Одиночество с чашкой чая

— Нарисуй меня, — раздаётся тихий шёпот за плечами Ханджи. Она резко поворачивает голову и сразу замечает эти волны каштановых кудрей... Женщина потирает уставшие веки, возвращая чёткость взгляду после стольких часов непрерывного чтения. — У меня ещё так много работы, милая... Боюсь, что я... — но Ханджи понимающе замолкает, когда Пик игриво положила свой подбородок на ее макушку. Мягкие руки обвили плечи, согрели теплом любимого тела. —Тебе стоит практиковаться в анатомии, — на этот раз Пик звучала серьёзнее, а её оценивающий взгляд упёрся в слишком резкие контура некого тела, что Ханджи прикинула в записной книжке. Слегка округлые ладони спускаются к столу, ложатся на жилистые и сухие кисти учёной, задевают следы ручки на боковой стороне запястья... — Тебе нужно сделать перерыв... Ханджи нервно постукивает стопой по холодному полу, чувствуя нервозность от недосыпа и критической нехватки ещё пары часов в сутках. Она хмыкнула, наклонив голову, и с лёгкой игривостью окинув взглядом Пик. — Что ж, пожалуй, вновь нарисовать твое милое личико пойдет мне на пользу... Пик улавливает этот вызов в глазах Зое. Девушка немного нагинается над креслом, замечая свое отражение в заляпанных линзах очков Ханджи. "Она пахнет вином, — думает Ханджи. — И немного корицей". — Нарисуй мое тело, — шепчет наконец Пик и с улыбкой отходит, прихватывая руками пояс бордового халата. Лишь легкий рывок рук и махровая ткань ниспадает к голым стопам. Ханджи, в силу усталости, потеряла чувствительность к чему либо, а процесс мышления прерывается глухими, как шум самолета, мыслями-непонятками. Но, даже в таком состоянии её разума, Пик удалось запустить в нём тикающие часы, кропотливые шестерёнки: механизм творца. Ханджи поправляет очки на переносице, не забывая, конечно же, окинуть любимую обожающим взглядом. — Ты всегда знаешь, что мне нужно. — О да, ты никогда не упустишь возможность лишний раз поработать. Даже в рамках перерыва. — Разве это удручающая работа: рисовать твое голое тело? Это же одно удовольствие! — Ох нет, Ханджи, не расслабляйся. Тебе правда стоит получше научиться рисовать человеческие плечи. Они у тебя остры, словно треугольники. —Но это ведь схематичные наброски, милая! Главное — верная теория в качестве заметок. Но ты не волнуйся, я нарисую тебя лучше, чем тот бродяжка нарисовал девушку в том фильме про титанически большой корабль! — Ханджи качнулась на стуле, разводя руки и выпячивая азартные глаза, словно прикидывая размер некогда затонувшего судна. — Да как же его там... Пик смеётся и присаживается на серый затхлый диванчик. Ловкими руками она быстро сметает какие-то разноцветные кофточки на пол, освобождая свое ложе для позирования. Запрокидывая руку на табуретку у дивана, Фингер тут же оттягивает ее. На ней беленькое блюдце было наполнено толстыми бычками, а к самой табуретке уже присохли кофейные кружки́ от чашек. Пик цокнула, но просто отстранилась, забыв об этом творческом беспорядке вокруг. Они обе были так взаимно неряшливы. Свет лампы направлен на Пик. Каждая округлость объемно оттеняется, выделяя самый сок этого цветущего тела. Девушка отводит взгляд в непринуждённой позе, а щеки так и пылают на её коже... "Чертовка знает, что делает",— нервно сглотнула Ханджи, сражаясь в бою между беспристрастностью в практике по "работе" и жаром меж ног. Шорох пергамента из альбома. Первые шуршащие полосы грифеля на бумаге. — Я рисую богиню, ты знала об этом? Беззвучная улыбка, глаза блестят, будто горячий шоколад. — Это искусство, а я просто учёная. Тихий хмык и груди, с теплым оттенком смуглости вокруг сосков и линиями взбухших зеленоватых вен, волнообразно подпрыгнули. — У меня и правда всегда получаются треугольные плечи... — Ханджи, не болтай. Пик легко говорить, она не знает на сколько сложно рисовать таких красивых женщин. Зое правда пытается контролировать хронические резкие дёрганья рук. И всеже эти плечи вышли такими же мягким, коими и являются. Ханджи прищурила глаза, горбясь над рисунком, и продолжала старательно творить свой шедевр натуры. Получился идеальный "объемный" скат, а сам контур вышел слегка приглушённым, словно женщине удалось передать лёгкий телесный пушок. Она не забыла и о небольшом бугорке на стыке ключицы и плечевой кости. Дойдя до её лёгкой полноты в животе, Ханджи вновь бессильно вздохнула. Ее животик был таким мягким, с такой изящной и слегка затемнённой от освещения линии вдоль пупка и рёбер... А Пик победно улыбнулась. Она так любила ставить свою женщину врасплох. Видеть, как нескончаемый порыв эмоций буквально вытекает из нее жарким румянцем, капельками пота на шее и лбу и дрожью в узловатых пальцах... Влажные руки теребят уголок альбомного листа. Грифельный карандаш уменьшился вдвое. Теперь последние штрихи, растушёвка пальцами. Это любимая часть Ханджи. Потому что эта мягкость, сочность, феминная юность, какую она так старательно очерчивает, скоро окажется в ее цепких руках. Тёмные пятна карандаша на ее пальцах оставят следы не только на бумаге. — Готово. Скрип дивана. Тихие шажки теплых стоп по холодному полу. Халат накинут вновь, но пояс где-то там, в куче пожитков этих барахольщиц. — Хах, Кейт Уинслет могла бы и отдать мне свою роль. Этот рисунок пережил бы потопление и без сейфа, — и Пик приглушённо смеётся, уже почти побежденная поздним часом и выпитым вином. А Ханджи сперва просто влюбленно хлопает глазами. Она похожа на телёнка, что впервые уставился на летнее солнышко. Она уже и не слушает, а тянется лицом куда-то к шее Фингер, путается в ее кудрях, напивается ее ароматом шоколадных сигарет и пряного тела...