***
Он точно не верил в счастливый конец у людей и уж точно не верил в родственные души. Каким может быть счастливый конец, если человек всё равно умрёт и пойдёт на корм червям? Разве это те беззаботные дни рядом с парой, которые описаны в детских книжках? А там, где он находился, в самом дальнем и тёмном уголке вселенной, где теряешь рассудок и человечность — Бездне, ты будешь мечтать даже о таком конце. Либо же о самом быстром и скором. Тренировки изнурительные, монстры кровожадные, а тьма бесконечная, как бы мальчик не старался найти конец, хоть что-то: смерть или спасение. Ему не хочется признавать, как он устал и как ему иногда страшно. Здесь, в бесконечных лабиринтах и животрепещущем ужасе, он с отчаянием вспоминает звонкий смех сестры, нежные касания матери и наставления отца. И только это заставляет передвигать ноги дальше, туда — в неизвестность. Он мог молить о пощаде или смерти, найти того, кто поможет ему выбраться отсюда. Но он не такой, уверяет Тарталья сам себя. Он — бравый воин, сердце которого ярко пылает, а душа рвётся в бой. Тарталья уверен, что не только выстоит и с достоинством пройдёт все испытания, но и станет куда лучше. Правда, он не обращает внимание (или пытается), на тёмные мысли, кружащие в голове. Мысли, где стены родного дома окрашиваются в тёмно-алый цвет, где с его ладоней в оглушительной тишине, такой неестественной, капают капли. Оно рвётся из него, уничтожает монстров вокруг, дарует ему шанс на спасение. Но после очередной чужой смерти он чувствует, как последние силы покидают его, а жажда убийств всё растёт. Но помимо ярко-красной пелены перед глазами, есть маленькая искрящаяся мольба о помощи. Чтобы чужие руки взяли его в свои, а в крепких объятиях согрели. Тарталья прикрывает глаза, словно чувствуя, как ему шепчут успокоения на ухо, гладят по волосам, а губами считают веснушки. И вроде бы собственные глаза становятся ярче, а запястье пылает огнём. Тарталья лишь мотает головой и фыркает, заливаясь краской от стыда: «Какой дурак! Соберись!» Ладонь мальчишки сжимает меч крепче.***
Когда Царица лично даёт ему задание забрать сердце Рекса Ляписа, Чайльд чувствует себя на седьмом небе от счастья. Гордость за себя, и преданность своему Архонту растекается горячим маревом по венам, ударяет в голову и дарует небывалый энтузиазм. Чайльд любит свой дом всем сердцем, готов служить Царице преданно и верно, и ему совсем не страшно отдать жизнь за счастье родных. Её Величество подарила ему своё доверие, и он не может его предать. Даже если придётся остаться лишь в истории и памяти семьи. Но при мысли о предстоящей тьме, он не испытывает ровным счётом ничего. В такие моменты его сердце не охватывает тоска, а тело не застывает в ужасе. Он знает, его соратники лишь пугливо оглядываются при таких разговорах, словно за спиной стоит сама смерть с косой и сразу переводят тему. Но Чайльд знает: он не такой. Как и остальные Предвестники. Он знает, что помимо ответственности, данной ему Царицей, на его запястье извитками на бледной коже красуется: «Нам не нужна помощь Фатуи». И когда Чайльд это видит, ему хочется истерично рассмеяться от глупости своей родственной души. То, что в других странах их организацию презирают — ни для кого не секрет, поэтому предначертание больше предсказуемо и вызывает скуку, нежели обиду. Но Тарталье плевать. На его плечах слишком большой груз ответственности, чтобы тратить время на капризы какого-то человека, данного ему судьбой. А темное чувство лишь разжигается с каждым днём всё сильнее. Чайльд ощущает как оно скребётся изнутри, вызывая зуд, и желание подавить его. Завлекает в свои сети, хочет, чтобы он потерял контроль и исполнил любой её приказ. Желание выпустить хищную сущность, разорвать ближних и сотворить хаос — вот, что по-настоящему пугает Чайльда. Наряду с этим, в голову лезут глупые мысли об его родственной душе, которая бы могла стать его светом, проводником в вечной тьме. В голове хороводом мелькают картинки, где рыжие пряди гладит изящная рука, ногти мягко ведут по виску, заставляя расслабиться и прильнуть к чужой коже, нежно оставляя влажный след губами на ней. Но он сурово гонит эти мысли и возможные сожаления прочь. У него новая должность, ответственная миссия и монстр, жаждущий веселья.***
