VANTABLACK

      Лето 1945 года Эстера проводила во Франции, на родовой вилле Краучей на мысе Антиб.       Эстера сидела в тени зонта на побережье, пока Аспидис плескался в море. Для аристократа в нём было чересчур наплевательское отношение к загару, который он приобретал каждое лето, потому что не пользовался Солнцезащитными чарами.       — Может, тоже искупаешься? — раздался рядом его голос, отвлёкший её от чтения.       — Нет.       — Как знаешь, — вздохнул Аспидис и опустился на край соседнего лежака.       Эстера невольно скользнула взглядом по загорелому поджарому телу. Отрицать его красоту было бы кощунством, и она невольно залюбовалась. Капли воды стекали вниз, причудливо очерчивая проступающие кубики пресса. Светлые волосы совсем выгорели на солнце и теперь были белоснежными. Аспидис не мог не заметить внимание, которым она так редко одаривала, и в его глазах мелькнуло самодовольство.       — Ты узнала своё имя? — как бы между прочим спросил он.       — Я его и так знала.       — От Альварды?       Эстера коротко кивнула.       — А ты?       — Я тоже знал. От отца. Мама даже не знает о таком. Хотя она Малфой…       — Многие не знают, — равнодушно пожала плечами Эстера и убрала книгу в сторону. — Неважно, насколько они чистокровные. Я даже сомневаюсь, что знает отец. Возможно, тех, кто помнит, среди чистокровных пара штук. Как минимум, Краучи знают.       — Лестрейнджи тоже, — почему-то улыбнулся он и тут же добавил: — Здорово, что ты тоже скоро станешь Крауч. Традиция продолжится.       Эстера сдержалась, чтобы не рассмеяться его наивности.       — Ты бываешь очень милым, Аспи, — не без насмешки заметила она и поднялась с лежака. Впрочем, он не заметил интонации и вскочил следом за Эстерой.       — Как думаешь, зачем они Тому?       — Ты же и так знаешь.       — И ты вправду назовёшь ему своё имя? — кузен придержал для неё дверь калитки, что вела во двор их виллы прямо с частной территории пляжа.       — Конечно, — не задумываясь, ответила Эстера. — Как я могу ослушаться его?       В выражении лица Аспидиса проступил почти что детский восторг.       — Я рад, что ты всё поняла, Эсти. По правде говоря, мне казалось, что после той ночи в лесу ты больше не захочешь иметь с нами дело…       Она усмехнулась.       — Глупости. Я просто была удивлена.       Аспидис посмотрел на неё с полным одобрением. Ведь теперь они оба были безоговорочно преданы одним идеям и одному человеку, а значит, между ними снимались все барьеры.

***

      Эстера проснулась рано утром, в предрассветный час, спустилась на веранду и с наслаждением втянула морской прохладный воздух.       — Тут прекрасно, не правда ли? — мягкий бархатистый голос послышался откуда-то справа.       Эстера вздрогнула от испуга и обернулась на источник звука. Цецилия сидела в самом углу веранды. На ней было лёгкое белое платье и такого же цвета тонкая шаль. Платиновые волосы были не убраны и лёгкими волнами ложились на грудь. В ещё царившем здесь полумраке она напоминала нимфу — такая же бледная и невероятно красивая. Тонкие пальцы изящно держали курительную трубку, а на столе перед ней стоял ещё недопитый кофе и какая-то книга. Почему-то Эстера сразу поняла, что она магловская.       — Доброе утро, тётя, — она улыбнулась. — Ты меня напугала…       Цецилия тихо рассмеялась и жестом пригласила к ней присоединиться. Эстера послушно устроилась в плетёном кресле напротив.       — Бонни. — С тихим хлопком у стола появился домовой эльф в кристально-белой бесформенной материи. — Подай нам булочек и кофе со сливками для Эстеры.       — Да, хозяйка, — эльф поклонился и исчез с таким же приглушённым треском.       Цецилия затянулась, а затем выпустила узкую струйку серебряного дыма, мерно растворяющегося в воздухе.       — Ты всегда так рано встаёшь? — спросила Эстера, забираясь с ногами в кресло. Перед тётей можно было позволить себе такие вольности, конечно, если рядом никого больше не было.       — Довольно часто, — хмыкнула она и отпила немного кофе. — У Нестора так много работы, а вы постоянно в школе, и мне становится скучно. Мне нравится тишина по утрам, когда все спят, но я знаю, что дом не опустел… У меня бывает время насладиться покоем, прежде чем вы проснётесь и начнёте сводить меня с ума.       Эстера рассмеялась. Забрала в руки горячую чашку, только что появившуюся перед ней на столе.       — Не представляю, каково Элазару, — с неподдельным сочувствием вдруг произнесла тётушка и сделала ещё одну затяжку. Эстера посмотрела на неё недоумённо. — Он всегда один. С тех самых пор, как умерла твоя мать. Уходит с головой в работу, чтобы отвлечься и не чувствовать одиночества.       — Он не выглядит грустным… — неуверенно заметила Эстера.       Цецилия слабо улыбнулась и покачала головой:       — Он не хочет выглядеть слабым, Эсти. Особенно в твоих глазах. В последнее время ты проводишь с ним меньше времени, чем с нами. Уверяю тебя, твоему отцу очень одиноко. Но ему легче перерабатывать, отправляясь из одной командировки в другую, чем признаться в этом не только тебе, но и себе.       — Я думала, он сам не против от меня избавиться, поэтому и отправляет к вам, — пальцы сильнее вцепились в горячую чашку, словно она боялась её уронить.       — Он просто считает, что для тебя так будет лучше — проводить время с родственницей женского пола и с Аспидисом. Возможно, он прав. Но компания родного отца тоже пойдёт тебе на пользу…       Эстера поджала губы.       — Поговори с ним как-нибудь, — мягко посоветовала Цецилия, плотнее укутываясь в шаль. — Они должны вернуться в конце месяца.       — Они?       — Да, Нестор тоже отбыл. Буквально час назад.       — Но он ничего не говорил… Даже не попрощался с нами вчера. Я думала, мы до конца месяца будем здесь все вместе.       — Срочные дела, милая. Твоему отцу и дяде нужно посетить Международную конференцию. Завтра я тоже отправлюсь следом. Как ты знаешь, эти съезды не обходятся и без светских мероприятий…       — А мы?       — А вы будете предоставлены сами себе. Не маленькие. Буду надеяться на ваше благоразумие, — Цецилия усмехнулась, как если бы сама себе не верила.

***

      Эстера проводила почти половину времени за чтением книг, часть из которых забрала из своей домашней библиотеки, а часть набрала из здешней. Виллой Краучи пользовались редко, но коллекция книг и вина была здесь внушительная. Впрочем, ассортимент здешнего бара не ограничивался вином, и дело было не в пристрастии Нестора или Цецилии к горячительным напиткам. Краучи были владельцами предприятий, изготавливающих добрую часть всех алкогольных напитков Магической Европы. С ними могли соперничать разве что французы Деларю, но в последнее время семьи стали плотно сотрудничать.       Всё остальное время Эстера делила с Аспидисом. Иногда они тренировались, но чаще коротали часы, прохлаждаясь на пляже, у бассейна или на веранде. В один из таких дней Аспидис получил письмо, а потом объявил, что к ним придут гости.       Вечером послышался громкий хлопок из-за Международного портала, и во двор вошли Норбан Лестрейндж, Наутиус Эйвери, Юлиан Розье, Отан Нотт и Абраксас Малфой, который окончил Хогвартс три года назад. Почти все были бледные и еле стояли на ногах из-за столь неприятной аппарации, но Абраксас и Норбан держались безукоризненно.       — Какими судьбами, Малфой! — воскликнул Аспидис, пожимая тому руку.       — Встретился с Норбаном волей случая, и он пригласил меня на твою вечеринку.       — Скорее, это его вечеринка, — хмыкнул кузен. — Он просто поставил меня перед фактом, что заявится сюда не один. Я-то понятия не имел ни о какой вечеринке.       — Да-да, — издевательски протянул Норбан. — Это он так оправдывается, чтобы ему не досталось от Роули. Кстати, где она?       Услышав свою фамилию, Эстера отошла от окна, из которого и наблюдала за всем происходящим во дворе.       — Где-то на втором этаже.       — Пойду поздороваюсь, — сообщил Норбан, и она услышала, как входная дверь внизу открылась.       — Как там моя дорогая тётушка Цецилия? — снова раздался голос Абраксаса.       — Они приедут в конце месяца, так что заходите. Впрочем, мы и так скоро снова увидимся. Ты как, ещё в Министерстве?       — Куда мне деваться? Всё продвигаюсь в Департаменте магического правопорядка…       — Возьмёшь Наутиуса под своё крыло?       — Не выйдет, — цыкнул упомянутый. — Я стажируюсь в Администрацию Визенгамота.       — Ничего, когда-нибудь сработаемся, — рассмеялся Абраксас. — Будешь лоббировать мои законопроекты.       От их светской болтовни и смеха её отвлёк стук в дверь. Норбан был довольно быстрым.       — Войдите, — сев, как ни в чём ни бывало, за свой письменный стол, отозвалась Эстера.       На пороге показался широко улыбающийся Норбан. С букетом пионов, который она поначалу не заметила.       — Норбан! — почти удивлённо воскликнула она, будто только сейчас узнала о его приезде, и поднялась навстречу.       Они по-приятельски обнялись, и Эстера забрала букет из его рук.       — Какой ты галантный, спасибо, — улыбнулась она. — Твоей невесте очень повезло.       — Ты уже в курсе? — немного раздражённо спросил он и устало плюхнулся в кресло.       Эстера ухмыльнулась.       — Что там означают пионы? — Она сделала вид, что задумалась. — Я умирала от скуки на уроках флориографии… Но, кажется, это что-то про весёлую жизнь и счастливую свадьбу… Бонни. — Как по щелчку пальцев в комнате образовался домой эльф. — Принеси вазу для цветов.       — Да, мисс, — поклонился домовик и исчез, но прошло меньше тридцати секунд, как он появился вновь с красивой вазой, в которую был утрамбован букет, что теперь красовался на её письменном столе.       — Бонни, скоро нужно будет подавать ужин. Всё готово?       — Да, мисс, — пропищал эльф и после её короткого кивка испарился с тихим хлопком.       — Очень красивые, — окинув цветы взглядом, довольно кивнула Эстера и опустилась в кресло напротив. — А про твою помолвку я знала ещё на третьем курсе.       Норбан чуть не поперхнулся.       — А что? — Она пожала плечами. — Всё-таки мы породнимся…       — Но даже я не знал на третьем курсе, что женюсь!       — Ну, знаешь ли, привычное дело. Мы становимся последними, чьё мнение спрашивают в таких делах, — Эстера грустно улыбнулась.       — Мы? — Норбан будто сомневался в услышанном. — Ты что, тоже?       — Да. С Аспи.       Его глаза немного округлились, а сам он скептично поджал губы.       — То есть… С самого рождения? — Получив утвердительный кивок, Норбан озадаченно почесал подбородок. — Но вы же… Это слишком близкородственная связь даже по нашим меркам…       Эстера фыркнула.       — Кого это волнует? Зато амбициозные люди породнятся и приумножат состояние, которое оставят внутри семьи!       Норбан сокрушённо покачал головой.       — Брось! — отмахнулась она. — Видит Салазар, если мы и поженимся, это будет фиктивным браком.       — Из-за Тома? — он спросил так вкрадчиво, что ей почему-то стало смешно.       — Да, из-за Тома, — Эстера еле сдержала улыбку. — Забавно правда, что Аспи не понимает, что происходит.       — Или просто не хочет замечать.       — А, неважно. Всё это волнует меня в меньшей степени. Лучше скажи, по какому поводу вы решили собраться? И почему нет Тома?       На туалетном столике между ними образовались высокие стаканы с ледяным имбирным лимонадом, который Норбан с удовольствием отпил.       — Я не знаю, где он. Никто не знает. Он не в первый раз пропадает на каникулах, — поставив стакан обратно на стол, Норбан откинулся на спинку кресла и слегка поморщился. Ему явно не нравилось не быть посвящённым в дела Тома. — Что касается повода, то он сейчас общается с твоим братом внизу.       — Малфой? — сощурившись, уточнила Эстера.       — Он самый. Один из первых, кто отправился служить на благо нашим идеям. Трёх лет ему хватило, чтобы кое-что разузнать.       — Пришёл поделиться информацией с вами?       Норбан кивнул, и она спросила следом:       — Вам ведь всем чётко обозначали, в какие департаменты лучше идти и к каким должностям стремиться?       Снова короткий кивок. Норбан сидел прямо, задрав свой тонкий нос с еле заметной горбинкой, и с интересом наблюдал за ней.       — Тебя что-то беспокоит, Эстера?       — Да, — поджав губы, после недолгого молчания ответила она. — На меня у него как будто нет планов, хотя я…       — Ничем не хуже нас всех вместе взятых, да, — передразнил её манеру важничать Норбан и усмехнулся. — У него на всех есть планы.       — Да, и в его планы входит не просвещать непосредственных участников! — Эстера в раздражении скрестила руки на груди.       — Должно быть, это что-то грандиозное. Тебе не о чем беспокоиться, уверяю.       — Как раз это и вызывает беспокойство!       Стоило ей договорить, как в комнату после непродолжительного стука ввалился Аспидис.       — Прошу к столу! — торжественно пригласил он, и они вместе спустились в большую столовую.

