Сказки о мерзости

      Для Софи Винчестер не становится неожиданностью, что сдержанный «я-не-нуждаюсь-в-объятиях» Ричард Роман оказывается тактильнее, чем она сама.       «Это всё глупости», — и вздрагивает, стоит ей по напряжённому плечу скользнуть успокаивающе. «Сентиментальность», — и выдыхает шумно, когда Софи переплетает их пальцы. «Тактильный голод? Люди странные», — и в самом Ричарде — столько человечности.       Сотворить существ с неутолимым голодом и обделить их любовью — изощрённая у Творца фантазия. Но логики в неудавшихся творениях не найти; за исключением той логики, которой Ричард за столетия выучился сам. Его ум и рациональность Софи воистину восхищают.       Софи всегда нравилось наблюдать, как трогательно застывает Ричард в крепких объятиях сияющего Габриэля. Всё в древнем и неприступном левиафане — уязвимость хрупкая и доверчивая беззащитность. Словно бы для него Габриэль — солнышко, на котором можно разомлеть и растаять. Наверное, впервые младшего архангела в Эдеме увидев, Ричард вполне мог его с ласковым солнышком и спутать.       Софи нравилось наблюдать — и ещё сильнее понравилось выяснять, что на неё он реагирует слаще.       В этом столько власти: видеть, как затихает злящийся Ричард, стоит Софи мягко коснуться его запястья. В этом столько наслаждения: чувствовать чужую дрожь, когда она опускает ладонь на колено. В этом столько недоверчивого и почти испуганного: иногда Ричард смотрит на Софи так, словно для него ласка — нечто угрожающее, запретное и невозможное. Словно он подвох выискать желает.       Отвращение в её взгляде. Брезгливость, облицованную слащавым притворством. Насмешку и торжество — посмотрите-ка, Софи Винчестер очередное чудовище на цепь посадила, прикажет «к ноге», улыбнётся маняще, и оно приползёт, скуля. Прекрасный пунктик в её списке (взаправду, впрочем, существующем) поцелуев со сверхъестественными существами.       Софи действительно цель перецеловать все разумные виды поставила — и поцелуй левиафана когда-то был нужен ей по весьма корыстным причинам, но…       Но вот она хмурое лицо расцеловывает. Ричард ворчит, что не собирался тратить пятнадцать минут перерыва на то, чтобы смыть её помаду, а Софи смеётся — звонкость и свобода, — последний, воздушный поцелуй ему уже у дверей посылая.       Но вот Софи идёт с ним под руку, пока над ними плывёт яркий цветастый зонтик. Совсем к деловому стилю Ричарда не подходит — левиафан жалуется на несерьёзность и на то, что нефилимка может погодой управлять, а никак не пользуется, а ну отгони тучи южнее, там как раз наши конкуренты работу заканчивают… Жалуется — и со всем вниманием слушает, как Софи о всякой ерунде рассказывает.       Но вот Софи улыбается, пока Ричард ухмыляется: «Так бы и съел тебя, сладенькая». Его смеющаяся небрежность во взгляде резко контрастирует с тем, как неуверенно он за талию Софи приобнимает. Как неловки и деревянны его движения и пальцы неуклюже соскальзывают. Как он замирает в сомнении перед каждым касанием.       Когда-то у Ричарда не было никаких проблем с тем, чтобы наглую и непослушную нефилимку выставить из кабинета, перед этим сопровождая её к двери и крепко держа за плечи. Кривиться, вместо того, чтобы замирать, стоит Софи в личное пространство влезть. Когда-то он кривил губы, смотрел — презрение и высокомерная холодность — и говорил, что невыносимей её никого в мире нет. Что она целый рай подарить может, если уберётся вон.       Когда-то.       