* * *
Стид выжил, и это удивило всех, включая его самого. Кругом только и говорили, как ему повезло — повезло, что выстрел Бадминтона привлек внимание ближайшего караула; повезло, что пуля, хотя и прошла опасно близко, не задела жизненно важных органов; повезло, что врач оказался рядом. Стид своего везения не чувствовал. Он чувствовал себя разбитым, ему казалось, что на его теле не осталось живого места — и это в лучшие моменты. Когда боль отступала и сознание прояснялось, Стид снова и снова возвращался к разговору в джунглях, прокручивал его в голове раз за разом, думал о капитане Бадминтоне, о собственной жене и детях, об Эде. Больше всего он думал об Эде. Стид думал об их уговоре бежать вместе — об уговоре, который он, сам того не желая, нарушил; он думал об уговоре, который, возможно, стоило бы нарушить в любом случае. Эд, должно быть, подумал о том же, иначе он бы вернулся, чтобы узнать, что задержало Стида охренеть как надолго. Он бы пробрался в окно или притворился одним из офицеров, он отыскал бы Стида и придумал бы новый план побега для них обоих. Но Эд ничего не сделал. Он просто бросил Стида наедине с самим собой, с одиночеством и незажившей раной, и Стид старался не думать о том, каким мог быть Китай в это время года.* * *
Пулевое ранение гнездилось под ребрами — между шрамами, оставленными теперь уже потерянной жизнью. Со временем оно затянулось и поблекло. О памяти того же сказать было нельзя.* * *
Стид твердил себе, что остался, потому что больше ему некуда было пойти. Нет, вовсе не потому, что ждал возвращения Эда. Не потому, что Эд не узнал бы где его искать, если бы Стид попытался — и ему бы удалось — сбежать. И не потому что надеялся, что Эд попробует что-нибудь сделать. Спустя некоторое время это стало практически правдой. Изменения давали о себе знать постепенно: однажды Стид стал забывать укладывать свои вещи на ночь — на случай, если бы понадобилось смыться по-быстрому. Изменения пускали корни все глубже: Стид перестал по несколько раз проверять флаги возникающих на горизонте и проплывающих мимо кораблей и больше не приглядывался к тем, что входили в гавань. Спустя некоторое время он продолжал оставаться в каперской академии, потому что в самом деле куда еще ему было идти?* * *
Стид мог бы вернуться к своей семье — к Мэри и детям, — но лихорадочная решимость, которая могла придать ему сил, необходимых для этого шага, растворилась: поначалу Стид растратил ее на попытки попросту выжить, теперь — его изматывало определенно не разбитое сердце. Кроме того, когда чувство вины перед семьей поднимало свою уродливую голову, Стид убеждал себя, что многие мужья добровольно уходят на войну сражаться за короля. Это патриотично. Таков долг. Именно так поступают мужья. (И путь, который приводит к этой стезе, совсем не имеет значения, — так говорил себе Стид.)* * *
Испытывал ли Стид облегчение от того, что Эд так и не появился? В какой-то степени, да, ведь это значило, что он не разрушил жизнь Эда — Черной Бороды — до основания; это значило, что Эд, даже после вмешательства Стида, смог вернуться к себе самому — вновь стать тем человеком, которым и должен был быть. Любые другие мысли Стид гнал прочь.* * *
Когда врачи сочли Стида способным сражаться или, по крайней мере, их перестало заботить его состояние, он вступил в ряды заблудших моряков и снова отправился в море. Служба на королевском флоте была совсем не похожа на жизнь на борту «Мести». Здесь он был Боннет, а не капитан, к нему обращались эй, ты, а не сэр, форма была колючей, и от нее чесалось все тело, паек едва ли можно было назвать съедобным, и, честно говоря, Стида военная мораль ужасала — и все же эта досадная разница не могла заглушить приятного трепета, с которым он ступил на борт нового корабля, пусть и не в том качестве, о котором когда-то мечтал. Стид слушал истории своих сослуживцев — особенно его интересовали те, кто, как и он, прошел каперскую академию, — и порой добавлял в общий котел свои красочные рассказы. Ему казалось, что это, — когда случалось упомянуть Испанку Джеки или Черную Бороду, — пожалуй, было немного похоже байки Черного Пита. Хотя вообще-то он старался избегать имен и подробностей. (— Он очаровательный, — одним особенно хмельным вечером Стид описал Эда именно так. — Совершенно очаровательный, — сквозь мутную пелену опьянения он с опозданием уловил, как вытянулись