***

      — Это просто надо видеть! — воскликнул Абраксас, восседающий по левую руку от Аспидиса, который устроился во главе стола.       Они были невероятно похожи цветом волос и глаз, но больше сходств между кузенами как будто не наблюдалось. Абраксас был несколько тучноватый и самую малость ниже ростом, а его красота заключалась не в правильных и слегка женственных чертах лица, как у Аспидиса, а в какой-то внешней суровости, немного грубоватой, но мужчин такое только красило.       — Старые кретины с деменцией и молодые нищие прихвостни, облизывающие их с ног на головы! — Голос Абраксаса был полон презрения, а меж светлых бровей запала морщинка. — По правде сказать, я думал, все преувеличивают проблему, но с самого первого дня своей службы я понял, как ошибся. Это балаган! И в руках этих клоунов находится будущее Магической Британии!       — Тебе повезло, что не застал Гектора Фоули, — проглотив свой кусок стейка, хохотнул Аспидис. — Вот он был настоящим клоуном! Разъезжал по театрам и салонам, пока бушевал Гриндевальд, и не принимал его всерьёз!       — Можно подумать, Спенсер-Мун чем-то лучше, — фыркнул Наутиус Эйвери.       — Да, он промагловское позорище, — равнодушно согласился кузен и промокнул уголки губ салфеткой. — Но отец находит в нём хотя бы толику здравого смысла.       — Согласен, — вмешался Абраксас. — После кретина Фоули, который пустил всё на самотёк и погрузил Министерство в хаос, Леонарду пришлось этот беспорядок разгребать. Вдобавок эта магловская война хлопот прибавила.       — Пустая трата нашего времени и средств, — не уступал Эйвери. — Нельзя было вмешиваться в их войну, когда у нас самих проблем навалом. Этот их Ченчил сам должен справляться. Это магловские дела. Они нас не касаются.       — Черчилль, — насмешливо поправил Норбан, за что получил лишь презрительный взгляд. — Наути, ты порой очень узколобый.       — Заткнись, — отмахнулся тот. — Никто меня не переубедит в том, что делами маглов должны заниматься сами маглы.       — Реддл бы с тобой не согласился, — как бы между прочим заметила Эстера и отпила вино из бокала.       — Почему это?       — Потому что они не имеют права решать что-то важное без обсуждения с нами. Особенно в таких делах, как крупномасштабные войны, в результате которых можем пострадать и мы.       — Мы? От маглов? — Брови Эйвери скептически изогнулись.       — Ты бы хоть немного слушал на собраниях и не позорился, — покачал головой Отан.       — Завались, Нотт, — вновь огрызнулся Эйвери и перевёл взгляд обратно на Эстеру, сидевшую по правую руку от брата. — Так как я могу пострадать от рук маглов, Роули?       — Очень просто, — флегматично сказала она. — Тебя сотрёт в порошок от их бомбы, если магловский премьер-министр будет делать глупости и навлечёт на себя гнев вражеской страны. Это сумасбродство, которому подвержены почти все волшебники — не интересоваться магловскими делами. Японцы тоже не интересовались и игнорировали войну, в которой участвовала их страна. В результате чего Махотокоро была частично разрушена из-за авиаударов. Древнейшую школу не защитили антимагловские чары и щиты. Потому что бомбам без разницы, на кого или на что падать. А ведь они думали, что находятся в безопасности… Необитаемый остров с Маглоотводом! — иронично фыркнула Эстера.       — Всё так, — подтвердил Абраксас. — Пока мы придерживаемся унизительного Статута Секретности, пока магловское глупое правительство не под нашим контролем, министры обязаны с ними встречаться и где-то помогать. И обвинять их в этом не имеет смысла.       — Это же просто бред, — пробурчал Эйвери и насупился.       — Мне до сих пор в голову не укладывается, как эти ограниченные людишки могут создать что-то настолько опасное! — скривившись, добавил Юлиан.       — Поэтому мы и должны за ними наблюдать и направлять по нужному нам курсу. Это в буквальном смысле обезьяны с бомбами, — презрительно выплюнул Абраксас. — И именно поэтому мы объединились, чтобы заменить легкомысленных идиотов и их прихвостней!       Вскоре всем надоели обсуждения министерских дел, так что после десертов они переместились в открытое вечерней прохладе патио. Уже давно стемнело. Но двор был украшен светящимися фонариками, а на самой веранде и во дворе были накрыты небольшие столы с алкоголем и всевозможными закусками, и всюду стояли мягкие плетёные кресла с подушками — всё для полного удобства гостей.       Эстера, слегка облокотившись о колонну, стояла на ступеньках и наблюдала за присутствующими. Всё было кардинально отлично от вечеринок с гриффиндорцами. И навевало на неё тоску. Эстера уже сбилась, какой по счёту бокал опустошала, но всё ещё была недостаточно пьяна для того, чтобы хоть немного развеселиться или расслабиться.       — Скучаешь? — К ней подошёл Отан.       — Есть такое, — сделав ещё пару глотков красного сухого, ответила она.       — Как думаешь, это всё навсегда? — вдруг спросил он, вглядываясь куда-то перед собой.       Эстера посмотрела на него. Отан был серьёзен.       — А ты уже устал?       — Чувствую себя обречённым, — без тени иронии признался он.       Что-то колыхнулось в Эстере. Жалость? Возможно. К ним обоим, кто воспринимал происходящее немного иначе. Но поддаваться такому было нельзя.       — Ты не должен обсуждать такое ни со мной, ни с кем-либо ещё, Отан. Это опасно.       — Я знаю, ты никому не скажешь, — уголок его рта чуть приподнялся. — Я видел твоё выражение лица там, — он слегка поморщился, видимо, отгоняя воспоминания из Запретного леса. — Это всё не для тебя. Лучше бы ты и дальше держалась на расстоянии от Крауча и Реддла.       — Ты это и себе говоришь каждый вечер перед зеркалом? — не без насмешки и раздражения осведомилась Эстера, покрутив ножку бокала в пальцах. Почему-то его слова всколыхнули в ней лёгкое смятение. Она не хотела вновь поддаваться сожалениям. Это её только злило. — Нет смысла себя жалеть и сокрушаться о неверном выборе, иначе ты сломаешься от того, что будет дальше, — казалось, эти слова адресовались скорее ей самой, чем ему.       Отан сглотнул и впервые посмотрел на Эстеру. В красивых тёмных глазах читалось беспокойство с примесью страха.       — Что будет дальше? — он спросил полушёпотом и придвинулся ближе.       — Я не провидица. Но, думаю, годы тирании, зверств и реки крови. И мы все по колено погрязнем в ней. У тебя есть шанс сбежать до начала нового учебного года. Потом, где бы ты ни был, тебя найдут. Так что делай выбор. Возможно, он последний в твоей жизни, Отан, — Эстера говорила серьёзно и даже сочувственно, но на большее её не хватило. И без того было тошно. Она легко хлопнула парня по плечу и спустилась по ступенькам во двор, чтобы присоединиться к своим будущим соратникам.       Отан остался стоять там же, озадаченный и крайне напряжённый.