В Ли Юэ сухой и тёплый ветер слишком частый гость, и именно в этот момент юноша завидует жителям мондшатских земель, где господствует влажный климат. Быстрые потоки срывают листву с деревьев, разнося ее по бесконечным улочкам, устраивая хаос. Солнце палит беспощадно, не смотря на позднюю осень, и от этого становится только паршивее. Тарталья только сошёл с корабля и уже чувствует себя невероятно уставшим от этой суеты. Высокие здания привлекают взор своей архитектурой и изысканностью, а деревья, листва которых окрашена в самые яркие краски, придают контраст осеннему пейзажу. Он только немного прошёл от порта, и уже везде видны лестницы, яркие огни вечернего города. Юноша оглядывается, обращая внимание на местных жителей: рыбаков с большим уловом, спешащих домой к ужину, играющих и резвящихся детей, кокетливых девушек, бросающих на него любопытные взгляды. Тарталья на это лишь приподнимает уголки губ и направляется дальше. Не то чтобы ему не льстило женское внимание, но дела захлестнули его с головой, а мысли кружатся вокруг предстоящей миссии. Томление и нервозность в груди лишь усиливаются. Чайльду хочется как можно быстрее встретиться со своим консультантом, решить все вопросы на сегодня и отдохнуть, чтобы успокоить себя и головную боль, иначе, как он думает, еще немного — и сойдёт с ума. Из каждого дома идёт мягкий свет, слышатся повседневные разговоры и смех детей. Из приоткрытых окон идет звон посуды и родительские поучения малышам. И именно тогда Тарталье становится невыносимо тоскливо, ведь его собственная семья где-то за синей полосой горизонта, и даже одно письмо будет идти несколько недель. Поэтому он мысленно делает пометку сразу же написать сестре, как только освободится. Вечерние огни разбегаются в глазах, и предвестник не уверен, не из-за усталости ли это. Вдоль улиц стоят небольшие магазины, и продавцы несмотря на поздний час, продолжают звать в свои лавки, повара приглашают к себе, и жизнь кипит, завлекая в свой круговорот. Юноша поднимает глаза, на секунду задерживая дыхание от масштаба города и собственного восторга. Красиво, отмечает Чайльд с недовольствием. Что ж, Гео Архонт действительно постарался, когда создавал свою страну и, видимо, по сей день дарует своим поданным благословение. Каждый из них выглядит до отвращения счастливым, и именно при этой мысли нечто внутри него скребётся и желает вырваться наружу. Тарталья искренне отмечает великолепие Ли Юэ. «Какая жалость, что придётся это всё разрушить.» Путь от Банка Северного королевства до очередного ресторана в западной части города занимает у него около десяти минут, но Чайльд чувствует себя истерзанным, каким никогда не был даже после длительных битв. Ноги, несмотря на воинскую выносливость, налились свинцом, голова устало клонится вниз, поэтому он пытается пересилить себя и идти чуть быстрее. Хочется наконец оказаться в комнате, где он остановился и забыться в очередном тревожном сне. Редко ночи были спокойными после посещения Бездны. Сны, где это все-таки раздирает в клочья всех, кто ему дорог, окрашивает всё в алый цвет. И Аякс хочет прекратить этот ужас, запереть назад, уничтожить. Но каждый раз к концу сна, он обнаруживает, что его собственные руки в крови. Просыпаясь и вытирая холодный пот, он выравнивает дыхание, проходит мимо каждой комнаты в доме, делая невовлечённый вид, зная, что мать наблюдает за ним каждый раз, когда это происходит. Он знает, что она слышит его крики из комнаты, видит перепуганные глаза и цепкий взгляд за каждого члена семьи. И искренне благодарен, что она молчит. Миловидная официантка на входе вырывает его из мыслей и приветствует, низко кланяясь. Тёмные волосы рассыпаются по плечам, а