Via Dolorosa

Признавать свои провалы, а уж тем более психологические проблемы, коих было к его двадцати пяти годам немало, Тэхён не любил. И без того крепкое ощущение собственной никчёмности душило его изо дня в день, навевая чрезмерно пессимистичный настрой, от которого хотелось самолично напялить на себя смирительную рубаху и отправиться на добровольное лечение к лучшим психиатрам, лишь бы только не смотреть на себя такого жалкого в зеркало, но говорить об этом с тем, кого он слишком мало знает – ещё одна верная дорога в клинику для душевнобольных. С Чимином делиться своими переживаниями Тэхёну не страшно – Пак может побубнить, повредничать, но в итоге выслушает и даст дельные советы. Пинка под зад, если говорить проще. Он и мозги прочистит не хуже самого высокооплачиваемого мозгоправа, только со вчерашнего позднего вечера Чимин не берёт трубку, и Тэхёну становится тошно настолько, что единственный съеденный утром сэндвич с сыром оказывается далеко за пределами его желудка. Тэхёна откровенно мутит, не спасает и выпитый растворимый порошок от тошноты, который, как обещано в показаниях к применению, должен подействовать через десять минут. Прошёл уже час – ком в горле никуда рассасываться и не собирается. Тэхён подорвался с постели в седьмом часу утра, проспав от силы часа три, потому что скребущие острыми когтями мысли опять давили на череп до сильной пульсирующей боли, а когда всё-таки удалось закрыть глаза под действием хорошего снотворного, перед глазами мелькали силуэты матери, пьедестала, вспышки фотокамер журналистов, его собственные горящие глаза, а за ними больничные стены, мерзкий писк аппаратов жизнеобеспечения, лодыжка в плотном белом гипсе, и кровь, что текла по его запястьям, окропляя плиточные полы в его же ванной алыми оттенками. После кошмаров уснуть так и не получилось, как бы он не ворочался. Настенные часы показывали половину девятого, и всё, что делал Тэхён, тяжело дышал, пытаясь прогнать застрявший в горле ком. Он отвратительно волновался. Хосок проснулся минут десять назад – Тэхён слышал шаги в коридоре, которые скрылись за дверью ванной, – но не спешил даже подниматься с дивана в гостиной, чтобы накинуть на себя толстовку. Успокаиваясь тем, что вода в ванной всё ещё льётся, он рассматривает свои исполосованные предплечья, и прячет их под пледом, устраивая ладони на бёдрах. На кофейном столике перед ним лежит направление на медицинский осмотр. Тэхён скользит по этой бумажке пустым взглядом и поджимает губы. В клинику он не заявится ни за что, пусть его потащат туда даже силком. Последний раз порог какой-либо больницы он переступал почти четыре года назад, когда заканчивал проходить реабилитацию после своей сильной травмы, и с тех пор в их сторону и не думал смотреть. Наотрез отказывался и от почти что насильственных попыток Чимина затащить его к психотерапевту, когда его моральное состояние находилось в столь плачевном состоянии, что он не считал ни дни, ни месяцы, пропадая в собственных губительных мыслях. Так отчего же он должен переступать себя и гордой поступью идти на плаху, где ему вновь вынесут приговор? Страх. Тэхён живёт в нём последние пять лет, и побороть его не получается от слова «совсем». Он так и сверлит это несчастное направление потерянным взором, совершенно не замечая выросшего перед ним Хосока, что склонил голову к плечу и внимательно изучал своего сожителя, пытаясь по одному пустому взгляду понять, что же у того на уме. — Почему не спишь? — спрашивает он, и Тэхён дёргается, отрывая глаза от бумажки. Сильнее кутается в плед и не многозначительно ведёт бровью, покусывая щёку изнутри. — Выспался. Ложь на самом деле. Тэхён вообще не помнит, когда последний раз действительно высыпался без всей этой гнилой мишуры в его голове. — Чего тогда мрачный такой? — Хосок присаживается рядом с ним на край дивана и трёт лицо руками, видимо, пытаясь отойти от лёгкой дрёмы. — Не бери в голову, — отмахивается Ким. — Сегодня снова на работу? — пытается он перевести тему. — Да-а-а, — устало трёт переносицу. — Сегодня вообще крупное пати намечается, — хмыкает Чон, забираясь