Софи давится тихим смешком, обвивая Ричарда крепче, цепляясь за него — как за спасение, в котором она нуждается. Ричард улыбается — видимо, её озорство понимает, — ведь они с таким удовольствием с важного приёма сбежали. Росчерк смеха и расплескавшего веселья, льющийся запах солёного ветра от моря, босые озябшие ноги — кто-то важный, серьёзный и скучный строго заявляет Софи, что кеды вкупе с бальным платьем — наидурнейший вкус…       Все смотрят на неё, когда Софи фырчит и скидывает обувь посреди роскошного зала. Сиротливо оставленные, помятые прежним дождливым летом и осенним лесом кеды — посреди начищенного паркета. Софи забирает их чуть позже, конечно. Чужими взглядами вдоволь насладившись. Тем, как улыбается Ричард — не в пример остальным. Он без её проделок прожить не может, как море без бурь и гроз.       Будто Софи не замечает его брошенных исподтишка нежных взглядов.       Будто Ричард не знает, что она танцует босиком для него, воротя нос от предложенных туфель.       Будто Софи не знает, что он любуется её — пришедшей сюда ради того, чтобы фокусами заскучавших богачей развлечь. Заставить их улыбнуться — и на благотворительность сильнее расщедриться. Софи полуофициальная помощница Ричарда Романа, пусть на его деньги и репутацию нефилимке совсем плевать, но доброе дело сделать хочется, как и за людьми понаблюдать с научным любопытством. И от пары пакостей и шалостей не удержаться. Она слишком многое от Габриэля переняла.       Будто Софи незнаком этот взгляд — ироничный и предупреждающий, — когда она для очередного фокуса именно Ричарда к себе подзывает. Не лучшее решение — скользящие шепотки, оценивающие и ревнивые взгляды, она с ним точно спит, гляньте, — но стоит всего.       — Если вы, мисс Винчестер, вздумали повторить свою любимую «Иллюзию обмана» и перевести с моего счёта все деньги… — шипит Ричард прямо на ухо, и Софи жарко. От плывущего огнями зала, дурманящего парфюма, взбудораженности и предвкушения.       Никто не знает, что этот фильм они смотрели вместе.       Кажется, после него Ричард от своей фокусницы с невинно-лисьим взглядом шарахался пару дней и прятал все карты и важные документы.       Софи обходится парой дешёвых фокусов — внешний лоск, тонкий налёт блеска, золото и платина изящных чужих часов в её руках — и это не мешает Ричарду прожигать её взглядом.       Это не мешает ему целовать Софи под ушком, стоит им оказаться наедине. Море — честнейший из зрителей — гудит смущённо и радостно. Ему видно совсем немногое в полузашторенное окно отеля, и Софи надеется, что не только ему.       Тишина растекается перед ними — покоем и внезапным домашним уютом; и это желаннее, чем самые дорогие шелка, звенящая серебром и тончайшими пластиковыми карточками роскошь и кружащее голову веселье.       Море не может ни подслушать, ни подглядеть.       О чём вы думаете, право слово?       Софи, не обращая внимание на помятое платье, валяется на кровати. Изображает пальцами двух зайчиков, которые передразнивают друг друга и несут всякую чушь двумя разными смешными кривляниями её голоса. Ричард наблюдает за абсурдным мини-театром — расслабленная улыбка, залёгшая под глазами усталость. Он всё-таки переодевается в нечто домашнее — раньше, представить себе можете ли, даже по дому в роскошных костюмах ходил.       Левиафанам не нужно спать.       У Ричарда взгляд расфокусирован и потерян. Ричард вздрагивает, когда один из зайчиков подкрадывается к его носу и щёлкает по нему.       — Всё хорошо?       После второго пребывания в Чистилища он — обессиленная тень самого себя. Когда-то левиафаны не нуждались во сне, но спали — и не видели во сне вечную охоту, трупный запах и задохнувшуюся в чёрных ветвях призрачную луну.       Софи знает это — чужие рассказы и доверие, расколовшее асфальт нежным одуванчиком.       — Ты очень красивая, — бормочет Ричард, и его голос надламывается на мгновение. — Невыносимая. Близкая. Смешная. Здесь… Чем я тебя заслужил?       