***
Итак, любой ценой мне надо было попасть в таверну, где он заседал со своими товарищами. Контингент там был неописуемого уровня опасности. Идти туда юной, хрупкой девушке вроде меня было равноценно самоубийству. Алкаши, местный сброд, воры, насильники, наркоманы и шлюхи − все собирались именно там. Стол Билла и его приближенных, разумеется, был изолирован; так, что к нему можно было подойти лишь по приглашению. Идти в подобное место с минимальными шансами достичь своей цели, при этом рискуя своей жизнью, безопасностью, честью − такое решение я приняла. Влюблённая. Я оделась в белое и прихватила нож. Сразу на входе начала искать глазами Билла, но забыла, видимо, что не во сне. Конечно же, Мясника видно не было: во-первых, вообще не факт, что он находился там в то же время, во-вторых, его стол располагался на верхних ярусах, что были вне зоны видимости. Вот и искала глазами Его, и не находила; а в это время моё юное стройное тело лапали десятки сальных взоров уродливых завсегдатаев сего чудного заведения. В итоге я решила просто выпить. И это было ужасной ошибкой. Тогда, сильно растерянная, я словно забыла, где нахожусь… Не успела я опустошить и кружки медовухи, как ощутила омерзительное потное прикосновение в районе талии. Отнекиваться не было смысла. И я, будучи смышлёной и сдержанной девушкой, сперва наиграно пофлиртовала с беззубым жирдяем, а затем кокетливо “отпросилась” припудрить носик. Но не тут-то было. Туалет и выход из таверны находились в разных сторонах заведения. Жирдяй внимательно следил за мной. И мне пришлось притвориться, что вовсе не собираюсь сбегать. Я была вынуждена и правда двинуться в сторону “дыры” в полу − думаю, следует, называть вещи своими именами. И, пробыв в самом зловонном и тесном помещении в своей жизни несколько минут, я всё же решилась выйти. Кавалер, кончено же, уже ожидал меня прямо у выхода из “туалета”. За пару минут моего отсутствия он времени зря не терял − надрался, как скотина. По его взгляду можно было также сказать, что мой новоиспечённый знакомый побаловался ещё и опиумом. Я услышала смех Билла. Сильный, не слишком громкий, но звучный. Такому человеку, как Билл, никогда не надо было кричать, чтобы его услышали; никогда не надо было представляться, чтобы о нём знали; никогда не надо было выпрашивать, чтобы сделали, как ему надо. Билл Каттинг, Мясник, Глава сильнейшей банды города “Коренные”. Я медленно обернулась, осматривая таверну. Но ведь было и ещё что-то. Не просто Мощь. Не просто Сильнейший Авторитет и Влияние. Была в нём и мягкость. Возможно, всецело осознавали и чувствовали это лишь женщины. Абсолютная честность и пугающая искренность, которые находили проявление в грубости, резкости. От Билла исходил исходил густой, тяжёлый, слегка сладкий аромат: запах пота, табака, крепкого алкоголя и чего-то очень приторного. Закрывая глаза и думая о Билле, я всегда представляла разные, чудные картины: душное, грозовое, моросящее, гигантское мрачное небо… пустые улицы в дыму и тумане… сорванные, растоптанные цветы в крови, слегка завяли… густая чёрная краска, разлитая по благородной ткани… Я никогда не подходила к Мяснику, но совершенно точно знала, как он пахнет. С самого начала моя симпатия к нему была пропитана сильнейшей болью. Трагизм ситуации я поняла уже с первых секунд, сразу, как только осознала, что боготворю его. Тогда, несколько лет назад на площади, буквально вырвавшись из рук матери, широко раскрыв любопытные глаза в сторону его бесподобного силуэта − я обрекла себя на погибель. Находясь в реальной опасности, ощущая зловонное дыхание тучного алкаша на своём лице, я не могла думать ни о чём кроме тёмных волос Билла. О том, как я мечтаю провести по ним руками; о том, как они прилегают к его всегда чуть влажному от пота лицу; о том, насколько же глубок и бесподобен их иссиня-чёрный цвет. И, ощущая, что из мерзких объятий целой мне уже не вырваться; я не могла думать ни о чём, кроме как о худенькой рыжеволосой красотке, которая, смеясь, сбежала с верхнего этажа таверны, где сейчас восседал Билл с его Бандой. Пока Толстяк уже о чём-то договаривался со своим одноглазым, невероятно уродливым другом, пошло рассматривая меня; я только и могла размышлять о том, красивее ли я это рыжеволосой девушки или скорее наоборот. Тошнотворные мысли терзали моё нутро: если там уже есть красивые, юные, весёлые, влюбленные, то зачем нужна я? Никакой уникальности во мне, выходит, нет. Только если моё чувство. Единственное, в чём я была совершенно уверена − так это в неповторимости и силе моей любви к Биллу. И только тут мне стало по-настоящему страшно. Сейчас меня могут убить, а я так и не расскажу Каттингу о своих чувствах. Он так и не узнает? Вот что было бы по-настоящему жутко. Конечно, ему нет до этого никакого дела, − думала я. Но всё же, мне казалось, что сокрыть такие чувства, умолчать про них, умерев, − величайшее преступление, едва ли не хуже убийства. Такая сумасшедшая любовь бывает крайне редко, я была убеждена.***
