Это всё ещё было тем, о чём так или иначе знал Чонгук. — Через две недели будет повторный осмотр, — прислонившись поясницей к бортику, Чон вновь нависает над Тэхёном грозовой тучей, сложив руки на груди, и посматривает на своего измотанного фигуриста сверху вниз, постукивая пальцем по предплечью. — Ты, я надеюсь, за это время таблеток не принимал? Тэхён расшнуровывает первый конёк, стягивая его с ноющей стопы, и растирает мышцы через плотный носок, морщась от боли. — Нет. — Новых шрамов не оставлял на себе? — Вы сама тактичность, в курсе? — Ким хмыкает, поднимая глаза на Чона, и прислоняется спиной к бортику, что стоит по противоположную сторону и разделяет трибуны от зоны, уготованной для спортсменов. — Я задал вопрос, — блещет тёмными глазами Чонгук. Тэхён лишь поджимает губы, понимая, что мужчина не отстанет, всегда добиваясь своего, и устало вздыхает, растирая лицо руками. — Нет, не оставлял. Тема селфхарма для него по-прежнему была главным табу, и как бы давно Тэхён ни ходил перед Чонгуком на тренировках в футболках, привыкнуть к тому, что на твоих руках нет живого места из-за тебя же самого, из-за твоей же слабости и невозможности справиться с такими тяжёлыми испытаниями судьбы, сложно. Иногда он пытался натянуть до самых пальцев несуществующие рукава, иногда прикрывал слишком бросающиеся в глаза росчерки на коже ладонями, а иногда и вовсе заводил их за спину, но, несмотря на это, факт того, что Чонгук никогда на этом не заострял внимания, оказался фактом. Тэхён был благодарен, но когда об этом заходила речь, он сглатывал вязкую слюну и старался сделать вид, что его вовсе не существует. — Хорошо, — Чонгук утвердительно кивает, на долгие полминуты одаривая всю ледовую арену молчанием, а затем совсем тихо вздыхает и поджимает губы, наблюдая за прикрытыми глазами Тэхёна, под которыми беспрестанно бегают зрачки. — Сегодня было гораздо лучше. Намного. Ким невольно распахивает веки и промаргивается, упираясь глазами в сосредоточенное лицо мужчины. — По Вашему недовольному тону так и не скажешь, — фыркает он, принимаясь наконец-то избавляться от второго конька. — Я сегодня оскорблений услышал больше, чем за весь месяц. — Это не оскорбления, это твоя стимуляция. — Чтобы ещё больше почувствовать себя никчёмным? — с кривой улыбкой морщится Тэхён. — Чтобы ты не расслаблялся. — С Вами-то расслабишься, — Тэхён невольно закатывает глаза и упирается руками в края лавочки, второй ногой стягивая левый конёк. Он вновь болезненно морщится, принимаясь разминать затёкшие мышцы, и совсем тихо шипит, когда пара суставов похрустывают именно в районе таранной кости. — Я ведь тебе говорил, — Чонгук отходит от борта и присаживается перед Тэхёном на корточки, снова обхватывая левую ступню рукой и принимаясь разминать все мышцы и суставы. Тэхён непроизвольно от этих манипуляций дёргается, и даже не от боли, потому что он к прикосновениям к своей травмированной лодыжке всё ещё не привык, от них иногда кожа покрывается мурашками, и то, что Чон его тренер, для которого здоровье спортсмена стоит выше остальных мелочей, ничуть не успокаивает. Он делал так уже не раз, но Тэхён по-прежнему жмурится и глубоко вдыхает так необходимый ему кислород, когда холодные пальцы с мягкой кожей начинают перебирать его пальцы на ногах и массировать сухожилия длинного разгибателя пальцев стопы лёгкими движениями, — что я вынужден требовать с тебя тот уровень, который ты мне изначально задал, — продолжает тем не менее мужчина, не обращая внимания на тяжёлое дыхание сверху. — Думаешь, я забыл, как ты в день чемпионата выпендривался? Будь добр, теперь не ной. — Я… Я не н-ною, — Тэхён бубнит себе под нос, заикаясь от режущего ощущения в районе стопы, когда Чонгук разминает выше, доходя почти до сухожилий