Маяк

Поначалу все идет так радужно и гладко, что у более суеверного человека возникло бы предчувствие скорой беды. Они с командой быстро находят судно, небольшое, рыбацкое, на удивление легко его захватывают. У них полно припасов и питьевой воды, а о Черной бороде говорят в каждом порту. Будто бы Эд специально оставляет зацепки, желая скорее быть найденным. Стид летит по его следу, летит, вода сияет перед ним, безграничная и прекрасная, воздух пахнет свободой. И, Стиду кажется, немного пахнет любовью. Команда наперебой рассказывает, как Эд вернулся один, траурно печальный, и кое-кто даже решил, что Стид мертв. Как Эд страдал без него, и сердце Стида сжимается от этих слов. Но ничего, скоро он сможет все исправить, все починить. — Но если вы не умерли, — спрашивает наконец мистер Баттонс, — где же вы были? Или вы все-таки умерли? — он смотрит подозрительно, явно допуская такую вероятность. Остальные смотрят настороженно, недоверчиво, будто понимая насколько уместен данный вопрос. — О, я… у меня были кое-какие дела, — быстро говорит Стид, глядя на всех сразу и ни на кого в отдельности. — Что за дела такие? — это, кажется, Олуванде, Стиду страшно посмотреть на них. — Я… кое-что завершил. Главу своей жизни. Я инсценировал свою смерть! Стид рассказывает в подробностях о своей потрясающей наебке, и его слушают очень внимательно и с явным восхищением. Вода плавно течет за бортом, сияет. На небе ни облачка, только чайка иногда пролетает над мачтой. Стид практически уверен, что это одна и та же. Закончив, он кланяется перед своими зрителями, несколько театрально, но команда восхищена. Только Олуванде смотрит неприязненно и напряженно. И тогда Стид решается. — Вот только, я не предупредил того, кого должен был, что мне нужно закончить свои дела, — быстро, скороговоркой говорит Стид, — я, без сомнения, поступил крайне некрасиво. И неправильно. Поэтому мне остается только извиниться, признать свои ошибки и надеяться на прощение. — Вы же про… — осторожно начинает Олуванде. — Про Эда, — твердо говорит Стид, — я его… боюсь, я его обидел. — Проостиит, — тянет мистер Баттонс. — Простит, — соглашаются остальные. И рассказывают снова, про песню, что Эд написал, про красный халат, и как Иззи, подло, обманом отправил их на остров. Только Олуванде отчетливо напряжен. Но и он расслабляется, когда корабль, который они так отчаянно искали, не начинает стрелять. Более того, все паруса опускают, позволяя им подойти ближе. На борту никто не обнажает оружие, и Стид поднимается, спокойный (ну, почти) и совершенно точно счастливый. Ощущение счастья заполняет грудь, бурлит внутри пузырьками дорогого шампанского, грозит выплеснуться наружу. Команда поднимается следом, напряженно сбившись в кучу позади него. Эд стоит у мачты, не пытается приблизиться сам. Похоже, действительно обижен. Борода успела отрасти за те месяцы, что они не виделись, сам Эд, кажется, похудел. Стид вспоминает: «ты делаешь меня счастливым» и решительно идет к нему, не в силах сдержать улыбку. — Я вернулся, Эд, — искренне говорит Стид, и замирает в опасной близости. Он ждет встречной улыбки, ждет объятья. И, где-то в глубине души, ждет и более реальное: не смей называть меня так, или пошел ты, или даже удара клинком. Ничего. Все это поправимо, вместе они обязательно смогут все поправить. За спиной Стида в ожидании замирает вся команда. — Ага, — говорит Эд, и размашистым шагом идет в каюту, аккуратно обойдя Стида, словно бочку воды или ящик боеприпасов. Стид ошарашенно смотрит в его спину. — Что с ними делать, Капитан? — на пути Эда быстро возникает Иззи, как будто выросший из тени. — На твое усмотрение, — Эд обходит и его, удаляясь в каюту. Даже дверью не хлопает. Добавляет сквозь дверь. — Не убивать. — На мое усмотрение, значит, — Иззи быстро идет к ним, встает вплотную, лицом к лицу. Стид старательно не показывает страх, не отстраняется, не отшатывается, — пару месяцев назад я бы тебя утопил, — признается Иззи, — но сейчас… Исправь то, что сделал! — И тебе