more than friend

Они были вместе, сколько Хисын себя помнит. Словно в его ДНК было записано, словно звездами предначертано — всегда и навечно лучший друг Шим Джеюна. Многие при первой с ними встрече задаются вопросом «а вы точно не братья?», и Джеюн всегда посмеивается в ответ и отвечает, мол, конечно, не по крови, но по жизни стопроцентные братаны. А Хисыну в такие моменты разрыдаться хочется, прям как в детстве. Если Джеюн ему брат, то он самый настоящий извращенец. Потому что на братьев не смотрят так, потому что братьев не хочется целовать, потому что… Хисын запинается на собственных мыслях и встряхивает головой, братом он считает Джеюна в последнюю очередь. — Палишься невероятно, — говорит ему как-то Чонсон, и Хисын бы сделал вид, что не понимает, о чем тот вещает, но да, он палится. — Хотя ладно, Джейк не больно умный, может, и пронесёт. Но на твоем месте я бы перестал играть в подружек, пока его не утащили прямо из-под носа. — Без тебя разберусь, — он злится, но больше на себя. Чонсон лишь пожимает плечами, прекрасно зная, что Хисын не разберётся. Мог бы — уже бы давно разобрался, а пока он лишь барахтается в собственных чувствах, стараясь не пойти ко дну. Но Джеюн вдруг говорит, что познакомился кое с кем. Джеюн пропадает с этим кое-кем днями напролёт, а когда не пропадает — висит на телефоне. И улыбается, улыбается, улыбается. Не Хисыну. Кое-кому. — Я вас познакомить хочу, ты же не против? — спрашивает Джеюн, пока они зависают в репетиционной. — Он придёт посмотреть выступление в любом случае. Хисына накрывает. Он плачется Чонсону, но вместо сочувствия получает «я же говорил». Хисын хочет, чтобы день фестиваля никогда не наступал, потому что тогда ему придётся принять окончательно — он потеряет Джеюна, и все его чувства можно будет спустить в унитаз. — Они уже там, — добивает Чонсон. — Сам виноват. — Катись к черту, блять, пожалуйста. Хисын понимает, что это он, как только видит. Выглядит, как с картинки, словно только что сошёл со страниц комикса, на его фоне сам он кажется себе абсолютно непривлекательным. — Классный, правда? — спрашивает Джеюн после выступления, Хисын не отвечает ничего. Ему и нечего ответить. Потому что кое-кто действительно классный, и, кажется, кое-кому Джеюн нравится так же сильно, как и самому Хисыну. Только вот у кое-кого шанс есть, а шансы Хисына стремительно летят в бездну. — Ого, кто соизволил про меня вспомнить, — ерничает Хисын, когда спустя некоторое время видит Джеюна на пороге своей квартиры. — Я в порядке, спасибо, что спросил. — Слушай, я понимаю, что я провожу с ним много времени, — Джеюн даже не пытается оправдываться, и Хисына это выводит из себя, — но мы, вроде как, встречаемся, и тебе бы как другу следовало поддержать меня. — Тогда я не хочу быть твоим другом, — фраза слетает с губ Хисына прежде, чем он успевает подумать, но это к лучшему. Наконец он расскажет ему все. — Что? — Джеюн ошеломленно пялится на него. Он, кажется, ослышался, или Хисын очень плохо пошутил. — Я не хочу дружить с тобой, я устал от этого. Я не хочу соревноваться с кем-то другим за твоё внимание. Я хочу то, что есть у него, — голос Хисына дрожит, а после он практически шёпотом добавляет — быть больше, чем друзьями. — Хорош прикалываться, — у Джеюна вырывается нервный смешок, и он легонько толкает Хисына в плечо. — Это совсем не смешно, бро. Но на лице Хисына нет и тени улыбки. Он смотрит ему в глаза и разочаровано хмыкает, качая головой. — Если мои чувства для тебя какой-то прикол, можешь валить, — тон у него спокойный, но внутри он словно разваливается на части. — Где дверь, ты знаешь. Хисын отворачивается и жмурит глаза, ему кажется, что он вот-вот заплачет. Он уже жалеет, что вообще завёл этот разговор, но сказанного не воротишь. Сказанное висит духотой в воздухе, проводя между ними черту. Хисын делает несколько глубоких вдохов, прежде чем повернуться обратно. Джеюн никуда не ушёл, он стоит на том же месте, растерянно пялясь на него. Он действительно даже не догадывался и теперь не знает, что ему с этим делать. — Забудь. Сделай вид, что ничего из этого не слышал. Пусть это будет очень хреновой шуткой, — Хисын не выдерживает тишину и этот жалостливый взгляд, направленный на него. — Блять, да не смотри ты на меня так, я не умираю же. Джеюн, освободившись от оцепенения, подходит к нему и обнимает. Во всем этом жесте Хисын чувствует только одно — сожаление. Джеюну не нужно ничего говорить, он все понимает без слов. Это всегда были только его чувства, начиная со средней школы и до этого самого момента. Это был только его выбор, рассказывать о них или нет. Хисын знал это с самого начала. Знал, но легче от этого не становится. Он позволяет нескольким слезинкам скатиться из глаз и впитаться в чужую толстовку. — Мне жаль, — все же произносит Джеюн. — Мне правда жаль. — Мне тоже, — едва слышно отвечает Хисын и отстраняется от него. — А теперь и правда уходи. Мне нужно побыть одному. Не бойся, топиться в аквариуме не стану. Оливер и Фелисити не переживут. Как только за Джеюном закрывается дверь, Хисын растягивается на полу морской звездой и устремляет взгляд в потолок, отпуская все мысли о том, как ему теперь жить дальше. Он подумает об этом завтра. А пока он набирает сообщение Чонсону и просит привезти тот его волшебный коньяк, который «на раз два любые дырки в сердце заполняет», и выбрасывает телефон куда-то вглубь квартиры. Его он тоже найдёт завтра.