***
Хонджун толкает дверь кафе, и улыбается, когда начинает ощущать аромат кофе и выпечки. Он проснулся рано (что было ему несвойственно), сказав себе, что выпьет сладкого напитка в обмен на раннее пробуждение, надеясь поработать, не отсиживаясь в своей домашней студии. На следующей неделе у него истекает дедлайн, и кофеин, несомненно, поможет пережить трудное время. Поэтому он заказывает большой кофе и имбирное печенье, садясь за пустой столик для двоих. Это канун праздников, поэтому кафе украшено мишурой и гирляндами красного, зеленого и золотого цветов, отражающимися от украшений, развешанных в каждом окне. Даже на столах есть мини-елки в центре, и Хонджун отодвигает их, вытащив свой ноутбук из сумки. Получив свой заказ, он садится, надевает наушники и бегло оглядывается по сторонам. В это время дня в кафе многолюдно, люди торопливо входят и выходят, но лишь немногие решили посидеть. Это один из таких клиентов, который привлекает его внимание, полностью поглощенный книгой с горячим напитком рядом. Не сам незнакомец заставляет Хонджуна остановиться (в конце концов, он видит только его спину), а свитер, который на нем надет. Он так напоминает ему тот, который он сшил для своего бывшего на прошлое Рождество, тот, который он с любовью связал из шерсти самого высокого качества, какую только мог себе позволить; тот, с— Хонджун ахает, когда незнакомец поднимает правую руку, чтобы заправить прядь волос за ухо, открывая уникальное красное сердечко на манжете его рукава. Что? Это действительно...? Он ждет, затаив дыхание, пока незнакомец продолжает читать, потому что, если бы он мог просто увидеть другой рукав, он бы знал наверняка. Хонджун осознает, что ведет себя как полный придурок, пялясь в спину этому незнакомцу, но он не может найти в себе сил беспокоиться, когда этот парень мог носить вязаный свитер его бывшего только по двум возможным причинам. Первая заключается в том, что Кван продал или подарил его после разрыва, и эта мысль заставляет внутренности Хонджуна неприятно закипать от негодования, которое, он не знает, имеет право испытывать. Хотя это правда, что это был подарок, и Кван мог делать с ним все, что ему заблагорассудится. Именно упорный труд Хонджуна был вложен в каждый стежок, а любовь и бессонные ночи Хонджуна привели к его завершению. Вторая возможность заключается в том, что незнакомец каким-то образом достаточно близок с его бывшим и имеет доступ к его гардеробу, а это еще одна не совсем приятная тема, с которой Хонджун хочет иметь дело. Но когда незнакомец на секунду откладывает книгу, поворачиваясь, чтобы порыться в своей сумке, Хонджун видит это: черное сердечко, вышитое на манжете его левого рукава, которое может стать последним гвоздем в крышку гроба бывшего свитера Хонджуна. Его ноутбук уже давно отключился, и Хонджун решает, что в такой странной ситуации он определенно не справится с какой-либо работой, поэтому он собирает все, кроме своего напитка, и пытается придумать, что сказать. «Эй, я узнаю этот свитер!» Нет, слишком прямолинейно. «Ты знаешь, чей это свитер?» Определенно нет, это звучит более обвинительно, чем что-либо еще. «Эй, я просто хочу поговорить, как братаны, как приятели». Ему, наверное, следует перестать слишком много думать и просто подойти и сказать что-нибудь. Итак, он встает, берет свою сумку и кофе, расправляет плечи и делает вдох. Будь, что будет. Когда он подходит к столу, Хонджун легонько хлопает незнакомца по плечу. — Извините, у вас очень милый свитер. Где вы его купили? — он улыбается, запинаясь, когда мужчина удивленно поднимает на него глаза. Он неотразим. Все резкие углы его щек, носа и подбородка идеально сочетаются с взъерошенными серебристыми волосами и очками в широкой оправе, расположенными перед красивыми широко раскрытыми глазами. И когда он улыбается в ответ, робкому, нервному Хонджуну, сердцебиение Кима моментально учащается. — Ах, это? — зачем-то спрашивает незнакомец, думая, что сказать. — Я не уверен, — говорит он после паузы, в его голосе звучит сожаление. — На нем нет бирки или чего-то еще, я бы сказал, если бы знал, — серьезно говорит он, и Хонджун понимающе кивает. На несколько секунд повисает неловкое молчание, мужчина выглядит так, как будто хочет сказать что-то еще. Хонджун переминается с ноги на ногу, размышляя, не будет ли слишком дерзко спросить его, можно ли подсесть, когда незнакомец избавляет его от беспокойства. — Не