добрый день, — вежливо говорит Стид, — что именно я сделал? — Кое-что он конечно же сделал, когда бросил Эда на пристани, но ведь Иззи не это имеет в виду. Эд ведь в порядке. Чтобы о нем не говорили, сейчас он точно в порядке. Обиделся, конечно, но в порядке. — Сам не видишь? — отвечает Иззи загадочно. — А вы че встали? По местам давайте! Команда, немного постояв, расходится. А потом они находят Француза. И Джима. Живыми. **** Они собираются в трюме, усаживаются на пыльные мешки. И говорят, говорят. Не могут наговориться. Стид ощущает себя частью команды, частью чего-то большего. — Никто не знает, где Люциус, — рассказывает Француз, — я и Клык думаем: Иззи его за борт скинул. — Или сам сбежал, — говорит Джим, — как увидел Кракена. — Кракена? — поражается Стид, — о, вы же не имеете в виду… Они кивают. — Кракен совсем с катушек слетел, так что Люциус правильно сделал, если сбежал. Он как с цепи сорвался, рыскал в море, искал, кого можно ограбить. Мы захватили три судна, и на одном из них было в четыре раза больше пушек, чем у нас. Но Кракен умудрился застать их врасплох, ночью. Мы гнались за ними больше суток, как они нас не заметили, ума не приложу. — Хрен бы мы туда сунулись, если бы могли видеть, сколько там людей, — сплевывает Джим. — Но дело было ночью. — добавляет Француз. — А потом на нас напали гвардейцы. Огромное судно, полное вооруженных солдат. — Мы уж думали: конец, но Кракен велел поднять белый флаг, и незаметно зарядить орудия. Расставил людей по позициям, пришлось ползком подбираться к снарядам, пока он сам стоял посреди палубы с поднятыми руками. Ух и стремно же было, когда те почти пришвартовались к нам, а он отдал приказ стрелять из пушек по бортам. — Гвардейцы начали тонуть, но корабль был слишком большим. А они слишком близко. И они начали прыгать к нам на борт. — Капитан положил половину бойцов противника, сам, — добавляет Джим. — Какую половину? Добрых две трети! — спорит Француз. — Он спас мне жизнь, — добавляет Джим тихо, — я перед ним в долгу. — И мы захватили их адмирала. Тот все кричал, что Стид Боннет мертв, и Черная борода последует за ним. — Мы честно ждали: опять психанет, — говорит Джим. — Не психанул? — спрашивает Стид, не выдержав затянувшейся паузы. Пираты синхронно качают головой. — Сказал: Черная борода давно мертв. Я лично убил его. Потом добавил: «Иззи, допроси о смерти Боннета, и выясни почему нас посчитали командой Черной бороды. Потом попробуй получить выкуп, не заплатят — убить». И ушел. — И… и все? — И мы взяли курс на Тортугу и выручили неплохую сумму. Закупились провизией. Он перестал орать, гоняться за каждым встречным судном, и вообще почти не выходит из каюты. Не особо пьет, ни с кем особо не говорит. — Потом я решился, подошел к нему, — говорит Джим, — все равно он мне жизнь спас. И спросил, можем мы вернуться за парнями на остров? Думала — прибьет. А он ничего, посмотрел, плечами пожал и говорит: скажи Иззи, что я приказал. И все. — А дальше вы знаете, — заканчивает Француз. — То есть он был расстроен, а потом стал нормальным? — подытоживает Стид их рассказ. Что же творится в голове его друга, как он смог победить тьму? Пираты также синхронно качают головами: — Лучше бы психовал, — говорит Джим, — лучше бы гонялся за всеми судами. В смысле, ему лучше. Нам то лучше уж так. Но, он… он как… утопленник. Как с того света вернулся. — Как мертвец, – добавляет Француз, — бледный, не говорит ни с кем. Ест один, если ест вообще. — Иззи даже не возражал особо, когда я предложила вернуться. Видно, решил, это поможет. — Только ни хрена это не помогает, — говорит Француз. **** — Ты уничтожил мои книги! — вырывается у Стида, когда он наконец осмелится зайти в каюту. Эд полулежит на диване, с бутылкой в руках, делает глоток. В его сторону даже не смотрит, кивает только. — Ты… ты сжег их? — предполагает Стид страшное. Он очень хочет услышать: нет, нет, они спрятаны, мы можем их расставить по полкам, когда все наладится. Когда я позлюсь какое-то время, и мы помиримся