лица его товарищей, и поспешил перевести тему на устрашающие подвиги Черной Бороды.) (На следующее утро голова у Стида раскалывалась и его преследовали обрывки снов о прошлом.) Словом, он был не так скрытен, как себе воображал, а, может быть, попросту забыл, как сболтнул лишнего за бутылкой, — так или иначе, но однажды разговор, который начался Черной Бородой вдруг закончился Эдом. — Сдается мне, — сказал матрос, чья койка стояла напротив Стидовой, — что этот мужик просто морочил тебе голову. — Кто? Эд? — Стид усмехнулся. — Что за вздор. Было поздно, но часть команды все еще бодрствовала, наслаждаясь покоем и минутой свободы — в такой час офицеры не стояли у них над душой. Кто-то тайком пронес в казарму дешевый ром, и бутылку пустили по кругу. В прошлом Стид от такого бы отказался, но теперь находил что-то утешительное и дружеское в том, чтобы пить вместе со всеми. — Я просто говорю, что здесь много чего не сходится, — настаивал матрос. — Ну, это совсем не похоже на Эда. Думаю, он просто... кое-что осознал, — Стид уже жалел об этом разговоре; у него начинала болеть голова, и он не совсем понимал, что было тому виной — дрянной ром или то, что темой беседы стал Эд. Но, похоже, было поздно соскакивать что с одного, что с другого. — И забыл тебе сообщить? — вмешался другой моряк. — Даже моя бывшая посчитала нужным вернуть мое барахло, перед тем как свалила. — Не она ли поставила тебе фингал? — Ага, как будто без тебя никто бы не догадался. Хихиканье в казарме разом стихло, когда за дверью послышались шаги. Стид мучился, пытаясь подобрать слова и объяснить, что Эд не был виновен в том, что ушел, — дело было только в нем, Стиде, в его поступках, в том, что он разрушал все, к чему прикасался, и Эд в конце концов это понял. И пока Стид думал обо всем этом, о роме и о расплате, крошечный предательский голосок в его голове шептал: он с тобой даже не попрощался.* * *
Винил ли он Эда в том, что тот сбежал без него? Конечно же, нет. Конечно, все было к лучшему — хорошо, что Эд осознал все тогда, а не позже, когда ущерб был бы непоправимым. Конечно, именно этим все и должно было кончиться — так или иначе. И было еще кое-что в том, чтобы взять всю вину на себя — было больно, но и в половину не так адски, как если бы дело было в разбитом сердце.* * *
Стид избегал кровопролития, как мог, но... что ж, он был на борту корабля, которому надлежало сражаться с испанцами, и возможность провернуть трюк с оглушением подворачивалась нечасто. Наконец в дело включился инстинкт самосохранения — после того, как коллекция Стида пополнилась несколькими свежими шрамами. К счастью, большую часть времени в море они дрейфовали и грызли галеты, а в стычки с противником вступали гораздо реже, чем обещают рекрутам. Офицеры пытались восполнить этот пробел, перехватывая пиратов, и Стид старался не слишком задумываться об этом. Однажды ночью его разбудила суматоха. Из торопливых пояснений он понял, что несколько часов назад их корабль заприметил другое судно. — Пиратское судно, — уточнил его один из его сослуживцев. — Здоровенное. Судно, которое они упрямо преследовали и почти что нагнали. Было темно, уже далеко за полночь, когда Стид, спотыкаясь, выбрался на палубу, чтобы посмотреть на силуэт корабля. Луна заливала все зловещим бледным сиянием, и в этом неверном свете Стид наблюдал, как их противник взял неустойчивый курс к берегу. — У них что-то не так с управлением, — поделился один из матросов. Он достал карманную подзорную трубу и протянул ее Стиду. — Их мотыляет с тех пор, как корабль подошел ближе к острову. Стид воспользовался предложением, чтобы взглянуть поближе. В тусклом лунном свете сложно было разобрать что-то определенное, кроме того, что команда работала методично и уверенно. Они не были охвачены безумием паники, чего можно было бы ожидать от загнанного в угол корабля. Они стремительно приближались к пиратскому судну, срезая путь по прямой, и Стид уже понадеялся разглядеть флаг, как палубу вдруг сильно тряхнуло. Он выронил подзорную трубу, но никто не упрекнул его в неловкости — взгляд его товарищей был прикован к каменистой отмели внизу. На скорости они напоролись на риф, и теперь Стид понимал: тот петляющий курс, которым шли пираты, на самом деле был безопасным проходом. Пиратский корабль развернулся — теперь его уверенность не имела ничего общего с прежним вялым движением, — и