хотите ли присесть? — нерешительно спрашивает он, глядя на Хонджуна любопытными глазами. Он любезно соглашается и протягивает руку через стол, как только садится. — Я Хонджун. — Сонхва, — отвечает его новый «сосед по столу», слегка пожимая его руку. Сонхва. Красивое имя для красивого… парня, который, возможно, встречается с его бывшим. Возьми себя в руки, Хонджун! Сонхва закрывает книгу, перед этим положив закладку на место, где он остановился, похоже, намереваясь уделить Хонджуну все свое внимание. Он прикусывает губу, разглядывая pride значки на сумке Кима, прежде чем заговорить снова. — Только между нами, — заговорщически говорит Сонхва, наклоняясь к другому, — я украл этот свитер у своего бывшего. Хонджун смеется, только на этот раз слишком резко и слишком громко для атмосферы кафе, но Сонхва, кажется, доволен. Его бывший! Замечательно, похоже, у них есть общий враг. Он расстался с Кваном не на хорошей ноте, и он готов поспорить, что Сонхва тоже. — Он всегда говорил, что ненавидит эту уродливую штуку, — печально говорит ему Сонхва, и печаль пронзает внутренности Хонджуна. Это ощущение острое, как нож. — Но мне свитер нравится… это не уродливо, это мило. Качество действительно хорошее, и хотя он немного великоват, я думаю, мне идет, — с гордостью заканчивает он, и просто так гнев Кима исчезает, уступая место согревающей теплоте. — Тебе и правда идет, — затаив дыхание соглашается Хонджун, и только когда слова слетают с его губ, он понимает, насколько они правдивы. Но как бы это ему ни подходило, на нем все еще есть следы Квана, от большего размера до черного сердечка, вышитого на манжете, сделанного в честь его бывшего с его любимым цветом. — Ты что-то недоговариваешь, Хонджун, — игриво говорит Сонхва, уже улавливая его манеры в том, как он говорит. И делает он это намного лучше, чем когда-либо его бывший. — Нет, ну, это просто, — Хонджун замолкает, не зная, как перейти к теме, что у них есть общий бывший, и что на нем связанный с любовью свитер Хонджуна. — Имя твоего бывшего, — начинает он, надеясь, что Сонхва не воспримет это плохо, — случайно не Кван? К его ужасу, Сонхва хмурится, откидываясь назад, чтобы увеличить расстояние между ними. — Да, как ты узнал? — осторожно спрашивает он, улыбка исчезла с его лица. Сердце Хонджуна сжимается от сочувствия, он точно знает, почему Сонхва может быть осторожен с кем-то, кто крутится вокруг его (их?) бывшего. — Поскольку нет другого способа выразить это, причина, по которой я догадался, заключается в том, что я тоже, — бормочет он, — бывший Квана. Глаза Сонхва расширяются, теперь он выглядит немного менее настороженным, но как будто ему трудно поверить Хонджуну. Что справедливо. — И, э-э, я связал этот свитер для него, — заканчивает он с нервным смехом, чувствуя, как невольный румянец заливает его лицо. Брови Сонхва взлетают на лоб, он смотрит вниз на свитер, как будто в нем есть ответы на все вопросы. — Но ты спрашивал... — он замолкает, нахмурившись. — Я хотел найти повод поговорить с тобой, — признается Хонджун. — Как часто ты видишь подарок, сделанный собственными руками, с любовью, на публике, на бывшем твоего бывшего? Сонхва краснеет после услышанного, дергая себя за рукав. — Ты связал это? Правда? — спрашивает он, его лицо находится где-то между недоверием, застенчивостью и необузданным благоговением. — Ты видишь красное сердце у себя на рукаве? — спрашивает Хонджун, кивая в его сторону. Когда Сонхва подносит манжету рукава ближе к лицу, он продолжает. — Шов немного неаккуратный, не так ли? Я не рассчитал один или два стежка, — признается он в свой бокал. Сонхва восхищенно проверяет это, слегка проводя пальцем по шатким стежкам. — Ну, честно говоря, теперь я чувствую себя немного странно в нем, — смеется он. — Я не заслуживаю носить твой труд, мы только что встретились, — шутит он, и Хонджун кусает себя за щеку, прежде чем сказать что-нибудь глупое вроде «ну, в таком случае снимай его». — Нет, не беспокойся об этом, — вспыхивает Хонджун, едва удерживаясь от того, чтобы не запнуться на словах. — Как ты и сказал, тебе это идет, и... — говорит он, колеблясь в своем следующем заявлении. — Какое облегчение знать, что в конце концов свитер достался кому-то немного добрее. Сонхва позволяет его признанию повиснуть в пространстве между ними так долго, что Хонджун боится, что каким-то образом обидел его, но когда он, наконец, снова встречается взглядом с