большеберцовой мышцы. — Просто… Вы знаете, как мне тяжело. — Знаю, — кивает Чон. — Но не забывай, что, вопреки своим словам, я не даю тебе больше твоего максимума. — По-моему, нет, — шипит Тэхён, стоит холодным пальцам коснуться косточки. — Вы будто надо мной издеваетесь и злорадствуете, когда я осекаюсь. — А оно мне надо? — недоумённо вскидывает бровь Чон, поглядывая на Тэхёна исподлобья. — Считаешь, что я садист? — Тот ещё, — фыркает раздражённо Ким. — Как можно так относиться к своим подопечным? — Как? — Чонгук тихо усмехается, поднимаясь выше по голеностопу, и снова возвращается вниз, теперь уже к таранно-малоберцовой связке. — Как подобает тренеру моего уровня? — Как будто у Вас цель просто поиздеваться, — всё равно бурчит Тэхён. На губах Чонгука проскальзывает тень еле уловимой улыбки, но он тут же её стирает, продолжая разминать затёкшие мышцы, чтобы предотвратить защемление на травмированном участке, только когда Тэхён слишком громко шипит, сжимая губы в тонкую полоску, он поднимает на него обеспокоенный взгляд, вновь нажимая пальцами на тот же участок и хмурится, чувствуя, как нога под его пальцами дёргается в попытке освободиться. — Больно? — абсолютно серьёзно спрашивает Чонгук, выпрямляясь. Тэхён поджимает под себя ногу, уже своими руками проводя по слишком чувствительной коже в тронутых чужими местах, и выдыхает, чувствуя облегчение от того, что больше никто не пытается коснуться всей его ахиллесовой пяты. — Нет, — мрачно отвечает он, мотая головой. — Спазмы? — продолжает настаивать мужчина, скептичным взглядом изучая бледное лицо напротив. — Не люблю, когда моей ноги касаются. Особенно в районе перелома, — признаётся он, не стесняясь, а потом натягивает на ногу носок и тянется за кроссовками, спрятанными под скамейкой. — Какая кость была сломана? — А то Вы не знаете, — Тэхён закатывает глаза. — Я похож на рентген, чтобы определить, где на кости была трещина? — вскидывает бровь Чон. Тэхён по тону голоса понимает, что, пусть фраза и является сарказмом, но она вновь полна недовольства, и лишь поэтому вздыхает, на секунду прикрывая глаза, и глубоко втягивает носом морозный воздух ледовой арены, кусая изнутри щёку. — Малоберцовая с трещиной на пяточной, — отвечает он нехотя, отводя взгляд в сторону. — Довольно серьёзная. — Думаете, всё, что Вы успели об этом накопать в спортивном комитете Тэгу, шутка? — фыркает Ким, натягивая на вторую ногу кроссовок. — Во-первых, не огрызайся, — холодно чеканит Чон. — А во-вторых, ты так же отреагировал, когда я коснулся твоего шрама на запястье. — И что? — вновь фыркает Тэхён. Чонгук долгую минуту сверлит его взглядом, в котором вновь сложно вычитать хоть одну эмоцию, и сколько бы раз Тэхён ни пытался понять, что в этом взгляде скрывается, каждый раз распознать хоть какую-нибудь мнимую тень любой эмоции было невозможно. От этого пронзительного взгляда кожа покрывалась мурашками – то ледяными, острыми, то слишком жаркими, о которых и вовсе думать не хотелось, – и спирало дыхание, точно как сейчас. — Пойдём, — голос Чонгука вырывает из мыслей. — Куда? — подрывается с места Тэхён, наблюдая, как мужчина направляется к ступеням, ведущим наверх. — Ко мне в кабинет. Поговорим. Меньше всего сейчас Тэхёну хочется спорить – он и так выдохся слишком сильно, – поэтому, глубоко вздохнув и сомкнув губы, он хватает с пола коньки и направляется вслед за Чонгуком. Кабинет встречает лёгкой прохладой из-за приоткрытой форточки и приятным полумраком (на часах уже почти одиннадцать вечера), но стоит оказаться внутри, Чон сразу прикрывает окно, указывая Тэхёну рукой на уже знакомый диванчик в углу, и подходит к рабочему столу. Раскрывает пару ящиков, выуживая из него один бокал и бутылку спиртного, и возвращается к Киму, располагаясь