И каждый новый день не будет как другой

Эрик Циммерман сидел у них на кухне, похожий на рождественского снегиря. Улыбчивый, зарумянившийся после глотка коньяка ещё из бабкиных запасов, в красном свитере и кроссовках. Празднично-новогодний и радостный. Рассказывал о переговорах с галереями и выставочными залами, и поминутно хватался за большой блокнот и карандаши, чтобы зарисовать что-нибудь из кухонной утвари. Рекс никогда не задумывался над красотой всяких медных сотейников и кастрюль, столовых приборов с резными ручками из кости, каменных ступок, хрустальных розеток и фужеров. Для него это был привычный мир, который он знал с детства. Макс колдовал у плиты, анонсировав рыбу, запечённую со сладким луком и вялеными помидорами, и лимонно-горчичный соус, с которым что-то не задалось.       — Эрик, ты же не рисуешь заметки для какого-нибудь кулинарного критика? — пробормотал Макс, не переставая помешивать соус и подсыпать пряностей из разных баночек.       — Нет, но рисую всё, что мне кажется интересным. А что?       — Соус получился дизентерийного цвета, — Макс сморщил нос, снял кастрюльку и продемонстрировал содержимое Эрику.       — Я бы назвал этот оттенок фисташковый, — уточнил Эрик с улыбкой. — А какой он должен быть?       — Жёлто-зелёный. Поносный, голосом Рыжего прокаркало в голове Рекса, и он закусил губу, чтобы не засмеяться. То, что Макс решил блеснуть поварскими способностями, было более чем необычно. Они либо заказывали готовую еду, либо довольствовались холостяцкими перекусами с бесконечным чаем и кофе. Это было позёрство и, однозначно, по-доброму приятельское расположение Макса к Эрику. Макс встретился с Рексом взглядом, конечно же, подумал то же самое, иначе они не были бы близнецами, показал язык. Эрик непонимающе переводил глаза с одного на другого:       — Что?       — Ничего, — Макс отставил соус. — Надеюсь, рыба удалась. Блюдо действительно вышло вкусным, как и соус. Несколько минут они все ели молча, насыщаясь. А потом Эрик опять развлекал их рассказами о сложностях с прохождением таможен, где требуют справок, что не вывозишь предметы искусства, о тысячах утомительных согласований, об интервью и мастер-классах, фото- и автограф-сессиях.       — Когда же ты рисуешь? — спросил Рекс. Он накрошил хлеба в тарелку и теперь возил вилкой, собирая вкусную подливку, образовавшуюся от смешения соуса и масла с рыбы.       — Вот так, на бегу, а серьёзно, только когда возвращаюсь домой. В основном быстрые зарисовки, ловлю всякие сюжеты, образы, надеюсь потом собрать в одно, но получается совсем другое. Эрик, не таясь, разглядывал Рекса и этим нравился ему. Честностью и открытым взглядом, без попыток спрятаться за лживым смущением или вежливостью. Он сразу заметил небольшую заторможенность и тут же прямо спросил: что случилось? А потом ни словом не заикнулся о лечении и всяких дальних знакомых или родственниках, кто лечился и поправился, либо умер, несмотря на все усилия врачей. Он просто принял состояние Рекса как данность и всё.       — У меня для вас подарок, — Эрик полез в рюкзак, притороченный к его коляске, достал увесистую книгу-альбом и протянул через стол Рексу, хотя Макс сидел рядом. «Сиамцы», — прочёл Рекс и замер, не решаясь открыть, поглаживал вдавленные в обложку чёрные буквы, воспоминания о том дне нахлынули, вызвав прилив жара к щекам. Как это будет выглядеть на бумаге? Макс обошёл стол и встал у него за спиной, и Рекс открыл альбом. Воздушно — первое, что пришло на ум. Первые развороты были посвящены детям близнецам, совсем ещё младенцам, которые только-только научились сидеть. Было что-то вселенское в их глазах, в том как они смотрели и касались друг друга. Фигуры, силуэты не были прорисованы до конца, тут и там не хватало линий, очерчивающих руку или контур лица, но назвать их незавершенными не поворачивался язык. Они будто проступали из воздуха. Рекс листал, поражаясь мастерству и заботе, которую сумел воплотить Эрик. Это было очень трогательно и невинно. Рекс с опаской переворачивал страницы, боясь после детской чистоты наткнуться на вульгарную физиологию. Но он ошибся, работы, где позировали они с Максом, были другие. Другое настроение, другой посыл. На первом развороте они были оба изображены в профиль на разных страницах, смотрящие друг на друга. Рекс поразился, как много увидел Эрик, и это было нарисовано точно не в тот день, когда они позировали. Макс — капризный рот, тревожный взгляд, чуть наклонённая голова. И он-Рекс — сжатые губы, опущенные уголки с заломами намечающихся морщин, складка у бровей, которой сейчас обзавелся брат, напряжённый, направленный в себя взор.       — Когда ты это рисовал? — спросил Рекс       — Тебя — в тот день на выставке, — пояснил Эрик. — Я ещё не видел Макса, а ты сидел в дальнем зале и о чём-то так сосредоточенно думал, будто решал теорему в уме. Даже меня не заметил, а я сидел сбоку от входа, смотрел, как публика принимает мои работы.       — И о чём же ты думал? — промурлыкал Макс. О ком, мысленно поправил Рекс, о Ральфе. Он скорее перелистнул дальше, открыв уже те моменты, когда они позировали на подиуме в мастерской Эрика. Рекс опасался порнографии, но это даже был сложно назвать эротикой в общепринятом смысле, но сколько же было чувственности, просто выстреливающей с глянцевых страниц! Никакой откровенной, вздыбленной плоти и растекающегося семени, всё опять угадывалось в потерянных линиях, в полуприкрытых глазах, поворотах головы, в напряженных венах, проступающих на шее, прядях волосах, прилипших к вспотевшему плечу или спине. Рексу хотелось захлопнуть альбом, потому, что чем больше он смотрел, тем сильнее ощущал возбуждение, щекоткой бегущее по телу, а ещё он был уверен на все сто процентов, что Макс взбудоражен так же, как и он. Рекс поспешно перевернул ещё несколько разворотов, дальше шли пустые листы.       — Ты не закончил? — спросил Макс.       — Нет, — Эрик смотрел на них знакомым, вовлеченным и отстраненным в одно и тоже время взглядом. Взгляд мастера, уже видящего в своём воображении новую композицию. Конечно, он почувствовал эту вспышку вожделения, проскочившую между ними. После той ночи Рекс так и не решился отказать брату в близости. Утром Макс поволок его в ванну и, прежде чем взяться за бритву и сбрить нелепую поросль на щеках, ласкал его ртом под струями тёплой воды.       — Боже, я же купил тебе китов! — Макс стукнул ладонью по спинке стула, Рекс вздрогнул. — Если только я их не забыл, или они не разбились. Макс, ничего не объясняя, ушёл, и они остались вдвоём. Рекс закрыл альбом, продолжая держать его на коленях.       — У меня есть кое-что для тебя, — Эрик опять полез в рюкзак и достал сложенный пополам листок. Рекс узнал сразу же, где это было — крохотная кофейня в старом жилом фонде, переделанная под кафе на вынос какая-то кладовка или платяной шкаф, два столика на улице. Что они там делали? Случайная встреча. Действительно случай, он ехал с автосервиса и просто свернул, собираясь срезать путь. Ральф пил кофе, и он, конечно же, подошёл. На рисунке были только руки, но Рекс опознал бы руки Ральфа из миллиона похожих. Эрик опять выхватил самую суть из, казалось бы, самых обыденных вещей. Овал стола, стаканчики с кофе, надорванные бумажные трубочки из-под сахара, худощавая ладонь Рекса в сантиметре от спокойно лежащей руки Ральфа. Ладонь Ральфа, будто спящая гюрза, не опасна, если её не трогать. И пальцы Рекса, замершие, готовые вот-вот решиться и преодолеть ничтожное расстояние. Его указательный палец уже дрогнул и вот-вот дотронется до смугловатой кисти напротив, но остановился и ждёт. Рекс не мог оторваться от рисунка, не стесняясь присутствия Эрика, сделал то, что не решился сделать тогда: погладил руку Ральфа, пусть так, пусть всего лишь нарисованную. Они тогда пили кофе и вели обычный мужской разговор о том, кто какое масло льёт в машину. Он тогда не решился прилюдно коснуться Ральфа, потому что парень-бариста от скуки присоединился к их беседе. А потом, когда подвозил Ральфа на работу, искал подворотню или тёмную арку, больше всего желая накинуться с поцелуями, и нигде не было спокойного места, везде были люди. А Ральф тогда просто взял и поцеловал его на одном из светофоров, пока они ждали нужную стрелку. Поцеловал, не стесняясь стоящего рядом автобуса и машин. Рекс помнил, что у него чуть сердце не взорвалось, он был готов во всём признаться.       — Я как раз рисовал детей, это было в доме напротив, — Эрик прервал затянувшееся молчание. — Мама ушла их кормить, а я ждал, смотрел в окно.       — Спасибо, — это слово не могло вместить благодарность Рекса. Ведь у него ничего не осталось, кроме воспоминаний, фотографии все были уничтожены сразу.       — Что с тем мужчиной? — Эрик подъехал поближе, серьёзный и очень внимательный. — Ты тогда был похож на перетянутую струну, весь вибрировал на высокой ноте. Это было заметно даже на расстоянии, даже когда вы с Максом были у меня. Он жив? Маленький, наблюдательный художник, по одним, едва заметным движениям видящий то, что другие не увидят прямо у себя под носом. Что ответить? Что Ральф жив, что они не вместе? Просто так получилось, не судьба? Не сошлись характерами?       — Просто я умер, — Рекс аккуратно свернул рисунок и положил внутрь подаренного альбома.