взгляд с интересом блестит, но Чайльд устал настолько, что сил не хватает даже на привычную ухмылку, и он вяло сообщает, что его ждут, после чего юношу провожает до нужного столика. Внутри помещения непривычно ярко после тёмных улиц, пусть и подсвеченных многочисленными фонарями, и юноша теряется. Разглаживая ладонью внезапно появившиеся мелкие морщинки от хмурости, он без энтузиазма осматривается, чтобы окончательно не потерять ориентацию в пространстве. И тут он вынужден признать, что интерьер обставлен в соответствии с традициями этой страны, а мебель выглядит дорого, но не вычурно. Стены золотистого цвета ярким светом отливают, блики повсюду, но не бросаются в глаза, а бегают по лицу, и Тарталье чудится, что он весь как на ладони. Или это от любопытных взглядов вокруг? Он изо всех сил старается не показывать собственную робость и делает показательно уверенные шаги вперед, держа голову высоко и с достоинством. Он не сдаст позиции даже в таких мелочах. Чайльд — одиннадцатый предвестник её Величества, умелый боец и оружие, которое уничтожит эту страну до пыли. Поэтому он быстро и ловко лавирует между столиками и ходящими туда-сюда людьми. Движения неуловимы и слегка резки, ведь в них сказывается напряжение. Когда Тарталья добирается до комнаты для встречи со своим консультантом, он устало выдыхает, ведь многочисленные взгляды больше не обжигают спину. Осталось немного, обнадеживает он себя. Наверняка за столом его поджидает типичный мужчина низкого роста, с сединой или вообще лысиной, с толстым кошельком. Он усмехается собственным мыслям, где консультант будет распинаться о будущих финансовых затратах и нужных инвестициях банка. Приподнявшееся настроение заставляет его расслаблено распрямить плечи, и он уверенно шагает вперёд. Внутри более приглушённый свет создаёт уютную, насколько она могла быть в одном из популярнейших ресторанов города, атмосферу. Не уделяя особое внимание поплывшему в глазах интерьеру, Чайльд кидает беглый взгляд на сидящего к нему спиной мужчину и громко приветствует с целью объявить о своём приходе: — Добрый вечер, господин Чжун Ли. Я рад, что вы согласились… И как только консультант оборачивается к нему, Тарталья резко затыкается в попытке вспомнить как дышать. Потому что глаза невероятного, неповторимого цвета, словно само солнце, смотрят цепко и с интересом. Но не с таким, как у всех предыдущих прохожих и зевак — те пялились на него как на восьмое чудо света. Мужчина же медленно прошелся по нему всему, задержал взгляд на лице, словно оценивая, на что способен один из верных псов Царицы. И стоя под таким откровенным изучением, не способным вспомнить как его зовут, и сказать хоть букву, Чайльд почувствовал себя совсем мальчишкой. Глупым и бестолковым, с раскрытым ртом и красными щеками. Но его собеседник отличался не только восхитительными глазами, аккуратно подведёнными красной тушью (от этого открытия Чайльда забилось сердце в горле), но и удивительной красотой. Черты его лица были изящными, но при этом мужественными, словно их обладатель прошел через многое. Нестерпимо хотелось провести ладонью без перчаток по чужой коже, о, Чайльд уверен, что она мягкая и бархатистая. Тёмные каштановые волосы собраны в низкий длинный хвост, струящийся водопадом по плечам, и это самое очаровательное, что Тарталья видел в своей жалкой, до этой встречи, жизни. Его собеседник — воплощение красоты, силы и мужественности. Он искренне не верил в любовь с первого взгляда, ведь это всё бред и сказки для детей. Это его сестренке положено верить, что можно жить долго и счастливо. А он знает, как жестоки бывают чувства, и как долго они обретают свою ценность. Но сейчас его губы пересохли, кровь и не думает отхлынуть от щёк, заставляя чувствовать себя полным дураком, а сердце сходит с ума кульбитами. Так хочется провести по шелковым волосам, прижаться к невероятному телу, оставить мокрый след от поцелуя на щеке, и он уверен, что сможет это сделать уже сегодня, Чжун Ли лишь нужно произнести пару нужных слов… Он даже готов принять те резкие слова и не особо приятные обвинения, выведенные на его запястье, поэтому как только мужчина начинает говорить, предвестник слегка поддается вперёд и внемлет. — Мистер Чайльд, приятно познакомиться. Прошу, присядьте, нам нужно ещё много обсудить… Кажется, внутри Тартальи что-то оборвалось.***
