со вкусом солнца и табака

      — Пиздец, — и Паша крутит в руках сигарету, медленно выдыхая дым, тут же испаряющийся в потоке ветра.       — Пиздец, — соглашается Юра, тоже затягиваясь. Они бы могли курить одну сигарету на двоих, затягиваясь по очереди, как делали это уже много раз, но сейчас не тот момент. Сейчас никотин нужен в гораздо больших количествах, а им уже давно не нужно искать повода коснуться друг друга. Были же когда-то дураками, не умеющими разговаривать словами через рот. А сейчас Юра лишь переплетает пальцы их рук, пока они сидят на подъездном балконе, чувствуя как врезается в спину кирпичная стена, исписанная кучей гадостей, признаний в любви и прочей ерундой. Часть этой ерунды писали в том числе и они. Вместе. Ладно, весомую часть этой ерунды, если быть честными, иногда смеясь, а иногда пьяно целуясь в перерывах.       Паша разгоняет дым, поднимающийся от сигареты, большим пальцем, рассекая, зажимая почти дотлевший окурок между средним и указательным.       Оба они понимают, к чему это многозначительное «Пиздец». Сейчас — май. Вокруг всё зелёное и даже слишком. Неожиданно тепло и светит яркое солнце, слепя глаза. Биологические часы идут нахуй, потому что, кажется, вчера был февраль. Февраль года так три назад. Тогда, когда Паша с Юрой ещё не могли познать ту простую истину: им так ахуенно хорошо вдвоём.       — Люблю тебя пиздец, — спокойно говорит Юра, туша окурок вслед за Пашей.       Он сам сейчас сидит в тени балконного ограждения, любуясь далеко не на расцветающую природу. На его личное, персональное солнце ахуеть как красиво падают яркие лучи той светящейся хуеты в небе, и Юра не может не залипать на то, как Паша щурится, как подсвечиваются его ресницы, сияет кожа, и как волшебно отливают голубо-зелёные глаза. Как ветер, совсем недавно уносивший табачный дым, треплет волосы. Юра никогда не устанет перебирать эти пряди, приводя в ещё больший беспорядок.       Паша вообще сам по себе та ещё катастрофа. Хаотичный бардак, ураганом несущийся через всю жизнь. И Юра даже не знает кого благодарить за то, что тот ворвался в его жизнь. Судьбу? Вселенную? Похуй, если честно. Главное то, что они вместе. Несмотря ни на что. Сидят, курят, купаются в майском солнце и любят. До спёртого дыхания и дурацких подколов, смазанных поцелуев в щёку, идиотских подкатов…       — И я тебя, — Паша переводит взгляд на Юру, пристально смотря, но всё ещё слегка щурясь от солнечных лучей. — Сильнее, чем самые лучшие сигареты и отборный алкоголь, — и Паша не Паша, если заткнется сейчас. — Сильнее, чем лето, и больше, чем самую лучшую, идеальную мелодию, — он не так уж часто может быть настолько разговорчив. Но если он начинает говорить о чувствах, то тут будет мало, сколько ни говори.       И каждый раз Юра не выдерживает испытывать Пашино красноречие, поэтому подаётся вперёд и целует. Мягко и нежно, со вкусом табака и солнца. Сладко с горечью и так ярко. Паша сминает родные губы и ответ, обнимая руками за шею, и старается вложить в этот нежный поцелуй всё, что чувствует. И судя по тому, как Юра улыбается в поцелуй, у него определённо выходит. Как и всегда.       Отстранившись друг от друга, они синхронно тянутся к пачке сигарет, тут же вытаскивая две последние и лениво закуривая. Счастливо, затягиваясь, они просто молчат наедине друг с другом. Самый счастливый момент настаёт тогда, когда ты понимаешь, что вдвоём можно молчать. Наслаждаться тишиной, сейчас размеренно нарушаемой голосами птиц.       Эта почти-тишина прерывается вопросом, когда Паша лениво выпускает дым тонкой струйкой.       — В чём смысл, Юр? — и Паша запрокидывает голову, врезаясь затылком в кирпичную стену. Этот вопрос редко возникает в мыслях, потому что большую часть времени ответ лично для него самого очевиден. Смысл в том, чтобы быть. Наслаждаться и смотреть на весь мир с любовью и обожанием. Видеть самое важное в самом незначительном и непримечательном.       На улице уже пахнет летом, всё в цвету. И Юра уверен, что Паша пахнет именно так. Черёмухой, одуванчиками и грушевым сидром.       — Наверное, в созерцании, — задумчиво отвечает сам себе Паша, и вправду задумываясь, слегка хмурясь.       Юра чертовски обожает такие моменты. Когда хаотичный беспорядок Пашиных раздумий заносит в философию и все мысли складываются в красивейший пазл. Хочется слушать и слушать, а после — лишь поцеловать в лоб, разглаживая морщинки между бровей. А пока он сам не готов к ответу вслух, лишь придвигаясь ближе к Паше и кладя голову ему на плечо.       — В созерцании того, что создали другие, — Паша даже не затягивается, словно забывая, что в руке тлеет сигарета. — И в том, чтобы творить то, что будут созерцать другие, — Паша не нужна реакция Юры, он и так примерно знает, о чём тот думает, но…       — Нихуя себе ты слова знаешь, — начиная улыбаться, выпаливает Юра. Крайне наигранно удивлённо. — «Созерцание», — и заливисто смеётся с Пашиного минутного ахуя.       Дурак, такую мысль запорол, такой момент.       Паша лишь мстительно тыкает Юру локтем в бок и наигранно недовольно цокает. Не то чтобы он был не готов к такому. Юра иногда такой наивный, по-детски радостный, но всегда такой настоящий. Он буквально искрится жизнью, излучая позитив. А если что-то чувствует кроме, то и это заливает всё и вся, что только находится рядом.       — Да ну тебя, — улыбается Паша. — Дурак, — и чмокает его в макушку.       Солнце медленно катится к горизонту, ведь они уже чёрт знает сколько сидят на этом балконе. Близится золотой час. А Юре не нужно никакое золото мира, пока рядом его личное. Крохотное золотце два метра ростом. С ним любой час — золотой, а время, проведённое с Пашей, ускользает песком сквозь пальцы, его всегда мало.       Мало тогда, когда они гуляют по ночному городу. Когда встречают рассветы. Когда бегают только по белым полоскам зебры, держась за руки, и считают жёлтые машины, стукая друг друга в плечо.       И ресурс такого ограниченного времени, течение которого так хочется послать нахуй, превращается в чистое счастье. Бескрайнее, как высокое майское небо, что отражается в его глазах.       И нет правильного ответа на вопрос, в чём же смысл жизни. Созерцание? Да.       Смысл жизни в счастье и поцелуях? Поцелуях, со вкусом солнца и табака.       Определённо, чёрт возьми, да.