Между ними и двумя догорающими свечами

Это был их обычный вечер. Ну почти. Сегодня убили Вольфа. Алекс весь день не находил себе места, скитаясь между высокими деревьями. Нет, он не был к нему привязан, они не дружили, почти не общались, но сам факт того, что члена их команды убили не давал покоя юноше. Всё же это война, ясное дело, что потери были бы, Фон Фосс понимал. Понимал, поэтому пытался это объяснить своим трясущимся рукам. Вернулся он, когда уже стемнело, всё равно сегодня на охоту они не выходят по плану. Войдя в дом, он почувствовал запах чего-то сладкого. — Алекс! Ты наконец-то вернулся! Где ты был? Всё уже остыло! — Гюнтер появился из дверного проёма и указал на стул. — Присаживайся, у нас сегодня праздник! Источником запаха оказалась лежащая на столе шарлотка. Совсем нетронутая, но уже остывшая. Он ждал Фон Фосса. Из освещения были лишь две свечи, которые тускло, но освещали комнату. — Праздник? Вольфганг умер, тебе что, совсем не жаль? — Весёлый образ друга только усугубил ситуацию. Он надеялся найти в нём поддержку какую-никакую, а тот празднует непонятно что. — Он был ужасным стрелком, ты сам знаешь, Александр. Зато я, — на последнее слово он сделал акцент, — убил одну снайпершу! Представляешь, пошла спасать своего любимого, а я её, — Шмидт изобразил, что он держит винтовку, — паф. Эх, девушки, такие девушки. — Да как ты можешь так говорить, Гюнтер? Неужели тебе нравится убивать людей? Почему, Гюнтер? — Алекс смотрел в упор в светло-зелёные глаза друга, ища в них ответы на все вопросы, ведь тот молчал. Улыбка сошла с юношеского лица, он смотрел испуганно, будто этот вопрос и правда задел его. Проник сквозь панцирь в самую душу, раскрыв её настежь. — Чего ты хочешь от меня, Алекс? Чтобы я сказал: "Мне правда жаль, мне правда не хотелось убивать, мне это не нравится"? Это? — Во взгляде читалось неприкрытое волнение. — Так я не смогу тебе так сказать. Потому что не должен, ты сам знаешь. — Почему, Гюнтер? Ты можешь мне открыться, я же твой друг. Мы же всегда были за одно, с самого детства, помнишь? Зачем ты врёшь мне? Я ведь вижу тебя как облупленного. — Тогда зачем ты хочешь заставить меня сказать это? — Нижняя губа предательски задрожала, выдавая Шмидта с потрохами, но он удачно сдерживался. — Я лишь хочу узнать: почему? В какой момент ты надел на себя эту невидимую защиту ото всех.. Даже от меня, — Алекс искренне не понимал, как же так вышло. Совсем недавно они бегали по полям босиком между щекочущими колосьями, смеясь до боли в животе, доверяли друг другу любой свой секрет, показывали свои эмоции. А что происходит сейчас? Причина была лишь в том, что они выросли? Нет, Александр уверен — точно нет. — Ты правда не понимаешь? Ты сын барона, голубая кровь, светские беседы, вся фигня. А кто я? У меня нет ничего. Я должен с нуля подниматься, чтобы чего-то стоить, в то время как ты в любом обществе будешь уважаемым человеком просто из-за фамилии. И я решил делать то, что хочет от меня общество. Быть идеальным солдатом, служащим во всём фюреру. Я никогда не хотел ненавидеть кого-то, но я понял, что так будет лучше. Для меня, для Германии, — Алекс чуть ли не с открытым ртом слушал рассказ друга. Они слишком давно общались вот так свободно, по душам. — Гюнтер... — Фон Фосс не знал что сказать. Всё слова вылетели из головы, в мыслях был лишь образ Шмидта. Самый родной и любимый. Без капли фальши. — Нет, не говори ничего. Алекс, я пожалею о том, что сейчас тебе скажу, но я правда больше не могу жить с этим. Оно прожигает меня изнутри, я не могу это держать в себе. И знаешь, я понимаю, как ты отреагируешь, но, пожалуйста, хотя бы выслушай, а потом можешь меня ударить и сдать. Я ни о чём не прошу, ни о какой... В общем, Алекс... А к чёрту! Я люблю тебя, Алекс! — Вдруг выпалил Гюнтер. Глаза у него было по пять копеек от своей же смелости, а может глупости. Шмидт боялся взглянуть на друга, понимая, что сейчас будет. — Ты идиот, Гюнтер! — Совсем тихо произнёс Александр. — Сам ты идиот, Фон Фосс! — Гюнтер, такой Гюнтер. Никогда не останется в долгу. — Подойди ко мне, — Всё тише и тише становился голос Алекса. Шмидт решил, что терять ему уже просто нечего, поэтому он послушно подошёл и тут же оказался прижатым к чужим губам. По инерции он выставил руки вперёд, начав отпихиваться, но вдруг осознав, что происходит, он перестал вырываться. Окаменелое непослушное тело стояло как вкопанное. Руки Александра совсем нежно начали поглаживать его, отчего напряжение постепенно спало и Гюнтер ответил на поцелуй. Алекс отстранился первым, усмехаясь увидим раскрасневшееся лицо друга, который всё не мог отдышаться. — Пойдём полежим? Я очень устал, — предложил Алекс. Шмидт молча следует за ним. — Алекс, я много плохого сделал за свою небольшую жизнь. Может даже слишком много. И гореть мне в аду ярким пламенем, но то, что... сейчас было... Мы же теперь оба ужасно согрешили, — думал вслух Гюнтер, а потом вдруг его будто кипятком ошпарило. — Что же мы натворили, Алекс? Алекс, нас же в лагерь в лучшем случае! А скорее — просто расстреляют. — Успокойся, Гюнтер, тише, — утешал Алекс, перебирая чужие каштановые волосы. — Всё будет хорошо. Это останется только здесь, между нами. И правда, это было настолько откровенно личным, что не испугаться было бы странно. Особенно эмоциональному Гюнтеру. Но как Александр и сказал, это останется только между ними. Между ними и пыльными стенами жилища. Между ними и остывшей заботливо приготовленной шарлоткой. Между ними и двумя догорающими свечами. Всё останется в этой скромной комнате. Дом сохранит их тайны, укроя от лишних глаз и ушей. — Знаешь, любовь — самое чистое, что у меня есть, я дарю её тебе. Поэтому, — Шмидт сделал небольшую паузу, — и ты подари мне свою, — Гюнтер ткнул пальцем прямо в чужую грудь в район сердца. — Ты что, разве не чувствуешь? — Улыбнулся Алекс. — Я уже подарил её тебе, Гюнтер.