на диван с ногами. — Утренник в детском саду. И детишкам срочно нужен мега озорной Джокер. Побудешь моей Харли Квинн? — Я? — Тэхён слабо усмехается. — А похож? — Напялим парик, выбелим кожу, и будешь точная копия! — Я и так выгляжу как поганка, куда ж ещё больше выбеливать? — цокает он языком. От постоянного стресса и недосыпа Тэхён, и правда, последние пару недель выглядит так, словно его подняли из могилы, нарядили в широкие бесформенные вещи и отправили скитаться по миру подобно неприкаянной душе. Выглядит далеко неважно, но старается как можно меньше обращать на это внимание – и без того всё ещё немного подташнивает. — Ну так вообще красота! — Хосок хлопает в ладоши в своей привычной манере, и Тэхён слабо морщится. — Ты худенький. Нарядим тебя только в платьице, чтобы в коротких шортиках нигде и ничего не выпирало, и не отличить же! Порой с Хосоком становится намного легче. Тэхён даже тихо посмеивается, мотая головой, и вздёргивает уголки губ в полуулыбке. — Знаешь… я бы с радостью, но все эти кривляния на публику не моё, — честно признаётся Ким, облизывая губы. — Да и у меня сегодня есть парочка дел. — Это каких это, если не секрет? — Хосок подсаживается ближе, задницей почти надавливая на его вытянутые под пледом ноги, и Тэхён их тут же сгибает в коленях, чтобы Чон вдруг не задел травмированной лодыжки. Он не терпит к ней прикосновений. Сразу кажется, что кожу пронзают острыми толстыми иглами, и суставы болезненно ноют, заставляя давиться хриплыми вздохами от фантомного жжения по всей конечности. — Тренировка. Тэхён отвечает вполголоса, в надежде, что его и не услышат, но в гостиной стоит оглушающая тишина, прерываемая только тиканьем настенных часов, и поэтому лицо Хосока в одно мгновение озаряет широкая улыбка. Конечно, до конца своей жизни Ким и не собирался скрывать от него тот факт, что он решился вдруг вернуться на лёд, уж тем более, что они друг другу и не особо чужие люди: Хосок пустил его в свой дом, приютил на неопределённый срок, кормит своей едой, пока Тэхён не нашёл себе какую-нибудь работу, за что Ким, конечно же, отплачивает уборкой и готовкой, чтобы совсем уж не наглеть, но улыбка на чужом лице никакого облегчения не даёт. Хосок о его травме не знает. Не знает, по какой причине Тэхён покинул лёд, и даже не догадывается, почему он постоянно ходит в кофтах с длинным рукавом, скрывающих все следы его собственной слабости и ничтожности. Хосок про пять лет кошмарных мучений тоже не знает, но это ему не мешает сверкать счастливыми глазами в лёгком полумраке комнаты и хлопать в ладоши как и всегда, демонстрируя всю свою радость от услышанной новости. — Это же здорово! — вскрикивает он. — Ты решил вернуться на лёд? А для себя или сразу в большой спорт? А пригласишь посмотреть, как ты катаешься? Для Тэхёна эти вопросы кажутся слишком шумными. Как и сам Хосок, в принципе. Тот испытывает, кажется, счастья больше, чем сам Тэхён, и не понимает, почему его сосед от этого не скачет в таких же радостных восклицаниях, но значения этому не придаёт, просто двигаясь ещё ближе, отчего Тэхёну приходится чуть ли не вжаться в угол дивана, и совсем немного закатить глаза. — А можно чуть потише? — всё же просит он, морща нос. — Голова немного трещит. — Оу, да, прости, пожалуйста, — Хосок виновато улыбается и смотрит на него с детским восторгом. Пожалуй, это первый человек в жизни Тэхёна, который действительно проливает свет даже в самую глубокую тьму. С ним, правда, иногда дышится легче, но, в отличие от Чимина, вечно сурового и немного нелюдимого (как он только умудряется работать в своём коллективе?), Хосок слишком шумный. Тэхён не считает это проблемой, люди все по своему характеру разные, но, когда он пытается не сойти с ума от кома в горле и лёгкой головной боли, такие всплески эмоций ему действительно действуют на нервы. — Да, — неизвестно на какой вопрос всё-таки отвечает Тэхён. — Хочу… снова попробовать, — он опускает взгляд на сцепленные под пледом руки. — Для начала хотя бы для себя, а там… как пойдёт. — Фигурное катание это так красиво… — мечтательно тянет Хосок. — Я пару лет назад