и все будет, как прежде: морская вода блестит на солнце, Иззи орет на ребят, на небе ни облачка, и мы с тобой: сражаемся на шпагах, пьем чай или говорим. Или может даже, я буду целовать тебя, сейчас же можно? — Утопил, — отвечает Эд лаконично, не поворачиваясь к нему. Было бы лучше, если бы он и вправду не говорил. Но он говорит. Отвечает односложно и веско, не избегает взгляда. — Я инсценировал свою смерть, Эд, — пробует Стид начать. Эд снова пожимает плечами: — Знаю. — Знаешь? Но… как? Откуда? — может поэтому он такой. Расстроен, что Стид притворился мертвым, не поделился своим планом? Считал его мертвым? — Мы заходили в порты. Мы грабили суда. Мы не торчим в одном только открытом море. Слухи ходят. Эта фраза самое длинное, что говорил ему Эд за последние дни. И пусть он так и не поворачивается, это дает повод Стиду воспрять духом. — Ты знал, что я жив? — спрашивает Стид. — Леопард, — отвечает Эд односложно, — леопард был лишним. — Это было грандиозное наебалово! — делится Стид. И рассказывает все по порядку. С самого начала. Эд молчит. — Тебе не нравится? — осторожно спрашивает Стид. — Много лишнего, говорю же. Легко угадать постановку. — И я вернулся, — зачем-то повторяет Стид, — к тебе. Навсегда. Я выбрал тебя. Я наконец понял все про себя и о себе. И я люблю тебя. Эд молчит и никак не реагирует, молчание тяжелое, неуютное. Исчезает то взаимопонимание, что, казалось бы, практически вернулось к ним. — Ты не против? — спрашивает Стид зачем-то, нарушая тишину. — Делай, что хочешь. — Эд не смотрит на него. «Я все еще тот, кто делает тебя счастливым?» — хочет было спросить его Стид, и не может, так как ответ очевиден. Но возможно он тот, кто сумеет делать Эда счастливым снова? — Я сказал: я люблю тебя, — снова пытается Стид достучаться. — Я слышал. «А ты, ты еще любишь меня?» — но и это спросить Стид не решается. Он выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Некоторое время стоит, ждет оклика. Или может полетевшего в дверь предмета. Ничего не происходит, за дверью тишина. — Доволен? — хрипло спрашивает Иззи, вышедший откуда-то из-за мачты. — Ты его убил. Уничтожил величайшего пирата семи морей. Так что мой тебе совет: быстренько исправь, все, что тут сделал! Или я лично тебя прикончу! Уяснил? — Он придет в норму, — отвечает Стид почти уверенно, — вот увидишь. Нужно просто время. Пара дней. Эд не приходит в норму ни за пару дней, ни даже за неделю, при этом выглядит совершенно, абсолютно нормальным. Ни с кем не заговаривает первым, отвечает односложно и безразлично. Выглядит безразличным. Он не отказывается от еды, но никто не видит, как он ест. Он отдает команды, но не следит за их выполнением. Он выглядит так, будто ему ничто не интересно, и кто-то другой, не знавший Эда раньше, мог просто посчитать его таким. Такой вот характер. Но, чем больше Стид видел, тем страшнее ему делалось. Остальные тоже видели. Замечали. Боялись. — Чудовище его сожрало, — рассказывал мистер Баттонс команде, — истинно говорю! Кракен поднялся из пучины, сожрал его сердце и занял пустую оболочку! Стид открывает было рот, возразить, но закрывает и проходит дальше. Может мистер Баттонс и прав. Кракен занял место его Эда, а Эд… умер. Или просто Эд однажды встретил маяк и не смог уйти от опасности вовремя, очарованный его светом. Он же не знал, что кроме внешнего света, внутри маяка нет ничего. Думать так горько, и в тоже время правильно. **** Через пару дней, выйдя ночью на палубу, он замечает фигуру, облокотившуюся на перила. Стид подходит ближе, и узнает Эда, который просто стоит и смотрит на воду. В последнее время такое поведение ему не свойственно, он больше отсиживается в каюте, и Стид начинает надеяться, что та странная болезнь, отнявшая его капитана, начинает проходить. Он подходит ближе, и пробует еще раз. — Эд, это я. Не пугайся. Эд не отвечает, и не делает попытки обернуться. Но он и кинжал не выхватывает, и Стид решает считать это хорошим знаком. — Эд, я вернулся к тебе. Понимаешь? Если хочешь, если