встретил их залпом пушечных ядер. Стид едва удержал равновесие — палуба под ногами ходила ходуном, весь корабль угрожающе зашатался. По палубе разносились приказы заряжать их собственные пушки, но проку от этого было мало: даже если бы они сумели добраться до нижней палубы и верхняя при этом не рухнула бы им на головы, их внимание было сосредоточено не на главной опасности. Корабль снова тряхнуло. Новый залп разбил мачту, ее обломки разлетелись, едва не задев Стида. Матросу слева от него повезло меньше — его удивление сменилось криками боли. Корабль качало, левый борт перекосило, а затем с той же стороны что-то, будто бы груда бревен, рухнуло в воду.* * *
Когда Стид пришел в себя, схватка была в самом разгаре. Он вскочил на ноги раньше, чем понял, что притвориться мертвым, возможно, было разумнее. Все кругом покосилось. Риф медленно поглощал обломки поручней и палубы, вода затекала в пробоины; та часть палубы, что еще оставалась целой, задралась вверх, как утес. Люди сражались на каждом клочке, где еще было возможно твердо стоять на ногах. Пираты явились закончить начатое. Стид нащупал свое оружие и тут же в панике его выронил — пистоль улетела туда же, куда и подзорная труба немногим раньше. Следом он услышал знакомый рычащий голос — и шпагу тоже выпустил из рук. Стид обернулся на звук, и там — там — был Эд, облаченный в черное, несущийся сквозь кромешный хаос и неуязвимый перед ним. Его борода только начала отрастать; там, где щетина все еще была слишком редкой, Эд пытался создать иллюзию — и это почему-то придавало ему изможденный вид. Стид не смог задушить рвавшийся из горла крик и унять свое бешено забившееся сердце, когда Эд обернулся в его сторону — его обведенные сурьмой глаза скользнули сквозь суматоху сражения и остановились на нем... Стид вспомнил о своей флотской форме, только когда сабля пронзила его насквозь. — Ох, — он опустил взгляд на рану, чтобы убедиться. — Только не снова.* * *
Черная Борода был сбит с толку. Как правило, люди не говорили «только не снова», когда их пытались убить. Обычно они поминали недобрым словом его самого, его мать, все пиратское племя разом, они молились, обделывались, но чтобы кто-то вдруг выдал «только не снова»... Нет, такое было для Эда в новинку. Попытка жертвы рассмеяться, больше похожая на помесь между смехом и хрипом, его удивила не меньше. Матрос взглянул на него из-под полей, светлые волосы выбились из-под шляпы — тут-то до Черной Бороды дошло окончательно, что с ним явно было что-то не то, потому что люди на грани смерти не смотрят на своего предполагаемого убийцу так. — Эд? Ох. Вот же дерьмо.* * *
— Ты сказал, что прикончишь его, если он когда-нибудь снова объявится. — Я знаю, Иззи. — Ты сказал, что сдерешь с него кожу вилкой для дыни. — Знаю, Иззи. — Вздернешь его на ближайшем маяке. — Твою мать, Иззи, я уже понял! — Хорошо. Повисла пауза, в течение которой оба — капитан и его старпом — оценивали положение дел. Иззи рассудил, что может продолжить: — Просто подумал, что стоит напомнить. Учитывая, что он до сих пор жив. Когда Черная Борода не удостоил его ответом, Иззи добавил: — И ты немало постарался, чтобы его подлатать. — Ну, как по мне, убивать лежачего не очень-то честно. — Не очень-то честно. Ясно.* * *
Эд повторял себе, что торчит у постели Стида вовсе не потому, что волнуется за него. Он просиживал в каюте часами, чтобы не упустить момент, когда Боннет очнется — тогда Эд смог бы взглянуть этому ублюдку в глаза и придумать достойное наказание за то, что он его бросил. Эд не был уверен, что ему удалось убедить в этом Иззи, не говоря уже про себя самого.* * *
Когда Стид наконец-то пришел в себя и остался в сознании, гнев Эда испарился, сменившись глубоким облегчением — и это уже никого не удивило, кроме, может быть, самого Эда. Взгляд Стида рассеянно блуждал по каюте, пока с некоторым усилием не сфокусировался на Эде — тогда его взгляд смягчился, губы дрогнули в усталой, но знакомой улыбке. — Привет. — Хэй. Пальцы Стида нащупали его ладонь, замерли, будто бы ему было нужно время, чтобы справиться с собой, а затем, сжавшись в кулак, очень медленно и очень целенаправленно ударили Эдварда по руке. — Эй! — возмутился Эд. Ударили, по правде говоря, было слишком сильным словом — Стид, скорее, легонько его пихнул, и на большее — в своем состоянии — не был способен. Но его намерение угадывалось без труда. — Какого