Невеста на двоих

      С самого утра мать мельтешила от дома до сада, стараясь завершить последние штрихи к предстоящему празднеству в срок — ни на минуту не отпускала руководящие вожжи из рук, пренебрегая даже собственным отдыхом. Чем вызывала сильное беспокойство у Гермионы, которая периодически справлялась, не нужна ли той помощь. Но миссис Реддл была непреклонна в своей самостоятельности устроить для дочери пир, которого уж точно еще не видывал мир.       Отчасти, Гермиона была благодарна матери за полное снятие груза по организации свадьбы с ее плеч, но ту все еще терзали сомнения. Не задача ли невесты пройти весь этот муторный, нервный и выматывающий путь? Как некая проверка правильности выбранного суженого: если после всей этой нервотрепки тебе еще захочется связать себя с этим человеком на всю жизнь, то ты принял правильное решение. Ведь впереди еще сотни, если не тысячи яблок семейного раздора. В сравнении с которыми даже потерянный свадебный торт — ничто. Тусклый «Люмос» в безграничной темноте космоса.       Гермиона проводила взглядом мать и замученного паренька с коробкой цветов до угла дома и отвернулась от окна. Не должно невесте в день свадьбы раздумывать на такие темы. У нее есть другие, более важные задачи…       «Задача невесты быть на высоте… Задача невесты быть красивой… Задача невесты сохранить свои нервы в целости и сохранности: они еще найдут свой час поизноситья в браке», — повторила Гермиона про себя, словно мантру, слова матери и вернулась к зеркалу, возле которого ее ожидало белое подвенечное платье.       Старая семейная ценность.       Убранство досталось ей от матери, а той от ее матери, и так до пятого колена в прошлое. Гермиона с теплотой во взгляде осмотрела наряд, проследив на ткани витой узор, берущий начало от горловины и непрерывающийся до самого подола. Мама часто говорила ей, что в нем заключены защитные заклинания на старом наречии. Каждая невеста, надевшая его, была счастлива в браке — оттуда и традиция.       Старый фасон эпохи трехсотлетней давности придавал наряду изысканности и утонченности: такую красоту уже не делали, даже попытки нынешних мастеров воссоздать одежду того времени не идут ни в какое сравнение с платьем, что прошло годы, прежде чем попасть к Гермионе. То ли история, вплетенная в ткань, то ли энергетика, то ли действительно мастера тех времен вкладывали всю душу, чтобы создать совершенство.       Часы в глубине дома отстучали десятый час. Вздохнув, Гермиона поняла, что ей пора бы уже переодеться, но не успела она даже прикоснуться к платью, как ее отвлекли.       Стук в дверь раздался необычайно громко, отчего Гермиона вздрогнула. Негодование разлилось по венам: кто посмел ее потревожить. Нарушитель же покоя не стал дожидаться дозволения и отворил дверь, сразив своим появлением в одночасье. Реддл так и застыла на месте с приоткрытым ртом, готовящимся высказать все недовольство незваному гостю, и ей понадобилась пара секунд, чтобы прийти немного в себя.       — Тони? — еле слышно слетело с ее губ. Она не была уверена в том, что видела, или боялась поверить своим глазам: прошлое не часто врывается так беспардонно в покои.       — Именно на такую реакцию я и рассчитывал, — усмехнулся тот и прикрыл за собой дверь. — Сколько мы не виделись, год, два? — Он мягкой походкой озорного кота быстро преодолел расстояние между ними и наклонился для приветственного поцелуя в щеку, как в детстве делал при каждой встрече.       Антонин нервничал, но старался не показывать этого, скрываясь за улыбкой, как за каменной стеной.       — Десять, — отрезала Гермиона, скрестив руки на груди, и отклонилась от поцелуя. Ее сердцебиение участилось, но она списала это на шок. Такого сюрприза она никак не ожидала сегодня. — Что ты здесь делаешь?       Долохов выпрямился, улыбка чуть дрогнула, но он удержал прежнее расположение духа, даже несмотря на резкую смену настроения у Реддл. Взгляд зацепился за подвенечное платье у зеркала, и Антонин поспешил перевести взор обратно на Гермиону.       — А мы можем вернуться на несколько секунд назад, где ты с радостно-удивленным придыханием произнесла мое имя? Такая Гермиона мне больше нравится.       Реддл хмыкнула, продолжая буравить его требовательным взглядом. В голове суетилась буря мыслей, мозг не успевал обрабатывать всю тонну эмоций, неожиданно свалившуюся на нее. Десять лет. Целых десять лет прошло с их последней встречи, окончившейся ее слезами. Она разрывалась сейчас между тем, чтобы обнять Антонина и рассказать, как скучала все это время, и тем, чтобы призвать палочку и наградить его Непростительным «Круцио» за то, что он оставил ее на долгие годы. Гермиону немного потряхивало — скрещенные руки на груди будто удерживали ее, чтобы не воплотить все это за раз.       — Что ж, желание невесты — закон, — поднял Антонин в мирном жесте руки. Он отошел на пару шагов назад, мысленно коря себя за развязность действий. Прошли годы, вряд ли Гермиона считает его даже знакомым. Сухое приветствие — максимум чего он достоин. — Я и сам был удивлен, получив весточку. Правда до последнего не знал, что попаду на свадьбу… — Он дернул плечом, удерживая печаль внутри. — И раз его направила не ты, то могу предположить, что это инициатива твоего будущего супруга.       Гермиона поджала губы, коктейль из недовольства и радости сменился напряжением и долей испуга. Резко отвернувшись к окну, она начала искать взглядом своего жениха, которого видела совсем недавно в компании отца.       — Ты не знала, — констатировал Долохов то, что понял еще при входе в покои. Позади Гермионы послышалось шуршание: Антонин отодвинул кипу свадебной атрибутики с софы и присел. — Если это было не оговорено между вами и ты не желаешь меня видеть здесь, я тут же уй…       — Нет, — сказала как отрезала она, продолжая обдумывать сложившуюся ситуацию. «Зачем он это сделал… за любым, любым его действием скрывается причина». И очень редко она бывает невинной. Как назло, за окном ей не удалось разглядеть платиновой макушки. Да и что бы это ей дало? Она решила, что лучше не предпринимать никаких действий, ведь письмо могло быть и от мамы, а поднимать из-за этого шумиху точно не стоило. — Ты уже приехал, гость моего жениха, мой гость.       Хорошо, что Гермиона стояла спиной, ведь лицо Антонина перекосила гримаса боли, которую он не в силах был сдержать. С горькой тоской он смотрел на ее восхитительный профиль, изменившийся за годы лишь тем, что в стане проявилась семейная твердость, а во взгляде — мудрость. Ей были к лицу эти изменения, но Антонин не мог насладиться долгожданным любованием сполна. Не этого он ожидал, возвращаясь обратно после стольких лет. Не такой встречи. Не такой причины…       «Судьба упорно разводит между нами дороги вот уже десятилетие и вознамерилась продлить этот срок…»       На самом деле Антонин собирался вернуться еще год назад, но все откладывал возвращение на потом, не зная, что сказать Гермионе при встрече, не зная, как объясниться. Он как сейчас помнил день их прощания. Он ни на миг не забывал о Гермионе. Он уходил, чтобы вернуться к ней… И после столь долгой разлуки, когда даже не имел права рассказать причины своего отъезда, он попросту боялся, что она не примет его обратно. Прогонит… И, пока Антонин оттягивал визит, все было не предопределено, все еще существовал шанс на лучший исход.       «Но надежда мертва. Через несколько часов Гермиона станет миссис кто-то там… Черт… Она должна была стать миссис Долоховой».       — Тебе лучше выйти к гостям, — не оборачиваясь, сказала Гермиона. — Мне нужно переодеться.       — Как скажешь, — смиренно сказал он, хоть где-то внутри и металось желание разнести здесь все в клочья. — Ты все так же прекрасна, будто и не было всех этих лет. Твоему будущему мужу очень повезло, — с трудом выдавил из себя Антонин и поднялся с софы.       — И это все? — возмутилась она, стоило Долохову дойти до двери. Вспыхнула быстрее спички, даже сама не поняла, как моментально вышла из себя. Гермиона вихрем отвернулась от окна, а в глазах стояли слезы долгой обиды, взявшиеся буквально из ниоткуда. — Это все, что ты скажешь? Ты бросил меня! Бросил! Не дав даже толковых разъяснений. Десять лет ни письма, ни весточки… И вот ты вернулся… Ведешь себя так, будто ничего и не было. Чего ты ожидал? Что я все чудесным образом забуду? Нет! Я помню все, помню твои обещания, все до единого. Ты предал меня!       Вокруг Гермионы начал искриться воздух, в глазах больше не было слез — их испарила злость. Антонин растерянно смотрел на то, как разгорался огонь — еще чуть-чуть, и тот поглотит и его; но, черт подери, Гермиона была невероятно красива, когда давала волю эмоциям. Ярость была ей к лицу. И Антонин готов был отдать свою голову на отсечение, лишь бы палачом была Гермиона. Его Гермиона.       — Значит, ты думала обо мне все эти годы? — хрипло прошептал он, смотря на нее с надеждой наивного влюбленного.       «Если женщина злится — значит, ей не все равно, ведь так?»       Гермиона чуть не задохнулась от возмущения.       — И это все, что ты услышал? Какой же ты… — Она безнадежно махнула рукой и вновь отвернулась к окну, обняв себя. — Просто уйди.       