то предложение все еще в силе, можем сбежать в Китай. Или Японию. Если ты все еще хочешь, конечно, — путается Стид в словах. Эд пожимает плечами, спокойно смотрит вдаль, на воду. Стид осторожно касается его щеки, убирает за ухо прядь волос. Эд не реагирует, оставаясь все также сосредоточенным исключительно на воде. — Посмотри на меня, — решается попросить Стид. Как ни странно, Эд послушно поворачивается. Он выглядит спокойным и безразличным, очень похоже на что-то, что пугает Стида так, что он не способен признать, что именно видит. Глаза ничего не выражают, ни печали, ни радости, ничего. Ладно. Стоит попробовать. Стид целует его, неловко обхватив руками за голову, поднявшись на цыпочки, прижавшись всем телом. Он не очень-то умеет все это, но старается, касается губами губ, сначала верхняя, затем нижняя. Опускает руку на спину, проводит по ней. Он не сразу понимает, что губы под его губами остаются неподвижными. Стид отшатывается, отпускает. И видит все то же безмятежное лицо, глаза открыты. Руки опущены. Он выглядит, как мертвец, — наконец признается себе Стид, — живые люди так не выглядят. — Что с тобой случилось? — тихо спрашивает Стид, — что произошло? Он ждет, что ответ будет: ты. Он заслужил услышать это. Заслужил быть наказанным. — Я убил Люциуса, — говорит Эд спокойно. Затем отворачивается и снова смотрит на море. **** — Это не из-за меня, — объясняет Стид Иззи полушепотом, — он мне рассказал. Он расстроен, потому что, — Стид зачем-то еще понижает голос, склоняется к шее, — потому что убил Люциуса. Хотя, вообще, если рассуждать логически, это все-таки из-за меня, он ведь убил его, потому что разозлился из-за меня… — Да заткнись ты уже, — прерывает Иззи, — понял я. И? Предложения? — Может поищем его? Вдруг его кто-то подобрал? Рыбаки, пираты? Может кто-то что-то знает и… Стид замолкает, глядя, как черная фигура вырастает за спиной Иззи. Сжимается, стараясь быть незаметным. Эд проходит мимо, не показывая никаких эмоций. Не похоже будто ему есть хотя бы какое-то дело до того, что именно они обсуждают тут. — Тьфу. — Иззи действительно сплевывает прямо под ноги, — хрен с тобой. Поплыли искать вашего писаря. «Писарь» почему-то звучит даже нежно. Они берут лодку, отправляются для начала к Испанке Джеки, особо ни на что не рассчитывая. Стид не посвящает команду в то, что случилось. Ему стыдно, ведь кое-кто до сих пор уверен, что Люциуса убил Иззи. Но Стид просто не может так подставить Эда, особенно сейчас, когда он практически беззащитен и явно уязвлен. — Ты думаешь херню, — хрипит Иззи, налегая на весла, — завязывай, не беси. — Ты не можешь знать, о чем я думаю, — говорит Стид несколько манерно растягивая слова. Он оборачивается на берег, и направляет лодку восточнее. — Из тех сосунков, ни один и пальца его не стоит, — бросает Иззи, — им его не убить, ни по одному, ни всем скопом. — Ну знаешь, если Джим и Француз… — начинает было Стид, но тут же заканчивает. Он попросту боится об этом говорить. И думать. — Им не победить Кракена, — соглашается он. — Им не победить Эда, — вдруг бросает Иззи, не глядя в лицо. — Да, — соглашается с ним Стид, — Эд — непобедим. **** Как ни странно, но Испанка Джеки реально знает о Люциусе, и, как ни странно, Люциус действительно находится живым. Его подобрали какие-то рыбаки, подкинули до берега. И он даже не отказывается с ними поговорить. Вот только Стид уже не уверен, что все идет отлично, слишком хороший был пример в прошлом. Но Люциус действительно рад им, и, кажется совершенно не держит зла на Эда. Он соглашается вернуться на борт, и даже соглашается не распространяться особо о подробностях своего исчезновения. Они возвращаются на третий день, с видом триумфаторов. Победно поднимаются на борт. Эд обнаруживается стоящим у мачты. — Люциус жив! — восклицает Стид. — Он жив, мы нашли его! Люциус машет рукой из-за его спины. Эд окидывает их ничего не выражающим взглядом. — Вижу, — говорит он спокойно. И также спокойно отводит глаза и смотрит вдаль. Это никак не выглядит