Чем дольше Чайльд проводил времени в гавани, тем больше убеждался (с великим неудовольствием для себя), что мог бы к этому всему привыкнуть. И к солёному, сухому ветру, от которого волосы стали тоньше и более ломкими, а губы потрескались, вызывая периодическую небольшую боль. Он бы привык к палящему солнцу до самого глубокого вечера, шумным торговцам и кипящей жизни. Жители здесь были куда приветливее, чем на родине, пусть и относились к нему с опасением. Его это и не ранило и не задевало, но и не давало повода для веселья. Это просто было. И всё это закончится уже скоро, успокаивал Тарталья тёмные когти, скребущие внутри в поиске жертвы. Единственной отдушиной, да и в принципе интересом для Чайльда, стал Чжун Ли. Да, они не родственные души, разные до невозможности, несовместимые, сказала ему судьба и плюнула в лицо. И он ненавидит это до ярости в побелевших костяшках, проступающих вен на бледной коже и сжатых в тонкую полоску губ. Но даже несмотря на жестокое решение жизни, он не отступит. Он — одиннадцатый предвестник её Величества, машина для убийств. И он абсолютно без ума от работника похоронного бюро перед ним, когда тот рассказывает очередную историю своим великолепным низким голосом, от которого у Тартальи бежит табун мурашек по коже. Сейчас Чжун Ли рассказывает новую легенду о Мораксе и созданных им землях, и Чайльд невольно поддаётся вперёд, стараясь просто быть ближе, нежели лучше слышать. Любая информация про Рекса Ляписа могла бы быть ему полезна, но томный голос заставляет терять голову, а сердце болезненно ёкает от печального осознания, что этот мужчина не его. На совместных ужинах они разговаривают обо всем на свете и ни о чем сразу же, и уже это делает юношу счастливым. Помимо прекрасных ораторских способностей, Чжун Ли является хорошим слушателем: никогда не перебивает, внемлет каждому сказанному слову и проявляет искренний интерес. Чайльд рассказывает о своей Родине, её бескрайних лесах, покрытых вечным снегом, о собственных амбициях и стремлениях, с нежностью упоминает младших братьев и сестру, о том, как любит их и что нужно обязательно каждому купить что-то до отъезда отсюда. Чжун Ли никогда не спрашивал его об истинных мотивах приезда целой делегации и одного из верных псов Царицы, никогда не затрагивал тему службы, если это не делал сам Чайльд, что случалось крайне редко и в сухих общих чертах. Недовольствие политикой Крио Архонта мужчина тоже никогда не высказывал, и Тарталья мог бы подумать, что его это вовсе не интересует, но какое-то неоднозначное, неразгаданное мнение об охоте за Сердцами Богов лежало на дне глубоких глазах, цвета кор ляписа. Но Чайльд сознательно в это не лез — у него достаточно разочарований на сегодняшний день. Также он не лез и в то, кто являлся родственной душой мужчины. Он знает, что на его собственной руке не то, что бы он хотел видеть, поэтому решает не ввязываться в личное, а лишь надеется на лучшее. Тарталья ненавидит слова на его запястье. Они неправильные, грубые, недостойные, по мнению предвестника, существования, и ему глубоко плевать, что решила судьба. Прохладными ночами, под светом луны, эти слова дают лёгкий блеск — соулмейт где-то рядом. Хочется взять острое лезвие и провести пару раз по его личному проклятию, ошибке тех, кто связывает чужие души. Это определенно чья-то оплошность и невнимательность, потому что неудачей это просто невозможно назвать. Ведь Чжун Ли все ещё оценивающе проходится по нему горящими глазами, каждый раз практически незаметно вздрагивает на каждом выдыхаемом «Сяньшен» и это то, от чего Чайльд готов умереть сразу же. Иногда