Сама не заметила, как оказалась в подворотне у таверны. На свежем воздухе с ужасом ощутила, как же я была пьяна. И Толстяк тут как тут. Изнасиловать девушку прямо на улице, буквально у входа в заведение с кучей народа внутри? Обычное дело. Таков был он, наш Нью-Йорк второй половины девятнадцатого столетия. Заметила, что и Одноглазый радостно приближался, прихрамывая и сально улыбаясь. Я грустно прикрыла глаза, и время будто бы застыло, всё вокруг замерло, воздух стал гуще, плотнее, дышать даже трудно. Горько усмехнулась своим мыслям: нет, к сожалению, как бы мне не хотелось “уйти” спокойно и красиво, гордо прикрыв глаза и смиренно отдавшись смерти, я так не смогу. Не смогу я отдаться двум уродливым ублюдкам без сопротивления. Не выйдет у меня умереть тихо. Поняла, что буду истерично и жалобно вопить, толкаться; хоть это и чертовски унизительно. И бессмысленно: никому до подобного здесь дела совершенно нет, никто не поможет. Нет, я не была гордой. Я не была целомудренной. Я не была тонкокожей. Но что-то внутри, природное сопротивление. Мало какая женщина смогла бы молча принять такое, даже если бы и хотела. И вот, когда Толстяк раскинул подолы моего дешёвого, но такого белоснежного платья, я достала нож. Холод земли обжигал спину, было очень темно, хоть глаз выколи − но тёплый свет из окон таверны согревал и успокаивал даже в такой обстановке. Я воткнула лезвие в шею ублюдка. Кинжал вошёл так легко. Я даже удивилась. Никогда раньше не убивала людей. Кровь в то же мгновенье залила мне всё лицо и грудь, окрасила, испортила самую красивую часть маминого платья. Кровь пахла ярко − железом, морской водой и немного землёй. Едва не захлёбываясь ей, содрагаясь, я сперва повернулась на живот, а затем попыталась подняться на трясущихся ногах. Волосы мои растрепались, как у ведьмы. Но встать мне не удалось, одноглазый сильно ударил меня по лицу, разбив нос. И я снова упала на спину, сильно ударившись головой. Чудовищное головокружение − много алкоголя, дешёвого табака, ещё и этот удар. Главное не терять сознание, не выпадать, тогда точно конец, − думала я. Погружаясь в чернеющее небо, я боялась, что уже не в этом мире. Но нависнувший надо мной уродец напомнил мне, где я; засунув одну руку под юбку, а другой сжав мне горло. Он был так слаб. Он был тощий наркоман. И он весь трясся, то ли от страха, то ли от возбуждения. Я выдавила ему оставшийся глаз. Это, правда, было несложно. Не знаю, смогла ли бы я совершить подобное на трезвую голову. Алкоголь, уничтожая в человеке личность, всё же иногда спасает, делает сильнее − размышляла я, поднимаясь и потирая разбитый затылок. Насильник, уже безглазый, вопил и корчился у моих ног. Проклинал и угрожал убить. Я весело рассмеялась. − Очередная шлюха решила срубить побольше… − Да ей лет девятнадцать… − И не скажешь по ней… Человек семь всё же выбежали на вопль, уж очень он был истошный, в сочетании со смехом − очень любопытно. Ещё и покурить на свежем воздухе − великое удовольствие на пьяную голову: − Красавица, наверное, расстроилась? Не было у них ничего? − Надо же понимать, кого выбирать, по этим же видно, что нищие, как мышь? − На кого хоть работаешь? Безглазый ублюдок уже притих, драматично положив руку на мою голую ступню. Так и умер, кажется. А я только тут и заметила, насколько театрально выгляжу − растрёпанные, пушистые волосы дыбом; все лицо и белое платье в грязи и крови; одна нога босая. Нож как-то уже оказался в руке, видимо, сама не заметила, как подняла. Ткань подола разорвана в клочья, оголяя ноги так, что видно чулки. − Эй, я спросил, на кого работаешь, сука? − Они тебе отчисляют проценты, Билл? Я эту впервые вижу. Я прикрыла кровоточащий нос рукой, постаралась вытереть лицо и шею. Волосы откинула назад. Смело смотрю. И как же широко открыты мои глаза. Табак, виски, сладость. Мрачные небеса. Дым. Густая кровь. Элегантная шляпа. Алый бархат жилетки. Его глаза блестели в ночи. И взгляд был устремлён на меня. Больше ничего не имело значения. − Красиво, − светлым, приторно пахнущим платком Билл Каттинг вытер кровь под моим носом, а затем ласково погладил по щеке, − это очень красиво.