радостью человека, который понял, что никого не убивал. — Да что с ним такое? — спрашивает Люциус прямо вслух. Стид отшатывается в ужасе, практически ожидая, что сейчас покажется Кракен. Но ничего не происходит. Эд будто и не видит их больше. И не слышит. Все, что ему интересно: это морская вода за бортом. **** — Я его поцеловал, — делится позже Стид своим горем, когда наконец удается остаться с Люциусом наедине, — а он, понимаешь… — Оттолкнул? — уточняет Люциус деловито. — Да нет же! — Запах изо рта? — Нет, он… ничего не сделал. Как будто манекен целуешь. Или… или труп… — тут Стид тушуется, и отводит глаза. Все-таки ужасно неприлично, постыдно обсуждать такое. И ладно бы в положительном ключе. — Так, ничего хорошего. А может он таким и был? Ну… всегда. Может он целоваться то и не умеет? Печально, конечно, но обучить можно, было бы желание. — Умеет! — возмущается Стид. — Эд прекрасно умеет целоваться, получше некоторых женщин. — О. — говорит Люциус спустя некоторое время. — О, — соглашается Стид, — а сейчас… Он… словно умер. А потом он рассказывает все, и выражение лица Люциуса становится все более негодующим. Возмущенным. — То есть, ты бросил его, потому что мужик, который тебя ненавидел сказал, что ты все разрушаешь? — уточняет он и вслух это звучит глупо. И неправильно. — Выходит так, — говорит Стид. — А когда понял, что твоя жена отлично жила без тебя, решил, что можно и дальше его разрушать? Я надеюсь, ему ты такое не сказал? — Сказал, — признается Стид, — это было глупо. — Я бы тебя ударил, — честно говорит Люциус, — понятия не имею, что нужно сделать, чтобы он простил. Если только время… просто подождать? — Я ждал. Это не помогает. — Ну других способов нет, — говорит Люциус жестокое. **** Через неделю они попадают в шторм, корабль качает так, что кажется вот-вот они зачерпнут бортом воду, и бесславно пойдут ко дну. Волны до самого горизонта выше двухэтажного дома. Небо черное, низкое, кажется, что серые рваные облака задевают верхушки мачт. Стид беспомощно оглядывается, с трудом удерживаясь на ногах. Мокрая палуба, заливаемая дождем и волнами, так и норовит опрокинуть его навзничь. — Что нам делать, капитан? — кричит Олуванде во все горло, силясь перекричать ветер, и Стид понятия не имеет, вообще не имеет понятия, что им можно сделать. Вода заливает его лицо, мокрые волосы неприятно липнут ко лбу и шее, голоса едва слышны за шумом ветра. Он понятия не имеет, все, что он читал когда-то об устройстве судов ускользает. Стид беспомощно молчит, пошатывается и хватается за ближайший леер. И вовремя, гигантская волна накрывает их, и на минуту он словно глохнет и слепнет, сосредоточенный лишь на том, чтобы держаться, как можно крепче. — В трюм, живо! — Стид оборачивается, промаргивается от воды, и видит Эда позади. Эд смотрит на Олуванде и приказывает ему, — задраить все люки! Олуванде бросается выполнять. — Джим, проверить крепления пушек! Пит, проверить ящики! Закрепить все! Иззи, опускай паруса! Эд стоит, не держась, стоит будто врос в палубу, как дерево. Длинные волосы развеваются по ветру, глаза сияют. Он сейчас чертовски похож на того пирата из книги, настоящий морской дьявол. Стид нечаянно залюбуется им, так он прекрасен. Полностью в своей стихии, будто дирижер, легко управляющий целым оркестром, так же легко он расставляет по местам каждого члена их маленького экипажа. — Стид! — обращается Эд к нему, и Стид снова практически глохнет, от одних только звуков своего имени произнесенного его голосом. — За руль! Нос направляй навстречу волне! Ты — капитан! Стид бросается к рулю, с трудом передвигаясь по качающейся палубе. — Айван, за капитаном Боннетом! Помогать! Что-то кажется неправильным тут, но Стид не может заставить себя думать об этом. Он слишком счастлив. Эд, его Эд наконец вернулся к нему, ожил, наконец. Он с трудом поднимается на капитанский мостик, омываемый со всех сторон соленой водой, отлепляет волосы с лица, чтобы не мешали обзору. Хватается за штурвал и бесстрашно (с ужасом, на