***
Два молодых человека в костюмах и с дипломатами в руках выходят из стеклянной колбы, по ошибке названной вампирским министерством. «Какой умник решил расположить нас в здании, на восемьдесят процентов состоящем из окон?» – думает Хёнджин каждый раз, когда лучик заката таки пробивается сквозь затемнённое стекло. – Поздравляю! – Ли Минхо хлопает Хвана по плечу. Человеку бы сломало ключицу от такой приветливости. – Скажу по секрету: тебя выбрали для командировки на саммит. Привезёшь мне брелок с Эйфелевой башней? – Минхо прижимает младшего коллегу к себе. Они выглядят ровесниками, только вот Ли родился ещё до японской оккупации. – Почему ты так решил? – Хёнджин замедляет шаг. – Видел анкеты для посольства и запрос на четвёртую группу. – Феликс полетит со мной, – вылетает у Хвана. Минхо поднимает глаза к небу и фыркает: – Зачем? Он же просто твоя кровавая шлю- Хёнджин сбрасывает с плеча руку коллеги и отстраняется. – Донор, – в голосе Хвана стукаются краями льдинки. – Он мой донор.***
В самолёт они заходят последними. Хёнджин пропускает Феликса вперёд, он снимает бомбер. Ёнбок был счастлив, как ребёнок, когда узнал о поездке. «Ты знал, что утром надо говорить «бонжур», а вечером – «бонсуар»?», «Сводишь меня в Диснейленд?», «Ты пробовал фуа-гра? А когда был человеком?» – и ещё миллион вопросов каждый день выслушивал Хёнджин, пока момент Икс не настал. Другие делегаты поднимают глаза на Феликса и застывают. Бросают на Хёнджина испепеляющие взгляды, либо сияют, как от бокальчика игристого. Вампир окидывает взглядом свою одежду, но его костюм выглядит безупречно, как всегда. Хёнджин с Феликсом садятся друг напротив друга в мягкие кресла бизнес-класса. Горячий зуд проходится под кожей. На чёрной майке Ёнбока красуется принт: “Hey Dracula? I’ve heard you suck”. – Ты в курсе, что из людей на самолёте только ты и экипаж? – спрашивает Хёнджин, готовый удавить мальчишку. – По-моему, неплохо вышло, – он улыбается и сползает ниже. – Видел их лица? Хёнджин тяжко вздыхает, уже представляя, как будет пояснять коллегам за его странное чувство юмора. – Зачем ты треплешь мне нервы? Феликс улыбается, как наглый кот, сплетает пальцы в замок и опускает взгляд. – А мне кажется, тебе нравится, когда я тебя м-м… нервирую, – мурлычет он последнее слово и сверкает глазами из-под рваной чёлки. – Иначе ты бы давно поменял донора. Сердце бьётся часто, почти как у человека. Пальцы сжимают кожаные подлокотники. Хёнджин не знает, чего хочет больше: высадить Феликса на взлётную полосу или поцеловать его. Вампир откидывает голову на спинку кресла и просит у стюардессы воды. Частный самолёт летит вслед за ночью через девять часовых поясов. Хёнджин не знает, сколько времени там, где они сейчас, но у Феликса наступает время ломки. «Кто более зависим: мы от доноров или доноры от вампиров?» – для Хёнджина этот вопрос как загадка о курице и яйце. – Иди ко мне, – он хлопает по бёдрам. – Мне мяукнуть или гавкнуть? – ехидничает Феликс, поднимаясь с места. Но садиться к вампиру на колени не спешит. – Тут есть… кабинка? – спрашивает он. Хёнджин расслабляет прихваты, и занавески сходятся на середине салона. – Только туалетная. Я не буду загибаться в амперсанд, чтоб тебя укусить. Феликс улыбается уголком губ и присаживается на колени к вампиру, чуть хмурясь. – Но это же такой интимный момент, – шепчет донор с притворным беспокойством. Тёплые руки обвивают шею. Он прав: у вампиров не принято пить кровь даже при друг друге. На любом сборище устанавливают специальные кабинки: пустые и с общими донорами. Но только изначально брать Феликса на борт не планировалось. – Ничего страшного, – Хёнджин кладёт ладонь на шею Феликса, проводит большим пальцем от подбородка к выступу на гортани. Он дёргается, и палец сползает вниз, – пусть смотрят… «И завидуют». Хёнджин ртом втягивает мускусный запах в миллиметрах от Феликса. Лижет артерию с нажимом и тут же целует, втягивая нежную кожу. Сосуд чуть набухает, и вампир впивается в него клыками. Хёнджин сжимает бок Феликса под майкой, и донор тихо вскрикивает. Он ёрзает на коленях вампира, и тот без труда поднимает его на руки, прижимая к себе, как самое большое сокровище. Когда кормёжка закончена, тело Феликса обмякает в объятиях Хёнджина. Он бережно перекладывает его в кресло. Вампир наблюдает, как засыпает в Ликсе всё человеческое. Всё, что Хван любит. – Ты делаешь меня живым, Феликс. Завтра он может не вспомнить, что Хёнджин это говорил.