***

      Ночь продолжалась. Вино не заканчивалось. Вскоре Эстера почти достигла нужной кондиции. Впрочем, как и все присутствующие. Политика больше не обсуждалась, и можно было представить, что это просто мирная посиделка старых и слегка заносчивых приятелей.       Эстера никогда всерьёз не задавалась вопросом: как и почему все эти принцы крови сплотились вокруг человека, за спиной которого не было ничего, кроме предполагаемой всеми связи с самим Салазаром Слизерином? То, что Том владел парселтангом, знали она, Аспидис, Норбан и, может, ещё человек пять. До остальных об этом доходили лишь слухи, но именно они делали Тома таким притягательным, скрывали его образ за завесой тайн и загадок, что пробуждало ещё больший интерес. Он занял верную позицию с самого начала: не пытался казаться тем, кем не являлся. Том не врал о своём исключительном происхождении и о своей чистокровности. И ему нельзя было за это предъявить и уличить в обмане. И вместе с тем он не демонстрировал то, что помогло бы другим узнать его получше. Ни разу не делился подробностями о жизни в приюте. Хотя все знали, что каждое лето, вплоть до своего совершеннолетия, Том непременно туда возвращался. И даже после того, как ему исполнилось семнадцать, его быт вне школы оставался для всех непроглядной тайной. Никто не мог утверждать, что знал его хорошо. А человеческий разум был склонен заполнять пробелы и приписывать действительному что-то желаемое, опираясь только на опыт… Этим грешила и Эстера.       Встреть она мальчика-сироту, что беспрерывно жаловался на кошмарный быт и тараканов в похлёбке, Эстеру бы сковала жалость, а затем и снисходительное презрение. Том никогда не сетовал и не рассказывал ничего, что могло бы дискредитировать его образ. Конечно, в его понимании. С малых лет он знал, как лучше и выгоднее подать себя, но в среде таких же обездоленных сирот эти знания ему, наверное, не пригождались. Почему-то Эстера не сомневалась, что в приюте, где он вырос, его репутация не была такой же безукоризненной, как в Хогвартсе. Ведь в школе ему было ради чего стараться. Ни один из чистокровок не клюнул бы на запугивания и демонстрацию силы, которая отличала Тома от маглов и которой он наверняка пользовался, чтобы на них воздействовать. Для холёных и изнеженных заботами волшебников требовался иной подход. Продуманный, неспешный и последовательный.       Том привлёк их внимание некой таинственностью: отсутствием громкой фамилии в совокупности со знанием змеиного языка, врождёнными аристократичными манерами, безупречной осанкой, умом и хитростью. Многие, как и Аспидис, который не знал, как правильно к нему подступиться в их первую встречу, гадали, кто он такой и как здесь очутился.       Первое, на что были натасканы все дети чистокровных при знакомстве с другим человеком — необходимость узнать о статусе. О статусе крови, о статусе семьи, о статусе в обществе. Чистокровный ли незнакомец? Если да, то всё проще (оставалось убедиться, не предатель ли крови). Если же нет, то насколько? На маглорождённых сразу ставился крест, но если полукровка… Из какой семьи его чистокровный родитель? Чем известна семья и чем промышляет? Полукровие прощалось, если ходили слухи о большом хранилище в Гринготтсе и если имелся знаменитый родственник или какие-то личные достижения…       Двадцать восемь фамилий знали все. Знали родословные друг друга. Знали, кто чем прославился или опозорился. Знали, у какого рода дела идут в гору, а у кого начинается упадок. Но помимо этого было множество семей, которые по ряду причин, в том числе и стратегических (или из личной выгоды), не включили в перечень благородных. А ещё были те, которые связали узы с иностранцами, и вопросов с их родословными возникало больше. Бывали случаи, когда какой-то род терялся под пылью времени, но затем один из отпрысков всплывал на поверхность.       Поэтому все выжидали. Присматривались к Тому, оценивали его, чтобы потом, когда поймут его статус наверняка, не ударить в грязь лицом. Это было сугубо слизеринской тактикой при знакомстве с чем-то неизвестным: выжидать, оценивая, получишь ты выгоду или не стоит даже напрягаться. И Том об этом наверняка знал. Или понял заранее, благодаря своему знакомству с Эстерой.       И пока они приглядывались к нему, бездна вглядывалась в них самих.       Том успел заманить самые главные и значимые фигуры в свой ближайший круг. Достаточно было и Аспидиса с Норбаном; их вниманием он завладел, ещё не доехав до Хогвартса, а потому место среди однокурсников он себе обеспечил. Но Абраксас Малфой был его третьей и, пожалуй, главной победой…       Малфои пускай и не стояли на первом месте в негласном списке самых богатых, имели чуть ли не королевскую репутацию. Их помпезность и умение пускать пыль в лицо ставили эту семью едва ли не на вершину Магического светского общества. Конечно, напрямую никто не отчитывался об имеемом состоянии — слухи плодились сами, и Роули с Лестрейнджами считались в народе самыми богатыми. Но Малфои были главными меценатами. Они яростнее всех сражались на благотворительных аукционах. Их первыми отмечали в списках приглашённых на все важные празднества, мероприятия или заседания в Министерстве. И заполучить единственного наследника в свои покровители было жирной точкой, которой Том Реддл отметил и своё положение на факультете.       Всех, кто был старше или младше, волновал один вопрос: почему вокруг какого-то непонятного Реддла сплотились такие именитые фамилии? И все цепочкой, друг за другом, стали пытаться это узнавать. И сами непременно угождали в его грамотно расставленные сети.       Сам Малфой угодил в них, когда решил поинтересоваться, почему его кузен, Аспидис, водился с человеком без рода. И был приятно удивлён, когда сам пообщался с Томом, что так превосходно и непринуждённо держался с видным старшекурсником, не уступая ему ни в манерах, ни в уме. А идеи, которыми он позже поделился с Малфоем, более не позволили ему оставаться равнодушным.       Все бахвальства чистокровных никак не соотносились с действительностью. Праздность, лень, гордыня — все эти качества мешали всходу семян в светлых головах наследников крови, а плодородная почва и благоприятная среда, вопреки ожиданиям, развращали умы и личности. И такие люди, как Абраксас Малфой, явственно видели это в своём окружении. От аристократов в них оставались лишь манеры, напыщенность и состояние; но ни амбиций, ни чётко сформулированных планов на жизнь у золотой молодёжи не наблюдалось. Они просто существовали.       Всё было дано от рождения. По праву рождения. Шевелились лишь те, чьи семейные дела ухудшались. Или те, кому суждено было унаследовать всё бремя главенства над родом. Абраксас Малфой был именно таким. И пускай он сам оставался напыщенным и манерным, он ненавидел лень, глупость и пассивность.       Тому, кому всё подавалось на сверкающем блюдце, было скучно жить. И никакие дела главы рода не могли в должной степени удовлетворить максимализм, потребность в пересмотре идеалов, желание свернуть горы и перевернуть весь мир своими, безусловно, новаторскими и правильными идеями.       Необходимость творить и действовать сталкивалась с отсутствием чётко выраженных и продуманных планов. Абраксасу, как потомственному меценату, требовался человек, чьи помыслы и цели, полностью отражающие его картину мира, он мог бы курировать, продвигать и прославлять. И таким человеком, пускай он был младше и ниже его статусом, для Абраксаса Малфоя стал юный Том Реддл.       Том словно видел каждого насквозь и каждому мог предложить то самое. А когда главные фигуры были «завоёваны», остальные подтянулись по инерции. Том обходил стороной только девушек. Со всеми был учтив и обаятелен, но не стремился пополнить ими коллекцию. Отчасти потому, что женщины мало что из себя представляли в его понимании, да и в понимании общества тоже. Ни одна из них не станет полноправной наследницей, не будет вольна распоряжаться всеми средствами и богатствами, которые отойдут её братьям, другим родственникам мужского пола или же будущему мужу. И Эстера продолжала гадать: почему, вопреки консервативным взглядам Тома на роль женщин в Магическом мире, она стала неким исключением? Впрочем, этим вопросом, наверное, задавалась не она одна, но никто, разумеется, не озвучивал его вслух. Для остальных хватало обоснований в виде её способностей. Но она-то знала, что дело не только в этом…       Эстера, чью голову слегка вскружил алкоголь, больше всего на свете хотела сейчас не думать о Томе и его планах. Не хотела, одёргивала себя, но каждый раз снова к нему возвращалась. В этой компании, среди этих людей, невозможно по-настоящему отвлечься. Их лица, их слова, их жесты — всё напоминало о нём. Порой Эстеру охватывали раздражение и злость. На них, таких ведомых и глупых. А затем она вспоминала, что являлась их полноценной частью. Она была такой же.       Её тоже увлёк Том. Увлёк своими знаниями, силой и тайнами. Эстере хотелось стать к нему ближе, понять лучше, но что-то на задворках разума кричало о том, что пора бежать. Быстро и без оглядки. Животное внутри неё чуяло опасность, щерилось, скребло когтями душу и хотело удрать, но Эстера упорно и намеренно игнорировала собственное предчувствие, раз за разом убеждая себя, что у неё нет и не было выхода.       Иногда казалось, что, поддавшись своей жадности, Эстера полностью себя утратила. Перестала понимать и окончательно запуталась. И уже не знала, чего она хочет; не путает ли реальность с вымыслом; не просто ли оправдывает свои слабости и пороки. А в последнее время они её переполняли. Она тосковала на каникулах, толком и не отдыхая. Ей чего-то не хватало.       Без Эриона рядом Эстера не чувствовала себя любимой, а оттого ощущала душевную пустоту. Без Тома у неё было так мало эмоций. Всё в ней словно притупилось и впало в коматозное состояние. Не было подогревающих кровь острых ощущений от опасности и риска. Эстера сама не понимала, насколько зависимой стала от перепадов температур, которые ей дарили эти двое. И точно не знала, что с этим делать. Ей хотелось чего-то, что заставило бы её ожить; почувствовать что-то вне утренних чаепитий с тётей и дядей; без пространных и скучных писем к отцу и другим родственникам; без пустых разговоров с Аспидисом, за которыми оба скрывали свои настоящие личины и чувства. Алкоголь обострил потребность в общении, причём не в светском. А в кругу, как они до недавнего времени себя именовали, Вальпургиевых Рыцарей было пресно.       Все сидели на веранде и играли в Волшебный пикет. Абраксас и Норбан курили трубки, дым из которых вырисовывался в разные фигуры, испаряющиеся в воздухе.       — Отан, это правда, что вы теперь сместите Флинтов на их поприще? — спросил Эйвери, хмуро глядя на свои карты.       — Давно сместили, — пожал плечами тот, следя при этом за ходом игры.       Абраксас недовольно фыркнул, а Норбану это показалось, наоборот, забавным.       — Ты бы не спрашивал о таких вещах в присутствии Абраксаса, старина.       — Это ещё почему? — удивился Эйвери.       Норбан поднял удивлённый взгляд на Абраксаса и задал вопрос:       — Твой отец не пригласил Эйвери?       — Пригласил, — не без раздражения ответил тот.       — Если ты про юбилей мистера Малфоя, то я, само собой, получил приглашение, — приосанившись, подтвердил Эйвери. — Но я буду на стажировке, а у родителей дела. Они не смогут прийти. Но в чём дело? Что не так с Ноттом?       — Не с Ноттом, а с Флинтами, — поправил Норбан, упорно игнорируя сердитого Абраксаса, которого ему явно приносило удовольствие злить.       — Ладно, что не так с Флинтами?       — Всё, — фыркнул Абраксас, сбрасывая карты одновременно с Аспидисом, которому проиграл, и ушёл из-за стола в дом.       Эйвери поджал губы, возмущённый тем, что ему никак не хотят объяснять суть дела.       — Я в очередной раз поражён твоей неосведомлённостью, — язвительно прокомментировал Юлиан Розье, подливая в бокал вино. — Я думал, эту новость обсудила каждая завистливая школьница и домохозяйка.       — А я, по-твоему, что, школьница или домохозяйка? — огрызнулся Эйвери, ещё больше разозлившийся из-за раздавшихся смешков.       — Твоя правда, — вздохнул Отан. — Флинты по самое горло сели в лужу из-за проваленных проектов. Им больше не доверяют. Мне грех жаловаться — мой отец в восторге, потому что Министерство теперь отдаёт все заказы нам, а вот Абраксасу и его отцу придётся со всем этим разбираться. Так что, возможно, мы скоро станем соперниками, — сделав глоток, он чуть улыбнулся.       — Да-да, ты всё правильно понял, дружище, — Норбан похлопал Эйвери по плечу. — Не знаю, правда, как ты не заметил возбуждения и придыханий Теи за последние два года, но две эти славные семьи породнятся и скрепят союз узами брака, о чём, прошу прощения за раскрытую, но известную всем тайну, будет объявлено на юбилее у мистера Малфоя.       — О как, — хмыкнул Эйвери, о чём-то задумавшийся. — Что же, мои поздравления счастливцу.       — Скорее, счастливице, — поправил Норбан и хитро переглянулся с Отаном.       — А говорят, что женщины любят сплетни, — цыкнула Эстера, которую стали утомлять их разговоры. — Вы весь день только и делаете, что обсуждаете других.       — И нисколько этого не стыдимся, — оскалился Норбан.       — Я и не сомневалась, что это чувство тебе несвойственно, Лестрейндж.       — Ты мне льстишь! — Он изобразил смущение и театрально опустил глаза в пол, но его чуть толкнул Эйвери, когда придвинулся ближе к столу.       — О чём ты предлагаешь нам поговорить, Роули? — спросил он, подливая себе алкоголь. Его щёки заметно порозовели, а короткие волосы слегка растрепались на макушке, придав его образу некую небрежность.       — Ну, не знаю. Что насчёт нас самих? — задумчиво протянула она, отставив свой бокал в сторону, и сцепила пальцы на коленке.       — Это довольно рискованно, — смеясь, сказал Аспидис. — Розье не остановить, если дать ему говорить о себе.       Упомянутый Юлиан состроил гримасу, но принял важный вид и на всякий случай поправил идеальную, в отличие от Эйвери, укладку.       — Давай всё же конкретнее, — казалось, Эйвери что-то учуял и упорно хотел разузнать, к чему же клонила Эстера, на что та, намеренно помедлив, ответила:       — Я предлагаю сыграть в игру.       — В какую? — на этот раз спросил Юлиан.       — Очень простую, но крайне занимательную, — она загадочно улыбнулась и посмотрела через плечо на Абраксаса, который уже шёл обратно. — Ты тоже присоединяйся.       Он с любопытством посмотрел на них, пока неспешно возвращался к своему месту.       — К чему присоединяться?       — К игре. Называется «ЧБП».       — «ЧБП»? Что это значит? — поинтересовался Отан.       — «Час безнаказанной правды», — Эстера плутовато сузила глаза. — Каждый запишет по интересующему его вопросу на пергаменте, а ведущий рядом впишет наши имена. Затем ему в случайном порядке откроются заданные вопросы, обращённые к тому или иному участнику. Ответы тоже запишем на пергаментах. Это будет анонимно, — она позвала домовика, наготове у которого уже были специальные перья и пергаменты.       — А у тебя уже всё схвачено, — удовлетворённо похвалил Норбан, затем сделал глоток и придвинулся за стол, карты с которого, как и всё лишнее, исчезли.       Эстера ему улыбнулась, а затем обвела взглядом и остальных присутствующих. Кто-то хмурился, явно раздумывая о целесообразности вступать в такую опасную для слизеринцев игру, а кого-то вроде Норбана это заинтриговало.       — Ну, не знаю… — протянул Абраксас и покосился на Аспидиса.       — Думаю, будет весело, — он подмигнул кузену, приглашая присоединиться и его, и Абраксас, соглашаясь, вскинул ладони.       — Кто будет ведущим? — Эйвери тоже колебался, то и дело подозрительно поглядывая на Эстеру.       — Могу я, — сразу предложила она, хотя и догадывалась, что это не вызовет восторга как минимум у него.       — Позволю себе грубость не уступать на этот раз даме, — отыскав для себя оптимальный вариант, Абраксас заметно оживился. — Я буду ведущим, если, конечно, никто не возражает.       — Пожалуйста, — кивнула Эстера и протянула ему пергамент с пером. Эйвери и Розье тоже немного расслабились. — Каждый должен написать по вопросу, которые Абраксас будет задавать. Пергамент зачарован, а потому вы не сможете видеть, какие вопросы написали до вас. Точно так же с ответами. Почерк на пергаменте изменится, и определить, кто какой ответ написал, не выйдет. Всё зачитает ведущий.       — Понятно, — Абраксас с любопытством оглядел перо и свиток.       Эстера лишний раз поблагодарила Лаэрта Макмиллана, который не прекращал выдумывать всякое разное. Правда, эта его разработка была рассчитана на анонимные послания, а под конкретно эту цель пергаменты и перья подкорректировала уже Эстера. Самую малость.       Аспидис с Норбаном заговорщицки переглянулись и придвинулись ближе к столу. Пергамент пошёл по кругу, куда в тайне от чужих глаз записывались анонимные вопросы, после чего вернулся в руки Абраксаса.       — Итак, у каждого из вас есть собственный пергамент для ответов, — объявил он. — Запишите на них, это касается и тебя, Розье, — кивнул он заметно напрягшемуся Юлиану, — свои ответы. Не обязательно короткие или льстивые. Всё, как и сказала Эстера, анонимно, — на губах Абраксаса заиграла улыбка. — Так что дайте волю своим истинным чувствам. Итак, сам вопрос: «Что человек, в нашем случае Юлиан, в себе, в других, а также в окружающем мире ненавидит сильнее всего?»       Все с увлечением стали писать. И между тем тщетно пытались заглянуть соседу через плечо — специальные чары тут же поглощали написанный текст, и ничего прочитать не получалось. Спустя минут пять, когда Абраксас убедился, что все закончили, щёлкнул пальцами, и все шесть пергаментов оказались у него в руках. Он прочистил горло, бегло прошёлся глазами по тексту и еле сдержался, чтобы не расплыться в очередной змеиной улыбке.       — Первый ответ от таинственной, но весьма зоркой особы, — резюмировал он. — «Юлиан Розье больше всего на свете ненавидит свою родинку на скуле, под правым глазом. Да-да, представьте, такая у него есть, если, конечно, вы достаточно внимательны и искусны, чтобы разглядеть Маскирующие чары. Лично я считаю, она довольно мила, но Юлиан думает иначе. Он обожает себя и своё лицо, но ненавидит эту родинку, поскольку та, как он полагает, делает его утончённый образ не таким уж утончённым. Ненависть к этой несчастной родинке занимает все его мысли и чувства, а потому, смею полагать, на ненависть ко всему остальному у него не хватает ресурсов».       Юлиан вспыхнул и невольно потянулся пальцами к месту, где был замаскирован его «изъян». Эстера и Абраксас улыбались, а Норбан с Аспидисом гоготали, пока Отан и Эйвери аплодировали не то ведущему, не то анониму.       — Ты ещё отыграешь, Юлли, — хлопнул его по плечу Отан.       — Уверен, это писал Лестрейндж, — злобно прошипел он, покосившись в сторону смеющегося Норбана.       — Прошу, господа, — ведущий вновь обратил на себя внимание. — Переходим к следующему, не менее пронзительному ответу: «Розье ненавидит Дамиана Мальсибера. Его корёжило от того, что Мальсибер в пылу страсти бросался на еду, порой чавкал и облизывал свои толстые, так похожие на сардельки, пальцы с мерзким причмокиванием. Отмечу, что от манер Мальсибера ненависть и презрение к жирной свинье родились не только в сердце Розье, но и у многих из нас. Однако Мальсибер взял себя в руки и поумерил аппетиты, заслужив всеобщее уважение и отпущение грехов. Но Розье, истинный ценитель прекрасного, не прощает никому уродств и недостатков, и навсегда запечатал образ обжирающегося и столь ненавистного ему поныне Мальсибера в своей памяти». — Малфой обвёл всех участников хищным взглядом, словно вычислял, кому могло принадлежать это послание.       На этот раз смеялись все. Кроме самого Юлиана, водянистые глазки которого высказывали лишь раздражение.       — Я его не ненавижу, — он придал голосу непринуждённость и ровность, чтобы его слова звучали правдоподобнее. — Конечно, поначалу меня это бесило. Да и кого не бесят посторонние звуки за столом?! Но у нас с ним нормальные отношения…       — Конечно, — кивнул Отан с крайне серьёзным видом, но в глазах плясали огоньки.       Никто ему не поверил.       — Ещё один крайне наблюдательный аноним пишет: «В Розье сочетаются педантичность и склонность соблюдать любые предписанные правила и обрядности с удивительной кропотливостью и усердием, а потому он ненавидит и презирает всех, кто не способен с таким же маниакальным рвением исполнять любые, даже рутинные дела».       Юлиан лишь самодовольно хмыкнул, не посчитав, что написанное чем-то оскорбляет или принижает его. Напротив, он не чурался своего перфекционизма.       — «Розье ненавидит драники, потому что от них губы непременно в жиру, но в то же время он обожает их вкус. Эта борьба с самим собой поистине увлекательна. Много завтраков я наслаждался удивительными сценами, когда он, глядя на хрустящие румяные драники, чуть ли не пускал слюни, но всё время одёргивал себя, не позволяя поддаться соблазну, и лёгкая печаль отражалась в его голубых глазах, а лицо приобретало мученическое, но крайне гордое собой выражение». — Малфой дождался, пока все насмеются, и, игнорируя слегка покрасневшего и возмущённого Юлиана, продолжил: — Далее, последний, довольно высокопарный ответ: «В меньшей степени меня интересуют такие чувства, как ненависть и презрение! Не лучше ли думать о любви, не лучше ли искать её, именно её, — а не ненависть! — в других людях?!»       — Кто же эта столь романтичная особа?! — присвистнул Аспидис, сильно развеселившийся.       Каждый с любопытством рассматривал другого, в мыслях пытаясь понять, кто был автором того или иного мнения, но все писали намеренно отлично от своего привычного стиля изъяснения, и вычислить реального сочинителя было почти невозможно.       — А вот что ответил сам Юлиан на заданный вопрос: «Больше всего я ненавижу грязнокровок и тот факт, что мы дышим с ними одним воздухом». Коротко и по делу, — усмехнулся Малфой. — Итак, полагаю, про мистера Розье мы узнали достаточно. Перейдём к следующему… «Наутиус Эйвери, и какие у него слабые и сильные стороны?»       Снова раздался скрип остро заточенных перьев по поверхности возвращённой им бумаги, и на какое-то время присутствующие на веранде затихли.       — Посмотрим… — Когда они закончили и все свитки оказались в руках Малфоя, его глаза загорелись. Наутиус чуть нервно сглотнул, а потому поспешил купировать свою взволнованность алкоголем и с напускным равнодушием стал потягивать вино. — «Определённо, его длинный язык способен творить чудеса: он заболтает старика завхоза, отвлечёт самого занудного преподавателя и в споре войдёт во вкус так, что оппоненту невольно сделается плохо — он устанет и сложит оружие. Особенно если не привык к занудству. В своём роде Эйвери — энергетический вампир, что может быть как его плюсом, так и минусом, в зависимости от ситуации. И несмотря на то, что Эйвери по своей природе довольно агрессивный в отстаивании своего мнения, он, если этого заслужить своими знаниями или авторитетом, станет самым верным и преданным человеком. Не знаю как вы, а я бы не хотел заслужить его признания — он ведь потом не отлипнет».       — Совершенно верно! — согласился Отан, отсалютовав бокалом.       — Уж не себе ли ты отдаёшь честь, Отан? — полюбопытствовал Эйвери, на что Отан, улыбаясь, лишь пожал плечами.       — С нетерпением будем ждать, когда ему предоставится шанс продемонстрировать свою преданность, — промурлыкал Норбан и тоже отпил из бокала в его честь.       Эйвери окинул его слегка утомлённым взглядом, но ничего не сказал.       — «Слабость Эйвери в его желании красоваться, но я убеждён, что об этом напишет и кто-то помимо меня. Поэтому отмечу то, что он тот ещё распутник. Возможно, эта информация не для дамских ушек, и я глубочайше прошу прощения у мисс Роули, но этому молодому человеку определённо стоит быть осторожнее в выборе партнёрши, пускай даже на одну ночь. Не первый год ходят слухи о его связях с девушками сомнительного происхождения. Что неудивительно, ведь ни одна другая, чистокровная и уважающая себя, не позволила бы обесчестить себя до свадьбы. Что касается сильных сторон, смею полагать, в делах интимного характера у этого бойкого юноши всё в порядке».       Малфой удивлённо вскинул брови, а затем медленно отвёл взгляд от пергамента и посмотрел на Эйвери. Тот скривил губы и сказал:       — Всё правильно. Чистокровные и благовоспитанные женщины не станут вступать в близость до свадьбы, но разве к мужчинам это относится? — Он гадко ухмыльнулся, распрямляя плечи. — Не ждать же нам годами, а то и десятилетиями, пока мы не женимся?       — Это омерзительно, Наутиус, — Юлиан чуть поморщил нос. — Я уж лучше бы умер девственным, чем связался с грязнокровкой!       — В самом деле, — вдруг вклинился Аспидис, — разве мало чистокровных блудниц? Ладно ещё полукровки, но грязнокровки или маглы… Это всё равно, что спариваться со свиньёй.       Эстера закатила глаза, не желая всё это слушать.       — Вы омерзительны.       — Вынужден согласиться, — кивнул Абраксас. — Обсуждать такое в присутствии дамы… Далеко ли вы ушли от этих неблаговоспитанных?       — Брось, Малфой! — Эйвери посмотрел на всех несогласных с вызовом. — Роули не маленькая девочка, она одна из нас. Так почему мы должны её стесняться? Я уверен, и до неё доходили слухи о похождениях… И не только моих! Будем честными, друзья! К мужчинам не относятся требования, касающиеся женщин. Мы можем позволить себе чуть больше и не будем за это осуждены по одной простой причине: мужчина — это охотник, хищник, коллекционер. Ему природой, словно льву, заложено завоевать как можно больше самок, в то время как они могут — и должны! — вынашивать лишь от одного единственного. Чем больше наследников твоих генов — тем лучше.       У Эстеры свело скулы от раздражения, и она, таки не удержавшись, закатила глаза. Эйвери не мог это проигнорировать.       — Что-то хочешь сказать, Роули? — с вызовом спросил он.       — Если ты приводишь в пример животный мир, то почему так избирательно, Эйвери? — ядовито спросила Эстера. — Давай опустим твою первоначальную ошибку, где ты из человека делаешь животное, подчиняющееся своим инстинктам. Забудем, что аналогия — не аргумент, и возьмём в пример гиен, зубров, косаток или слонов? Тебе ведь так легче будет воспринимать информацию, не так ли? Так вот, устройство социального взаимодействия этих животных отличное от приведённого тобой, но даже без матриархата у большинства видов половой отбор производят самки. Они выбирают самца. И в данном случае тебе нечем гордиться, если некоторые из них посчитали, что ты вполне приемлемый — по некоторым критериям — для них партнёр. Тебя выбирают и оценивают точно так же, как это делаешь ты. Так что блудницами и распутницами оказываются не только эти девушки, но и ты сам. И защита в виде «это моя природа — оставить как можно больше генов», — Эстера чуть повысила голос, передразнивая его, — не работает, потому что я не вижу бегающих вокруг тебя сынишек и дочурок. А омерзительным является не то, что ты поднял эту тему, а твоё лицемерие, Эйвери.       — Моё лицемерие? — От гнева у него красными пятнами пошла шея. — Оно не моё, Роули. Это просто данность. Наша реальность, с которой, видимо, тебе тяжело смириться. Не знаю, кто эти заморочки вбил в твою прелестную голову, но намерения у него явно были недобрые. Женщины не должны заморачиваться такими вещами. И уж не женщинам говорить, что для мужчины является распутством!       — Разве ты сам не сказал только что, что я одна из вас, подразумевая, что мы равны? Что наши аргументы и взгляды одинаково весомы и зависят не от половой принадлежности, а от того, чем эти аргументы подкреплены?! Уверена, фундамента в моих словах всяко больше, чем в твоих неумелых попытках оправдать себя.       — Мне незачем себя оправдывать, Роули, — злобно процедил Эйвери и опасно сузил глаза. — Я не стесняюсь того, что сплю с женщинами! И мне абсолютно плевать, какое у них происхождение, потому что они выполняют для меня лишь одну функцию! Что, думаешь, после того, как мы всё наладим в стране и мире, все маглы и грязнокровки исчезнут? Пха! Они будут делать то единственное, на что годится почти любая женщина, если у неё нет дефектов или уродств — они будут ублажать нас, мужчин. А для женщин по-прежнему будет позорна связь, даже кратковременная, с магловскими выродками и прочими нечистыми уродами. И ты ничего с этим не сделаешь, даже если тебя возмущает это до глубины души, дорогая! Потому что так принято в обществе! Причём в любом, Роули. Даже у маглов. Рабовладельцы насиловали цветных рабынь, и никого не удивляли мулаты, рождённые ими, но если белая женщина рожала от чёрного или индейца… это был позор для неё, её семьи, её города!       — Смотрю, такие подробности магловской истории тебя волнуют куда больше, чем военные события недавних лет, Эйвери. Очень показательно, — прошипела Эстера, сжимая бокал в руке.       У него дёрнулся глаз, и он готов был уже кинуться в ответную атаку, но их остановил Малфой:       — Ваши словесные баталии весьма увлекательны, но вынужден прервать эту, бесспорно, важную дискуссию, иначе мы забредём не в те степи… Предлагаю продолжить игру…       — На самом интересном месте! — возмутился Норбан, которого всё происходящее неимоверно забавляло.       Малфой проигнорировал его роптания и развернул следующий пергамент:       — «Слабость Наутиуса в том, что он совершенно не переносит одиночества. Для него непостижимой пыткой оказывается даже день, проведённый наедине с собой, поэтому он так отчаянно нуждается в компании — не хочет оказаться один на один со своими мыслями. Не знаю, чем уж он так обременён, но советую ему разобраться с этой проблемой. Это тот случай, когда пожилая дама воскликнет: «Он связался с плохой компанией!» — и будет бесконечно права. А теперь я потешу эго нашего друга несколькими замечаниями. Во-первых, Эйвери прекрасен в своей самобытности. Он не стремится понравиться всем и каждому и не замечен мною в намеренном лицемерии. Во-вторых, он крепок телом и духом. Едва ли что-то способно выбить его из колеи, ведь он довольно толстокож. Ну и, в-третьих, он попросту забавный малый».       Эйвери обнажил зубы в улыбке.       — Весьма признателен этому любезному анониму. Но про «плохую компанию» воскликнет не пожилая дама, а брюзга-Розье, которому не нравится, что он через два рукопожатия контактировал с грязнокровными девицами.       — «И буду бесконечно прав», — напомнил ему Юлиан, не изменившись в лице.       Эйвери махнул на него рукой и снова повернулся к ведущему.       — Идём дальше… «Хотя Эйвери на тренировках показывал не самые впечатляющие результаты, он определённо к этому предрасположен. У него есть и скорость реакции, и сила, и ловкость. Но магические дуэли его не занимают от слова совсем. Уверен, будь его воля, он стал бы первым в этом деле, но его больше интересуют традиционные поединки на кулаках или на ножах. У него страсть к холодному оружию, и, смею заверить, он управляется практически со всеми его разновидностями как профессионал. И всё же, при всём уважении, это пренебрежение к магии может сыграть с ним злую шутку». — Абраксас вскинул глаза на Эйвери: — И впрямь, чем тебя заинтересовали эти ножики?       — Это и есть настоящее искусство, — самодовольно изрёк он. — Риска в нём явно больше, чем в махании палочками. Управиться с ними может любой тринадцатилетка, любой жирдяй или же дохляк. А вот для умения обращаться с холодным оружием нужна и сила духа, и физическая подготовка.       — Спорное утверждение, — проворчал Юлиан. — Магия требует предельной концентрации, и кроме того, её области применения безграничны.       — Я могу сказать то же самое, — невозмутимо парировал Эйвери. — Если не будешь достаточно сконцентрирован, легко пропустишь удар в печень.       — Ага, а ещё ножами можно резать еду, — изголялся Аспидис. — Одним видом резать мясо, вторым — рыбу. И хлеб другим! Чем тебе не широта области применения?! Ещё маглы используют ножи в скульптуре, резьбе по дереву, даже в медицине. Достойная конкуренция этому, — он приподнял рубашку, продемонстрировав кобуру с палочкой, что была прикреплена к ремню.       — В медицине? Серьёзно? — Юлиан в изумлении вытянул лицо. — Варварство…       — Это не совсем ножи, — вклинился Отан. — Если точнее, то скальпели или ланцеты…       — Сути не меняет, — выплюнул Юлиан. — Как можно резать, когда собираешься лечить?!       — Может, это и дико, — согласился Эйвери, которого их пренебрежение ни капли не задело. — Но зато как эффектно работает гильотина, ятаган или баселард… — Он прикрыл веки и мечтательно улыбнулся, словно представляя их перед собой. — Потухшие глаза от зелёной вспышки едва ли будут запоминаться после третьего раза… А вот грамотно поставленные удары, брызги крови…       — Ты садист, — неодобрительно покачал головой Абраксас.       — Это не так, — спокойно ответил Эйвери. — Я просто нахожу прекрасное во всём…       — Мерлин… — устало проворчал Отан. — Давайте продолжим.       Абраксас согласно кивнул и развернул другой пергамент:       — «Сильная сторона Эйвери в его слепоте, которая мешает увидеть ему суть вещей. А слабая заключается в том, что он недостаточно глуп или невежественен, а потому рано или поздно прозреет. Сомневаюсь, что ему понравится увиденное, ведь он поймёт, что всё это время жил напрасно, жил бездарно, жил во лжи».       — Какая претенциозная чепуха, — едко улыбнулся Эйвери, посмотрев при этом на Эстеру.       Она еле сдержалась, чтобы не скорчить ему рожу и спровоцировать тем самым на какой-нибудь спор.       — Сам Наутиус про себя написал: «Я явственно вижу свои недостатки и достоинства, а оттого смело смотрю в лицо критикам и недругам, потому что уколоть или задеть меня не может никто, ведь я себя знаю лучше, а следовательно, остальные передо мной безоружны».       Издевательский смех Эйвери предпочёл пропустить мимо ушей, наслаждаясь своей прекрасной характеристикой, ничего, конечно же, не имеющей с действительностью.       — Ну, господа, — Абраксас снова открыл свой пергамент, — следующий вопрос касается Нотта: «Как вы считаете, о чём он мечтает?» — Он оценивающе наблюдал за ними, пишущими, пока сам потягивал огневиски. Тоже пытался угадать, посмотреть, кто пишет дольше всех, и сопоставить это с длиной самого текста, но все предусмотрительно заканчивали в один момент, а если и писали мало, то этого не показывали, изображая бурную деятельность. Наконец, все шесть пергаментов снова оказались у него в руках, и молодые люди замерли в предвкушении.       — «Отан Нотт мечтает не повторить судьбу своего уважаемого прадеда, Кантанкеруса, прославившегося не только составлением своего скандального Справочника чистокровных, но и недугами. Не понаслышке знаю, что колдун был наисквернейшим скрягой, злыднем и просто старым маразматиком, под конец жизни сошедшим с ума. Должен отметить, у Ноттов прослеживаются вспышки душевных болезней через каждые четыре-пять поколений. Искренне понимаю и соболезную моему дорогому другу, но должен предупредить, что раннее пристрастие к Огденскому вряд ли облегчит течение грядущей болезни». — Абраксас в привычной для себя манере изогнул бровь и одарил всех присутствующих изучающим взглядом, словно ожидал каких-то оправданий. — Кантанкерус Нотт был великим человеком, — неодобрительно цыкнул он.       — Едва ли аноним это отрицает, — хмыкнул Эйвери, отпивая из своего бокала.       — И едва ли анониму когда-нибудь хватит смелости сказать мне всё написанное в лицо, — Отан положил ладонь на шею и повёл ею в разные стороны, разминаясь. Позвонки хрустнули, его лицо осталось расслабленным, но в словах сквозила еле заметная угроза.       — Не будем забывать, что для этого игра и придумана, — примирительно заключил Норбан и очаровательно улыбнулся.       — Чтобы посеять среди нас подозрения и раздор? Как… — Юлиан задумался, — мило.       Эстера расплылась в улыбке, что не укрылось от остальных.       — Так это твой хитрый план, Роули? — сощурившись, спросил Эйвери. — Хочешь нас рассорить?       — Что за глупости, — отмахнулась она, кокетливо откидывая прядь волос за спину. — Мы ведь связаны чем-то бóльшим, чем просто дружба… Разве нас можно рассорить такой ерундой, когда объединяет нас…       — Великая идея, — закончил за неё Норбан, по-прежнему улыбаясь.       — Верно, — кивнула она. — Или ты считаешь иначе, Эйвери?       — Оставь это, — фыркнул он, потеряв интерес к тому, куда заходит эта тема, и обратился уже к Абраксасу: — Продолжим.       — Так… — он развернул второй пергамент. — «Отан мечтает о великом. Хочет покорять вершины и менять судьбы, но былая скромность даёт о себе знать. Он тут же одёргивает себя, и в нём просыпается неуверенность, которая в будущем может сыграть с ним злую шутку. Не бойся, Нотт. Будь деятельным — и только тогда ты обретёшь уверенность в правильности своих действий». Что ж, — Абраксас причмокнул, — весьма поучительное наставление…       Отан лишь подавил порыв закатить глаза и вместо этого вальяжно откинулся на спинку стула.       — «Ставлю тысячу галлеонов, Нотт по ночам спит и видит, как бы соблазнить мисс Селвин. Если в его эротических снах не эта рыжая ведьма с дьявольскими глазами, то Нотт будет официально признан гомосексуалистом. Иначе как объяснить его полное равнодушие к противоположному полу?»       — Право, Эйвери, не все же думают половым членом, — смеясь, сказал Норбан. — Какое кому дело до чужих эротических фантазий?       Эйвери слегка побагровел и скривился:       — Не знаю, о чём ты!       — Зато я знаю, — криво улыбнулся Отан. — Кое-кого грубо отшила Селвин, и обиженный горе любовник решил, что раз мы с ней мирно сосуществовали, выполняя проектную работу, то я ею заинтересован. Такое ребячество… После того, как прошлись по Эйвери и Розье, я ожидал чего-то… Ну, не знаю. Посильнее, что ли? Это никуда не годится… — разочарованно протянул он, скучающим взглядом задержался на пергаменте в руках Малфоя и вернулся к стакану с огневиски.       — Ну, надеюсь, следующая записка тебя удовлетворит, Отан, — пробасил Абраксас и еле заметно приподнял уголки губ. — «Больше всего на свете он хочет не уподобиться некоторым присутствующим и отсутствующим здесь личностям, участвующим во внутреннем факультетском конкурсе под названием «Кто изящнее всего повиляет задом перед Реддлом». Чужие потуги усластить нашего уважаемого друга вызывают в нём отвращение. В том числе и к себе, что крайне забавно, ведь сам Нотт отпляшет что угодно, коли на то будет воля Реддла. Отпляшет, а потом будет себя ненавидеть и заливать печаль любимым горячительным напитком».       Норбан по-кошачьи хитро прищурился, подался чуть вперёд, словно пытаясь по реакции Отана на прочитанное угадать его мысли.       — Что на это скажешь, Отан? — хохотнул Эйвери и самодовольно на него уставился.       — Разве в правила игры входят обязательные комментарии чужим и не всегда здоровым фантазиям? — спокойно поинтересовался Отан, сделав пару глотков. Его лицо было бесстрастным, и именно это показалось Эстере подозрительным. Когда речь зашла о чём-то, что его не сильно волновало, как в случае с предполагаемым влечением к Селвин, Отан не боялся показать эмоций, а сейчас их отключил вовсе…       Эйвери скучающе закатил глаза и отвернулся к Абраксасу, а тот продолжил:       — «Глубоко убеждён, что малыш Нотт — потерянная и одинокая душа — на самом деле мечтает о большой и сильной любви. Он с тоской в глазах смотрит на всевозможные счастливые парочки, что тайно обжимаются в углах школы, и томно вздыхает. Но ещё ни одной девушке не удалось тронуть его сердца, и как бы он ни пытался приглядываться, влюбляться или заигрывать, всё ему кажется не тем! По той же причине Нотт хранит себя для одной и единственной, а беспорядочные гуляния его товарищей вызывают в нём раздражение и самую малость зависти, ведь себе он эти увеселения запретил! Именно по этой причине он топит горечь одиночества в алкоголе, что дарит ему ту необходимую крупицу теплоты и радости от жизни. Грустно на это смотреть, друзья. От всей своей широкой души я желаю малышу Нотту встретить ту самую, что разбавит его будни яркими красками и вдохнёт в него жизнь, иначе он сопьётся раньше, чем вылезет первый седой волос, клянусь бородой Мерлина!» — Абраксас немного растерянно посмотрел на Нотта и изогнул брови. — Уже в который раз упоминают твоё пристрастие к выпивке. Это правда, Отан? У тебя проблемы с алкоголем?       — У меня нет с ним проблем, — усмехнулся он. — Мы давние друзья и любовники. Твоё здоровье, Абраксас, — в подтверждение своим словам Отан отсалютовал в его честь и разом опустошил стакан.       — Ну и ну, — протянул Аспидис. — Среди нас и вправду затесался поэтичный романтик, вглядывающийся в сердца.       — Бойся, чтобы он не вгляделся в твоё, Крауч, — ухмыльнулся Юлиан. — Уверен, он найдёт там много всего интересного…       Аспидис одарил Юлиана неоднозначным косым взглядом, но ничего не сказал.       — «Иногда мне кажется, что Нотт не умеет мечтать. Это, разумеется, не так, но в нём сосуществует лёгкая меланхоличность и вера в судьбу одновременно с нежеланием плыть по течению. Посему я склонен считать, что он на самом деле мечтает определиться, хочет он стать фаталистом, повинуясь воле обстоятельств, или же окончательно взбунтоваться и стать творцом самому себе. Что бы он для себя ни выбрал, я уверен, он поступит правильно, согласно своему искреннему желанию».       Губы Отана расползлись в улыбке, и он подлил себе в стакан огневиски.       — Теперь выпьешь за здоровье этого проницательного анонима? — поинтересовался Абраксас, на что Отан загадочно улыбнулся и сделал глоток, а ведущий вернулся к пергаментам. — Не самый красноречивый, но определённо… кхм, достойный внимания ответ: «Нотт мечтает оказаться в интимной обстановке с Гойлом. Его возбуждают широкие плечи Альмаута и его массивная челюсть».       Раздался гогот, Отан поперхнулся, подавившись виски, а Юлиан, смеясь, стал бить его по спине.       — Какая неожиданность, — сквозь смех выдавил Аспидис. — Теперь становятся понятны предыдущие замечания о твоём одиночестве…       Отан выпрямился, утирая рот тыльной стороной ладони. Сам он тоже смеялся, пусть и не так громко.       — Перейдём к ответу самого Нотта, — дождавшись, пока гогот стихнет, оповестил Абраксас, на лице которого от этой шутки не дрогнул ни один мускул. — «После само собой разумеющихся вещей, вроде отмены Статута или разрешения практиковать все виды магии, я хочу узаконить и использование магловских изобретений». Как-то скромно, — прокомментировал он, на что Отан лишь снова пожал плечами.       — И мерзко, — добавил Юлиан.       — Странно, что тебе не мерзко несколько раз в год кататься на экспрессе до школы, — невозмутимо возразил Отан. — Нельзя отрицать изобретательности маглов. Они же должны были чем-то компенсировать свою неполноценность и, стоит отметить, вышло у них неплохо.       — Надо же, — протянул Норбан. — Не знал, что тебя такое интересует.       — Значит, не зря Роули затеяла эту игру. Вот сколько всего нового мы друг о друге узнали, — Отан слабо улыбнулся.       — Приступаем к Краучу? — После утвердительных кивков Абраксас развернул свой пергамент и зачитал: — «Чего он боится больше всего на свете?»       Перья вновь заскрипели по пергаментам, которые после истечения времени вернулись в руки ведущего.       — «Крауч боится проснуться однажды утром и не обнаружить в этом мире Реддла. Уверен, он тотчас же покончит с собой, так как всякий смысл его существования потеряется безвозвратно». — Молодые люди одобрительно загалдели, Эйвери даже присвистнул, похлопав в ладоши. — Далее: «Он боялся бы каблука Роули, если бы Реддл не опередил её, загнав под свой. Крауч под ним более чем счастлив, впрочем, как и Лестрейндж. И страх теперь у них один — как бы Реддла не разочаровать и не потерять свои обжитые под его туфлями места…»       Эстера, как и остальные, рассмеялась, проигнорировав недовольный взгляд кузена. Норбан, в отличие от него, никак не продемонстрировал своего недовольства, посчитав и это весьма забавным. Пожалуй, сильнее всего Эстере было интересно добраться до него, Норбана. Послушать, что про него скажут другие, но Абраксас будто намеренно самое интересное оставлял под конец… Хотя не он, а зачарованный пергамент определял, кому какой вопрос достанется.       — «Каким бы смешным это ни было, Аспидис, как и его сестра, до ужаса боится насекомых. Никогда не забуду их пронзительного визга, когда на уроке по уходу за тварями Крэбб уронил им на ноги ящик с флоббер-червями. Не знаю, какую травму они получили в детстве, но оба заметно напрягаются даже тогда, когда мимо пролетает бабочка». — Лицо Малфоя выражало крайнее замешательство. — Серьёзно? Бабочки?       — Они мерзкие! — одновременно воскликнули Эстера и Аспидис, игнорируя насмешливые взгляды остальных.       — Они прекрасны, — не согласился Юлиан.       — Это буквально летающие волосатые гусеницы! — Эстера поморщилась от одного их упоминания.       — С вами явно что-то не так, — Эйвери осуждающе покачал головой.       — Н-да, — протянул Абраксас, разворачивая следующий пергамент. — «Наш друг боится потерять самоконтроль. Многие думают, что проблемы с этим есть только у Гойла, но стоит вспомнить, как Крауч чуть было не задушил Феркла, — и всё встаёт на свои места. Должно быть, он провёл много часов за медитацией, чтобы вытерпеть шесть лет и не дать повода раньше времени отправить себя в Азкабан. Остался ещё один год. Будем надеяться, что он не натворит глупостей, а с холодной головой детально продумает план убийства». Очень мило, — хмыкнул он, наслышанный о вражде своего кузена с отпрыском сквибов. — Рад, что вы друг о друге беспокоитесь и проявляете заботу.       — Да, — кивнул Норбан, отрывая от грозди крупную виноградину, — мы именно так и поступаем — заботимся, — с вороватым видом он отправил плод в рот, прикрыв глаза от наслаждения.       — Ладно вам, — Аспидис мотнул головой, — можно подумать, только у меня это существо вызывает столько омерзения.       — Не у тебя одного, дружище, — согласился Юлиан и перекинул ногу на ногу. — Но мы хотя бы можем держать себя в руках…       Аспидис раздражённо фыркнул:       — Просто я не согласен мириться с этим. Только и всего.       — Ещё скажи, что у тебя повышенное чувство справедливости, — насмешливо сказала Эстера, потянувшись к вновь опустевшему бокалу, который тут же поспешил наполнить её сосед. — Благодарю, Отан.       — Давай дальше, Абраксас! Пока Аспи не задушил нас своими причитаниями про Феркла. — Норбан состроил страдальческую мину. — Седьмой год пошёл, как я это слушаю! С первого же дня началось!       — Клевета и провокация! — возмутился Аспидис, но продолжать не стал и предоставил слово ведущему.       — Достаточно короткое замечание, — Абраксас смочил горло вином. — «Думаю, он боится себя. Боится, и потому не доверяет».       — И крайне расплывчатое, — ехидно добавил Юлиан.       — А по-моему, здесь всё предельно понятно, — сказал Отан, встретившись взглядом с Аспидисом.       — Понятно, скучно и поверхностно, — улыбнулся кузен.       — Что ж… Сам Аспидис пишет следующее: «Страх у меня один — не оправдать своих надежд и ожиданий. Я верен себе и своим идеалам, но, глядя на то, в кого превращаются люди, дорвавшиеся до власти, меня ужасает их падение и отречение от первоначальных целей. Нет ничего омерзительнее предательства, особенно если это предательство самого себя».       — Салазар, — Норбан устало поднял глаза к ночному небу, — твои речи такие же занудные, как и ты сам. Спасибо, что на написание ответа нам отведено мало времени, иначе твои пространные речи заняли бы всю ночь!       — Молчи ты! — шутливо огрызнулся Аспидис и швырнул в него несколько скомканных салфеток подряд, от которых Норбан даже не попытался уклониться — знал, что выпитое вино лишило его всякого шанса на манёвренность.       — Кто теперь? Норбан? Или Роули? — Эйвери в предвкушении облизнул губы.       — Она самая, — подтвердил Абраксас. — «Если бы ей представился шанс загадать одно желание Джинну, то каким бы оно было?»       — Ну, думаю, автора самого гадкого послания мы легко узнаем, — улыбнулся Норбан, бросив на Эйвери пытливый взгляд. Тот лишь хмыкнул и принялся писать.       Абраксас развернул первый пергамент, когда они вновь оказались у него:       — «Мисс Роули загадала бы отправить Корбана Яксли в другое измерение, чтобы не просто избавиться от него, закопав в земле, а буквально не сосуществовать с ним в одном времени, на одной планете. Если насекомые, как кто-то верно подметил, вызывают в ней омерзение, то Яксли не просто ей противен — она приходит в негодовании от самого факта, что он живёт и дышит», — с привычными чувством такта и расстановкой зачитал Абраксас.       — Чем он тебе так насолил? — не скрывая любопытства, поинтересовался Юлиан. — Ты ведь даже не так часто с ним встречаешься. На каком он сейчас курсе? Пятом?       Эстера отпила из бокала и пожала плечами.       — Не скрываю, что он мне не нравится, но на этом всё. Аноним преувеличивает.       — «Джинну пришлось бы подарить ей способность полностью становиться невидимой, причём с дополнительным эффектом забвения, чтобы о ней никто не вспоминал. Достаточно малейшего проблеска раздражения на её лице, когда Роули отвлекают от чего-то и куда-то зовут, и становится понятно, насколько ей безразличны все люди вокруг и как они ей порой докучают. Особенно заметно это было на первых курсах, когда она держалась в стороне. Уверен, её присутствие в нашем кругу является скорее вынужденным, чем самостоятельным решением, и я совсем не удивлюсь, если в тайне она за это ненавидит своего брата».       — О как, — хмыкнул Эйвери. — Если сопоставить факты, то всё выглядит именно так, Роули. Неужели мы тебе и вправду не нравимся?       — Неважно, нравитесь вы мне или нет, — всё тем же будничным тоном ответила Эстера, хотя на душе у неё было не так спокойно, как она демонстрировала. — Как я уже говорила, нас объединяет не это…       — Да неужели? — Эйвери сморщил лоб, а его рот скривился в усмешке. — Думаешь, я поверю, что тебя держит только идея?       — Верь во что хочешь, Эйвери, — пустив в голос холодные нотки, Эстера встретилась с ним взглядом. — Но если для наших целей мне пришлось бы десять лет жить среди грязных егерей и перебиваться в трактирах со всякой рванью, я бы это сделала не задумываясь.       — Да ну? — Скепсис в его словах можно было потрогать руками. — Принцесса будет жить в трактире, так я это и представил! — Эйвери неприятно засмеялся, чем вызывал в ней раздражение.       — Может, проблема в том, что ты судишь меня по себе?       — О, Роули, не будь столь наивной! Если бы я судил по себе, то легко поверил бы твоим словам. Я-то могу сделать что угодно. Буквально всё, если это от меня потребуется.       — Право, не знаю, если тебе под силу буквально всё, любой сложности, то почему ты воспринял такие мелочи, типа материального неудобства, как что-то невероятное, невозможное для преодоления? Я поняла бы твоё сомнение, если бы речь зашла о… не знаю, убийстве младенца, например, — Эстера улыбнулась, заметив в глазах Эйвери мелькнувшую злость. — Но егеря… трактир… разве это жертвы? Или я, по-твоему, даже на это не гожусь? Такая я белоручка?       Норбан хмыкнул, откровенно наслаждаясь происходящим. Его интерес к конфликтам и мелким стычкам иногда бесил!       — Ну что ты! После кровавых гнойников на обезумевшей полулошади я в тебе не сомневаюсь, дорогая, — язвительно заметил Эйвери, покручивая в пальцах ножку бокала. — Теперь, когда я об этом вспомнил, уверен, что и с убийством младенца ты прекрасно справишься… Во имя идеи, разумеется, — он гадко улыбнулся, поднял бокал в честь Эстеры и принялся пить, не сводя при этом с неё глаз.       Воспоминания из леса до сих пор преследовали, как въевшаяся под ногти грязь, от которой невозможно было отмыться. И каждое напоминание о содеянном всё глубже вгоняло в Эстеру ощущение собственной мерзости. Но она, закусив щёку изнутри, спокойно, как она надеялась, смотрела в ответ. Вроде бы даже улыбалась, насколько это позволяла затронутая тема. Напряжение между ней и Эйвери чувствовалось в воздухе, и Абраксас, наконец, спохватился:       — Вернёмся к начатому, пожалуй… Словоохотливый аноним пишет: «Джинну бы пришлось сделать из неё мужчину. Роули ошибочно полагает, что эта роль далась бы ей лучше и легче. Тяжко смотреть, как она задыхается в своём амплуа благовоспитанной наследницы. Впрочем, этот образ частенько трещит по швам, и вскоре она совсем перестанет в него помещаться. Не секрет, что женщины более пассивные и сдержанные по своей природе. И это касается всех сфер, может, кроме воспитания детей. Но всё это Роули не интересно, иначе стала бы она, пусть даже на поводу у брата, заниматься сугубо мужскими делами? Девушки её статуса не лезут в Дуэльные клубы и политику, не проводят так много времени среди мужчин и не спорят с ними обо всём на свете. Обстоятельства ещё давят на неё, и она придерживается своего воспитания, но, даю слово, лет через пять она не побрезгует сильным словцом и рукоприкладством, когда ей в очередной раз не понравятся чьи-то речи. Однако мисс забывает, что мало быть не-леди, чтобы стоять наравне с мужчинами. Она по-прежнему лишена необходимых для этого качеств — и никакое мастерство в сражениях не прибавит ей мужской выдержки, хладнокровия и собранности. Какой бы сильной ведьмой она ни была, Роули продолжает оставаться женщиной. Импульсивной и непостоянной».       Норбан присвистнул и подался назад, откинувшись на спинку стула. С такой позиции ему было удобнее держать всех на виду.       — Как и сказал Лестрейндж, автора мы вполне можем угадать, — осклабился Отан. — Такого низкого мнения о женщинах придерживается лишь один человек из присутствующих.       — Если свои расплывчатые намёки ты адресуешь мне, Нотт, то поспешу тебя разочаровать: я не низкого мнения о женщинах. Я их люблю и ценю, — томно промурлыкал Эйвери и ехидно улыбнулся. — Однако моё увлечение ими не мешает придерживаться трезвого взгляда на вещи, и я понимаю — и принимаю — наши различия.       Эстера лишь насмешливо изогнула губы. На самом деле она сомневалась, что это послание написал Эйвери. Было бы слишком очевидно, а значит, вполне вероятно, что кто-то другой решил изъясниться вместо него и отвести от себя подозрения. Всё это было крайне любопытно.       — Хотел бы я посмотреть, как на эти слова отреагировала бы моя тётушка Винда, — Юлиан мило улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках, а его глаза впились в Эйвери, который его намеренно игнорировал.       — Продолжай, пожалуйста, Абраксас, — Эстера в ожидании посмотрела на ведущего.       Он кивнул и развернул следующий свиток, уже готовый зачитать написанное, но вдруг осёкся.       — В чём дело? — полюбопытствовал Юлиан, заметив его замешательство.       — Не думаю, что мне стоит это читать… — растерянно промычал Абраксас, чуть нахмурившись. — Это бестактно.       — Всё в порядке, — спокойным голосом заверила Эстера. — Читай, иначе это будет нечестно.       — Да-да, — оживлённо закивал Норбан, — все имеют право высказать всё, что думают.       Аспидис заметно напрягся, в ожидании чего-то плохого. Это было довольно забавным, учитывая, как спокойно он воспринял, когда писали неприятное о нём.       — Кхм, — Абраксас прочистил горло и скривился, всем видом выказывая осуждение происходящему, но выбора у него не оставалось: — «Не знаю, о чём бы Роули попросила Джинна, но зато знаю, что попросил бы я. Уверен, мои ласки доставили бы ей куда большее удовольствие, чем унылые книжонки, в которые она утыкается; а моя страсть распалила бы её сильнее, чем тренировки и сражения, которые ей помогают забыться. Признаюсь, случайно я выработал дурную привычку, и у меня встаёт каждый раз, когда я смачиваю пальцы слюной, чтобы перевернуть страницу книги, представляя, как провожу ими не по сухим листам, а по такой же… — Абраксас снова кашлянул, будто собираясь с силами, но всё же продолжил: — …сухой киске, не знавшей мужских прикосновений. Потри мою лампу, Роули, и я исполню не одно, а три твоих самых заветных и грязных желания».       Абраксас слегка покраснел и в раздражении убрал от себя пергамент. Разъярённое дыхание Аспидиса было слышно издалека, а его бешеный взгляд метался по чужим лицам, и в каждом он искал намёк, который помог бы ему вычислить наглеца, посмевшего унизить его кузину.       — Это отвратительно, — скривившись, выплюнула Эстера, и все любопытные взоры обратились к ней. — Это писал моральный урод и извращенец, лишённый всего человеческого. Какой безумец станет облизывать пальцы, чтобы перевернуть страницы? Это мерзко… гадко! Особенно, если книги библиотечные!       Норбан и Отан прыснули, оценив произведённый эффект, Аспидис растерялся и немного расслабился, а остальные посмотрели на Эстеру с удивлением.       — Это всё, что тебя смутило? — подозрительно вымолвил Юлиан.       — А этого мало? — Эстера изобразила презрение. — Считаю, таких людей следует изолировать от общества.       