самом деле), направляет судно прямо навстречу волне. Тяжелый штурвал и не думает поворачиваться, мокрые рукоятки выскальзывают из рук. Стид ощущает было отчаяние, но тут штурвал наконец поддается движению, наклоняется влево. — Держитесь, капитан! — кричит слева Айван, и Стид только сейчас понимает, что повернул штурвал не один. Перед ними поднимается волна, кажется закрывающая собой полнеба. Стид инстинктивно пытается повернуть судно, уйти в сторону. — Не смей! — кричит Эд откуда-то снизу. Стид слушается, также инстинктивно, похоже это теперь навсегда заложено где-то глубоко в нем: беспрекословно слушаться Эда. Он крепче хватает за рукоятки и закрывает глаза. И снова слепнет и глохнет, кажется на добрую минуту. Волна бьет в грудь, пытается утащить за собой, но Стид держится, держится, как может. Тем более у него только что вроде как появилась надежда. — Левее! — слышит он, добрых десять минут спустя, и, открыв глаза видит новую волну. Чуть меньше, но все-таки жуткую. Опасную. И они ведут корабль прямо в нее. Сейчас получается лучше, и выходит практически скользнуть на гребень волны и плавно опуститься вниз. Ветер свистит, заглушая все звуки. Но дождь стихает на минуту, и, гордый собой Стид, оборачивается вниз, на Эда, проверить видел ли тот, как плавно они идут. Эда нет. Темная палуба сплошь залита дождем, а Эда нет. Он же… он ведь даже не держался, вспоминает Стид, выпуская штурвал, и бросаясь вниз. — Эд! — кричит кто-то, и Стид не сразу узнает свой собственный голос, не понимает, что это он кричит, — Эд! Эй! Человек за бортом! — Стой! … ! — Айван перехватывает его, крепко удерживает у штурвала, кричит что-то, Стид не понимает. — Капитан! … ! В каюте! И тут ветер стихает, давая возможность говорить. — Капитан в каюте, — говорит Айван, задыхаясь, — он в каюте. Ушел в каюту. — Что..? — переспрашивает Стид оглушенно. — В каюту ушел. Я лично видел. Все с ним нормально. Держите штурвал. Стид ошарашенно возвращается к мокрым рукоятям, стараясь найти удобное положение. — Но капитан… — начинает он что-то несвязное, но Айван понимает каким-то чудом. — Так он сказал же: Вы — капитан, — говорит Айван, и хватается крепче, — держитесь! Их снова накрывает водой, соленой, ледяной. Это неправильно. Не так все должно было быть. Эд, его Эд, сам встал бы за его спиной. Эд бы держал с ним штурвал, вместе. Но Эд остался стоять на палубе, а потом ушел. Потому что Эда нет. Нигде нет. Есть только Кракен. А Кракен — это кто-то чужой. Страшный. Мертвый. Стид, закрывает глаза, спасаясь от очередной волны, и на минуту, на прекрасную минуту, представляет, как все могло было быть. Вот Эд, перехватывает его руку на рукояти, своей, теплой, грубой рукой. Вот волна пытается сбить их с ног, но Эд позади врастает в палубу, как дерево, прижимается всем телом, горячий, уверенный. Длинный влажные волосы развевает ветер, и пряди путаются с волосами Стида. Вот их снова накрывает волной, и они смеются вместе, смеются, побеждая темную бурю и собственные страхи. Но Эда уже нет. Есть только Кракен. Стид ощущает, как по лицу течет соленое, не понимая, слезы это или вода. Да он и не хочет понимать. Шторм стихает только под утро, и все устало расходятся по каютам и спальным местам. Стид засыпает, буквально положив голову на мешок, и просыпается практически в полдень. Команда, уставшая, но веселая, обсуждает события вчерашней ночи. Смеются над тем, как мистер Баттонс чуть не свалился за борт, а Большой Пит сбил с ног Француза. Как Олуванде заблудился в трюме, а Джим наткнулась на мокрый мешок провизии, каким-то чудом, оказавшийся на палубе, и приняв за человека, проткнула ножом. Стиду зябко с ними. Неуютно. Плечи ощутимо ноют после тяжелого штурвала. Еще его ощутимо трясет после вчерашней ночи, и Олуванде протягивает ему дымящуюся кружку, похожие обнаруживаются в руках остальной команды. — Иззи велел сварить всем грог, — объясняет Олуванде, и Стид послушно берет кружку, делает глоток, и тут же давится, кашляет, — в профилактических целях, — добавляет