находясь с ним, Тарталья чувствует себя странно. Даже если он постарается и откинет мысли о своей неопытности, некой неслаженности, то поймёт, что его волнует не это. А энергия, которая словно просачивается сквозь Чжун Ли и золотыми волнами перебегает к Тарталье, обволакивает в своём тепле, наполняя каждую клеточку тела, а затем оседает янтарной пылью, согревая изнутри. И есть что-то странное и властное в величественной осанке Чжун Ли, лёгком свечении и без того ярких глаз и скрытых плотной тканью руках. В его шёпоте, когда он наклоняется ближе к Тарталье и рассказывает какую-то новую информацию о древнем предмете в лавке жадного торговца на центральной площади города. И откуда обычный работник похоронного бюро знает все точности о, казалось бы, давно утерянной вещице самой Гуй Чжун? Иногда, когда Чайльд в очередной раз чувствует скрытую энергию мужчины, которую подавить, видимо, просто невозможно, ему кажется, что он слишком близок к разгадке, но та постоянно ускользает, как только предвестник становится на шаг ближе. Ведь как только Тарталья задаёт вопрос об осведомленности Чжун Ли, тот сразу же мягко улыбается и лишь незаметно переводит тему, оставляя его в дураках. Дни текут стремительно быстро до церемонии вознесения и появления самого Моракса, что Тарталья и не успевает глазом моргнуть, как она наступит вот-вот. Торговцы постоянно сменяют друг друга, как и работники друг друга в банке, в городе начинают говорить о какой-то путешественнице-героине, теплый ветер иногда сменяет приятная прохлада поздней осени, и даже отчёты удивляют каким-никаким разнообразием, но одно остаётся неизменным: Чжун Ли рядом. Смотрит ласково, смеётся своим восхитительным бархатистым голосом и завлекает в круговорот удивительной истории Ли Юэ. Чайльд искренне готов бросить все дела, как только получает приглашение от консультанта пройтись по гавани и заглянуть в пару лавок в южной стороне. Тарталья знает, что к концу прогулки мешок с морой, подготовленный заранее, опустеет, ведь Чжун Ли знает обо всех вещах на свете, кроме собственного кошелька. Но один благодарный взгляд стоит целого банка Северного королевства, поэтому ни разу после таких прогулок мужчина не уходил без подарка, щедро сделанным Чайльдом. А в один из вечеров он дарит палочки. Самые обыкновенные палочки для еды, и Тарталье кажется, что Чжун Ли над ним жестоко издевается, не иначе. Он и так чувствовал себя всегда глупо рядом с мужчиной, и неумение освоиться с их культурой отнюдь не делало ситуацию лучше. Руки постоянно била мелкая дрожь из-за внимательного взгляда и чужой ухмылки, отдающей сладкой истомой внизу живота, а несвоевременная неуклюжесть, делали свое дело. Как результат: грязный стол и красные, как заоблачный перчик, щёки Тартальи. Чжун Ли ничего не говорил и даже искренне старался не смеяться, но Чайльд видел весёлые искры в глазах напротив, и собственные губы невольно расползались в широкой, смущённой улыбке. Поэтому когда он обнаруживает дорогие и явно сделанные на заказ (в этот момент сердце грозит пробить грудную клетку и выпасть прямо ему в тарелку на десерт), с тонким выведенным на них драконом, он чувствует недоумение и смятение. Золотой рисунок был выведен тонкими линиями, отливая своим мягким светом на красный металл и так прекрасно контрастировал, что даже не ценительская натура Тартальи внутри замирала от восторога. Отвлекаясь от разглядывания дорогого подарка, он поднимает взгляд, и Чжун Ли не смотрит с издёвкой, не ухмыляется, даже не смеётся, а смотрит со всей серьёзностью и напряжённо ждёт реакции предвестника. Чайльд же в свою очередь, до сих пор не до конца понимая, как ему реагировать, но с искренней благодарностью прижимает дорогой подарок к груди, клянётся себе овладеть ими в совершенстве и произносит хриплым севшим голосом: — Спасибо, Сяншен. Для меня это очень ценно… И он не может ответить, что за эмоции проскользнули в глазах мужчины, не смотря на его улыбку.***