Он только усмехнулся.       — Кроме шуток, — вклинился Абраксас, очень недовольный, — кто бы это ни написал, пусть уяснит, что это неприемлемо. Не демонстрирует ничего, кроме глубокого невежества.       — Ладно тебе, Абраксас, — Эстера примирительно улыбнулась. — Это не самое плохое, что писали за этот вечер. Мои уши не завянут, а сердце не разобьётся.       Абраксас неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал и достал следующий пергамент:       — «Роули попросила бы избавиться от Реддла. Он ей определённо мешает».       У Эстеры неприятно скрутило живот. По сути, это короткое замечание было единственным хоть немного правдивым. Смерти она Тому не желала, но иногда её захватывало чувство сродни одержимости. В такие минуты ей казалось, что единственный шанс стать свободной — избавиться от него.       — В самом деле? — Норбан выглядел задумчивым.       — Не знаю, с чего вы взяли, что во мне так много ненависти и неприязни. Я предпочитаю не тратить энергию на лишние чувства, — собравшись с духом, без задней мысли соврала Эстера. — А конкретно эти поглощают её в неимоверных количествах.       Норбан хмыкнул себе под нос.       — Сама Роули ответила так: «Я не мечтаю о невозможном, поэтому мне не нужен Джинн. Мы справимся сами».       — Мы? — удивлённо повторил Эйвери.       — Да, мы — кивнула Эстера. — Своё время я бы тоже не тратила, если бы считала цель недосягаемой.       — Ладно ёрничать, — подмигнул Юлиан. — Всем нам ясно, что у тебя нет нужды в Джинне, когда твой отец буквально может исполнить любое твоё желание.       Эстера натянуто улыбнулась.       — Я надеялся на что-то более сокровенное, — проворчал Эйвери.       — Как будто кто-то из вас был достаточно честным и смелым, когда тема коснулась его, — насмешливо заметил Норбан, а затем поспешил добавить: — Только давайте без ваших оправданий, господа. Я уже знаю, что вертится у каждого на языке.       — Да, — согласилась Эстера. — Давайте перейдём к самому интересному! Какой вопрос достался Норбану?       Он расплылся в улыбке, явно предвкушая веселье.       — «Что он скрывает?» — прочитал Абраксас и спустя семь минут собрал ответы. — «Норбан скрывает своё пристрастие к азартным играм. Мало что способно подарить ему такое же чувство, словно он ходит по лезвию бритвы, как риск проиграть сперва свои, а затем и папашины деньги. Если бы не он, Норбан давно бы пустился во все тяжкие».       Норбан не повёл и ухом, не найдя эту записку хоть чем-то примечательной или интересной. О том, что Лестрейндж обожал всяческие забавы и ставки, знали пусть и не все, но многие. Поэтому Эстера тоже осталась недовольной.       — «Не знаю, с каким тщанием он скрывает факт, что во время войны с Гриндевальдом их семейное хранилище в Гринготтсе заметно расширилось, не предоставив при этом банку никаких деклараций, но распространяться об этом наш друг так же не спешит. Воздерживаюсь от оценочных комментариев, но, справедливости ради, скажу, что среди нас за этим грешком были замечены не только Лестрейнджи. Разумеется, вся информация конфиденциальна, а потому надеюсь на ваше благоразумие», — реакция Абраксаса была неоднозначной, словно он читал не про семью Норбана, а про свою. Впрочем, всякое выражение тут же исчезло с его лица и оно приняло извечно бесстрастный вид.       Норбан же крайне умиротворённо прикрыл веки, а затем резко распахнул их. В глубине его глаз плясали чёртики, а на губах расползалась плотоядная улыбка.       — Я знаю, — с особой расстановкой выделил он, — кто все эти «не только Лестрейнджи», а потому мне не составит труда вычислить того, кто, без сомнения, тоже входит в это число. Это так… дружеское напоминание, если кто-то решит неправильно воспользоваться только что приобретённой информацией, — мягким голосом прошелестел он, но в нём чувствовалась угроза.       — Ладно тебе, — Аспидис положил ему руку на плечо. — Это не самое интересное, что мы за сегодня узнали.       Норбан улыбнулся, но глаза его выдавали. И всё же, несмотря на нежелательный секрет, которым решил поделиться аноним, было видно, что всё это доставляет ему нездоровое удовольствие. Видимо, адреналиновой наркоманкой за все эти годы стала не только Эстера, и она невольно улыбнулась.       — «Лестрейндж считает себя самым умным, пусть и не демонстрирует этого. Он не лезет вперёд, но не потому, что ему это неинтересно. Просто он считает себя выше этого, лучше. И умнее. В этом заключается его главная слабость: он думает, что настолько хитёр и скрытен, что ничего не просочится сквозь созданный им образ. А на самом деле он считает себя серым кардиналом. Так что, несмотря на свою транслируемую бесстрастность, он не обделён манией величия».       — О, меня выдали с потрохами! — Норбан театрально удивился, вскинув руки в защитном жесте. — Анониму осталось убедиться, не является ли его «открытие» результатом того, что я, ваш скромный серый кардинал, грамотно подёргал за ниточки. — Он напоминал играющегося хищника.       Отан фыркнул, явно сражённый такой скромностью, но никто больше не отреагировал.       — Вы заставляете меня грустить. Почему Роули и Эйвери были такими оживлёнными, готовыми кинуться в спор, а со мной никто не хочет? Я настолько скучен? — деланно невинно поинтересовался Норбан.       — Просто Роули и Эйвери не переваривают друг друга, — лениво заключил Юлиан, с усилием подавив зевоту.       — А от меня, значит, все в восторге? — Норбан обвёл присутствующих изумлённым взглядом. — Или просто никто не хочет в открытую вступать в конфликт? Я настолько страшен?       — Или неинтересен, — хмыкнул Эйвери, за что словил его лукавый взгляд.       — Ну и пожалуйста! Абраксас, продолжай, будь добр… — Норбан поморщился и деланно обиженно поджал губы. — Занудство да и только!       — «Насколько в его силах, он пытается скрыть факт существования своей родственницы сомнительного происхождения… Ему мало чистой волшебной крови, если цвет кожи неправильный. Корвуса Четвёртого не смогли выжечь из рода, как бы ни старались — по всем правилам его брак был законным. Лита Лестрейндж сделала Норбану неоценимый подарок, когда погибла в год его рождения, но ему, как и всем остальным Лестрейнджам, до сих пор неприятен сам факт их родства. Возможно, поэтому он никогда и никак о ней не упоминает».       — Ну, было бы странным упоминать родственника, никак и ничем не заслужившего уважения или признания, — Норбан мило улыбнулся. — Здесь нет ничего личного…       — Не вижу ничего постыдного в том, чтобы признаться в неприязни, Норбан, — напутственно вставил Юлиан. — Едва ли кому-то из нас захочется иметь в роду черномазых, пусть даже чистокровных… Они всё равно дикари.       Норбан якобы озадаченно вскинул брови:       — Ты прямо сейчас предлагаешь мне публично осудить двоюродного деда за его любовные похождения?       — Да, — Юлиан буднично пожал плечами. — Я бы сделал это не задумываясь, если бы у меня в роду оказались любители экзотики, — он слегка поморщился. — Это противоестественно.       — Салазар, найдётся ли что-нибудь, что ты не осуждаешь или к чему не питаешь неприязни, Розье? — громыхнул Эйвери. — Нет ничего плохого в негритянках, если они красивы и милы…       — Мы уже поняли, что ты извращенец, — скривился Юлиан. — Но Норбан-то нормальный.       — Чистая правда, дружище, — улыбнулся тот. — Так что, ладно, отойду от семейных традиций и признаюсь, что мой чёртов дед знатно нас опозорил своим недержанием. Повезло, что его линия оборвалась! — Норбан торжественно взмахнул рукой.       Юлиан одобрительно кивнул.       — Смотри, Наутиус, чтобы через два поколения о тебе не вспоминали такими же словами, — обратился он к Эйвери. — Хотя, зная тебя, ты просто разбросаешь бастардов по всему свету. Папаши из тебя не выйдет…       — Я что, по-твоему, совсем бессердечный? — возмутился он. — Я обожаю детишек! Хочу трёх… нет, пятерых! Как минимум! Женщины — это не навсегда, мой друг. Они могут наскучить, если только и делать, что развлекаться с ними. А вот дети — другое, — Эйвери мечтательно вздохнул.       — Сколько открытий за вечер… — присвистнул Аспидис. — Никогда бы не подумал.       — Просто никто из вас толком и не удосужился заглянуть ко мне в душу, — Эйвери состроил скорбную мину. — Вы довольствуетесь внешними атрибутами вроде любвеобильности и упрямства, а на самом деле…       — Это всё защитная реакция, чтобы не подпустить никого близко к сердцу. И твои похождения — всего лишь попытка утолить эмоциональный голод и заглушить боль от одиночества. Конечно, проходили, — Эстера подавила желание закатить глаза, решив, что сарказма в голосе более чем достаточно.       — Ты такая чёрствая, Роули. Вот именно из-за таких, как ты, мне и приходится закрываться… — Эйвери театрально прижал руку к груди, словно у него заболело сердце.       Эстера лишь хмыкнула и вернула внимание к ведущему, ожидая продолжения.       — «У Лестрейнджей есть семейная тайная, которая, однако, по капле просачивается на свет. Не знаю, проклятие ли это или просто общая черта у мужской половины этого благороднейшего рода, но отцы семейства уже которое поколение подряд оказываются домашними тиранами. Ничего не могу сказать про мистера Растабана Лестрейнджа — его репутация безукоризненная, хотя он неожиданно овдовел, когда сыну исполнилось шесть лет. Мы спишем это на трагичный случай, но возьмём во внимание четырёх предыдущих глав рода. Все они славились скверным характером, посягали на свободу жён и детей, а также порой не брезговали и рукоприкладством. Будем лишь надеяться, что будущей невесте Норбана повезёт и вся эта череда семейных несчастий окажется прерванной ещё на её зяте… Хотя мы и не можем знать, что происходит за столь плотно закрытыми дверями…»       Эстера с примесью негодования и удивления посмотрела на Норбана, пытаясь определить по его реакции, есть ли в записке хоть доля правды. Он сразу почувствовал, что на него смотрят, и скосил глаза в её сторону. Вопреки ожиданиям, она наткнулась на еле различимое раздражение, но оно тут же исчезло.       — Что ж, — мягко произнёс Норбан, переводя взгляд куда-то перед собой, — полагаю, некто подслушал бабушкины сплетни, иначе я не знаю, кто ещё мог такое придумать. Хотя звучит очень интригующе!       — Да уж, — как-то нервно хмыкнул Абраксас. — Меньше всех из присутствующих Норбан походит на будущего деспота или на жертву домашнего насилия… — Он вновь опустил глаза на пергамент. — Последняя записка: «Легче будет сказать, чего Лестрейндж НЕ скрывает. Это тот тип людей, которые сведут тему разговора куда угодно, лишь бы говорить не о себе. Он пришил себе маску так хорошо, что за все эти годы она срослась с его настоящим лицом. Едва ли можно будет разделить две эти личности, не ободрав настоящее лицо до мяса. Да и не знаю, окажется там мясо или клубок копошащихся червей».       — Как интересно и… загадочно, — Норбан явно был доволен. — Даже мне стало любопытно, что там у меня на самом деле творится… — Он поднял ладони к лицу и с детской непосредственностью стал ощупывать свои щёки.       Отан бросил на него неоднозначный взгляд, но ничего не сказал и отпил огневиски.       — Сам Норбан написал: «Раскрою вам один секрет: я обожаю сладкое! Обожаю, но не ем, потому что у меня сразу лицо покрывается прыщами… Поэтому с детства во мне крепнет сила духа. Но я знаю, что вы не это хотели услышать, несмотря на то, что сами мастерски (или не очень) наврали, не желая хоть сколько-нибудь честно ответить на вопросы о себе. Я сделаю исключение. Скажу вам кое-что, что иначе бы вы никогда и никак не узнали: я собираюсь избавиться от одного из вас. Да-да, чистая правда. Не сейчас, не завтра, может, и не через десять лет. Но я это сделаю. Раздавлю крысу, как только услышу малейший писк. А я обязательно услышу, потому что крыса — трусливое и гадкое существо, которое просто обязано выдать своё жалкое присутствие… Вредитель, готовься».       Сердце Эстеры пропустило болезненный удар, перекрыв доступ к кислороду. Она почувствовала, как пот выступил на висках, а лёгкий порыв летнего морского ветра показался до того тёплым и липким, что её чуть не затошнило. И всё-таки её лицо — она надеялась — никак не изменилось. Эстера отбросила все мысли, как её учил Эрион, и отреагировала так, как если бы предупреждение Норбана касалось кого угодно, но не её, — с интересом стала посматривать на остальных, словно искала в них что-то, что могло бы выдать «крысу». Но все поступили в точности так же. Разве что Отан… он еле заметно напрягся. Пожалуй, она бы не заметила, если бы не сидела рядом с ним, а потому не была уверена, что Норбан обратил внимание… Они с ним вскоре встретились взглядом. Он выглядел расслабленным, довольным, но крайне сосредоточенным. Мягко улыбнувшись ей, непринуждённо отпил из бокала, но более никак, ни единым намёком, не дал понять, что подозревает именно её. Эстера немного успокоилась. В конце концов, это могло быть очередной его игрой — способом позабавиться, вывести их всех на диалог или конфликт. Норбан это обожал.       — В самом деле? — Эйвери приподнял бровь. — Думаешь, среди нас есть предатель?       — Время покажет, — загадочно протянул Норбан, по-прежнему улыбаясь.       — Интересно… — Аспидис призадумался.       — Бесполезно вычислять. Особенно сейчас, — Юлиан приосанился. — Я более чем уверен, это очередная придумка Норбана. Хотел, чтобы начались выяснения отношений, но тут подозревать друг друга могут лишь двое — и то беспочвенно, — он бросил быстрый взгляд на Эйвери, а затем на саму Эстеру.       — Вы нас стравливаете дольше, чем мы спорили. За весь год у нас не было стычек, — не без раздражения отозвалась она.       — Потому что мы не общались, — заметил Эйвери.       Эстера улыбнулась, сдержав вертевшуюся на языке фразу. Но он всё-таки понял, что она хотела сказать, и криво усмехнулся.       — Что же, это было крайне занимательно, — подытожил Абраксас, усаживаясь за стол.       — Жаль только, что ты не играл с нами, — Норбан скорбно выпятил нижнюю губу.       — Может, в другой раз, — улыбнулся он.       — Резюмируя, могу отметить, что мы хорошо держались. Кто-то опасался, что такая глупость может нас рассорить, но я уверен, мы стали только ближе! — хихикнул Аспидис.       — Да-а. Мы теперь определённо можем зваться лучшими друзьями… — Эйвери иронично ему подмигнул.