залипал на какую-то олимпиаду, и… все эти костюмчики, плавные движения, прыжки ваши… — У них вообще-то названия есть, — бесцветно бубнит Тэхён. — Они классифицируются на три степени сложности. — Прости, я в этом не силён, — разводит руками Чон. — Я на свой любительский взгляд говорю. — Да я понял уже. Но… это не только красиво, Хосок, это очень сложно. И травмоопасно. — Любой вид спорта такой, — вдруг слишком спокойно отвечает он. — Но я тебя даже представить на льду не могу, — Хосок хмыкает и бросает на него короткий хитрый взгляд. — Дашь глянуть глазком? — Боюсь, тренер не позволит, — вспоминая даже больше ассистента Мина, Тэхён скрипит зубами и усмехается. Юнги его явно недолюбливает, но видеть его раздражённую гримасу слишком приятно. — Интересно, кто это… — Чон Чонгук. У Хосока медленно раскрывается челюсть. Чон хлопает глазами, в неверии пялясь на Тэхёна, и то прикрывает, то раскрывает рот назад. — Тот самый, да? — Ты его знаешь? Хотя глупо было бы не знать заслуженного тренера Южной Кореи. Разве что по фигурному катанию, от которого Хосок далёк. Тэхён вот, например, ни одного тренера по хоккею не знает. Или по лёгкой атлетике. В общем, не в свою стезю он не лезет. — Не то, чтобы прям лично, — выдыхает он. — Ладно, мне до личного знакомства с ним как до Фудзиямы пешком, но по телеку он периодически мелькает. Недавно же вот был чемпионат, где его фигуристы выступали. Взяли почти все места! Тэхён при их упоминании снова морщится, вспоминая все их непозволительные промахи, но с Хосоком не спорит. Тот, видимо, Чонгуком восхищается, и расстраивать столь впечатлительного друга он не хочет. — Он взял меня к себе, — кивает Тэхён. — Я могу запищать от восторга? — Чон складывает ладони лодочкой в умоляющем жесте, но Тэхён мотает головой и поджимает губы. — Я попищу в себя, — сдаётся Хосок. — Насколько я знаю, Чон Чонгук славится тем, что дрессирует своих подопечных как цирковых пуделей, — он тут же поджимает губы и смотрит на Тэхёна как-то встревоженно. — Тебе придётся с ним несладко. — В работе я его ещё не видел, но я ему не собака, чтобы он мне указывал. Тэхён фыркает, обводя гостиную хмурым взглядом, и вперивается глазами в одинокий торшер, мягким светом озаряющий противоположный угол комнаты. На самом деле, Чонгук ему таким и показался: холодным, чёрствым и рассудительным. Он говорит плавно, но жёстко, а от пронзительного карего взгляда порой желудок завязывается в морской узел, но и в большом спорте Ким никогда и не был. Тренер Хан всегда относился к нему с душой, ласково, как к собственному сыну, хвалил за успехи, трепал по макушке, улавливая в ответ мягкие улыбки Тэхёна, за ошибки, конечно, журил, он же тренер как никак, но черту никогда не переходил. Всё это можно было, безусловно, списывать на то, что Тэхён тогда был ещё ребёнком, с ним грубо обращаться было нельзя, недопустимо, но что-то ему подсказывает, что Чонгук с ним в случае чего мелочиться не будет. Тэхёну далеко не десять, он давно уже взрослый молодой мужчина, и то, как он яро отстаивал свои права перед Чоном после чемпионата, не делает обстановку лучше. Раз он высунул свой язык и уверенно настаивал на том, что он – профессионал и ждать от него стоит разве что не чуда, то Чонгук глаза с него спускать не будет, несмотря на все лестные речи о том, что он для него не просто тренер, а друг и наставник, готовый в тяжёлые моменты поддержать и дать совет. Тэхёну в это верится очень охотно, да только пальцы на ногах от предвкушения подрагивают. И это предвкушение отнюдь не прекрасного. — И во сколько у тебя первая тренировка? — вырывает его из мыслей голос Хосока. — В шесть часов, — Тэхён бросает взгляд на настенные часы. Они показывают всего лишь без пяти девять. — Если я не вернусь домой, то Чонгук меня укатал под лёд, — добавляет он уже со смешком. Отчаянным тихим смешком. Хосок на это заявление даёт Тэхёну лёгкий подзатыльник, получая в ответ тяжёлый злобный взгляд, потому что голова у него всё ещё болит, а затем Чон, виновато улыбаясь, уходит на кухню за завтраком. Тэхён так и остаётся сидеть на диване в гостиной, откинувшись