***
Поначалу их встречи основываются только на беседах о любимых книгах, песнях или фильмах. Но потом они становятся более личными. В какой-то момент Юнги ловит себя на мысли, что доверяет Чимину свои самые сокровенные чувства, о которых не решался рассказать даже близким друзьям. Но самую большую тайну ему по-прежнему тяжело раскрыть даже Паку. Мина всегда трясло изнутри, стоило ему лишь подумать, что он всё же расскажет кому-то в своем окружении, что он бисексуал. Юнги пару раз напивался для храбрости, чтобы наконец признаться Хосоку или Намджуну, но страх сковывал сильнее и подавлял расслабляющее действие алкоголя, так и не давая языку развязаться. С Чимином всегда было иначе. Легче. И в этот раз тоже. Они сидят ночью на пляже, слушая плеск воды и тихую музыку из разделенных на двоих наушников. Когда начинает играть песня Холзи "honey", Юнги тяжело вздыхает и поворачивает лицо к прикрывшему глаза и легонько улыбающемуся уголками губ Чимину. Тот, будто почувствовав на себе взгляд, поднимает веки и долго и задумчиво смотрит в ответ перед тем, как начать негромко говорить: — Знаешь, я никогда не считал однополую любовь чем-то неправильным. Не знаю, откуда это во мне. Мои родители никогда не высказывались на эту тему. Я не читал книг и не смотрел фильмов об этом. Просто, видя на улицах двух парней или девушек, держащихся за руки, но резко отпускавших друг друга из-за злых и косых взглядов прохожих, у меня щемило сердце. Почему они должны скрываться или бояться своих чувств? Это так несправедливо. Я хочу быть тем человеком, в присутствии которого таким людям будет легко и комфортно. А может, я и сам такой человек. Я не знаю. Я никогда ни в кого не влюблялся, — под конец голос Чимина становится совсем тихим, и младший грустно улыбается, зарываясь пальцами в песок. Сердце Юнги гулко стучит где-то в горле. Неужели Чимин обо всём догадался сам? А если нет, и это просто его мысли вслух, навеянные песней. Но даже если это и так, не лучшее ли это время, чтобы признаться? Юнги глубоко вздыхает и снова ловит взгляд Чимина, уверенно произнося: — Мне легко и комфортно с тобой, Чимин-и. Пальцы Пака замирают в неглубокой ямке в песке, вырытой им только что собственноручно, а глаза расширяются, уловив отсылку к сказанной им недавно фразе. Мин слегка кивает головой, как бы в подтверждение отразившемуся на лице Чимина вопросу о том, правильно ли младший его понял. — Юнги, ты... я... — видимо, Пак не находит нужных слов, поэтому просто судорожно выпускает воздух из лёгких и крепко обнимает Мина, поглаживая тёплыми ладонями его спину. Наушник выпадает из уха Юнги, и он слышит сначала слегка сбивчивое, а через время мерное дыхание младшего, за которым следует совсем тихий шёпот: — Спасибо. Спасибо, что поделился со мной. Я ценю это и не предам твое доверие. — Я знаю, — так же шёпотом отвечает Юнги и ещё крепче прижимает друга к себе, чувствуя, как стало легко на душе и как его изнутри распирает чувство счастья.***
Их дружеские узы после этого разговора становятся ещё крепче, диалоги — откровенней и дольше, а встречи — чаще. Спустя год, после знакомства с младшим, Юнги понимает, что уже не может представить себе ни дня, чтобы не написать Чимину или не позвонить, если не удаётся встретиться. А видеть лучшего друга хочется каждый день. Или уже не друга? Юнги замечает за собой, что ему нравится приобнимать Чимина за плечи, случайно касаться его, крепко обвивать руками его миниатюрное тело на прощание и радовать маленькими подарками. Сердце Мина делает кульбиты, когда Пак смеётся с шуток старшего или легонько хватается за его одежду, чтобы не потеряться в потоке людей, когда они гуляют вместе. Точкой невозврата в определении чувств Юнги по отношению к другу становится случай, когда Чимин в декабре вскользь упоминает, что любит ромашки и как было бы хорошо вдохнуть их ненавязчивый аромат. И Мин, как заведённый, весь следующий день ищет любимые цветы Пака по всему городу, осознавая, что для того же Хосока он бы этого делать не стал, а это значит лишь одно — он любит Чимина совсем не по-дружески. Продавцы в цветочных магазинах чуть ли не пальцем крутят у виска, мол, какие ромашки в декабре, приходите в мае. И Мин, отчаявшийся и грустный, приезжает к Чимину с картонной коробочкой сушенных цветков ромашек из аптеки. Пак сначала удивляется, а затем начинает искренне и заразительно смеяться, обвивая руками шею Юнги. Чимин негромко говорит в грудь старшему, какой тот дурашка, а ещё самый заботливый и внимательный друг. А после заваривает две чашки ромашкового чая, даже не подозревая, как внешне спокойный Мин заживо сгорает внутри, не понимая, что делать со своими переосмысленными чувствами.***