хрена это было?! — Ты чуть меня не прирезал! — Ты был из этих на британском военном корабле! Как я должен был догадаться? — Ты бросил меня в академии! — Ты бросил меня первым! Стид ощетинился в негодовании. — Я был ранен! — А я тут чем виноват? Стид завозился с рубахой, не замечая удивленно приподнявшихся бровей Эда, и показал бледный шрам от ранения. — В ту ночь, когда мы должны были бежать, Бадминтон увел меня в джунгли под дулом пистоли и пытался пристрелить. — Оу, — на Эда обрушился шквал эмоций: гнев, тревога и подкравшееся понимание, что он неверно истолковал ситуацию. Он сосредоточился на гневе, потому что гнев был меньшим из зол. — И где сейчас Бадминтон? — Понятия не имею. Я так старался не умереть, что не успел об этом спросить. — Ясно. Неплохо постарался, кстати. В смысле, ты выжил. — Спасибо. Это было совсем не похоже на слезное воссоединение, о котором Эд запрещал себе думать. Ни в одном из возможных сценариев, которые приходили на ум, Стид не пытался устроить ему выволочку. Вспыхнувший гнев вернул Эдварду равновесие — какого хрена Боннет смел придираться после всего, что ему, Эду, пришлось пережить? — и тут же погас под напором новых вопросов Стида. — Что случилось с каютой? И где все мои книги? Черт. Стид выжидающе смотрел на Черную Бороду, будто бы тот в любой момент мог крикнуть «сюрприз!» и поведать, что библиотека была хитроумно запрятана в единственный ящик письменного стола. — Ах, это... — Это? — повторил Стид не без угрозы. — Что ж, думаю, самое время напомнить: пока ты не поправишься, тебе стоит избегать любых поводов для волнения... — Эд, что ты сделал с моей библиотекой? — ...и с точки зрения философии материальные ценности — это бремя, а не благословение... — Ты что, выкинул все мои книги?! — Я этого не говорил! — Стоило пропустить лишь одно свидание, как ты выкинул все мои вещи за борт! По крайней мере, когда ты ушел с Калико Джеком, мне хватило порядочности вернуть твои вещи! — Не... не все, — ответил Эд. — Твой секретный гардероб никуда не делся. По большей части из-за того, что Эду не хватило духу сразу рассказать о нем Иззи, и чем дольше он хранил этот секрет, тем более унизительным казалось сознаться, что кое-что из вещей Боннета он сохранил. — Но... мои книги, Эд? Ты выбросил все? — ...Да. — И ни одной не оставил? Эд решил не признаваться, что сохранил вырванную страницу с портретом Черной Бороды — вряд ли это стало бы утешением Стиду. — Честно говоря, чтение всегда было, скорее, в твоем духе, чем в моем. — А мой судовой журнал? Черт. Чертчертчерт. — Вероятно, его тоже больше нет. На миг Эду показалось, что Стид слишком ошеломлен и способен только бессильно хватать ртом воздух, как вдруг кулак Боннета снова ткнулся в его руку — в новой попытке ударить. Эд послушно ойкнул в ответ. Повисла звенящая обидой тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием еще не оправившегося от ранения Стида. — Тебе стоит быть осторожнее, — проворчал Эд. — Рана может открыться, если будешь и дальше раздавать тумаки. — Оно того стоит, — пробурчал Стид. — Знаешь, я вообще-то ждал тебя. С тех самых пор, как снова встал на ноги, я все думал, вдруг ты вернешься. — Я тоже тебя ждал, — ответил Эд тихо. — До самого рассвета. — Тогда почему ты за мной не вернулся? — Не знаю. Наверное, я решил, что ты передумал, — Эд бросил взгляд на окровавленные лохмотья, в которые превратилась Стидова форма. — Вернулся к своему миру. Стид снова ощупью нашел его ладонь — и на этот раз ласково ее обхватил. — Мой мир теперь здесь, Эд. Эд сжал его руку в ответ. — Мой тоже. У тяжело раненого не могло быть столь крепкой хватки, однако Стид цеплялся за Эда с удивительной силой — как утопающий, вдруг отыскавший берег. Все расспросы о подробностях той роковой ночи и обо всех днях после Эд решил отложить на потом — он подозревал, что горе, пережитое Стидом, окажется до ужаса созвучным его собственному, и хотел хотя бы в этом пощадить их истерзанные сердца, потому что теперь... Теперь дела пойдут на лад. Теперь больше не придется лить слезы. Теперь... — Скажи, Эд, как там моя команда? Надеюсь, они не злятся на меня за то, что, ну, понимаешь, я так неожиданно их оставил. Я должен объяснить им это недоразумение. Как думаешь, ты сможешь собрать их и прислать ко мне? Ты мог бы рассказать им и сам, я знаю, но я предпочел бы сообщить новости лично... Ох. Вот же дерьмо.