головой на мягкие подушки, и лишь устало моргает, рассматривая потолок. Этот день только начинался, а волнений уже было столько, что и не счесть. В итоге, к десяти часам Хосок уходит из дома, желая удачи на вечерней тренировке, потому что к этому времени он домой не успеет – какая-то встреча со старым знакомым, – а Тэхён, почувствовав, наконец, что ком в горле растворился в его переживаниях, хотя должно быть наоборот, попытался снова позавтракать. В этот раз не бутербродами, что вышли, не успев даже попасть в желудок, а салатом со шпинатом, запив его горячим кофе с одной ложкой сахара. За целый день он успел передумать бесконечное множество вариантов, которые он предоставит в качестве своего оправдания, почему же он так и не явился на медосмотр, но ни один из них не казался ему верным. Они все были чертовски глупыми: «У соседа собака заболела, пришлось везти к ветеринару»; «У соседа жена рожает, и её надо было везти в роддом». Даже тупое «кошка рожает» заваливалось в мысли на крайний случай, но Тэхён был уверен, что Чонгуку солгать у него не получится – он же прекрасно читает людей, – и всё, что оставалось, так это надеяться, что его об этом не спросят. Эта мысль вообще казалась самой абсурдной. Даже роды кошки были на ступень выше, потому что медицинское обследование действительно важная вещь – его должен пройти каждый спортсмен, чтобы быть уверенным, что никаких патологий, повлияющих на карьеру, нет и не будет, но Тэхён был уверен в том, что двери в кабинеты психолога и нарколога для него закрыты, а попытайся он в них зайти – выйдет с чётким отказом. Рисковать своим шансом он боялся больше всего. Рисковать своим здоровьем, которое может подпортить Чонгук, услышав не слишком радостную новость, он более-менее мог, поэтому, спрятав направление в обложку паспорта, Тэхён наспех закидывает в спортивную сумку, с которой приехал в Сеул, спортивные чёрные штаны и свободную футболку, уже зная, что в первое занятие после такого длительного периода «воздержания» на лёд его никто не выпустит, и придётся восстанавливать физическую форму сначала в тренажёрном зале, он вызывает такси и едет к уже ставшему не таким пугающим ледовому дворцу. По-прежнему Тэхёна пугали только двери ледовой арены и та, что вела в кабинет Чонгука, поэтому он, постучав пару раз по дубовому тёмному покрытию, заметно мнётся, ожидая, когда же ему позволят войти. На самом деле, где искать своего новоиспечённого тренера, он понятия не имел, так же, как и не знал, где в этом огромном здании тренажёрный зал и душевые, поэтому так и стоял у двери, чувствуя себя чуть ли не провинившимся школьником, что заявился на порог кабинета директора, чтобы услышать в свою сторону самые нелестные высказывания и выговор, а то и наказание. — Не скажу, что рад тебя видеть, — за его спиной раздаётся голос ассистента Мина. Низкий и немного шепелявый, и Ким непроизвольно морщится, оборачиваясь. — Но выбора у меня нет, так что следуй за мной. Тэхён закатывает глаза, когда не встречает хотя бы приветствия в знак уважения, но стоять возле кабинета, в котором, видимо, никого нет, он не собирается. Поправляет лямку спортивной сумки на плече, и следует за Юнги по коридору. Тот неизменно со своим блокнотом. — Тренажёрный зал на третьем этаже, — будто читая его мысли, ровным тоном оповещает Мин. — Там же и душевые. К концу недели я составлю точный график ваших с господином Чоном тренировок. Эту ты проведёшь исключительно в зале, — как на автоответчике проговаривает ассистент, и Тэхён понимает, что это его стабильные фразы для всех фигуристов. — Об остальном позаботится сам господин Чон. Если возникнут какие-то вопросы, я в твоём распоряжении, — Юнги оборачивается через плечо, когда они проходят по лестнице к дверям, ведущим на комплексную площадку третьего этажа, и бросает уже «от себя»: — К сожалению. — Что же Вы меня так не любите, ассистент Мин? — складывает руки на груди Тэхён. Они стоят в длинном белом коридоре перед двумя пластиковыми дверьми, за которыми виднеются различного рода тренажёры и огромное панорамное окно с выходом на задний двор ледового дворца. — Издержки