в кресле рядом. — Это что… хеннесси? — разглядывая алкоголь, хмурится Тэхён, а потом поднимает озадаченный взгляд на своего тренера, что откупоривает крышку и наливает в бокал совсем немного, пододвигая его ближе к фигуристу. — Давно Вы спаиваете своих фигуристов? — Я не спаиваю, — пожимает плечами Чонгук. — Это для более приятной атмосферы. — А Вы пить не будете? — спрашивает он, ногтём очерчивая горлышко бокала. — Я за рулём, а вот тебе бы не помешало. Сколько ты спишь? — Чон упирается локтями в колени, сосредотачивая весь свой взгляд на Тэхёне, и следит за тем, как тот немного неуверенно обхватывает пальцами уготованный для него бокал и подносит его к лицу, вдыхая аромат. — Что? — Тэхён смотрит на Чонгука исподлобья, всем своим видом выражая непонимание. — Выглядишь неважно. — И снова Вы сама тактичность, — закатывает глаза Ким. Он всё же подносит бокал к губам и делает совсем крохотный глоток, морщась от горечи напитка. — Спорт выжимает из меня все соки, но… я же стараюсь. — Я вижу, что ты стараешься, — спокойно кивает Чон. — Я говорю тебе, что ты делаешь большие успехи. Ты мне нравишься, Тэхён. Как фигурист. Действительно способный. Но что-то тебя гложет, и я вижу по глазам, как порой в них плещется что-то мне непонятное. Я хочу понять, что это… Чонгук продолжает говорить дальше что-то про «потому что я говорил про страхи, и этот блеск испуга в твоих глазах не даёт мне покоя», а у Тэхёна в ушах до сих пор звенит громкое «ты мне нравишься». На этой фразе у него даже хеннесси встаёт в горле, и он еле находит в себе силы его проглотить, чтобы не подавиться. Фраза звучала совсем в другом контексте, профессиональном, но сердце пропустило один-единственный гулкий удар, предательски болезненно упираясь в рёбра. Не должно быть так. Тэхён о чём-то подобном в своей жизни и не думал, от мужчин в своей жизни фразы «ты мне нравишься» не слышал, и никогда слышать и не хотел, но то, что бокал в его руках дрогнул, заставило сразу же выплыть наружу из своих мыслей, распахнутыми веками взирая на сосредоточенного и ожидающего ответ Чонгука. — Я сказал что-то не то? — спрашивает он, вновь проезжаясь карим острым взглядом по слегка сконфуженному лицу Тэхёна. Тот неспешно мотает головой и опускает задумчивый взор в полупустой бокал с алкоголем в своих руках. — Н-нет, все в порядке. Вы правы, я действительно боюсь. Ощущать себя словно на приёме у психолога Тэхёну ужасно не хотелось, потому что в кабинет к этому врачу он думал, что не сунется никогда в жизни, но Чон напротив него сидит расслабленно, уже откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы рук на животе, и смотрит так, что невольно развяжется язык. И лишнего градуса в крови не надо. Чонгук у Тэхёна вызывает доверие. — Того, что история повторится? — ровно спрашивает мужчина, не отрывая от него взгляд. Тэхён кратко кивает. — И это тоже, но… мои кошмары более личного характера. Вы тут мне не поможете особо, — на его губах рождается кривая усмешка. Разбитая и уставшая, потому что каждую ночь лицезреть самые трагические картины его жизни – смерть матери, кровь на кафеле, стены больниц, что, расплываясь, будто сменяются загноившимися ожогами – личные девять кругов Ада. И как от них избавиться – он не знает. Спасали только обезболивающие, что подавляли абсолютно все эмоции, а теперь их в его организме нет, поганые чувства подавлять больше нечему, и они, стоит только чёрному цвету окрасить и без того мрачные оттенки неба, вырываются наружу. Они сильнее, чем всепоглощающая боль. — Расскажешь? — мягко спрашивает Чон. Его голос по-прежнему ровный, но теперь на полтона ниже и тише. Тэхён бы назвал его убаюкивающим. Только спать он последнее время боится. — Вам ни к чему это знать, — тихо бубнит себе под нос