Рекс Ляпис мертв. Мама часто читала маленькому Аяксу про сильных и великих Архонтов: смелых и храбрых, слабых и забытых временем, но не людьми, гуманных и жестоких. Но самого великого и сильного из них он убил собственными руками. И Тарталья собой доволен донельзя, все шло просто идеально, он уверен, что вернется домой лучшим из лучших, и Царица будет им горда. Церемония оборвалась с печальным концом, жители в панике, а Цисин в смятении. Ну что может быть лучше? Все вокруг только и твердят, Властелин Камня погиб, и истерично ищут решения того, что произойдёт дальше, пока Тарталья якобы в стороне наблюдает за спектаклем на сцене. На самом деле, он в самом центре всех событий, и это греет его самолюбие, как ничто другое. Он понимает, что безымянная путешественница и народная любимица из земель Анемо Архонта может здорово подпортить ему планы, но старается не нагонять паники раньше времени. Почти каждый житель Ли Юэ: от лекаря в хижине Бубу до пары молодых юношей в книжной лавке, говорят о девушке с маленькой феей, готовой взяться за любое поручение. Тарталья на эти восторженные речи и шёпоты лишь вскидывает брови и презрительно фыркает. Какое расточительство своего времени. Но и сам не остаётся в стороне, когда за девчонкой бегут миллелиты, окружая и без лишней мысли направляя оружие. Когда она в ответ вытаскивает потрёпанный меч и со всей решительностью встает в боевую стойку, он узнает в ней звезду людских восторгов, от чего Чайльду хочется рассмеяться от развернувшегося перед ним представления, однако он всё же решает вмешаться. И когда они забегают в очередной переулок, отдаляясь от приведённых в ярость их дерзостью солдат, Тарталья наконец переводит дыхание и замечает цепкий взгляд девушки, пока её компаньон что-то громко доказывает ему. У путешественницы мягкие, пшеничного цвета волосы, едва ли доходящие до плеч, яркие медового цвета глаза, но не такие красивые как у Чжун Ли, отмечает Чайльд, относительно низкий рост и хрупкое телосложение. Предвестник придирчиво окидывает вглядом Люмин, как он выяснил из еле разборчивого пищания феи, и ждет, пока она хоть что-то скажет. Та смотрит все также с недоверием, но теперь её лицо кроме шока и искреннего удивления выражает озлобленность, тонкие брови сведены к переносице, собирая кожу в маленькую морщинку, а уголки губ опущены, придавая всей картине особо печальный настрой. И Тарталья до последнего не может понять чем это вызвано, ведь так яростно на него не реагировали даже Цисин. Не понимает, пока Люмин сухим, почти безжизненным голосом с хрипом не произносит: — Нам не нужна помощь Фатуи.***
Когда он слышит безэмоциональный и расчетливый голос Чжун Ли, Чайльд чувствует, как где-то в районе желудка крутит тревога, а сердце беспощадно обливают самой сильной кислотой в высоких концентрациях. Тот не поворачивает голову в его сторону, а рассказывает путешественнице как лично договаривался с Её Величеством об охране его страны, и Тарталья, не хочет, не может в это поверить. То есть, с самого начала он был передвижным звеном в этой огромной головоломке, руководимой Чжун Ли? Царица лично отдала его на использование ради своего плана? Тарталья знает, он большой мальчик и должен понять, а ещё он не должен вмешиваться в игры взрослых, но задетая гордость кричит, а разбитое сердце встало острыми осколками в горле, и он чувствует, что еще немного — и он рассыпется в пыль. Но даже тот факт, что он оказался не более, чем игрушкой в руках своего Архонта, ни то, как его обыграли в два счета, ни то, как звонко сейчас смеётся над ним Синьора, не ранят так сильно, как взгляд некогда теплых, а сейчас ледяных глаз, направленных на Восьмую Предвестницу. Чайльд стоит, не обращая внимания на кружащие пятна перед глазами, и жадно ловит носом воздух, потому что так больно не бывало даже в бездне, и ему кажется, что он переживает один из самых страшных кошмаров. Один из тех, с которыми не делятся даже на бумаге, а позорно прячут вглубь от самих себя, прикрываясь публичной