профессии, — просто отвечает Юнги, пожимая плечами. — Проходи и переодевайся, — кивает он головой на двери. — Господин Чон подойдёт через десять минут. Тэхён вздыхает, уже зная, что какого-то нормального отношения он почему-то к себе от ассистента не добьётся, и, молчаливо кивнув, проходит в тренажёрный зал. Юнги наблюдает за ним через прозрачные стёкла дверей около пары секунд и уходит, а Тэхён осматривается, подмечая, что тренажёрный зал здесь гораздо больше чем тот, что был на его родном катке в Тэгу. Там его как такового-то и не было: пара для рук, беговая дорожка и старый потрёпанный козёл, через который он в минуты своего заслуженного отдыха прыгал, просто развлекаясь. В Тэгу спортзал больше напоминал что-то такое классическое, что можно увидеть в сельских школах, но здесь всё выглядело гораздо масштабнее и ухоженнее. Центр зала был абсолютно пуст для того, чтобы фигуристам было где потренировать прыжки и выпады перед выходом на лёд, а вдоль стен стоят два хаммера и два кроссовера для грудных мышц, возле них – беговые дорожки и степперы, по другую сторону удобно расположилась шведская стенка с турником для подтягиваний, возле неё стоит тренажёр Смита и «бабочка». Тэхён делает пометки, что они скорее для хоккеистов, что тоже тренируются на этой арене, а потому в их сторону он особо не смотрит. Просто отмечает, что они тут есть и, возможно, когда-то они ему и пригодятся. В юношеские годы его тело находилось в прекрасной физической форме, грудные мышцы были достаточно крепкими, как и совсем еле заметный пресс, сейчас ставший достаточно мягким животиком. От спорта Тэхён далёк уже как пять лет, и всё, что у него осталось от прежнего телосложения – это красивые подкаченные бёдра и округлые ягодицы. Возвращаться к прошлой форме будет трудно, и Тэхён этих трудностей боится, он даже не отказывается от того, что захочет в какой-то момент сдаться, как бы это слабохарактерно не было с его стороны, но сейчас, стоя посреди тренажёрного зала, он чувствует уверенность в себе впервые в жизни. Тэхён ещё раз окидывает каждый из тренажёров безынтересным взглядом и цепляется за дверь, что находится возле панорамного окна. За ней он как раз находит раздевалку, что далее ведёт к душевым кабинам, поэтому он кидает спортивную сумку на ближайшую деревянную скамейку и быстро переодевается. Ким бегло осматривает себя в зеркало, а глаза так и бегают по многочисленным шрамам на предплечьях. Надеть футболку оказалось слишком опрометчивым решением, и, игнорируя весьма тёплую температуру, он накидывает обратно толстовку, выходя обратно в тренажёрный зал, и пугливо дёргается назад, когда на маленьком мягком диванчике в противоположной стороне замечает Чонгука. Тот на него даже не смотрит в ответ, уставившись в рабочий планшет, в котором он стилусом делает какие-то пометки, и просто кивает в ответ, пусть Тэхён вообще не двигается, прильнув спиной к ближайшей стене. — Юнги видел? — без приветствия спрашивает Чон, не отрываясь от созерцания чего-то в планшете. Тэхён замечает, что здороваться здесь не принято. — Видел, — хрипит Тэхён, прочищая горло. — Без него я бы сюда и не дошёл. Это была попытка совсем немного съязвить, но Чонгук её старательно игнорирует. — Он тебе всё, что нужно, сказал? — всё так же, не смотря. Тэхён отходит наконец-то от стены и проходит в центр зала, не зная, куда себя деть. Почему-то рядом с Чоном он чувствует себя слишком неловко. Или это из-за того, что на него и не смотрят вовсе? Разговаривать с кем-то, кто на тебя не обращает никакого внимания, неприятно. Тэхёну неуютно. — Видимо, — пожимает он плечами. Если вся та информация, что выдал ему ассистент Мин то, что нужно, значит, да. — График твоих полных тренировок будет составлен на следующей неделе, — слишком холодно отвечает Чонгук, кивая своим мыслям. Тэхён смотрит на него сверху вниз, замечая, как меж сведённых бровей мужчины залегла небольшая морщинка, а взгляд тяжёлый, уставший, но сосредоточенный. — Мы чередуем арену с хоккеистами, поэтому первая твоя неделя пройдёт исключительно здесь. Во-первых, потому что тебе стоит сначала