Тэхён. — Зачем Вы меня вообще позвали к себе? — он поднимает на Чонгука непонятливый взгляд и поджимает губы. К алкоголю он всегда был относительно равнодушен, а после задетой болезненной темы образовался такой ком в горле, что дышать стало чуть сложнее, не то, что пить. — Поговорить, — серьёзно отвечает Чонгук. — Я не понимаю, почему каждый раз должен говорить тебе одно и то же – я вроде бы не попугай, – но если у тебя проблемы, то ими стоит поделиться со мной, потому что они влияют на нашу работу. — Эти на нашу работу не влияют. — Они влияют на твоё состояние. — А оно Вас так заботит? — Тэхён хмурится, оставляя бокал с недопитым хеннесси на столике, и растирает руками прохладную от воздуха в кабинете кожу лица. Наверное, вопрос глупый. Конечно, его состояние должно заботить тренера, потому что именно от него зависит работоспособность спортсмена, но что-то в его голове противно гудит о том, что никому на самом деле его проблемы неинтересны. У каждого свой мотив. Разве что Чимин может часами слушать его бессвязный бред и похлопывать по плечу, показывая свои редкие, но искренние эмоции. — Ещё глупые вопросы будут? — хмыкает тихо Чонгук. Он поднимается с кресла, пересаживаясь на диван рядом с Тэхёном, и поворачивает голову в его сторону. — Не недооценивай свои проблемы и не переводи их решение в чьи-то потребности. — Вы всё же умеете читать мысли? — Тэхён уже не удивляется. — Или действительно так легко разбираетесь в людях? — Странно, что за месяц работы со мной ты не увидел того, что я на самом деле экстрасенс и пользуюсь высшими силами. — Вы умеете шутить. Вау, — невесело усмехается Ким. Ему не до шуток на самом деле, но отчего-то приходится сдержать тихий смешок. Всё ещё подавленный и нервный. — Я всё ещё человек, Тэхён. Я умею шутить. И думать мозгами я тоже умею, потому что стереотипы о том, что спортсмены – тупые качки, всё ещё просто стереотипы. — Вы не такой уж и качок, — Тэхён мотает головой, краем глаза осматривая тело мужчины, и, по правде говоря, он не считает своего тренера действительно качком. Во время тренировок рассматривать его Тэхёну не приходилось, времени не было. И на мужские тела он не заглядывался, как и на женские в целом, но ввиду своей спортивной карьеры, Тэхён просто сравнивал: смотрел на других подростков-мальчиков в его категории, отмечал, что у кого-то грудь крепче и рельефнее, у кого-то талия тоньше, у кого-то ноги длиннее, а бёдра мясистее или наоборот суше. Тэхён всегда считал себя более-менее подтянутым, но Чонгуку он откровенно проигрывал, и дело было далеко не в возрасте. Иногда Тэхён, в редкие моменты, когда находил свободную секунду, замечал, что пропорции Чона были чуть ли не идеальными, и за это иногда хотелось дать себе смачную затрещину. — Тебе виднее, — спокойно произносит мужчина, устремляя взгляд перед собой. — И твою попытку отойти от темы я тоже почти признал успешной, но я всё ещё жду от тебя хоть каких-то объяснений. Попробуй абстрагироваться: сейчас я не твой тренер, а твой друг. Донеси мне то, что тебе мешает спать спокойно. Тэхён тяжело вздыхает, закусывая нижнюю губу почти целиком, и пару секунд бегает глазами по пустоте перед собой, и, стиснув зубы, морщится. Рассказать почти незнакомому человеку о том, что живёт глубоко в его душе крайне тяжело – он по этой причине и к психологу-то идти не хотел, – но Чонгука ведь он знает целый месяц, тот к его проблемам относится с пониманием, не давит, не насмехается и уж точно не желает зла, поэтому Тэхён упирается локтями в колени, горбясь, словно пытается спрятаться ото всех, и говорит еле слышно – бубнит себе под нос: — Проблема в моей матери. — Она тебе внушала, что фигурное катание не то, чем ты должен заниматься? — так же тихо интересуется Чонгук. — Нет. Этим как