Mafiosi as... Guardians?

Дверь за спиной закрылась с небольшим скрипом. Свет погас секундой ранее, что заставило вздрогнуть и как можно быстрее подойти к кровати. Она достаточно высокая, и залезть на неё было сложно. Но у Кюсаку получилось. Сначала он положил на неё куклу, а затем залез сам. Правда, не с первой попытки. Но залез. Кюсаку прижал куклу к себе и оглянулся вокруг. Ночник, оставленный на прикроватной тумбочке, светил не очень ярким жёлтым светом. Но это совсем не мешало разглядеть некоторую часть комнаты. А именно кровать и небольшое пространство в сторону от неё. Не заметив ничего впечатляющего, Кюсаку опустил взгляд вниз. Глаза встретились с чистым белоснежным постельным бельём. Кюсаку закусил нижнюю губу, на которой уже не осталось живого места. Очень больно. Кюсаку едва сдерживал слёзы, плотно сжав веки. Он ненавидит белый цвет. Сколько Кюсаку себя помнил, белый цвет всегда означал что-то плохое. Белые стены, белые потолки, белые полы, белые лампы, которые никогда не выключались. Люди в белых костюмах и халатах. Белые бинты и повязки, белые маски, белые липкие перчатки. Этот цвет был буквально повсюду. Даже его немногочисленная одежда была белой. Но она всё равно была лучше, чем ничего. Ведь в том месте, где он был, всегда было прохладно. Не холодно, но назвать тамошнюю температуру комфортной было бы наглым враньём. Если другие цвета появлялись в его светлой жизни, они, как правило, не несли ничего хорошего. Особенно один из них. Красный. Кюсаку ещё с самого раннего детства знал, что красным может быть только одно. Кровь. Когда ему было больно, она всегда текла из него. А если он терял слишком много, потом, как правило, было очень плохо. Головокружение и слабость преследовали его ещё долго. Приходилось терпеть либо до тех пор, пока само пройдёт, либо пока ему не вколют что-то те самые люди в белом. А когда было невмоготу, он просто засыпал. Кюсаку не знал почему, но просто не мог сопротивляться и засыпал прямо на холодном полу, не дойдя и не забившись в свой угол. Часто бывало такое, что люди в белом приходили в ту комнату, где он находился, и делали что-то с его руками. С ним никто не церемонился. Просто приказывали сесть на кровать, перетягивали какой-то лентой в определенном месте на руке и командовали, что делать. Но так было раньше. Сейчас Кюсаку уже давно знал, что от него потребуется. Дальше в руку вставляли иглу и брали кровь для анализа. Кюсаку не знал, что это значит, но, наверное, что-то важное. Ведь эту кровь не разливали на пол, а переливали в пробирку, как потом услышал ребёнок, и куда-то уносили. В лабораторию, кажется. Эта процедура происходила регулярно, но посчитать, сколько раз у него брали кровь за его довольно недолгую жизнь, просто невозможно. Кюсаку очень не любил эту процедуру. Он ненавидел её. Люди в белом всегда делали это очень больно и долго, ведь никак не могли найти и, самое главное, попасть в тонкую венку. Из них уже просто отказывается идти кровь. А когда уходили, прикладывали к ранке ватку, смоченную в спирте, и велели держать руку согнутой в локте до тех пор, пока не остановится кровь. Запах спирта. Он так же как и белый цвет с кровью преследовал его на протяжении всей жизни. Так пахло абсолютно всё, что приносили с собой те люди. Так пахла вата с бинтами и повязками. Так пахли все те штучки, которыми делали больно. Так пахло от них. За годы жизни это всё стало привычным для Кюсаку. Но здесь... Здесь всё иначе. С того дня, как его забрали и куда-то отвезли, он увидел много странных и непонятных для него вещей. Новые люди, другие, в большей степени тёмные цвета, другие места, другие звуки, другие запахи. Всё это пугает и вызывает желание свернуться в маленький клубочек где-нибудь в углу, где на