привыкнуть к физическим нагрузкам после долгого перерыва, а, во-вторых, у хоккеистов сейчас идёт отбор в лигу, и им лёд нужнее. На следующей неделе он будет распределён так, как того требуют программы. Пока приходить будешь с шести до девяти вечера, когда будешь готов ко льду, а я надеюсь, что на следующей неделе ты к тому времени созреешь, тренировки будут по шесть часов. Готовься пахать, я дважды не повторяю, — звучит слишком жёстко, так, словно Тэхён сейчас заключает сделку с Дьяволом, поэтому он только кивает, сглатывая. Он даже не уверен, что Чонгук его видит – он сосредоточен на чём-то в своём планшете, – но Тэхён всё равно кивает. — С десяти утра до четырёх часов дня. Перед первым этапом международного чемпионата, где-то за месяц, тренировки продлятся до восьми часов… — Международного чемпионата? Тэхён непроизвольно приоткрывает рот. Он распахивает и веки, удивлённо поглядывая на мужчину. Чонгук лишь вздыхает, поджимая губы, и стучит кончиком стилуса по задней панели планшета. — Я дважды не повторяю, — смиренно звучит он. — Поэтому слушай и не перебивай, — и вновь не глядя на Тэхёна. — Да, международный чемпионат. Первый этап пройдёт в январе в Пекине. Отборочный тур, на котором ты покажешь мне всё своё мастерство, о котором так настойчиво твердил. Я вижу, что ты приоткрываешь рот, желая что-то спросить, но сначала я договорю, — Тэхёну на секунду кажется, что у него глаза на макушке, потому что Чонгук на него по-прежнему не смотрит, даже исподлобья, и Ким всё же замолкает, опуская голову. От ровного тона голоса, сквозящего льдом, пробегают мурашки по телу. — Так вот, готовиться будем усердно, раз изъявил желание работать со мной. Я не собираюсь марать своё имя, поэтому буду требовать как полагается спортсмену твоего возраста и уровня. Я видел твои прошлые выступления в архивах спортивного комитета Тэгу, и катаешь ты хорошо. Техника местами хромает, но это дело поправимое. Не сразу, пять лет не пять минут, поэтому первую неделю я налегать не буду до твоего полуобморочного состояния, но работать придётся на износ, раз ты упрямо хочешь дойти до своей цели. Всё понял? — и только сейчас Чонгук поднимает на него взгляд. Непроницаемый, холодный, режущий и оставляющий новые глубокие розовые отметины на теле. Тэхён непроизвольно ёжится. Похоже, Чон сегодня или встал не с той ноги, или действительно сам по себе такой, но в ответ Ким кивает, потому что спорить он и не собирается. Боится. Всё-таки домой он сегодня вернуться хочет. Чонгук кивает в ответ снова, наконец-то блокирует планшет, прячет в него стилус и откладывает на диванчик. Поднимается на ноги, складывая руки на груди, и осматривает Тэхёна с ног до головы. — Не жарко будет в толстовке? — спрашивает он тем же ровным тоном. — Нет. — Тогда сегодня ограничимся двумя часами, — Чонгук бросает взгляд на наручные часы и снова возвращает его на Тэхёна. — Завтра четыре. Начинаем с разминки. Переходим к растяжке. Завершаем тренажёрами и основами пластики во вращательных элементах, понял? Тэхён снова кивает. Как оказалось, тело Тэхёна не совсем потеряло свою форму. Несмотря на то, что без сильных физических нагрузок оно находилось достаточно длительное время, свою пластичность не потеряло. Тэхён весь комплекс упражнений выполнял сам, иногда борясь с дикой болью, которая, казалось, Чонгуку за его спиной доставляла какое-то садистское наслаждение. Он периодически морщился, когда звучно хрустели суставы, но практически всё время стоял с невозмутимым выражением лица. Нависал над своим новым подопечным тенью, следил за правильностью выполнения того или иного элемента, страховал и помогал, указывая на очевидные ошибки. Не слишком педагогично, порой даже грубо, Тэхён из-за этого скрипел зубами, но он знал, что вряд ли с ним сюсюкаться будут, а особенно Чон Чонгук, и лишь поэтому молчал и старался свои ошибки исправить. Мышцы начинали болеть уже по прошествии первого часа: бёдра от нагрузки тряслись, с непривычки дрожали и руки после пары жимов на «бабочке», но перерывов Чонгук ему давать не думал. После того, как все основные суставы были разогреты и