Он на вопрос прямо не отвечает.       Нехорошо.       Ему нехорошо — словно все краски и сдержанность слизнуло далёким прибоем, унесло отгремевшей музыкой, разодрало вспышками фотокамер. Ричард кажется безумно утомлённым. Он всегда такой — кругом меня одни идиоты, один ванильный латте и никто не пострадает — и Софи всё равно кровящую усталость замечает чутко. Замечает, когда она становится острее.       — Здесь, — шепчет Софи, поглаживая кончиками пальцев дрогнувшую щёку. — Я здесь. И я твоя кара божья, сам же говорил.       Кто знает, что ему снится?       Однажды Ричард поверит в то, что заслуживает больше слов, чем произносит. Заслуживает услышанным и понятым быть.       Но сейчас Ричард утыкается носом — неуклюже, как новорождённый котёнок — в ключицу, с которой сползла воздушная ткань. Софи крыло высвобождает как-то неловко. Поза не самая удобная.       Ричард едва ли не растекается в её руках — возможно, буквально — изначальною чёрною жижей, урчит довольно, на звериное ласковое гудение срываясь; трётся носом о тёплую кожу. Софи улыбается — слишком уж сильно Ричард напоминает ей пригревшуюся на солнышке ящерку. Ящерок многим ловить нравиться, яркие хвосты отрывать, среди густой травы пёстрые спинки выискивать.       Софи ящерок любит держать в ладошках, смешные и красивые имена им выдумывать, а после на волю выпускать — где никто им резвиться не помешает.       Одной ящерке — та безумно деловая, вредная и местами кровожадная — хвост оторвать ещё извернуться и ухитриться нужно (пусть у дядюшки Дина однажды это получилось). Но Софи знает, каким ласковым Ричард быть может, когда волосы её заплетает в кривые косы — ну, никто из тех, кого я съел, не плёл своим жёнам, сёстрам и дочерям косы, извини — и когда пятнышки её витилиго рассматривает так же сосредоточенно, как полотна в галерее.       У Софи голова вновь заболевает — спасибо бурлящей безумием генетике, опять это время года — от шума и пустоколокольных голосов, поэтому Ричард с нею уходит. Он помолчать может — и просто рядом побыть.       О, Софи наслушалась сплетней про них — и, что же, она на ходу сказки поинтереснее выдумать может. Совсем не впечатлена. Её болтовня зайчиков из пальцев в разы креативнее и забавнее всех светских слухов.       О, Софи прекрасно знает, что их исчезновение заметили.       Но здесь ничего нет, кроме невинных поцелуев — Ричард лениво целует кончики её пальцев — и сонной тишины.       И не будет.       Потому что Ричард выглядит воистину очаровательно-испуганным и оцепеневшим, стоит Софи мягко прижаться губами к его шее. Это заставляет Софи захихикать — ну, секс у тех, чьи воспоминания Ричард украл, точно был — и всё равно он невозможно смущается.       Разумеется, этого не признавая. Он не умеет смущаться. Эта эмоция в его небогатый ассортимент не входит.       Но Софи-то всё видит.       Она совсем не против идти медленно — поэтому лишь ненавязчиво покрывает невесомыми поцелуями напряжённую шею, старый шрам находя. Без какой-либо цели — лишь желая вновь показать, что она здесь. Точно-точно здесь. Никакая иллюзия не сможет изобразить неповторимую и непревзойдённую Софи Винчестер, которая с ума своего любимого левиафана сводит.       Она никуда не уйдёт.       У Ричарда во взгляде тёмная горечь и глухая печаль, когда он вздрагивает и Софи отстраняет. Стискивает пальцы на её плечах, словно когтистые лапы.       — Слишком? — вскидывается Софи, виновато смотря. — Прости, прости, не хотела переходить черту.       — Её здесь не хочу переходить я, — отвечает Ричард со сдавленным смешком, но звучит он слишком серьёзно. — Осторожнее, Софи.       Софи фырчит, потому что из всех прежних разговоров — они всегда разговаривали долго и обо всём на свете — прекрасно смысл сказанного понимает.       