тебя не будет никто смотреть. А особенно Кюсаку пугает тот человек в чёрном плаще и с красным шарфом на плечах. Когда Юмено впервые увидел его, мужчина очень странно смотрел на него, ни на секунду не отводя свои красные, словно алая кровь, глаза. Он смотрел на него подобно хищнику, но нападать не спешил, а скорее изучал с ног до головы. Но не одни глаза пугают его. Первое, на что Кюсаку обратил внимание – руки страшного мужчины в чёрном. На них перчатки. Такие же белые перчатки, как и на руках тех людей. Правда, немного другие на вид. Значит, что он один из них? Но почему тогда он так странно одет? И почему так смотрит на него? Тот человек в чёрном был не один. Рядом с ним было ещё много людей, но больше всех Кюсаку запомнил одного из них. Это была женщина, и она была одета ещё странне и непонятнее. На ней была какая-то очень длинная и объёмная одежда до самого пола с множеством вставок и деталей, не говоря уже о различных узорах на ткани. Какого она была цвета, Юмено не знал, ведь различал цвета только на белый, красный и чёрный. Его никогда не учили другим. Не к чему было. Но то был другой цвет. Светлее красного, но темнее белого. До этого Кюсаку никогда не видел подобного. Но самое удивительное ждало впереди. Когда Кюсаку очень нерешительно поднял взгляд на незнакомку, то ещё больше обомлел, посмотрев на её голову. Волосы даже ярче её одежды. Они уже больше похожи на красный, хотя в то же время и отличались. Они собраны в довольно-таки интересную и непонятную для ребёнка причёску с зачем-то воткнутыми в неё палочками и ещё несколькими деталями, названия которых Кюсаку не знал. Женщина была примерно одного роста с мужчиной, но в отличие от него не так сильно пугала, хотя и доверия у ребёнка не вызывала. Но одно он мог сказать наверняка. Она была красивой. Долго смотреть на неё Кюсаку не решился и быстро опустил взгляд обратно в пол. Неизвестно как она и этот мужчина отреагируют на подобное непослушание. Дальше они начали разговаривать о чём-то друг с другом, и эта самая женщина сказала своим довольно приятным голосом пройти с ней. – Милый, идём со мной, – сказала она. Что значит слово «милый» Кюсаку не знал, но тут же сделал, что велели. Помимо столь странных для него слов, женщина протянула свою руку, чтобы он взялся за неё. Но вместо ожидаемого Кюсаку отшатнулся, заметив, что чужая рука направилась в его сторону. Он не знал, что она собиралась сделать, но был уверен, что ничего хорошего. Так было всегда. Кюсаку всегда ждал подвоха и ошибался редко. Женщина же, увидев реакцию ребёнка на такое, казалось бы простое действие, как движение руки в его сторону, как-то едва слышно вздохнула и, убрав её, пошла дальше по коридору. Кюсаку немало удивился, что всё закончилось так просто и молча, но всё же прижав к себе куклу, пошёл. Мальчик шёл за ней, стараясь не отставать, и вскоре она остановилась и открыла одну из дверей, жестом приглашая зайти, что он послушно сделал. Кюсаку не разглядывал помещение, в которое его привели непонятно зачем. Вся эта ситуация пугала его и пугает до сих пор. Кюсаку послушно присел на диван, на который ему указали рукой, и просто сидел, опустив глаза на свои ноги. Женщина не пыталась как-то с ним заговорить. Единственное, что она тогда сказала было: – Меня зовут Озаки Коё. Оставшееся время они провели молча. Юмено просто боялся вздохнуть лишний раз. А вот почему молчала Коё, как она представилась ему, Кюсаку не знал. Да он и не думал об этом. Кюсаку не имел понятия, сколько они просидели в том месте. Но в какой-то момент Коё встала из-за стола, за которым сидела всё то время, и вновь велела следовать за ней. Так они пришли ещё в какую-то тёмную комнату. Первым, кого Кюсаку заметил, был тот самый мужчина в чёрном, что так