Время неустанно идёт своим чередом, а Юнги ежедневно варится в котле из собственных переживаний, которыми даже не с кем поделиться, чтобы стало легче. Чувства, которые, как он первоначально наивно думал, пройдут, становятся лишь сильнее. Признаться и наконец прекратить все страдания было бы хорошим вариантом, если бы Юнги был точно уверен, что Чимин примет, а ещё лучше, — разделит с ним его вовсе не дружескую любовь. Но Мин, мало того, что был почти убеждён, что его оттолкнут, и тогда он скорее всего потеряет лучшего друга, так ещё и сомневался в том, что Пак рассматривает парней в качестве партнёров для отношений. Тем более, для первых. Да, младший признался, что не против однополой любви, но сам он пока ещё не определился, какая у него сексуальная ориентация. Поэтому Юнги выбирает другой вариант. Он делает всё возможное, чтобы не выдать своих чувств: реже прикасается к младшему; иногда по нескольку раз перечитывает сообщения перед тем, как отправить Чимину, чтобы не сболтнуть лишнего; изредка (за что ему очень стыдно) врёт, что очень занят, и поэтому они не смогут увидеться. Пак же, наоборот, становится каким-то слишком ласковым: называет старшего милыми прозвищами; чаще настаивает, чтобы их встречи происходили дома, а не в кафе; берёт за привычку укладывать голову на плечо или колени Юнги во время совместных просмотров фильмов, и то и дело сам норовит прикоснуться к Мину. А тот стойко делает вид что всё это ему безразлично, и вовсе не вызывает пресловутых бабочек в животе и приятное головокружение. А в один из тёплых летних дней, перед отъездом старшего в длительную командировку, Чимин предлагает по его возвращении вдвоём съездить в соседний город на фестиваль фейерверков. И Юнги соглашается, думая, что эта поездка всё равно не сможет обострить его чувства ещё сильнее.***
Наступает время их совместного путешествия, которое стало ещё более долгожданным из-за долгой разлуки. Чимин всю дорогу заметно нервничает. Терзает рукава своего худи и часто крутит колёсико переключателя у магнитолы. Юнги не понимает, что происходит с младшим, а вывести того на разговор никак не получается. В конце концов, Чимин сдаётся под напором вопросов старшего и, когда они уже подъезжают к парку, в котором должен проходить фестиваль, зло вскрикивает: — Я влюбился! Юнги чуть резко не даёт по тормозам и с трудом удерживает маску спокойствия на лице. Ладони резко потеют, сердце начинает ускоренно гонять кровь по венам, а в голове крутятся вопросы: неужели Чимин успел настолько проникнуться к кому-то всего за несколько недель, пока Юнги был в другой стране, и они редко поддерживали общение? Или Пак влюбился гораздо раньше, но почему-то просто не рассказывал старшему? — Так, значит тебя можно поздравить? — наигранно весело спрашивает Юнги, а сам думает, какой же он мерзкий человек и просто отвратительный друг, раз на самом деле не может искренне порадоваться за любимого. — Нет... То есть, я не знаю, — мямлит младший и распахивает дверь машины, как только она останавливается на парковке. Юнги не даёт Паку выбраться из авто, мягко удерживая его за запястье, и с особой осторожностью спрашивает, видя, что младший не в лучшем состоянии: — Чимин, постой. Что ты имеешь в виду? Тот глубоко вдыхает и выдыхает, а затем с мольбой в глазах просит: — Пожалуйста, давай насладимся фейерверками. И Юнги отпускает его руку, позволяя другу выйти из машины, и сам делает то же самое. На удивление, вечер, постепенно переходящий в