Gravity No escaping gravity Gravity
No escaping,not for free I fall down Hit the ground Make a heavy sound Every time you seem to come around*
Placebo «Special K»
— Этан, малыш, полегче, — голос Кейт надоедливо зудит над самым ухом, пока я, приняв чудную акробатическую позу, пытаюсь втянуть кокс через коктейльную соломинку, — мне оставь. — Отвянь, — лениво парирую я, вытирая вспотевшие руки о джинсы, — тебе Мори достанет ещё грамм, это точно. Мосс обиженно дует губы и идёт курить (и наверняка пялиться на огромный билборд Кельвин Кляйн со своим изображением). Ещё бы — ей всего двадцать, а такой успех. У Кейт разбито сердце — едва отсняв рекламу «Obsession», она дала отворот-поворот Марио Сорренти. Была даже драка, как я слышал, но Марио горевал недолго — присунул Линде, а потом свалил в ёбаный Стамбул — снимать какую-то малобюджетную лабуду прямо в районе Таксим (кто бы мог подумать). — Тестино тебя убьёт, — глухо бормочет Мосс, продираясь на своих высоченных «маноло» сквозь горы реквизита, — опять вмазался прямо перед съёмкой. — Ой, брось, он меня обожает, — после вмазки я неизбежно становлюсь фатально оптимистичным, — вспомнить хотя бы Гуччи. Тут Кейт крыть решительно нечем — именно Марио отправил меня на поклон к Тому, и уже в девяносто пятом я открывал показ, демонстрируя вельветовый костюм-тройку цвета горького апельсина. Очень по-итальянски. — Чистый рок-н-ролл, — одобрительно улыбался Форд, прилаживая к моей шее отрез шёлка аквамарин, — Маурицио будет в восторге. Как жаль, что сейчас девяносто седьмой. — Ага, обожает. Особенно после того, как ты спёр его Баския, — усмехается Мосс, глубоко затягиваясь и прерывая поток моего сознания, — По мне так мазня жуткая, но он говорит, что корона символизирует… — Терновый венец, бла-бла-бла, — обрываю её я, утирая нос от белой пыльцы, — Бог терпел и нам велел… — Он — человек искусства, ему виднее, — отрезает Мосс, поправляя своё платье-комбинацию от «Келвин Кляйн», конечно же. Кельвин обожает свою свинку-копилку и ежегодно присылает этой озорной анорексичке гору образцов из последних коллекций. — Мы тоже… эм, люди искусства… — икаю я, пытаюсь подняться, но запутываюсь в полах отельного халата и снова падаю в кресло, — Мы — Супернова. — Ты под кайфом, — мягко отбривает меня Мосс, снисходительно кося светлыми глазами, — суперзвезда. Я позвоню Мори, она принесёт тебе следующий дозняк. — Ты — моя спасительница, — глухо бормочу, одновременно поудобнее устраиваясь меж диванных подушек. Главное не блевануть раньше времени. Если уж блевать, то в специальный пакетик на трансатлантическом рейсе Нью-Йорк-Шанхай, не раньше. Терпеть не могу всю эту азиатчину, но платят они хорошо — пришлось согласиться. Виктория или в тусовке просто Мори — правая рука, плечо, а иногда и голова Мосс. Её не трогают вечеринки Плейбоя, бесплатное шампанское или весёленькие таблеточки экстази. Большинство моделек считают её чуть ли не гением — закончить школу в Италии экстерном, в двадцать один перебраться в Нью-Йорк прямиком в ассист-штаб великого и ужасного Карла, готовить прет-а-порте наравне с ведущими дизайнерами… Да, Мори это действительно феномен. Её брат-близнец Томас — тоже тот ещё кадр. Болтается по коридорам «Вог» и «Оффисьель» с таким видом, будто бы всё это мельтешение его совершенно не интересует. С гораздо большим желанием он проходил бы стажировку где-то в «Роллинг Стоунс», не меньше. — Ты ни черта не понимаешь в хорошей музыке, Этания, — огрызается он в ответ на мои замечания о художественной несостоятельности каких-нибудь «Нирвана», — что автоматически решает тебя права голоса, сладкий. — Ой, завали, — отвечал я обычно, зябко кутаясь в монгольский кашемир — на отходняках дико долбит, как и всегда. — Кокаин делает тебя таким вредным, ей-Богу, Этан, — обычно поддерживает его сестра, аккуратно вычерчивая для нас «дорожки» на прикроватном столике, — и самонадеянным. — Где бы я сейчас был, без моей самонадеянности? — отрешённо парирую я, уставившись неподвижными глазами на маленькие, аккуратные сиськи Вик, — уж точно не здесь. — В христианском колледже, вестимо, — фыркает Томас, убирая перепачканный American Express в карман, — как и мы все. Жуткая клоака. Да, хуже местечка для либертинов вроде нас троих и представить-то сложно: ходить по струнке и молиться за здравие президента США и его электората? Фу. Как пить дать, когда обдолбаюсь, я готов снова и снова предаваться этим разрозненным воспоминаниям — будь то мой первый успех у Тома Форда или пустой трёп за «языком», пока парикмахеры спонсоров заняты моими волосами. К сожалению, это редко удаётся, потому что кокаин, увы, не преуменьшает необходимость и важность моей работы, а только усложняет её выполнение. — Давай, встряхнись, — уговаривает меня Кейти, собирает маленьким пальчиком пыльцу коки и тут же засовывает его себе за щеку, — Скоро явится Давид с этим своим прилипалой, Лео, и нам не сносить головы. Блять. Ещё пятнадцать минут спустя в мой номер обязательно заявится Мори, похожая на полупрозрачную Эди Седжвик — с длинными стрелками до висков, с высокой причёской, в чёрных чулках и обязательно в босоножках-платформах от Прада. Будет громко материться по-итальянски, отвесит пару затрещин Томасу, который снова пропустил показ Эрмес. Мне тоже достанется, потому что я открывал шоу и был (естественно) обдолбан. — Кому в голову придёт стягивать туфли посреди своего прохода и бросать их в зал, скажи на милость?! — горячится Вик, выдёргивая из причёски острую шпильку и пребольно тыкая меня в голый живот. — Ай! — обиженно потирая тут же заалевшее место укола, я делаю вид, что раскаиваюсь, — Да все были так пьяны, что вряд ли что-то заметили. — Когда-нибудь эти выходки выйдут тебе боком, точно тебе говорю, — продолжает Вик уже мягче и одёргивает мой задравшийся кроп-топ, — Иди, выпей водки с Рэд Буллом, а потом будь добр сразу к Лео на грим. Встретишь Дамиано, скажи, чтобы тащил свою костлявую задницу к Тестино. И не дай Боже ему забыть «четырёхугольник», а то на этот раз Марио его точно уволит! — Уж поскорее бы, — бубню я, втискивая обе ступни в сапоги на высоких каблуках.