Олуванде. Иззи велел. А должен был бы Стид, но даже не подумал о таком. Почему-то сегодня от этого особенно горько. — Ты не заслужил быть капитаном, — сказал бы Иззи, — и его — не заслужил. Но что говорить, Стид и так это знает. Морская вода снова блестит на солнце, на небе ни облачка. Будто вчерашнего шторма и вовсе никогда не было. Эда тоже нигде не видно, и надо бы зайти к нему, проверить как он там, тоже ведь вчера промок насквозь. Но Стид никак не решается. Он несколько раз буквально доходит практически до дверей, и всегда находит предлог пойти мимо. Дальше от Кракена. Наконец, Люциус замечает его метания, и сам идет в каюту. В убежище Кракена. Появляется спустя пару минут, отзывает Стида за бушприт, пожимает плечами: — Он в порядке. Ну, точнее, как обычно. Пьет, смотрит в одну точку, сказал, что ему ничего не надо. Одежду сменил после вчерашнего. Больным не выглядит. — Хорошо, спасибо, Люциус, — отвечает Стид, стараясь не показывать, как он опустошен. Это могла бы быть прекрасная история. А теперь он все испортил, навсегда. — Вы бы поговорили с ним, — советует Люциус, — просто скажите ему обо всем, что думаете. Откровенность всегда работала. Стид соглашается, но не может заставить себя пойти к нему. Он трус. Он всегда был трусом. **** Стид забывается беспокойным сном, на койке в каюте Люциуса, но и здесь он не свободен от Кракена. Эд снова стоит на палубе, длинные волосы треплет ветер, распускает чернильными кляксами по белой рубахе. Почему он в белом? — Потому что я умер, Стид, — отвечает Эд на его невысказанные мысли, — я умер, а это мой саван. Тебе нравится? — Эд поворачивается несколько раз вокруг своей оси, ветер треплет его волосы, превращая их в черные щупальца. — Мне не очень нравится, — добавляет Эд, остановившись, — мне нравится то, что делает меня счастливым. Например… Он вдруг оказывается близко близко, обхватывает его щеки руками, ледяными и влажными, будто он только что вынырнул из темных пучин, смотрит темными глазами. И отстраняется. — Почему ты мне не рад? — спрашивает Стид то, что его волнует все эти дни. — Я думал, ты обрадуешься тому, что я вернулся. — Ах это, — Эд улыбается, легко, будто услышал какую-то глупую шутку, — мертвые не радуются, — объясняет он склоняя голову, — а я — умер. Затем он тянется к Стиду, чтобы прижаться губами к губам, и Стид отшатывается в ужасе, ощущая запах соли и водорослей, запах разложения, слыша, как капает на палубу темная вода с рукавов белой рубахи. — Нет, — он выпутывается из рукавов, погруженный в темноту, резко садится, понимая, что запутался в собственной рубашке. С ужасом скидывает ее на пол, она выглядит как рубашка Эда из его кошмара, белая, влажная от пота. Стид выходит прочь на палубу, в одних брюках, надеясь подышать спокойно морской водой и никого не встретить. Палуба встречает его взрывами голосов и дружеского смеха. Вся команда яростно обсуждает что-то, сидя у мачты. — Нужно время, — спорит Люциус с кем-то. — Время и все. Время все лечит, ничего мистического. — Это русалка, — неожиданно встревает мистер Баттонс, и все притихают, — поцелуй русалки. Сводит с ума. Точно говорю вам, пока мы были на острове, он поймал русалку. Нужно найти ее, — он обводит окружающих прищуренным взглядом, — найти и убить! И проклятье спадет! Стид пятится, подальше от них, во тьму, не желая обсуждать то, причина чего ему более чем ясна. И поможет ли здесь время? — Что, будем теперь искать русалку? — спрашивает Иззи ехидно, материализовавшись за мачтой из тени. Стид подпрыгивает от неожиданности и взрывается: — Иди ты на хер! Просто иди на хер! Иззи замирает, смотрит с непривычным… уважением? Стид обходит его и идет в каюту, которая когда-то давно была его, личной каютой, раздраженно хлопает дверью, отрезая звуки смеха и восхищенные возгласы. Эд, конечно, обнаруживается на диване, и снова с бутылкой. Не спит. «Потому что мертвецы не спят», — приходит в голову непрошенная мысль. — Я буду спать здесь! — заявляет Стид с порога, — в своей