раз занимался отец, — а от одних только воспоминаний о том, кто должен был крепко сжимать его плечо и давать поддержку вместо издевательств, сердце болезненно сжимается. — Моя мать… умерла от рака. — Соболезную. — Спасибо. Только говорить уже об этом поздно. Отец ушёл из семьи давно, а я остался один. Но во снах я до сих пор вижу её и… иногда кровь. Иногда я… — Тэхён замолкает, сглатывая накопившуюся горькую слюну, что полна желчи от тяжёлых воспоминаний, и чувствует подступающие к глазам слёзы, прикрывая веки. — Можешь не продолжать, я понял, — Чонгук подсаживается к нему ближе, укладывая одну руку на плечо и мягко сжимает. Тэхён и не спешит углубляться в остальные подробности. Смиренно кивает и вздымает голову к потолку, смаргивая одну-единственную слезу, что предательски скатывается по щеке и оседает на линии подбородка, разбиваясь о стеклянную поверхность кофейного столика. — У меня тоже никого нет, — спокойно продолжает Чон. Руки с плеча Тэхёна он не убирает, продолжает массировать напряжённые мышцы, а на лице не читается ни единой эмоции. — В какой-то степени я понимаю тебя, но знаешь, что я научился делать, когда пришлось бросить всё, что у меня было, и начать жить заново? Я научился слышать себя и идти на поводу своих желаний, которые стояли выше прошлого, — Чонгук поворачивает в его сторону голову, замечая тень тяжёлой улыбки на губах Тэхёна. — Я не спешу отрицать, что прошлое – особенно болезненное – оставляет след. Оставляет, и ещё какой. Но нужно научиться с ним бороться. Я здесь для чего? — Для чего? — поглядывает в его сторону Ким. — Для того, чтобы дать тебе пинка под зад, если сам ты его себе дать не можешь. — Совсем некомпетентно, — хмыкает Тэхён. — Зато действенно и точно по-человечески. И в этот самый момент Тэхён впервые видит улыбку Чонгука. Не слишком широкую. Без бликов счастья в глазах. Она скорее та, которую посылают, чтобы немного успокоить, показать, что ничего кошмарного нет, что происходящее не более, чем очередные мелкие сложности, с которыми придётся встретиться, но побороть которые не стоит слишком больших затрат, хотя затрат души у Тэхёна произошло уже столько, что восстановить их будет невозможно ни при каких обстоятельствах. Но именно сейчас, за целый месяц, лицо мужчины кажется чуть спокойнее и мягче, чем прежде, разглаживается привычная складка на лбу, взгляд не чудится обжигающим своим холодом, и Тэхёну становится легче. Гораздо. Он сам тянется к Чонгуку, укладывая голову ему на плечо, и выдыхает, произнося тихое, искреннее: — Спасибо. — За что? — спокойно спрашивает Чон. — За то, что Вы рядом. Правда, я… я поначалу Вас боялся, а Вы вроде добренький дядя. Чонгук от такого обращения даже фыркает, проявляя свои немногочисленные эмоции. — Добренький дядя? — хмурится он, чуть склоняя голову, чтобы увидеть улыбающегося Тэхёна. — Простите, но Вы на двенадцать лет старше. Для меня вы добренький дядя, — хмыкает Ким, продолжая наслаждаться крепким плечом рядом. — Никогда не думал, что мой возраст сыграет злую шутку. — Почему Вы ушли из фигурного катания? — резко меняет тему Тэхён, возвращая голову в прежнее положение. — Ушёл? — Чонгук не думает отодвигаться. Так и сидит рядом, соприкасаясь своим коленом с коленом своего фигуриста. — Я всё ещё при нём. — Я имею в виду со льда? Юнги сказал, что это было тринадцать лет назад. Он, кстати, ушёл тогда же. — Так вот откуда ноги растут, — беззлобно усмехается Чон. — Кто бы сомневался, что этот белобрысый прохвост не удержит свой язык за зубами… — Вы с ним давно знакомы, — не вопрос слетает с его губ. — Или это какая-то… личная тема? Чонгук Тэхёну в эту секунду кажется впервые самую малость растерянным. Его взгляд мало что выражает, но уследить за тем, что что-то в карих радужках