***

      К часам четырём утра все разбрелись по отведённым гостям комнатам, а Аспидис повёл свою изрядно подвыпившую сестру в её спальню, опасаясь, как бы она не свалилась с лестницы.       — Никогда тебя такой не видел, — с задором в голосе сообщил он, придерживая одной рукой Эстеру за плечо, а второй отворил дверь в её комнату.       — Привыкай, — бросила она и прошла вперёд.       Помощь Аспидиса вовсе не требовалась, но что только не сделаешь, чтобы мужчина почувствовал себя важным и нужным! Он прошёл следом, прикрыв за собой дверь.       — Собираешься спиваться?       — Или сопьюсь, или сойду с ума. Не знаю, что лучше, — Эстера пожала плечами, пытаясь дотянуться до шнурка платья.       Аспидис среагировал быстрее, чем она дотянулась до узла. Подошёл, ловким движением расплёл шнурок на корсете. На мгновение замешкавшись, стянул тонкие бретели с плеч и, положив на них руки, чуть сжал.       Эстера замерла, обдумывая все «за» и «против». В сущности, минусов было очень много, но алкоголь и тоска, сжиравшая её всё лето, похоронили здравый смысл под собой. Она не была уверена, что утром обо всём не пожалеет, но ведь это неизбежно — когда-нибудь они должны будут разделить постель. Это было решено ещё давно, причём не ими, и, может, поэтому воспринималось сейчас естественным и предсказуемым. Эстера давно упала в своих глазах, а возможность использовать это, чтобы добиться нужной информации, в её воспалённом мозгу казалась сейчас весомой причиной, чтобы продолжить. И существовал шанс, что она хорошо проведёт время… Впервые за лето отвлечётся от хандры и получит эмоции… Этого хватило, чтобы она не отстранилась, когда губы Аспидиса коснулись её шеи и постепенно спускались к плечам. Его руки потянули вниз платье, и оно с лёгким шорохом упало на пол.       Аспидис был невероятно обходительным и очень внимательным. Это удивляло. Его губы покрывали всё тело поцелуями и Эстера, распалившаяся от вина, больше не хотела терпеть. Притянула его за ворот рубашки, поцеловала в губы, пока он стягивал с себя штаны. Он пристроился между её ног, твёрдая плоть упёрлась ей в бедро, прежде чем Аспидис, слегка волнуясь, вошёл.       Всё стало смазанным, нечётким, без начала и конца. В памяти оставались фрагменты, хотя всё происходило буквально секунды назад. Эстера тихо под ним стонала, пока не повернула его на спину и оказалась сверху. Руки кузена скользили по её телу, а его язык облизывал её пальцы так, словно они в чём-то сладком. Это было приятно, пускай и слегка щекотно. Щёки Аспидиса порозовели, а взгляд стал таким мутным, словно его опоили Амортенцией.       Он не оставлял без внимания ни единый участок кожи, и целовал всё, до чего мог дотянуться. Голова кружилась от алкоголя, резких смен позиций, быстрых толчков и тяжёлого тела, которым Эстеру снова придавили к кровати. Он глухо рычал над ней, сжимая талию. С его языка раз за разом срывалось её имя. И каждый раз, произнося его, Аспидис словно сильнее возбуждался и терял над собой контроль. Кровать жалобно скрипнула, когда он ускорил темп, вдавливая Эстеру в постель. Простынь смялась под её пальцами, и она заскулила, прикусывая губу. Он всё шептал и шептал её имя; рвано и сбивчиво, но это казалось самыми искренними признаниями в любви. Волны дрожи прошли по телам, помещение наполнили сдавленные стоны, которые больше невозможно было сдерживать, и Аспидис, сделав последние толчки, резко вышел, горячим семенем окропляя её спину и ягодицы. На мгновение застыл, не в силах пошевелиться, а затем, содрогнувшись и тяжело дыша, в изнеможении упал рядом.       Лунный свет слабо освещал комнату. Прозрачные капельки пота проступили на высоком лбу. У него были почти такие же глаза, как у неё. Жидкое серебро в ночи. Аспидис смотрел немного расфокусировано, и всё равно старался уловить малейшую тень настроения на её лице, будто намеревался узнать, всё ли в порядке. Его влажные искусанные губы шевелились в безмолвии, как если бы он не умел говорить, но очень этого хотел. Но её руки мягко, слегка поглаживая, коснулись его скулы, и он тут же провалился в сон.

***

      Солнце ударило в глаза сквозь неплотно задёрнутую штору. Паршиво. Аспидис попытался нашарить палочку на кровати, но ничего не вышло. Он мученически простонал и разомкнул глаза. Комната оказалась не его. Аспидис резко поднялся в кровати, но тут же об этом пожалел. Зажмурился и рефлекторно схватился за голову.       — Доброе утро, — раздался насмешливый голос кузины, которая стояла у изножья кровати. На Эстере был банный халат, а полотенцем она промокала мокрые после душа волосы.       — Что за… — было произнёс Аспидис, но события грянувшей ночи постепенно всплыли в сознании. Он в неверии оглянул кровать. Бельё было смято. Он стащил одеяло, но не нашёл подтверждения своих догадок.       — В чём дело, Аспи? — с напускным беспокойством спросила Эстера; в её глазах всё ещё читалась насмешка. — Ты что-то ищешь?       — Разве ты не… — Он запнулся, щёки вспыхнули.       — Что «не»? Не девственница? Да, представь себе.       Глаза Аспидиса округлились. Губы сперва скривились от злости, а затем плотно сжались от догадки, поселившейся в его голове…       — Ты правда думал, что я провожу так много времени с Томом только потому, что вступила в ваши ряды? — Эстера коротко и невесело рассмеялась, подходя к кровати.       — Но мы… — Аспидис плохо соображал, вернее, соображал неплохо, несмотря на ноющую боль, но боялся оказаться прав…       — Да, мы обещаны друг другу, — пожала плечами она, усаживаясь в ногах. — Но ему плевать. Или ты пойдёшь против воли Лорда?       Аспидис нервно сглотнул. Всё происходящее казалось бредом.       — Нет, я… Я просто…       — Как это нет? — изумилась Эстера и придвинулась ближе. — Ты ведь уже пошёл! Наш Лорд не давал разрешения ни на свадьбу, ни на эту ночь. Он наверняка будет очень зол…       — Для тебя это всё шутка? — трясясь не то от потрясения, не то от просыпающейся ярости, выплюнул Аспидис.       Эстера театрально вскинула брови, придвигаясь всё ближе к Аспидису. Рукой откинула спутанные пряди выгоревших белоснежных волос, нежно провела пальцами по острой челюсти. Он еле заметно вздрогнул.       — Нет, конечно. Я, как и ты, поддалась естественному порыву, потому что хотела своего милого суженого. Нам двоим нести наказание, Аспи, — ласково и успокаивающе прошептала она.       Он сомневался, сильно сомневался, но очень хотел в это верить.       — Нельзя, чтобы он узнал об этом. Ты согласен?       Аспидис растерянно кивнул, сжимая её ладонь.       — Вот и отлично, — тут же повеселев, улыбнулась Эстера, а затем коротко поцеловала его в лоб. Он, кажется, тоже расслабился… Или нет? — Тебе лучше аппарировать в свою комнату, чтобы нас не увидели вместе.

***

      Эстера с каким-то мстительным удовольствием наблюдала, как Аспидис неожиданно решил держаться от неё подальше. Это продолжалось неделю, пока она не перешла в наступление.       — Что ты будешь делать после школы?       Они сидели в углу веранды, расположившись на мягких креслах, и пили чай. Погода выдалась пасмурная, дул холодный морской ветер, и весь день они провели дома. Отвлёкшись от книги, Аспидис медленно поднял глаза на свою сестру.       — Ты же знаешь. Буду стажироваться в Министерстве.       — Я не об этом, — сказала она жёстко. — Что тебе приказал Реддл?       Они встретились глазами. Аспидис был растерян, немного зол, сомневался. У него создавалось впечатление, что Эстера читает его мысли, знает о всех его переживаниях, и он чувствовал себя… беззащитным. Это дико злило. Эстера одарила его тяжёлым пытливым взглядом. Они наверняка думали об одном и том же… Оба были повязаны недавним событием, и смысла кривить душой не было… Аспидис тяжело вздохнул и стиснул зубы.       — Я пойду в Департамент Международного магического сотрудничества.       — Почему? Разве не лучше будет в секретариат самого министра? Чтобы быть ближе? К тому же там твой отец…       — Нет, — ответил он, устало массируя переносицу. — Том хочет с самого начала укреплять международные связи. И я ему нужен там. Секретариат для Лестрейнджа.       — Он думает сделать из него министра? — скептически уточнила Эстера.       — Как выйдет. Пока рано загадывать, надо подобраться поближе. С нашими связями это легче всего. Самых родовитых он направляет по таким же путям. Лет через десять у нас уже будет полная агентура во всех департаментах. Мелкие чиновники — всегда разменная монета.       — А что он готовит мне?       — Ты ошибаешься, если думаешь, что он посвящает нас во все свои планы, — Аспидис потупил глаза на пожелтевшие от старости страницы книги.       — И всё-таки?       Аспидис немного поколебался, но всё же произнёс:       — Как я понял, он собирается создать отряд. Но сперва его нужно будет набрать.       — Понятно, — почти неслышно прошептала Эстера. — Я что, буду вербовщиком? И куда он меня отправит? Разыскивать оставшихся приспешников Гриндевальда по всей Европе?       — Я думаю, так, — пожал плечами Аспидис. — Но ты ведь и не хотела идти на государственную службу…       — Да, но и работать с наёмниками я никогда не горела желанием!       Аспидис был рад, когда Эстера в раздражении ушла в свою комнату. Её компания на него давила. В горле с той ночи стоял ком, мешающий нормально дышать и воспринимать действительность. Мешал нормально смотреть на неё, предназначенную ему, словно это было чем-то греховным и запретным. Аспидиса сжирало изнутри ранее не знакомое ему чувство. Смесь отвращения, страха и дикого желания. События той ночи то и дело всплывали в голове. И даже тело помнило — реагировало соответствующе. В штанах становилось тесно, но в то же время горло словно сдавливали чьи-то липкие пальцы, чей холод пробирал до костей. От тревоги сводило живот. Возбуждение спадало, а внутри, помимо страха, прорастала злость. Аспидис испытывал омерзение. И он решил, что раз и навсегда возненавидел и её, Эстеру.