Сонхва, он паникует по совершенно другой причине. Губа Сонхва дрожит, в серьезных глазах блестят непролитые слезы, прежде чем он крепко зажмуривается и позволяет им упасть. — Это так неловко, — смеется он сквозь слезы, снимая очки, чтобы рукавами аккуратно убрать слезы. — Просто — я уверен, ты и так знаешь — Кван он... он не заставил меня чувствовать себя очень хорошим человеком, — Сонхва едва выговаривает слова сквозь прерывистое дыхание, голос хриплый от эмоций. Сердце Хонджуна разрывается, потому что он действительно знает; у Квана была привычка обвинять и указывать пальцем, лгать, изворачиваться и изображать жертву. И ни один из них этого не заслужил. У Хонджуна было время, чтобы восстановиться после отношений, провести время со своими друзьями и стать все более уверенным с течением времени. Но, похоже, у Сонхва еще не прошло достаточно «времени порознь», и это заставляет Хонджуна хотеть обернуться вокруг него, как щитом. Обычно он не из тех, кто проявляет сострадание или утешение с помощью тактильного контакта, но что-то в Сонхва заставляет его хотеть сделать исключение. Хонджун кладет руку ладонью вверх на стол. — Да, я знаю, — бормочет он, наблюдая, как Сонхва агрессивно вытирает глаза. — Я рад, что ты бросил эту жалкую задницу, — говорит он, слегка улыбаясь, когда Сонхва издает неуверенный смешок. Затем он, кажется, замечает руку Хонджуна на столе и вкладывает в нее свою. Красное сердечко свитера появляется над их руками. — Это он бросил мою жалкую задницу, — говорит Сонхва с легким самоуничижительным смешком, вытирая последние слезы. — Прости, за это. Я ходячая катастрофа. — Не смей извиняться, Сонхва, — выпаливает он, вкладывая в свой голос всю убежденность, на которую способен. — Ты слишком хорош для такого, как он, и если он тот же мудак, которого я знал год назад, он не заслуживает твоих слез. — Твои слова очень обнадеживают, но ты даже не знаешь меня, — шмыгает он носом, и в его голосе слышится едва заметный намек на радость. — Да, и даже вижу, что тебе лучше без него. Нам обоим лучше, — говорит ему Хонджун с уверенной улыбкой. — И спасибо, что украл мой свитер. Сонхва искренне сияет от этого, широкая улыбка, которая выглядит несколько болезненной, появляется на его лице. Сердце Хонджуна бешено колотится в груди. Даже зубы у него красивые. — Это меньшее, что я мог сделать, — говорит ему Сонхва, как будто он действительно украл это с намерением, и они разражаются хихиканьем. — Ну, я точно не ожидал, что моя суббота пройдет таким образом, — говорит Сонхва после долгой паузы. — Я тоже, — смеется Хонджун, сжимая руку Сонхва в последний раз, прежде чем они оба отпустят. — Еще раз извини, что я так много плачу, я... я знаю, что я плакса, — говорит ему Сонхва, смущенно обмахивая лицо веером. — В этом нет ничего плохого, независимо от того, как сильно он, вероятно, пытался заставить тебя поверить в обратное, — настаивает Хонджун. Сонхва шмыгает носом, снова заливаясь слезами. — Мне очень жаль! Извини, — смеется он, яркая улыбка выглядит так по-домашнему на его лице, несмотря на новые слезы, обжигающие его щеки. Хонджун улыбается. — Все в порядке, — уверяет он, опасно привязанный к этому милому человеку. — Я сейчас вернусь, хорошо? После того, как Сонхва выдыхает подтверждение, Хонджун возвращается к стойке, чтобы заказать им еще несколько блюд, пока Сонхва собирается с силами. Это утро было неожиданным, странным... но не плохим. Сонхва такой искренний человек, добрый и с ним легко разговаривать, и хотя сегодня ему не обязательно было напоминать о бывшем, взамен он получил от этого нечто гораздо лучшее. — Вот, — Хонджун ставит тарелку с лимонными пирожными, кофейным тортом и дымящимся черным чаем. Сонхва смотрит на него своими широко раскрытыми глазами и молчит так долго, что Хонджуну кажется, что он собирается сказать ему, что терпеть не может сладости. — Это мне? — наконец он спрашивает так, как будто действительно не может в это поверить, и... — Нам, — отвечает Хонджун, с надеждой улыбаясь. — Спасибо, я... спасибо, — глаза Сонхва так красиво сверкают в отражении рождественских огней кафе, и он смотрит на Хонджуна так, как будто он — единственное, что имеет значение. Это слишком много для его хрупкого сердца, и взгляд Хонджуна устремляется вниз, к своему кофе. Он снова поднимает глаза, когда Сонхва берет лимонный пирог, и довольный улыбается. — Итак, Сонхва, чем ты занимаешься? Сонхва поднимает