ночь, проходит радостно, как будто и не было того короткого разговора в машине. Парни искренне веселятся, поедают мороженое, катаются на аттракционах и много гуляют, болтая ни о чем. Когда часы показывают половину десятого, друзья направляются к главной площади в парке, откуда, судя по многочисленному скоплению людей, должен открыться самый лучший вид на главное событие фестиваля. Ещё издалека парни слышат красивую музыку, а подойдя ближе, понимают, что в самом центре площади находится фонтан, который и является источником мелодии. Он выстреливает в воздух струями воды, переливающимися разными цветами, в такт музыке. И это выглядит завораживающе. Потоки, под напором поднимающиеся вверх, напоминают жидкое серебро на фоне тёмного неба. Парни так и замирают, не дойдя до центра площади, и, не отрываясь, смотрят на танцующие струи. Когда одна песня плавно переходит в другую, Юнги замечает, что некоторые пары вокруг них, обнявшись, медленно кружатся под музыку. Ему это кажется очень милым, и он несмело поворачивается к Чимину, заглядывая ему в глаза: — Давай потанцуем? — с лёгкой улыбкой предлагает старший. — Что? Нет! — Чимин весело смеётся и отрицательно машет головой, а Юнги берёт одну его ладонь в свою. — Ну давай же. Я же не заставляю тебя пируэты выписывать, — настаивает Мин, пока вторая его рука опутывает талию младшего, не уловив в том ярого сопротивления. Чимин поджимает губы, но всё же несмело кладёт ладонь на шею Юнги. Они медленно переставляют ноги и покачиваются из стороны в сторону, смотря друг другу в глаза. Юнги ласково улыбается, чувствуя, как Чимин нежно перебирает его короткие пряди чуть ниже затылка. — Юнги, — Мин слышит дрожь в голосе друга и хмурится. — Что, Чимин-и? Тебя что-то беспокоит? — перед глазами всплывает недавняя сцена в машине, и Мин, кажется, понимает, что так волнует младшего. — Ты же знаешь, что можешь довериться мне? Что бы ты ни сказал, это не поменяет моего отношения к тебе. — В этом и проблема, — едва слышно шепчет Чимин и отводит глаза. Он, видимо, надеялся, что друг его не услышит. Но Юнги, находясь довольно близко, четко улавливает каждое слово. — Ты сегодня говоришь какими-то загадками, — Мин останавливается и нежно берёт лицо младшего в свои ладони, заставляя посмотреть на себя. Тот поднимает глаза, и старший внезапно осознаёт, насколько близко находятся их лица. Юнги невольно переводит взгляд на уже давно манящие губы Чимина, и это как будто служит спусковым механизмом для Пака. Младший подается вперёд, но застывает, так и не коснувшись губ старшего своими. А потом резко отстраняется и даже отступает на два шага назад. — Черт, — шипит он, а в широко раскрытых глазах светятся застывшие слезы. Секунда. Ровно столько требуется Юнги, чтобы понять истинное значение всех странных слов и действий младшего за сегодняшний вечер. А ещё переосмыслить его ласковость, тёплые касания и милые комплименты, которые в последнее время Чимин дарил только Мину. Ещё секунда нужна, чтобы сократить только что созданное младшим расстояние между ними и поймать Пака в объятья. — Чимин-и, я люблю тебя. Не как друга, понимаешь? — шепчет Юнги ему в мягкие волосы и расплывается в радостной улыбке, не в силах сдерживать неожиданно обрушившееся на него счастье. Чимин ошарашенно отстраняется и неверяще смотрит на старшего округлившимися глазами. — Ну чего ты так смотришь? — Юнги весело усмехается. — Может, потому что ты очень хорошо скрывал свои чувства, Юнги-я?! — Чимин слабо бьёт его кулачком в плечо, — Ох, а я думал всё это время... — его слова прерывает первый залп фейерверка, и Пак разворачивается, счастливо смотря в разрываемое яркими огнями небо. Юнги обнимает возлюбленного со спины, положив подбородок на его плечо, и вполголоса говорит ему в самое ухо: — Мы оба такие дураки. Даже не отрицай это. Чимин согласно кивает и поворачивает голову в сторону старшего: — Я даже и не собирался. Пока фейерверк громко трещит и рокочет, Чимин невинно ловит губы Юнги своими. И каждый из них в этот момент уверен, что они запомнят этот салют на всю жизнь, даже не глядя на него.