каюте! Ясно тебе? — Ясно, — безразлично соглашается Эд. Делает глоток из своей бутылки. Вот так просто? — Буду спать с тобой! В одной постели! На твоем диване. Эд пожимает плечами. — А если ты свалишь отсюда, пойду за тобой. И все равно будем спать рядом. — Хорошо, — говорит Эд. И не смотрит на него. — Посмотри на меня! — требует Стид. Однажды это сработало. Эд смотрит. Оборачивается медленно, спокойно. Не опускает свою бутылку. — Я… Эд… — он так хочет услышать: не называй меня Эд. Хотел бы, чтобы его ударили. Чтобы вызвали на дуэль, скинули за борт, накричали. Насколько бы ему стало легче. Это было бы правильно. Честно. Наказание, которое ему следует понести: злость Эда. Его ненависть. Его неприязнь. Но не молчание. Эд не злится. Просто смотрит на него и молчит. — Если я предложу тебя трахнуть, тоже будешь просто смотреть? И молчать? Эд пожимает плечами, ничего не говоря. — А если я тебе отсосу? Прямо здесь? Хоть слово мне скажешь. Пожимает плечами. — Надо так и сделать! — кричит ему Стид, выведенный из себя до крайности, — выебать тебя! Привязать к кушетке и трахнуть! Посмотрим, как ты тогда будешь молчать! — Попробуй, — ровно говорит ему Эд, без какой-либо угрозы в голосе. — Не могу я… — Стид хочет было опуститься на колени, ноги почти подгибаются. Но он заставляет себя стоять ровно, — ты и сам знаешь: не могу. — Откуда мне знать? — спрашивает Эд, и это первый вопрос, заданный им за многие месяцы. Пусть и риторический. — Я… Ты веришь в любовь? Хоть немного? Веришь? Эд пожимает плечами: — Ждешь, я скажу, что любовь — удел слабаков и богатеев? Не скажу. — Ты не ответил на вопрос. Эд снова молча жмет плечами, не удостаивая его даже словом. — Как долго ты будешь наказывать меня? Убей меня уже! Накричи! Хоть что-то сделай. — Не могу, — Эд смотрит спокойно, как всегда в последнее время, — не могу я ничего. И не буду. — Я тоже не могу так больше, пойми ты! Я не справляюсь. Это всё… так мучает меня. Эд только пожимает плечами. — Это ужасно, — искренне говорит Стид, и добавляет, — ужасно. Как ты с этим справляешься? Эд смотрит тяжело, из-под сведенных бровей. Смотрит так, будто удивлен и вопросу, и тому, что Стид не догадался сам. — А я и не справляюсь, — говорит он тихо. Наконец в его голосе звучат эмоции, вот только Стид никак не разберет какие. Стид все-таки садится на пол, тяжело, словно потеряв равновесие в полный штиль. — Не справляешься? — тупо переспрашивает он. — Не справляюсь. — То есть, мы оба — не справляемся? — уточняет Стид тихо. — Я же понимаю, чего ты ждешь. Ждешь, чтобы я был зол. Ждешь, чтобы я наказал тебя. Чтобы тебе стало легче. Я не могу ничего этого сделать с тобой. Не сейчас. И не думаю, что когда-то мог, ну, точно не тогда, как узнал тебя получше. Это чертовски длинная речь за последнее время, и самое ужасное, что Стид может сказать только: — Но… как же... Как же нам… — Живи с этим, — говорит Эд, и это звучит очень жестко. И добавляет, смягчившись, — Я же живу. — Но ты умер, — зачем-то говорит Стид, вспоминая свой сон, и ту чушь про русалку, и те слова Джима, и как целовал Эда на палубе, а его губы были холодными и безжизненными. — Чего? — Эд поворачивается всем телом и впервые за последние дни выглядит искренне изумленным. — Это с чего это? — Умер, и сам не заметил, — неловко говорит Стид, — ты же сказал тому адмиралу… — Это Черная борода умер, — спокойно говорит Эд, — а я жив. И ты жив. Так живи. И протягивает ему недопитую бутылку. — Жив, — соглашается Стид вполголоса. Пальцы, сжимающие горло бутылки горячие и сухие. Морской солью не пахнет, только ромом. — Так куда мы теперь? — говорит Стид пару глотков спустя, — Все еще хочешь… в Китай? — последнее он произносит очень тихо. — Честно, Стид, мне похуй, — отвечает ему Эд, отнимая бутылку, — абсолютно поебать. Он не говорит: лишь бы с тобой, и ты же вернулся, и даже не подразумевает ничего подобного. Что ж. Они живы. Значит Стид сможет все исправить. Нужно только придумать нечто увлекательное и интересное, а уж в этом-то Стид мастак.