брови, жуя, и Хонджун хихикает. — Я подожду, извини. — Я учитель, — говорит он, как только ставит пирог обратно на стол. — Я учу маленьких детей в начальной школе. Хонджун улыбается. — Тебе подходит, — говорит он. — Держу пари, ты действительно хорошо ладишь с детьми, — это вырывается у него, и он прикусывает язык, чтобы не посыпались новые комплименты. Но Сонхва только застенчиво улыбается. — Я действительно люблю их. Это большая честь быть частью их становления, знаешь... — он открывает рот, чтобы снова заговорить, но закрывает его. Хонджун не настаивает. — Похоже, им повезло, что у них есть ты, — говорит он, и это действительно так. — О, но хватит обо мне, — начинает Сонхва, его лицо становится светло-розовым. — Чем ты занимаешься, Хонджун? Хонджун улыбается, атмосфера легкая и спокойная, и говорит...***
Три года спустя Хонджун медленно просыпается, ему тепло и уютно, он утыкается носом в подушку. Он слышит тихий смешок совсем рядом с собой и улыбается, потому что это звучит так по-домашнему. — Доброе утро, соня, — бормочет Сонхва хриплым со сна голосом, и Хонджун двигается к нему, пока между ними не остается ни дюйма пространства, его нос утыкается в плечо Сонхва. Он счастливо вздыхает. Прежде чем он успевает снова погрузиться в сон, теплые губы касаются его лба, потрескавшегося от холодной погоды, которая была у них в последнее время, нежно прижимаются, прежде чем отстраниться. — Нам нужно вставать, любимый, — воркует он, вероятно, любя Хонджуна в его нынешнем податливом состоянии. Это единственный случай, когда он позволяет Сонхва уделять ему чересчур много любви, когда он слишком устал, чтобы беспокоиться. — Ефепятьмитчк, — говорит Хонджун, обнимая Сонхва за талию. Затем мягкая рука поднимает его подбородок. Эти губы, которые он так любит, прижимаются к его губам, и Хонджун так счастлив, что бредит этим, эмоции бурлят, кружатся и взрываются, слишком большие для его тела. — Люблю тебя, — бормочет он, когда начинает шевелить губами, приоткрывая глаза, чтобы увидеть улыбающееся лицо Сонхва, его не уложенные волосы, его ночную рубашку, съехавшую набок. — Я тоже тебя люблю, — шепчет Сонхва. — Так сильно. Они валяются в постели еще несколько минут, обмениваясь сонными поцелуями, пока Сонхва в конце концов не подкупает Хонджуна завтраком, и они поднимаются, дрожа, пока не включается обогреватель. — Детка! — зовет Сонхва с кухни, восхитительный аромат завтрака наполняет их квартиру. — Ты не принесешь мне свитер? Мне все еще холодно, — Хонджун слышит недовольство в его голосе, знает, что Сонхва имеет тенденцию немного простужаться, поэтому он отвечает и направляется обратно в их комнату. Он перебирает тяжелые зимние пальто, останавливаясь на одном из своих. Он скользит пальцами по передней части и вниз, пока они не приземляются на маленькую бархатную коробочку, надежно спрятанную во внутреннем кармане. Он сжимает на секунду, затем отпускает. Когда-нибудь. Они не готовы прямо сейчас, но когда-нибудь. Он продолжает просматривать несколько блейзеров и пиджаков, которые у них есть, начиная свой поиск с уютных свитеров и кардиганов (большинство из которых принадлежат Сонхва). Его взгляд останавливается на одном из них, и он улыбается. — Сони! — поет он, направляясь на кухню. Глаза Сонхва встречаются с его глазами на короткую, теплую секунду, затем опускаются на свитер, который он держит. — О, дурачок, — дразнит он, раскрывая объятия, чтобы обнять Хонджуна и поцеловать в щеку. Хонджуну никогда не надоест видеть Сонхва в этом свитере, потому что он напоминает ему о том, как долго они вместе. Его взгляд останавливается на розовом сердечке, вшитом в левую манжету, когда Сонхва поднимает руку, вспоминая тот год, когда он кропотливо удалял каждый стежок черного сердечка и аккуратно заменял их розовым. Это стоило того, чтобы увидеть, как Сонхва загорелся от осознания того, что это его, и за то, как он так нежно дорожит этим, даже больше, чем раньше. («— Ты уверен, что тебе это нравится? Я беспокоился, что это может выглядеть как прилепление нового банта к старому подарку, или... — Да, Хонджун, мне нравится. Я любил его раньше, потому что он был мягким и уютным, и еще больше, когда я узнал, что он сделан твоими руками, и еще больше теперь, когда он сделан из нашей любви»). И, стоя на их кухне, положив голову на теплое плечо Сонхва, слушая, как его любовь напевает сладкую мелодию, он не хочет ничего другого.***