размяты, Чонгук вернулся обратно на диванчик и, не отрывая взгляда наблюдал за тем, как Тэхён плавно прогибался в спине, чтобы с точной градусной мерой изобразить ласточку или правильно выгнуть позвоночник при волчке. Эти элементы в стенах тренажёрного зала всегда казались Тэхёну самыми простыми, поэтому именно ими он старался ступать на новую тропу, ведущую на лёд. Чонгук смотрел на него молча, не говорил ни слова, только указывая на какие-то мелкие ошибки, и уже к концу тренировки, когда становилось не просто жарко, а кошмарно душно, Тэхён всё же сдался. Он развалился на коврике посреди тренажёрного зала, раскинув руки в стороны, и так ужасно хотелось хотя бы засучить рукава, но он терпел и жадно глотал ртом воздух, прикрыв глаза. — Слабо, — Чонгук нависает над ним тенью, и Тэхёну приходится раскрыть веки, чтобы взглянуть на мужчину снизу вверх, а после присесть. — Выносливость хромает сильнее, чем техника. — Я пять лет не занимался хоть чем-то приближённым к спорту, — Тэхён пытается подняться на ноги, но Чонгук осекает его привычно холодным взглядом, и он тут же усаживается назад. — Соглашусь, состояние приемлемое, — нехотя кивает Чон. — Но над ним предстоит ещё большая работа. Элементы, показанные сегодня, грязные, — совсем слабо морщится Чонгук. — Если хочешь красивый кантилевер в программу, придётся попотеть. Ласточка вполне неплоха, но градусовка не дотянута. Волчок ужасен. Прогиб в спине кошмарный. — Вы меня хаять подошли? — фыркает Тэхён. Нет, не со злости. Он по большей части с Чонгуком согласен, где-то и сам знает, что грязно и очень не технично. Тэхён устал и всё, чего он желает сейчас – всего лишь прохладный душ, потому что тело кошмарно горит. — Я пришёл сказать тебе о твоих ошибках, — холодно отвечает Чон. Он прячет руки в карманы спортивных чёрных брюк, в которые заправлена чёрная водолазка – олимпийку с эмблемой ледового дворца Чонгук скинул почти в начале тренировки, – и окидывает Тэхёна по-прежнему нечитаемым взглядом. — Если Вы помните, у меня была травма позвоночника, — напоминает Тэхён, гордо вскинув голову. Этим он вообще-то не гордится, и вспоминать об этом чертовски неприятно, но Чон своим нечитаемым взглядом подавляет любые эмоции, кроме лёгкого раздражения. — Я помню. Не болит? — Нет, но… — Тогда в чём причина? — вскидывает бровь мужчина. — Эта травма была несерьёзной, насколько я знаю. На реабилитацию подобной травмы уходит около полугода, если повреждение спинного мозга было минимально и функции практически не нарушены, а я как погляжу, то у тебя всё в порядке. Есть травмы, на которые уходят годы лечения, поверь мне. — Я знаю. — Лодыжка как? — кивает головой на тэхёнову ногу Чонгук. А Тэхён за такой резкой сменой внимания не обращает внимания. Он про свою лодыжку на протяжение всего времени и не вспоминал, если честно. Только сейчас, опустив глаза на причину своего вечного страха, он кивает, подтягивая ногу к себе. — Нормально. — Тебе не жарко? — и снова вопрос, никак не связанный с предыдущим, но… Тэхёну действительно жарко. Толстовка душит у самой шеи, она давно уже влажная от пота, он всё ещё хочет хотя бы засучить рукава, но сделать этого так и не решается. Натягивает рукава по самые пальцы и вздыхает, поднимая взгляд на Чонгука. — Нет. Ложь. Откровенная. И Чонгук её видит, а это видит Тэхён, потому что глаза мужчины медленно сужаются, но он молчит. Молчит пару секунд, думая о чём-то своём, а потом вынимает руки из карманов спортивных штанов и складывает их на груди. — Справку принёс? Тэхён от этого вопроса даже слегка вздрагивает. И как он мог подумать, что Чонгук об этом забудет? Глупости. — Нет, — он тут же поникает, пряча взгляд в своих пальцах, что перебирают рукава толстовки. — Потому что боишься, что психиатр и нарколог тебя забракуют? — с невозмутимым видом спрашивает Чон, а у Тэхёна непроизвольно раскрывается рот в недоумении. — Не делай такое лицо, — Чонгук вдруг присаживается на корточки, вытягивая руки вперёд, чтобы сцепить их вместе после упора в колени, и продолжает смотреть так же невозмутимо. — Я заметил шрамы, Тэхён, когда рукава задирались. И они