Черничный пирог

Длинное бронзовое тело покоилось в белом хлопке, обнаженное, жаркое, сочное как восточный фрукт. Тяжёлым контрастом выделялась загипсованная правая рука. Он обнимал одеяло ногой, невольно позволяя масляно обвести взглядом ягодицы и очертания нежных яичек. Сладкая шлюха и дорогая гетера в одном лице. Алгирдас. Я протянул руку к его заднице. Хотелось сделать ему больно. Хотелось сжать его кожу с силой, с которой Ян Усмовец впивается в тело разъяренного быка на картине Сорокина. Хотелось гладить, как лепестки цветка. И целовать колено, бедро, выступающую тазовую кость. Я легко шлёпнул его, говоря: - Утро доброе, Царевна! Алгирдас дернул ногой и нарочито медленно перевернулся в мою сторону. Приподнялся. Подтянул к себе правую ногу, раскрывшись достаточно, чтобы я увидел его член. Я отвёл взгляд и хлебнул колы: типа внезапно горло свело жаждой. Он хмыкает, хватает меня за руку и рывком похищает к себе на кровать. Я придерживаю колу подальше от нас, в вытянутой руке. Пытаюсь опереться другой рукой, проваливаюсь в мягкий матрас рядом с его боком. - Ты покраснел, - голос у него хрипловатый после сна и вчерашнего никотино-алкогольного трипа. Наверное он должен неприятно пахнуть. Я поворачиваюсь к нему и втягиваю воздух, чтобы выйти из власти надуманного эротического магнетизма. Но он пахнет черничным пирогом и ванилью. Жижкой для вейпа конечно же. Встречаюсь с ним взглядом и в груди становится холодно и неудобно, словно тоже затянулся. Говорю: "у тебя вообще член стоит". - Имеет право, ты же тут, - он улыбается мне. - Дай колы, у меня во рту цистерна аммиака. Я протягиваю ему железную баночку. Он делает глоток. Катает во рту, словно оценивает вкус дорого вина. Ещё пара глотков и он ставит банку на прикроватную тумбу. - Снимай все это и иди сюда. - Мы в гостях, животное. И это родительская постель. Он смеётся и пропевает строчки из "Темной Лолиты", что-то о том, что он готов взять мое лоно и сердце на задворках притонов, и в спальне моих родителей. Вот где раскрывается его талант. На сцене, пока он вальяжно сидит на жёстких стульях, уложив гитару себе на колени и поет, пронизывая ли голосом грудную клетку, обнимая ли этим голосом, на самом деле он просто вызывает меня на секс. Как на драку. Один на один, ну же? Ты покраснел. Ты напрягся. Слушай, какой у меня голос. Как я буду стонать тебе в губы. Слушай песенку, ха-ха-ха. Трахнемся там, где тебя зачали. Я проникновенно наклоняюсь к нему, чувствую его колено у своего соска, лицом ближе к лицу: - Иди. Нахуй. - Я даже шутить. Не буду над этой фразой. Его светлые глаза - светлые, потому что внутри смех. Он закидывает мне руку на плечо и неожиданно нежно трётся носом о мой нос. Целует глаза, лоб и скулы. Останавливается, отклоняется назад и прищурившись смотрит на меня. Я поворачиваюсь к его ноге. Легко целую колено. Высовываю язык и дотрагиваясь до кожи. Он замирает. Я лижу его как котенок. Вот бы на вкус он был тоже как черничный пирог. Но он - просто чистая кожа, даже словно немного мылом на языке отдает. - Что ты делаешь? - Спрашивает он напряжённо, - ты же леди Мне-нужна-независимость-от-папеньки-чтобы-вам-отсосать? Я отвлекаюсь от его ноги и усмехаясь: - Так разве я вам отсасываю? Он обречённо стонет и падает обратно на кровать. Вытягивает ноги. Закрывает лицо рукой. - Сука! Сука-сука-сука-сука, Олег, сука! Ебаная нахуй сука! Я смеюсь. Ласково провожу по его ногам от бедра до лодыжек. Алгирдас легко уходит из веса в вес на таблетках и сейчас он мягкий на ощупь, а если надавить на живот, там будет немного податливо-тестовой плоти. Я наклоняюсь и дую ему в пупок, как мамы иногда балуются с детьми. - Ты играешь с ебаным огнем, Олег. - Священный Ебаный Огонь, - шепчу я ему в ребра и чувствую как он поднимает ногу, очень угрожающе останавливаясь возле моего паха. Недоуменно вскидываю брови и смотрю ему в лицо. - Или у нас секс блять. Или ты прекращаешь это нахуй. - Я пытаюсь найти компромисс. - Компромисс?! Ты меня заведешь, а потом "нет милый я же сказал ни-ка-кого