храбростью и лицемерными словами. Но Чайльда прямо сейчас вывернули на показ всем, обнажили душу и растоптали чувства. Люмин смотрит на него украдкой, и он знает, уверен, что волей-неволей она чувствует его состояние и хочет что-то сказать. Но взгляд лазурных глаз направлен лишь на одного человека, а в горле стоит крик обвинений и ложных надежд. В голову лезут все проведённые вместе дни и вечера, нежный взгляд глубоких глаз, мимолётные прикосновения и тихий шепот на покрасневшее ушко. Отдают звоном рассказы об Адептах, древние легенды Ли Юэ, и именно тут Предвестника прошибает холодный пот, а с губ идут беззвучные смешки от собственной глупости и наивности. Рекс Ляпис, Моракс, Властелин Камня — самый древний и сильнейший Архонт, дарующий жизнь и покой землям Ли Юэ и предназначенный судьбой богине Гуй Чжун. Соединенные нитью судьбы, они вместе сделали эти земли одним из сильнейших государств, даровав его жителям защиту и покой. И разве обычный смертный из Снежной мог встать даже близко с древним божеством, пускай и павшим? Тарталья, как наяву, видел печальный взгляд Архонта, направленный в сторону Соленых Земель, длинные пальцы, нежно оглаживающие лепестки глазурных лилий, и собственное сердце заходится в горле от обиды и ревности. Тяжело любить умерших, ведь им эта любовь уже не нужна, но Чайльд от чего-то уверен, что Чжун Ли несёт это бремя с высоко поднятой головой, почитая память возлюбленной даже спустя тысячелетия. Судьба не связала их вместе, а распределила по-другому, и даже упорный настрой Тартальи не смог сменить её гнев на милость. Кожу окутало ранящим холодом, от довольных речей Синьоры в голове загудело, поэтому он направляется уверенным шагом к пристани. Ему здесь больше делать явно нечего.***
Солнце на закате окрашивало небо во все оттенки розового, отблескивая на улицы гавани, отражаясь в стёклах домов, вазах и прочем антиквариате, выставленном на продажу. Греяясь в его лучах, Чайльд печально смотрел на бескрайнее море, и дальнюю полосу горизонта, за которой где-то там его ждали за теплым ужином, произносили его имя трепетно, с тоской и, собираясь всей семьей перед камином, писали ему письма и с нетерпением расспрашивали подробности поездки. Он так соскучился. И осознание того, что уже скоро каждого из младших он нежно потреплет по голове, поцелует мать в щёку и крепко обнимет отца, согревали изнутри и дарили мизерное утешение после случившегося. После тёплой картины перед глазами, в очередной раз, предстают чужие сильные руки, едва заметная ухмылка и властный взгляд. Тарталья надеялся, что после шока на смену горечи придёт ненависть и желание мести за боль, ведь это пережить куда проще, чем всё те же нежные чувства, только теперь вперемешку с болью и осознанием собственной ничтожности. В ушах раздаётся уже ставший родным бархатистый голос, который нежно и с опаской зовёт его по-настоящему имени, от чего болезненно скребёт в грудной клетке, а в горле встал ком. Так хочется, чтобы это всё оказалось шуткой, и Чжун Ли оказался здесь. Пускай и сказал бы, что слишком любит Гуй Чжун, что выбрала его, но позволил быть рядом. Чайльд не узнавал сам себя, куда делась гордость и былое величие Одиннадцатого Предвестника? Рядом с Чжун Ли можно было стать самим собой, без напыщенных речей и лицемерия, ведь юноша был уверен, что его не осудят. Рядом с Архонтом даже нечто затихало и лишь мягко ластилось к чужим изящным, не смотря на мускулистость, рукам. И только когда по спине пробежали едва ощутимые прикосновения, в попытке обратить на себя внимание, Тарталья понял, что его звали наяву, и все это время Чжун Ли был за ним. Смотря на взгляд нежных глаз, уже человека, а не божественной сущности, Чайльд в удивлении приподнял глаза, но остался стоять на месте, не понимая, как ему реагировать правильно. Ведь если бы он реагировал как хочет, то уже находился бы в крепких объятиях, пускай и мнимых, но все же. Поэтому он стоял как вкопанный и ждал, что произойдет дальше. Чжун Ли и