промелькнуло, что заставило его немного скривиться, вполне возможно. — Что-то в этом есть, — коротко отвечает Чон, натягивая щёку языком. — Не расскажете? — идёт по его тактике Тэхён. — Нет. — Стоило ожидать, — смирение приходит быстро. Не его дело. — Но с Юнги мы знакомы довольно давно, ты прав. На него старайся не обращать внимания, он человек со своими заморочками… — Я заметил, — недовольно бурчит Тэхён. С ассистентом Мином он, слава богам, перестал разговаривать уже давно, и потому хоть что-то его тревожить перестало. — Но профессионал своего дела, — продолжает Чонгук. — Поэтому приходится его немного скверный характер прощать. И, отвечая на твой вопрос, со льда я ушёл из-за травмы. Как и ты. Всё гораздо проще, чем ты думаешь. Это обычная практика у спортсменов. Тэхён ожидал какой-то супер интересной истории? На самом деле, узнать что-то, что не знал никто, было гораздо интереснее, нежели услышать что-то донельзя банальное. — Не смогли оставить ремесло? — понимает Тэхён. — Никак, — честно отвечает Чон. — Тебе ли не знать, что это, когда ты дышишь тем, что делаешь. — Да. — Я всю жизнь провёл в фигурном катании, достиг своего максимума в карьере, и, вероятно, моя травма стала отправным пунктом, потому что пора было переходить на другой уровень. — И Вы решили стать тренером, — озвучивает очевидное Ким. — Мой опыт располагал. — Вы отличный тренер, сколько бы я тут не гундел, — тихо хихикает Тэхён, не скрывая своего настроя. От плохого настроения не осталось и следа. — Это комплимент? — вскидывает бровь Чон, поворачиваясь всем корпусом к фигуристу рядом с ним. — Самый настоящий, — Тэхён чувствует умиротворение. Он замолкает на пару секунд, в которые и Чонгук не спешит нарушать тишину, а затем поворачивается к нему в ответ и неуверенно мнётся, прежде, чем спросить снова вполголоса: — Серьёзная была травма? Чонгук задумчиво ведёт бровью, что-то обдумывая, и медленно кивает. — Серьёзней, чем твоя. Гораздо. И её последствия до сих пор со мной. — Как и мои со мной, — грустно кивает Тэхён. — Боюсь, что нет. Тебя это сейчас касаться не должно. Всё, что действительно тебя тревожит, должно находиться исключительно здесь, — Чонгук прикладывает подушечку указательного пальца ко лбу Тэхёна, — и здесь, — перемещает его на грудь, — а не то, что уже давно пройдено в моём лице. Мы все люди, и все склонны быть разбиты чем-то. Я не исключение, но речь о тебе, и мне важно, чтобы ты был спокоен и знал, что ничто твоё сознание более не побеспокоит. Тэхён мягко улыбается, приподнимая уголки губ, и тихо выдыхает. — Вы говорили мне, что тренируете только тех, кто не поддаётся слабости и боли. Вам нужны волевые личности, — вспоминает он. — А я далеко не такой. Мне нужна поддержка и опора, как бы глупо это не звучало. Есть люди сильные, они способны справиться с таким дерьмом, которое многим и не снилось, есть множество людей с более серьёзными проблемами, а я справиться не могу. Вы сами видели, в каком состоянии мои руки. И это проявление моей слабости, — абсолютно серьёзно, но крайне тихо продолжает Тэхён. Раз Чонгук решился стать его другом на недолгий вечер в тёмном небольшом кабинете, то он теперь готов рассказать хоть что-то, чтобы не носить эту боль глубоко внутри себя. В одиночку справиться сложно. Он знает не понаслышке. — Лучше я буду чувствовать физическую боль, чем терпеть острые пилы в душе. — И что ты хочешь этим сказать? — в лёгкой задумчивости спрашивает Чон. — Почему Вы согласились со мной работать? — Потенциал? — тем же вопросительным тоном. А перед глазами Тэхёна усмешка Юнги. Да, ассистент Мин бы не одобрил такой ответ. — Побитой улитки? — повторяет его же слова Ким. — Победителя чемпионата мира, — без доли сомнений отвечает Чонгук, кивая своим же словам. — Думаешь, я бы