секса, чем ты слушал?". Ты свалишь блядь, кинешь меня сука, а я сдохну. Сдоооохну тут. - Это какой-то параллельный мир, где я реальная сука, - деликатно подмечаю я, - но мы-то в мире где я тебя люблю. Я провожу руками по его телу и шепчу: "помочь "по-дружески" ещё не запрещено". - В смысле, - он неуверенно встречается со мной взглядом, такой внезапно милый неверушка, что у меня сердце словно сжимается, - в смысле... - Подрочу я тебе, - говорю я. Он расслабляется в моих руках. Даже удивляюсь, какой он весь податливый и пластичный. Глажу внутреннюю сторону бедра, живот. Кружу вокруг члена, никак до него не дотрагиваясь. Салфетку бы или что-то подобное, чтобы не краснеть за чужое белье. Он говорит: - Футболка на стуле, подложи, - и приподнимает бедра. Я стаскиваю футболку и подкладываю как пелёнку ему под задницу. Он все время немного возится, как на иголках. Обхватывает меня ногой. Закрывает свой рот ладонью. Я целую бархатную кожу внутренней стороны бедра, шагами-поцелуями поднимаюсь выше. Он намекающие дёргается. Я улыбаюсь и смотрю в его лицо. От былого вальяжно-львиного Алгирдаса не следа, только напряжённая, горячая жила. Аккуратно и медленно обхватываю его член. Он сильно кусает свою руку. Продолжаю стимулировать его мягко, как можно аккуратнее набирая темп. С одной стороны для меня это не впервые, у меня же всегда был я. С другой, так как я напрямую не чувствую тоже что и он, я боюсь ему навредить, сильно сжать или дёрнуть. И ещё я не понимаю его темп возбуждения, так что может он вообще сейчас заснёт. Единственное на что я пытаюсь ориентироваться это его лицо. И готов поспорить он пересмотрел японского порно и что он ахуенно красивый и страстный актер. Я перевожу взгляд вниз, где бьются мышцы его живота, где он подаётся мне навстречу. Я рискую и слегка обвожу большим пальцем, сочащуюся смазкой крайнюю плоть. Он сам сильно контролирует темп, толкаясь в мою руку вдруг более частыми, злыми импульсами - и внезапно задерживается. Обмякает, как тряпочка. Кончил. Я задумываюсь и все же вытираю руку о его футболку. Тревожно всматриваюсь во внезапно спокойное, расслабленное лицо. Скорее всего я все правильно сделал, к тому же он и сам управлял процессом, но все и всегда может выглядеть лучше, чем есть. К тому же... Мне хотелось бы чтобы такие вещи запоминались ему как что-то классное, что-то, что приятно вспомнить. Вздрочнуть после попойки на собственную футболку - это приятно вспомнить? Или я был прав и надо было подождать. Найти красивое место, снять домик у озера, посмотреть на звёзды или типа того. Я понимаю что накручиваю сам себя, продолжая гладить его живот. - Как ты? Он открывает глаза и смотрит на меня минуту, потом улыбается. - Этот мир в котором ты любишь меня - такой ахуенный, - сладко протягивает он. Я ещё несколько минут глажу его ногу, а он смотрит в потолок. Внезапно чуть собирается: "а тебе?.." - Нет, - перебиваю его, с сожалением, - у меня скоро соревы. - ... Как же ты меня заебал, - лениво и уже не зло протягивает он. Я смеюсь и иду искать его рюкзак: там у него спрятана карета скорой помощи. Всякие пластыри, таблетки и салфетки. Влажные. На которые не хотелось раньше отвлекаться. - Рюкзак в шкафу! И сними вейп с зарядки, кинь мне, пж. Я кидаю в него вейп, жижу и салфетки. Он не ловит ничего, просто наблюдая как они падают на постель. - Я думал ты заботливо меня протрешь. - Ха-ха. Я смотрю как он стирает следы нашего преступления, превращая это в целый театральный акт. А возможно не превращая, просто в моих глазах он такой красивый, даже сперму элегантно стирает салфетками "New Baby". - Что будем есть? Ребята готовили или заказали суши? - Нас ждут цеппелины со сметаной. Или не ждут и Лиза убила Руса, который обещал их придержать - и уже доела последнюю. Он хмыкает, одевает штаны, мажется дезодорантом и прыскается моим парфюмом. На мне он как табак и мускус, а на нем ледяной алкоголь. Я передаю ему нашу толстовку со сложной судьбой. - Опять! - Ржёт он. Мне кажется мы скоро забудем чья она изначально.