пугал его. Он сидел за столом, и как только дверь открылась, он начал разговор. – Это Юмено Кюсаку, ваш подопечный. Кюсаку, это твои опекуны: Дазай Осаму и Накахара Чуя. Так говорил мужчина, поочерёдно указывая одной из своих рук на каждого из них, когда произносил имена. Эти двое были явно младше и ниже, чем Коё или этот мужчина. Дазай был выше Чуи примерно на пол головы и имел тёмные, слегка вьющиеся волосы и тёмные глаза. Точнее один глаз, ибо вторая часть его лица была скрыта под слоем бинтов. Также Кюсаку успел заметить бинты на шее, руках и пластырь на левой щеке. «Интересно зачем ему столько бинтов?» – подумал тогда мальчик. Дазай был практически полностью одет в чёрную одежду, что делало его схожим с мужчиной за столом. Единственное, что их отличало, это отсутствие красного шарфа на плечах. Его Дазаю заменял чёрный плащ. А вот Чуя выглядел уже более интересно и... ярко в глазах Кюсаку. Волосы, похожие на те, что у Коё, только ещё более яркие и намного короче. Светлые глаза, что так удивлённо разглядывали мальчика. На нём уже не было бинтов. Зато была чёрная шляпа на голове и перчатки, только уже чёрные. Но не это привлекло, хоть и недолгое, но внимание младшего. Кюсаку разглядел тёмную полоску, плотно прилегающую к бледной шее парня. «Это... ошейник?..» Это была первая мысль, которая пришла в детскую голову. Но озвучивать её он, разумеется, не осмелился. Кюсаку не по наслышке знал, для чего используют подобные вещи. Но зачем она этому человеку? С ним что... Тоже делают «это»? От такой мысли мальчик почувствовал неприятные ощущения в своей шее, машинально прикоснувшись к ней. Больше Кюсаку не рисковал поднимать взгляд и просто смотрел в пол. Неловкая пауза породила за собой неприятно давящую на сознание тишину. Но благо она продолжалась совсем недолго. – Вы свободны, – сказал мужчина, сидящий за столом, и улыбнулся им. Только вот его улыбка была совсем не веселой и даже не грустной. Она была никакая. Даже ребёнок смог с лёгкостью распознать эту фальшь, что была слишком очевидна. Дазай с Накахарой кивнули и перевели свои взгляды с «босса», как они обращались к мужчине, на Кюсаку. Стоящая позади него Коё легонько подтолкнула мальчика вперёд, давая понять, что он идёт с ними. Но даже этого контакта с его телом с головой хватило, чтобы Кюсаку вздрогнул и быстрым, но ужасно нерешительным шагом направился к парням. – Надеюсь, вы поладите, – и снова эта кривая улыбка. Последнее, что сказал босс перед тем, как уже трое человек покинули пределы его кабинета. Так Кюсаку и попал к своим «опекунам», как ему сказали. Всё то время, что они провели в дороге, ребёнок был ужасно напряжён. Его пугало буквально всё вокруг. Но больше всего эти двое. Хоть они пока и не сделали ему ничего плохого. Кюсаку прекрасно знает, что это ненадолго. За свою недолгую жизнь он привык всегда быть на чеку, хоть знает, что если они попытаются что-то ему сделать, лучше сразу поддаться и не сопротивляться. У ребёнка в любом случае нет никаких шансов против взрослого, а тем более если их двое. Сейчас его оставили одного в этой совсем незнакомой ему комнате с множеством ещё более незнакомых предметов. Единственная схожесть между этой комнатой и местом, где он был раньше — это запах. Отчётливый смрад моющего средства, с которым тут совсем недавно помыли полы. На этом схожести заканчиваются и начинаются различия. Здесь тихо и темно из-за выключенного света. Кюсаку не привык к темноте, так как в месте, где он жил, всегда было светло за счёт белых ламп. Единственным источником света здесь является небольшой ночник, оставленный Чуей на тумбочке. Он успокаивает, но совсем немного. Детская фантазия ночью особенно активно рисует перед глазами самые разные картинки. Пугает даже не сама