Рафаэллки для Тоши

— Так, как сегодня мой пациент? — В больничную палату просторного типа на несколько человек влетает Попов, всем своим видом показывая своё крайне дружелюбное настроение на сегодняшний день, потирая ладони, мгновенно переводя решительный взгляд голубых глаз с широкого окна, обставленного живыми цветами, на юношу напротив.       Шастун остался в комнате один, пока Матвиенко с Позовым ушли на процедуры, и от нечего делать бродил между рядами металлических кроватей, считая ромбики на полу лимонного цвета, коих было здесь предостаточно, постоянно сбиваясь, или читал, или просто бездумно смотрел в окно на то, как быстро там разгорается жизнь, ловя себя на мысли о том, как же он хочет, наконец, скорее отсюда выбраться.       Потерянный взгляд свежей весны мазнул по лицу Попова, остановился на его глазах моря-в-котором-только-тонуть-и-тонуть, после переходя на его тонкие, немного обветренные губы.       До тошноты было всё, вот только Арсений…       Арсений Сергеевич Попов ворвался в его жизнь слишком стремительно и громогласно, рассекая Северный Ледовитый океан собственных сомнений Шастуна только так, минуя затянувшуюся печаль и проявляя активное участие в поддержании его собственной жизни. — Плюс двести граммов. — Подняв указательный палец правой руки вверх, парень с непослушными кудряшками на голове сам немного этому улыбнулся. Ведь для них это были не просто цифры.       Арсений расцепил замок своих рук, немного расслабился, бесшумно опустив плечи вниз, осторожно пересекая расстояние между ним и его пациентом, прерывая секундную тишину едва скрипнувшим полом.       Брюнет почти впритык остановился рядом с его подопечным, обволакивая приятным сладким парфюмом Антона так, что тот едва смог устоять на ногах, только бы это никогда не заканчивалось, беря с кремовой тумбочки невзрачный ежедневник, едва соприкасаясь тыльной стороной руки с телом юноши.       «Опасный приём, Арсений Сергеевич».       Попов уверенно рассматривает открытый блокнот в клетку, который Антон завёл для того, чтобы сверять результаты набора его недостающего на тот момент веса с тем, с которым он поступил сюда раннее. Серьёзным взглядом оценивая всю ситуацию, мужчина внимательно изучает всё содержимое в нём. То и дело перелистывая шершавые листы поверхности, мужчина облегчённо выдыхает. — Скажи честно, ты здесь что-нибудь ешь?       И дело не в том, что он увидел. Не нужно быть глупцом, чтобы понять, что больничная еда не может в нашем представлении называться идеалом.       Шастун и так мало ел, а по приезде в больницу так вообще, кажется, слёг, с презрением отказываясь от того, что хоть как-то да могло вернуть его к нормальной жизни. — Какой ответ вас устроит? — осторожно заглянув в то-что-заставляет-сердце-на-минуту-остановиться, поведя светлыми бровями, дабы скрасить накалившуюся обстановку вокруг, поинтересовался юноша, припоминая о том, что утром его хватило только лишь на бутерброд с сыром и чай с мятой без сахара. Манная каша с комочками по краям так и осталась нетронутой. — Меня устроит то, что ты будешь питаться как здесь положено, — небрежно проведя рукой по смоляным волосам, чуть разглаживая их, спокойно выразил своё мнение доктор. Его цепкий взгляд впечатывался намертво, пробирал до мурашек, отчего у Антона проступила небольшая испарина на лице. Но он держался, правда. Арс действительно за него беспокоился, так по-отцовски, если это можно так назвать, что иной раз напоминал себе о том, что у него никогда не было ещё своих собственных детей, и, возможно, эта забота совершенно не нужна такому, как Шастун. Если бы он только знал… — Я тебя очень прошу, Антон. — И было бы сложно отказаться от того, как на него сейчас смотрел Попов, но и противоречить самому себе Антон не был готов. Для молодого человека это было, видимо, неестественно. Он играл в войну с самим собой и, похоже, там же и погибал, не доверяя никому свои главные страхи. — Я стараюсь, вы же знаете, — укоризненно опустив глаза в пол, как провинившийся котёнок, — осталось лишь поджать ушки и мяукнуть в конце, — Антон медленно перебирал свои длинные пальцы, стараясь успокоить нервы, что не очень хорошо сейчас получалось.       