сам не торопится действовать первым и объясняться, Чайльд не имеет ни малейшего понятия, зачем он вообще пришел и искренне старается не строить сладких надежд. Ему уже хватило сполна. Они стояли ещё несколько минут в тишине, внимательно осматривая друг друга, словно видят в первый раз. Время для Тартальи невероятно затянулось, секунды длились вечность, и он уже думал, что потеряет рассудок, прежде чем Чжун Ли мягко и осознано произнес его имя, проговаривая каждую букву, словно смакуя слово на вкус. Уголки его губ нервно дёргаются в жалкой попытке одарить утешающей улыбкой, и Чайльду в сердце вонзаются сотни острых игл. Нет, то, как Чжун Ли обычно многословный сейчас молчит, в суете перебирая слова, чтобы поддержать его, разбитого и жалкого, доводит Чайльда до точки кипения и вырывает его сердце наружу, поэтому он дрожащим голосом начинает тараторить, прежде чем мужчина что-либо скажет. — Господин Чжун Ли, если вы пришли позлорадствовать или выразить жалкие слова утешения, то я Вас прошу сразу уйти, если в Вас, конечно, остались хоть капли настоящего сочувствия. Мужчина комично широко раскрывает глаза, а после бурной тирады собеседника выдыхает: — Аякс, я никогда бы не стал тебе врать или пользоваться твоими чувствами из-за какого-нибудь контракта. Мои чувства и отношения к тебе не входили в планы, хоть я изначально понимал, к чему это всё приведёт… — О да, просто замечательно! — грубо перебил его Тарталья. — Именно поэтому ты выставил меня полным дураком и посмешищем, просто отлично! А сейчас, ты пришел сюда и будешь рассказывать об искренности. Слушай, я правда готов смириться с тем, что мы несовместимы и не родственные души, но Гуй Чжун… — Я люблю тебя, — резко оборвал его Чжун Ли, и видя, как юноша замолчал в изумлении, поспешно берет чужие ладони в свои и, поглаживая их через перчатки большим пальцем, томно продолжает смотреть в любимые глаза. — Аякс, золото моё, я правда люблю тебя и какие-то указания, написанные на коже — последнее, что меня волнует. Я задумал весь этот спектакль ещё несколько месяцев назад, как только началась охота за сердцами Архонтов, и еще тогда я намеревался использовать одного из предвестников, пришедших за моим сердцем. Но познакомившись с тобой, таким… да и тот подарок, в виде палочек… — он замолчал, переводя дыхание, и, не зная, как продолжить, подошёл ближе к Тарталье, положил одну руку на шею, чуть приближая безвольное тело к себе и продолжил тихим шепотом в самое ухо, — Аякс, дорогой. Мы никогда не были близки с Гуй Чжун и судьбу всегда можно обмануть. У меня никогда не было диллемы между ней и тобой. Существовал всегда ты, только ты. Сердце, казалось, разорвет все мышцы и ткани на груди, выпрыгнет ему в руки: вот, я твоё, пусть этому и не нужно было существенное подтверждение. Чжун Ли смотрит выжидающе, будучи готовым принять любое решение Аякса и поддержать его даже в случае отказа. Но предвестник, смотря на то, как бывший Архонт нежно целует костяшки рук, может дать лишь один ответ. И уже поздной ночью, в полутьме, на смятых простынях, руки, издающее яркое свечение, любовно оглаживают его тело, драконьи клыки — напоминание о сущности, оставляют россыпь синяков, а губы проводят по новым ранкам, словно извиняясь за несдерживаемую грубость. Когда Тарталья двигается на нем, янтарные руки обхватывают узкую талию, с желанием насаживают на себя, а губы шепчут признания в любви словно мантру, молитву, данную им двоим, и от этой интимности у Аякса кружится голова. Его целуют ласково, нежно смеются на ушко от чужого смущения, говорят, какой он замечательный, как дорог и ценен, и крепко-крепко обнимают. А после всего собирают губами слезы на красных щеках, переплетают руки и обещают всегда быть рядом, пока Аякс ему позволит. Сам же юноша думает о том, что судьба не дала им духовной связи, ведь решила, что они несовместимые. Но в эту ночь, когда Чжун Ли считал своими губами веснушки на щеках, Аякс почувствовал как две детали пазла соединились.