Реддл мысленно корила себя за срыв. Не стоило ей выплескивать все вот так. Будто ей не все равно. Будто она все еще испытывает что-то, помимо дружеских чувств. Будто она обижена на него не за то, что он уехал, а за то, что их отношения не успели переступить дружбу, к чему все и вело тогда. Вернувшись, Антонин пробудил в ней ту пятнадцатилетнюю девочку, наивную и тайно влюбленную в своего лучшего друга…       Гермиона прогнала мысли. Бред. Зачем она вообще об этом думает. Сейчас она уже другой человек, сегодня у нее свадьба. А Антонин приехал в качестве ее старого друга. Так бывает, что люди на долгие годы перестают общаться, но важные жизненные события сводят их вновь. Это просто очередное зерно в копилку статистики.       За спиной послышались шаги, а затем чужое дыхание обдало кончик ее уха. Гермиона пропустила пару вдохов — это ненормальная реакция, она упрекнула себя и за это. Антонин держался на расстоянии, не прикасался к ней, но, ощущая тепло, исходившее от его тела, ей сложно было сказать, что их близость хоть каплю допустима. Десять лет назад — да, но не сейчас. Хотя, может, Гермиона просто себя накручивает. Для Антонина она была лишь другом, не более.       Мурашки обдали ее шею, стоило ему заговорить с ней шепотом:       — Спустя столько лет мне сложно читать тебя. То ты прогоняешь меня, то требуешь разъяснений, то рада моему визиту, то боишься чего-то, — если бы Антонин остро реагировал на каждую быструю смену настроения Гермионы, то их дружбе пришел конец еще в самом начале. Лишь ответным спокойствием можно было обуздать ее нрав. Он был рад, что хоть это не изменилось. — Ты обеспокоена, потому что он может неверно истолковать наше прошлое?       — Наше прошлое? Никаких нас не было, Тони. Друзья, да и только, — нервно отмахнулась она, но память беспардонна на подбрасывание воспоминаний в ненужные моменты. Дыхание участилось. Поцелуй в день их прощания был отнюдь не дружеским, да и другие моменты… Хотя, может, это виделось в розовом цвете только для нее. — И я не говорила, что рада тебя видеть.       Антонин поджал губы. Его задели ее слова, хоть он и понимал, что на это она и рассчитывала. Подошел еще ближе, неспособный себя удержать.       — Значит, ему не стоит знать, — Долохов глубоко вздохнул, почувствовав ее аромат. От нее пахло лавандой и… домом — ее присутствие дарило ему истинный покой. Он стоял слишком близко, и они оба знали об этом, но прерывать момент никто не собирался. — Тебе не о чем переживать. Если прикажешь, то и я забуду.       Тыльной стороной ладони Антонин легко прикоснулся к ее плечу. Гермиона вздрогнула. Он заметил, как рябь мурашек пробежались по ее неприкрытой коже руки. Ухмылка украсила его лицо. Все, чего ему хотелось, стоя сейчас подле Гермионы, — это чтобы она оказалась в его руках. Хотя бы на секунду ощутить близость к родному душе человеку. И он целиком обнял ее со спины, спрятав лицо в пышных локонах. Все исчезло. Было только спокойствие. Были лишь смирение и принятие. Были только они.       — Я не переставал скучать по тебе, — прошептал он. Какие бы чувства он ни испытывал к ней, Гермиона всегда оставалась для него единственным и лучшим другом. И, даже если надежды на любовь разбиты, он хотел бы остаться для нее хотя бы тем человеком, на чье плечо она всегда сможет рассчитывать. — Ни на минуту. Прости меня. Я дерьмовый друг, но иначе было просто нельзя.       — Почему? Может, хотя бы сейчас расскажешь, — она расслабилась в его руках. Рядом с Антонином всегда было можно найти умиротворение, и ей показалось, что все эти годы она несла какой-то груз и только сейчас тот покинул ее плечи. Когда-то их дружба могла перерасти в отношения, но, кто знает, может, к лучшему, что ничего не сложилось. К лучшему, что Антонину пришлось уехать. Ведь если бы парой им быть не удалось, то и возможности восстановить дружбу не довелось вовсе. И она не выдержала бы этого. — Расскажи, прошу, одно объяснение способно исправить все. Неведение меня попросту убивает.       Антонину очень хотелось выдать все как на духу, и он бы позволил себе это, не будь Гермиона помолвлена с другим. Сейчас молчание — дело чести.       — Боюсь, это уже неважно…       — Действительно, важно другое, — раздалось со спины. — Почему ты так беспардонно позволяешь себе лапать мою дочь в день ее свадьбы?       Гермиона с Антонином вздрогнули, услышав чужой голос. Отстранившись друг от друга и развернувшись к проему в двери, они ошарашенно уставились на хозяина дома — Тома Марволо Реддла.