стал лгать? — Я был склонен к жалости. — У тебя сильно хромает самооценка, — утверждает мужчина. — И мне это категорически не нравится. — Ничего не могу с собой поделать, — пожимает плечами Тэхён. — Ты красивый, способный ученик, не глуп и не лишён отваги, потому что уже тем, что пришёл ко мне, ты доказал то, что можешь перебороть свои страхи. Почему ты утверждаешь, что я взял тебя только лишь из-за жалости? Но вопреки всему услышанному Тэхён задаёт только один вопрос: — Вы считаете меня красивым? — Ты услышал только это? — мило улыбается Чонгук. — Нет, но… — Тогда в чём проблема? — резко хмурится мужчина. — Пожалуйста, Тэхён, — Чон своевольно протягивает одну свою руку к руке Тэхёна, накрывая холодную ладонь своей, и заглядывает в его глаза, полные удивления, обескураженности и тени благодарности за услышанное, — не обесценивай себя. Не бойся показывать слабость тогда, когда это имеет место. Принимай комплименты достойно и иди, чёрт возьми, к своей цели, если ты так хочешь её достичь. Хочешь, скажу тебе кое-что? — Тэхён медленно кивает. — Помнишь, я допытывался до тебя, какова твоя истинная цель? — снова кивок. — Я считаю её правильной. И самой верной. Мне нужно было дважды услышать одно и то же, чтобы быть уверенным, что ты не отступишься и точно знаешь, чего хочешь. Я не прогадал со своим выбором, — подмигивает Чонгук, полностью сбрасывая с себя своё амплуа сурового тренера. — Помоги мне сделать из тебя прекрасного чемпиона, а я помогу тебе понять, что ты достоин большего, чем просто дурацкая верхушка пьедестала с золотой медалькой в подарок. Договорились? Тэхён после фразы «я считаю её самой правильной» слушает уже вполуха, сосредотачиваясь на своих мыслях, но в ответ всё равно кивает, соглашаясь даже с тем, чего он не услышал. Некоторые слова были нагло им пропущены, от них остались только обрывки из последних букв, но он уверен, что за этим «помогу тебе понять, что ты достоин большего» кроется заветное «я стану твоей поддержкой, которую ты так ждёшь». Возможно, слишком самонадеянно так считать, когда важные слова не были произнесены в своём первозданном виде, но Тэхён слишком устал, дабы думать иначе. Он переводит рассеянный взгляд на Чонгука с их рук, лежащих на его коленях, и слабо усмехается. — Можно Вас обнять? — скромно интересуется он, прикусывая щёку изнутри от лёгкого волнения. Чонгук спокойно кивает и возвращает своему лицу былую непробиваемость. Тэхён двигается ещё ближе, нерешительно укладывая руки на плечи мужчины, и сам льнёт в объятия, позволяя чужим скользнуть по предплечью к спине, точно на лопатки. Тэхён укладывает голову Чону на плечо, позволяя себе успокаиваться лёгким ароматом парфюма – он не тяжёлый и не навязчивый, с примесью бергамота и лайма. Освежающий голову, избавляющий её от всех дурманящих предрассудков. — Отвезти тебя домой? — спрашивает в его макушку Чонгук. — Нет, я сам, — мотает головой Ким, больше не позволяя себе греться в чужих руках. И так слишком задержался. — Спасибо Вам за то, что уже поверили в меня. Не хочу Вам докучать. — Ладно, — Чонгук поднимается с дивана, возвращаясь к своему рабочему столу, чтобы сбросить олимпийку и оставить её на спинке кресла, и поворачивается вполоборота в сторону Тэхёна. — И да, пока я не забыл: через три дня состоится конференция перед первым отборочным туром на чемпионат. После него мы начнём придумывать и откатывать программу. Я приглашу хореографа и костюмера, чтобы он снял мерки для твоих костюмов. Я планирую продвинуть тебя на максимум, уяснил? — Конечно, — спорить уже нет сил. Перебросившись ещё парой фраз со своим тренером, Тэхён спокойно покидает ледовую арену, вызвав такси, и смотрит вслед отъезжающей с парковки чёрной мазде, сохраняя вопреки прохладе тепло чужих объятий.