R.-R.

Влажный холодный воздух бил болью в лицо. Ветер был беспощаден и, кажется, только подгонял путника к замку. Мхи пропитались дождевой водой; капли тяжело бились о капюшон грубой накидки, словно пытались пробить ткань и добраться до головы. А копыта коня, что так отчаянно мчался по зябкой грязи, шлёпали по частым лужам, скользили по склизкой траве. Увядшие цветы у дороги пахли мерзким тягучим запахом, от которого было тяжело скрыться даже в холодной грозовой ночи. Запах, смешанный с влагой, удушал, сушил глотку, заставляя желать вина. Где-то ударила молния и можно было услышать треск дерева. Нортон ненавидел это место. Он ненавидел замок, в который ехал, он терпеть не мог короля и видеть его хотел лишь чтобы прирезать своими руками и своим верным клинком. А не для развлечения на балу. Но для поддержания статуса посетить бал всё же пришлось. Пришлось сохранить письмо, написанное этими ненавистными руками, с ненавистным золотым пером и дорогими чернилами. Этот гад точно улыбался пока старательно выводил буквы каллиграфическим почерком, нежно, даже любовно проводил пальцами по застывшему письму. Целовал конверт, и использовал лучший сургуч. Грош цена этой роскоши. Прийти в этот замок — значит сделать шаг в гроб, экспериментируя с одиночеством и своими принципами. Музыканты играли свою музыку, мотивы которой можно было услышать даже с улицы. Приятная классика, под которую танцевали дамы с госпóдами, разодетые в атласные и шёлковые одежды. Госпожа Мария, вероятно, надела то прекрасное золотое платье, скрывающее шрамы, а многоуважаемый Джозеф — коричневый смокинг, расшитый, конечно же, тем же золотом. Может, наведается и принцесса, любимейшая дочурка Его Величества, в её излюбленном белом платьице. А он, Нортон Кэмпбэлл, приедет в самом дешёвом костюме, вульгарно расстёгнутом на груди и обтягивающем в штанах, едва ли граничащим с непристойным видом. Он хотел показать, как относился к этому мероприятию достаточно элегантно и ненавязчиво. Может, немного переборщил. Он позаботится о том, чтобы испортить всем вечер. У замка рыцаря встречают и почти за руку ведут к огромному залу. Всем надо убедиться, что он придёт к нужному месту, верно? «Вы могли бы потеряться!» — сказал слуга. «Я бы мог отравить простыни короля», — подумал Кэмпбэлл. Зал кишел этими… неблагочестивыми персонами, коих он глубоко не уважал. Будь его воля — перерезал бы всем глотки. А королю, великому Орфеусу, дал честь гореть на медленном огне в самом сердце Ада. При его виде кровь закипала в венах, и, казалось, становилось жарче. Он такой ненавистный, мерзкий, что стоит завидеть его в толпе, к горлу подкатывает ком. А правитель замечает дорогого гостя, столь желанного рыцаря, чуть позже. Подходит с такой лукавой улыбкой, словно змей искуситель воплоти, вот-вот вцепится в сердце крепкой хваткой. Кажется, становится тяжелее дышать. Нортон мог поклясться, что стёр бы эту улыбку одним движением кулака, не будь они в людном месте. — Мой дорожайший рыцарь! Как же я рад Вас видеть, мой… Нортон вырывает из чужих рук бокал. Де Росс замолкает и с упоением наблюдает как губы касаются края стекла, там, где его собственные были всего пару секунд назад. Смотрит в глаза, в которых читается наивно чистый вызов. Полный задирства. «Словно маленький ребёнок, — проносится в голове короля, признаться, заворожённого этим зрелищем, — сколько же можно себя обманывать?» — Боюсь, вдруг другие бокалы полны отравы. Моему королю иногда хочется устраивать шоу. — Рыцарь может пить хоть из горла бутылки, коль пожелает. Не думаю, что у кого-нибудь возникнут вопросы при виде Вашей одежды. Это вызывает кривую улыбку. — Впечатляет, да? — Пейте вино, — произносит через плечо Орфеус, проходя мимо гостя, — пойте песни, пока поётся. Мелодия, кажется, сменяется. Кэмпбэлл не слушал. Он лишь смотрел вслед уходящему королю, так величественно и гордо. Плащ за спиной мерно покачивался, поблёскивая в искусственном свете. Дешёвка. Ублюдок. Ничего здесь не оплатит его грехов. Кровавое золото будет жечь его кожу в Преисподней, пока Нортон будет распивать вино на его гниющей могиле. Впрочем, мысли быстро тускнели под влиянием спирта. Быстро пылающая страстная ненависть смещается на что-то другое, совершенно непонятное и пугающе приятное. Такое же сильное, но непривычное. Вечерело. Ох, как же было приятно видеть полные отвращения лица. Стоит лишь подойти и завести диалог с явным подтекстом, тут же дамы закрывают возмущённые гримасы веерами, а их кавалеры тактично откланиваются. Все одинаковы. Пришли ради развлечения? Получите то, что заслужили. И рыцарь распивает алкоголь, не стесняясь, прямо с горла, как и советовал Его Величество, танцует сам с собой, напевая под нос мотив. Словно налакавшийся валерьянки кот. — Извольте, — мягкий голос раздаётся над ухом и за локоть его уводят в коридор. Тут было тихо и темно, даже немного холодно. Дождь что, прекратился? — Что Вы творите? — Пою пока поётся, — мрачно выдаёт мужчина, смотря на Орфеуса. Чертовски красивые черты лица мягко обнимал лунный свет, что сочился сквозь мозаичное окно. Рука ложится на плечо, сокрытое дорогим шёлком, поднимается к шее. — Прекрасный алкоголь, я даже не хочу задушить Вас сейчас. — Подозреваю, дело не столь в алкоголе. На лице короля расцветает слабая улыбка, что быстро теряется в отчаянном поцелуе. Кэмпбэлл впивается в губы так, словно это и была его сладкая месть, о которой он так грезил. Словно сейчас происходит долгожданное правосудие. А Де Росс лишь рад, отвечая тем же, защищая себя в этом суде. Пальцы сжимаются на талии, притягивают ближе. Тела соприкасаются, и, кажется, плавят друг друга. Почему-то омерзения не было. Поцелуй обрывается так же резко, как и начинается. — Вы, как и я, один. — весело хмыкает Орфеус. Впрочем, сюжет не нов. — Не стоит ли нам уединиться? Ночь была холодной, и тяжело обвивала путами всех уходящих с праздника, что так быстро закончился.