темнота. А неизвестность того, что находится в ней. Никогда не знаешь, что может вылезти из неё. Никто не даст тебе гарантий, что, войдя в неё, ты сможешь выйти. Любой шорох или прикосновение пугают до противных мурашек, хоть и, скорее всего, шум ты непроизвольно издал сам, а касание принадлежит твоим же волосам или даже одежде. Но, конечно, ребёнок об этом не думает, представляя себе страшного, огромного и зубастого монстра, жаждущего цапнуть его за ногу и утащить с собой в никому неизвестный мир тьмы. Любой малыш, когда ему страшно, бежит к единственным людям, которые могут защитить его от всех, даже самых страшных монстров. К родителям. Они ведь всегда выслушают и успокоят. Объяснят, что нет никаких подкроватных монстров. Что в шкафу нет ничего, кроме одежды. Что даже если кто-то попытается обидеть их чадо, то мама с папой ни за что не допустят этого. Они обнимут и поцелуют тебя в лоб, перед тем, как ты уснёшь в их тёплых объятиях, где никакие чудища не доберутся до тебя. Так ведь? Да. Только рядом с Кюсаку нет ни родителей, ни кого либо другого, к кому он может пойти в поисках защиты и поддержки. Рядом с ним вообще никого нет, кроме тех двоих. Но их Кюсаку боится ещё больше, чем того, что может ждать его в темноте. Так что ему остаётся только одно. Сделать то же, что он всегда делал. Забиться в угол. Причём в прямом смысле. Только вот в углу тоже темно и идти туда не вариант. Но есть альтернатива. Одеяло, которым можно накрыться с головой и просто сжаться под ним, надеясь, что оно спасёт тебя. Именно это Кюсаку и делает. Накрывшись с головой спасительным одеялом и свернувшись под ним клубком с куклой в обнимку, мальчик просто лежит, стараясь не издавать лишних звуков. На самом деле ему никогда не нравилась эта отвратительная кукла. Скорее наоборот, она пугает его. Но Кюсаку чётко дали понять, что он должен следить за ней и ни в коем случае не потерять из вида. Дитя пытается успокоить себя, но глаза всё равно начинают неприятно щипать, и он чувствует, как начинает мелко дрожать, пуская по всему телу непроизвольные мурашки. Пока одна рука крепко, насколько это возможно, прижимает к себе куклу, вторая прямо-таки впивается тонкими пальцами в подушку. Кюсаку чувствует, как к горлу подкатывает противный комок страха. Дыхание начинает понемногу сбиваться, из-за чего становится труднее дышать. Накинутое сверху одеяло усугубляет ситуацию. Но как бы он не старался по щекам всё равно начинают течь солёные дорожки, остановить которые Кюсаку не в состоянии. Маленькие пальчики ещё сильнее сжимают подушку, а второй ладонью Юмено прикрывает себе рот. Из-за закрытой двери и одеяла услышать тихие всхлипы и подобие скулежа невозможно. Но они есть, и Кюсаку всеми силами пытается свести звуки к минимуму, чтобы его ни в коем случае не услышали. Малыш прикусывает себя за руку в попытке подавить нарастающую панику, которая вот-вот перейдёт в крик. Кюсаку просто лежит под одеялом и продолжает тихо плакать и подрагивать, боясь издать лишний звук. Ему страшно здесь. Ему страшно со всеми этими незнакомыми людьми. Да, он давно не чувствовал себя хорошо, да и вряд ли вообще хоть когда-нибудь чувствовал. Но сейчас Кюсаку больше всего на свете хотелось оказаться дома. Пускай у него будут брать кровь, поведут на очередной осмотр. Пускай снова будут делать больно... Он готов перетерпеть, лишь бы его забрали. Маленькие зубки впиваются в кожу сильнее, от чего Кюсаку зажмуривается, не переставая плакать и слегка поскуливать себе в руку. От боли, страха, непонимания, нарастающей паники, а скорее от всего сразу. На языке чувствуется отвратительный и до боли знакомый вкус железа. Сердце стучит так, будто сейчас выпрыгнет. Первая ночь на новом месте явно не предвещает быть лёгкой.