И он правда старался. Арсений это осознает.       Когда только Шаста привезли сюда, он выглядел почти как скелет в свои восемнадцать. И тогда Арсению его дико захотелось откормить, а потом просто захотелось… Помочь, уберечь, оставить себе, лишь бы только тот снова не возвращал свою жизнь в прежнее русло. Если бы Попов только знал, насколько сильно его зацепит этот пацан, он бы наверное никогда с ним не сближался. Но поздно.       Антон через силу заставлял себя есть, хоть его и тошнило каждый раз после принятия пищи. Ни солёно, ни сладко — то есть никак, и это вряд ли можно было назвать хоть как-то вкусным. Но это должно было помочь, и Попов готов был это всё проконтролировать лично. Даже если за это ему никто не заплатит.       Понадобилось несколько недель для того, чтобы Шастун смог адаптироваться. И даже столь скудный рацион в его плане питания после был уже чем-то лучшим, чем совсем ничего. Антон стал вновь возвращаться в жизнь. Благодаря ему. Ведь, кажется, если бы не Арс, парню давно бы захотелось от этого вскрыться. — Знаю. — Устало вздохнув, как само собой разумеющееся, мужчина выпрямился, откладывая ежедневник обратно на тумбочку, не задерживая более свой взгляд на том. — Поэтому и прошу… — Подытоживает, а после наскоро прощается до следующего осмотра, словно куда-то спешит, бесшумно прикрывая за собой массивную дверь.       «Я не хочу от тебя уходить» — У Шастуна звенит в ушах так, что на минуту он будто теряет осязание, прежде чем приходит в себя.       Он слишком долго оттягивает свой уход. Но когда-то ему всё равно придётся это сделать.       Антон вляпался по самое «не хочу» и даже не знает, как выйти из этого положения.

***

— У меня для тебя хорошие новости! — Именно с этими словами в один день Арс появляется на пороге больничной палаты своего новоиспеченного друга, держа в одной руке кипу бумаг, в другой — чёрный пакет с неизвестным для Антона содержимым, стараясь унять дрожь в своем собственном голосе, что пока что неплохо, знаете ли, получается. — Что, у нас, наконец, новое меню? — оживляется Антон, приподнимаясь с кровати, где бесчисленное количество времени что-то прикидывал в своей голове. Его прошлых соседей уже выписали, поэтому нужно было чем-то себя занять, чтобы точно не впасть в уныние. — Лучше! Ты едешь домой. — И Шастун надеется, что ему послышалось, слова тягучей пеленой застывают где-то глубоко в подсознании, что приходится встряхнуть головой, чтобы ещё раз всё понять. — Домой? Так скоро? — Всё, на что хватает Антона, и голос звучит слишком неестественно, сипло, а мальчишка теряется, опускает руки и глядит куда-то заторможенно в пустоту, но не на Арса. На него он не может сейчас смотреть. Это слишком болезненно. — Радоваться нужно, Шастун! — стараясь подбодрить скорее самого себя, чем своего пациента, произносит взрослый мужчина, и в то же время лечащий врач начинает вымученно задыхаться где-то внутри.       Без него он не выживет, потонет, даже не залезая в открытое море.       Он не хочет его отпускать, даже под прицелом выстрела, но не может себе позволить об этом сказать. Он же просто его лечащий врач, а не какой-нибудь друг, который направо-налево имеет право на всё, что только можно друзьям.       «Нет, не просто!» — тут же не соглашается с ним его подсознание, и Арсений мечется между тем, чтобы ещё что-то добавить или промолчать. Он собирается с силами. — А вы уверены, что я вылечился? — держится за последнюю соломинку парень, так открыто и смело смотря на того, кто Господи-Боже-как-можно-быть-таким-красивым-Арсений-Сергеевич-я-щас-умру, надеясь, что сейчас ему скажут, что пошутили, что он остаётся тут и что Арс останется с ним же, будет его так же лечить, поддерживать и просто находиться всё это время рядом. Но это только лишь усугубляет всю ситуацию. — Ты здоров как бык! — утвердительно кивает мужчина в белоснежном халате, отдавая медицинское заключение Антону прямо в руки, нехотя отрываясь от рассматривания парня в тот момент, потому что тот слишком красивый, пока Антон читает. — Я… — Антон теряется, не знает что на это сказать и надо ли, ведь, судя по всему, уже всё, точка невозврата, и вряд ли они с Арсом когда-то ещё увидятся. И Попов замечает замешательство на его лице, но ничего не говорит, списывая это на шоковое состояние. — Ну всё, давай собирайся, родители скоро за тобой приедут. — Похлопав юношу по плечу, мужчина добродушно заглянул тому в глаза, внимательно того изучая. — Надеюсь, ты больше не появишься здесь. Ну, или хотя бы не при таких обстоятельствах. — А в голове набатом звучит: «Просто кивни. Мне этого будет достаточно».       Антон мнёт свой растянутый свитер, чтобы хоть как-то заглушить волнение, достающее до самых пят, даже не пытаясь скрыть своего разочарования.       А ведь, помнится, он так хотел отсюда сбежать… — Ах да, чуть не забыл! — легонько стукнув себя по лбу, Попов аккуратно достаёт из пакета большую коробку рафаэллок, наполненную доверху, и с деловым видом, как будто это что-то более ценное, чем конфеты, вручает её Антону, ловя удивлённый взгляд. — Теперь разрешаю. — И улыбается, так солнечно, что, кажется, этой улыбкой можно заразить целый мир, если не огромную вселенную.       А Антона ведёт. Во-первых, оттого, что он помнит, Арсений помнит про то, что он любит, и так давно хотел, но не мог себе позволить, потому что нужно-питаться-только-по-этому-чертовому-меню-будь-оно-неладно, а во-вторых, что кому как не ему знать, что это приятно. Приятно знать и понимать, что кому-то всё-таки небезразлично твоё нынешнее, да и прошлое состояние.       «Или ты сам!» — Но Шастун отбрасывает эту мысль так же быстро, как она и появилась, считая это жестом доброй воли, не больше. — Арсений Сергеевич… — Глаза у Антона горят так, что выжигают до пепла, а с другой стороны, на него приятно смотреть, осознавая, что печали теперь здесь точно нет места. — Спаси-и-ибо. — Тянет в своей манере так долго, что можно заразиться, отставляет подарок рядом, а после порывается обнять и припечатывает к себе тело взрослого мужчины так, что практически не оторваться.       Он и сам не понимает, за что больше благодарит: за то, что доктор с ним столько времени провозился, за сладкий подарок или за всё сразу, ведь юноша с глазами цвета весны ему много чему обязан, и это подкупает. Открыто, честно, безусловно.       В тот момент Антон надеется только лишь на то, что его собственное сердце, отбивающее бешеный ритм, сейчас не выдаст его с потрохами. А Арсений хочет продлить до бесконечности то, что их двоих так сильно сближает, сближало и будет сближать? — Теперь точно собирайся, — уверенно заявляет лечащий врач, наконец отлипая от мальчика-солнца. Попов стряхивает мелкую пыль с воротника медицинской одежды и, в последний раз задержав неопределённый взгляд на своём пациенте, удаляется прочь.       Ну всё. Теперь они точно уже не увидятся.       Антон какое-то время сидя на своей кровати, крутит в руках красно-белую коробочку, открывает её, даже съедает одну из конфет, мимолётно останавливая свой взгляд на мелких чёрных буковках сбоку, гласящих:       «Ты же не думал, что так быстро сможешь от меня отвязаться? Буду ждать твоего звонка) +7904384…»       И сердце пропускает удар, а потом ещё один, и ещё. И жить как-то становится проще, что ли, когда теперь он с уверенностью осознаёт, что Арсению он нужен или нужён, как привыкли они говорить с Поповым, называя этой своей фишкой. И время течёт по волнам, равномерно рассекая и падая на скалистый берег.