Мистер Роман? Нет, он мистер «я всё ещё уверен, что однажды ты уйдёшь к кому-то более достойному тебя, и не хочу делать ничего, о чём бы ты пожалела, а я ещё неловкий девственник и мне страшно, хоть я никогда это не скажу». Извините, но переспать с ним Софи хотела ещё до того, как осознала серьёзность своих чувств. О каком сожалении идёт речь?       О каком ужасе и отвращении идёт речь, если она рядом с ним чувствует себя счастливее? И явно комфортнее, чем с человеческими мужчинами.       О чём ему и сообщает.       Много-много раз. Весьма пылко и красноречиво. Словами через рот, как это и должно происходить.       — Если вы, мистер Роман, вновь начнёте решать за меня и подумаете хоть на минуту, что вы для меня омерзительны… Я откушу вам нос. И не посмотрю, что левиафан здесь вы. Ричард… да к чёрту этот приём. Я ради тебя сюда приехала. Приглядывать за тобой, непутёвый мой.       — И заставить меня терять лицо перед спонсорами и журналистами, потому что ты слишком восхитительна?       — Ну, — невинно играет бровями Софи, — это было второстепенной целью.       — Нравится тебе ходить по лезвию ножа, Софи, — шепчет Ричард, по обнажённой коже её плеча скользя. — Чудесное платье. Попытка меня соблазнить засчитана.       — Мне нравишься ты, — улыбается Софи, глаза закатывая. — Мистер Роман, поверьте, я даже не начинала пытаться вас соблазнить.       Ричард вздыхает обречённо и облегчённо, к себе прижимая крепко. Софи почему-то знает, что он улыбается — и всё равно смущённо губу прикусывает, вздрагивая. Не переборщила ли она со своим флиртом?       — Мне не стоило? Тебе комфортно?..       Она всегда границы спрашивает, уточняет, за малейшей реакцией следит. Порою ей, наверное, страшнее, чем ему.       — Нет. Нет, Софи, ты… Как тебе в голову пришло у меня спрашивать, комфортно ли мне…       — Хэй, потому что в отношениях должны быть уважение и забота! И у меня будет серьёзный разговор с дедушкой, — угрожающе супится Софи. — До чего он довёл моего замечательного левиафана.       Ричард смотрит — потерянный и трогательно-ошеломлённый. Забавно, но не знай Софи его настолько близко, ни за что бы на застывшем лице эти эмоции не угадала.       — Могу я…       — Определённо, мисс Винчестер, — Ричард в руки пытается себя взять. — Определённо.       Тогда она лишь тянется к нему — всей нежностью и желанием согреть. И нет ничего прекраснее, чем чувство, что Ричард наконец расслабляется в её руках. Чем то, как он тихонько — еле слышно — стонет на хриплом выдохе, когда Софи целует шрам на шее.       Ей по душе изучать, что ему нравится.       — Я люблю тебя, — бормочет Софи, отстраняясь и не ожидая ничего взамен.       Это не первое «я люблю тебя», которое она дарит. Не первое «я люблю тебя», которое не получает в ответ. Но она никогда не устанет признаваться.       Ричард молчит, стискивая челюсть, и перебирает её растрёпанные волосы, силясь в касания неумелую нежность вложить и потаённый страх спрятать глубже. Он не может ничего сказать — лишь сжимает Софи в руках крепче. Обессиленно и устало.       Я не хочу тебя потерять, как остальных.       Я не уверен, что смогу любовь подарить.       Я не знаю, что такое…       Софи за нос его всё-таки не кусает, но целует куда-то в щёку, встревоженную обрывочную молитву ловя.       Если Бог не подарил тебе любви — не значит, что остальные не подарят тоже.       — Мы отвлеклись от моего гениального театра вообще-то, — смеётся она, и Ричард закатывает глаза.       Он посмотрит. О, точно посмотрит. У него нет выбора.       И Софи верит: однажды Ричард сможет спать спокойно. И начать говорить. И неважно, когда этот день настанет, — Софи всё равно постарается быть рядом.