точно не из-за кошек и собак, как любят говорить многие. Я же просил тебя мне не лгать, почему ты продолжаешь это делать? Я вижу, как ты буквально давишься потом, но толстовку не снимаешь, чтобы не красоваться передо мной своей слабостью. — Закройте рот, — вдруг слишком грубо просит Тэхён, сверкая озлобленным взглядом. То, что Чонгук читает его как открытую книгу, ему категорически не нравится. Тема его проблем запретная, лишь один человек смеет хоть что-то говорить по этому поводу, и никто более, но Чонгук его грубости будто не слышит. Нагло хватает за запястье и задирает рукав. Тэхён руку пытается вырвать, считая это уже нарушением личного пространства, в которое ему обещали не лезть, но Чонгук и не думает отпускать. Проводит горячим шершавым пальцем по одному из немногочисленных шрамов у запястья, и поднимает на Тэхёна немного суровый взор. — Любая травма для того, кто живёт тем, что делает, становится невыносимым ударом, — говорит он вдруг абсолютно серьёзно, но руку Тэхёна отпускает. — Я знаю, о чём говорю. За твой способ бороться с тяжёлым моральным состоянием не осуждаю, не имею права, но он не самый лучший. Не думай, что я слеп, и не заметил того, что ты так старательно скрывал. — Это не Ваше дело, — злобно цедит Тэхён. Он всё же поднимается на ноги, игнорируя тяжесть в мышцах, и проводит рукой по волосам. — Не моё, — соглашается Чонгук, поднимаясь следом за ним. — И лезть в это не собираюсь. Шрамы украшают мужчину, — и снова так серьёзно, без какой-либо доли шутки или сарказма, что у Тэхёна челюсть сводит. — Не такие, — фыркает он, злясь. На себя, на Чонгука, на своё тяжёлое прошлое – чёрт его разберёт, но гнев охватывает с головой. — Любые, — вопреки, кивает Чон. — Даже если они сделаны в порыве отчаяния. — Вы издеваетесь? — заводится Тэхён ещё больше. — Нет, — непроницаемый взгляд давит на грудную клетку. — Я говорю абсолютно серьёзно. С этим сталкивались многие. — Так говорите, будто на себе всё это испытывали, — снова прыскает Ким, складывая руки на груди. Взгляд Чонгука лишь на долю секунды приобретает какой-то доселе невиданный оттенок, а затем снова становится нечитаемым и ужасно ледяным. — Какое из обезболивающих пьёшь? — вновь резко меняет тему мужчина, и Тэхён опять не успевает за этим ходом, растерянно хлопая глазами. — В первые пару месяцев кололи кодеин, — Тэхён отвечает нехотя. Ещё одна тема, что под запретом, но Чонгук смотрит на него так пронизывающе, что не ответить кажется просто невозможным. — Сейчас дигидрокодеин. Его более лёгкая версия. — Фантомные боли, — скорее утверждает, чем спрашивает мужчина, но Тэхён зачем-то кивает. — Оба сильные. На основе опия, — и снова кивок. — Судороги часто бывают? Тэхён опять растерянно хлопает глазами, пытаясь понять, что от него хотят добиться, но под очередным тяжёлым взглядом сдаётся. — Раз в месяца два-три. — Нарушение сна? — Часто. — Затруднения дыхания нет? Тэхён удивлённо вскидывает бровь, но… — Нет. — С рефлексами и опорно-двигательной системой всё в порядке, — скорее себе, чем Тэхёну говорит Чон. — Что Вы хотите от меня добиться? — всё же не выдерживает он, всматриваясь в карие радужки, что направлены строго на него. — Завтра с утра пойдёшь на осмотр, — игнорируя вопрос Тэхёна, вновь складывает руки на груди мужчина. — С психиатром и наркологом я договорюсь, потому что эта справка мне необходима при любых обстоятельствах. С анальгетиками завязывай, потому что времени с твоей травмы прошло достаточно, а всё, что ты порой испытываешь, твой психологический барьер, а не настоящая боль. В конце декабря будет проверка на допинг и ещё одно обследование перед отборочным туром чемпионата, так что я требую от тебя чистый организм. Абсолютно. Завтра в то же время. И более ничего не сказав, Чонгук забирает с диванчика планшет с олимпийкой и выходит из тренажёрного зала. Тэхён непонимающе хлопает глазами, опуская взгляд на по-прежнему задранный рукав толстовки, и мотает головой, направляясь в душ, потому что пропотел он слишком сильно и одежда неприятно липнет к телу. Хочется смыть с себя чужие прикосновения к чувствительным шрамам.