Когда приближается гроза

Филипп

Особняк, в котором скрывается Чарльз, расположен в восточной части Эдинбурга. Джемма, постучав трижды, а потом еще дважды, ящеркой проскальзывает в приоткрывшуюся дверь и увлекает Филиппа за собой. Приятно пахнет ладаном, восточными специями и французскими духами, образующими тяжелый аромат, дурманящий голову. Приглушенный голос Чарльза раздается на втором этаже, и Джемма, коротко кивнув Филиппу, стремительно поднимается вверх по скрипучей лестнице мимо молчаливого лакея. В квадратной комнате с изумрудными шелковыми обоями находится около десяти человек, обступающих Чарльза полукругом. Среди них Филипп замечает три знакомых лица: Флавиана Малфоя, герцога Норфолка и герцога Болинброка, частого гостя в доме архиепископа. Остальные господа хоть и выглядят знакомыми, но имен он вспомнить не может. — О, наконец! Мой прекрасный Джим и его друг. — Чарльз улыбается Филиппу, но улыбка выходит натянутой и нервной. — Стало быть, я спасен. — Отправляться следует немедленно. — Болинброк кашляет, призывая выслушать его. — Молодые люди проводят вас до Ливерпуля как можно быстрее и посадят на корабль, и уже через несколько часов вы будете в безопасности. И мы все умоляем вас, ваше высочество, впредь не совершать таких легкомысленных поступков. Чарльз хмурится и качает головой. Он явно удручен и несколько разочарован увиденным: тем, что люди, о которых он так много думал, спокойно живут под рукой другого правителя и совершенно не представляют, что душа Чарльза болит за них. Малфой склоняется перед принцем и торжественно произносит: — Ваше высочество, мы ждем вас, народ ждет вас как освободителя, как... Чарльз живо перебивает его: — Мой народ даже не осведомлен о моем существовании. Лишь главы кланов да их сыновья поддерживают меня в Шотландии, а остальные самозванца на троне королем называют да религию исповедуют протестантскую. И вы, господа, Георгу кланяетесь на приемах, разве не так? Филипп веско замечает: — Невозможно заставить кого-то поверить в вас только из-за того, что вы католик и в вашем теле течет кровь Стюартов. Для обычного человека это не имеет никакого значения, потому что он и так устает жить примерно к середине дня. Народ идет за тем, кто приведет его к лучшей жизни. Вам следует подумать, чем ваше правление окажется выгоднее для людей, чем правление его величества. Чарльз вспыхивает, и герцог Болинброк сердито восклицает: — Какая дерзость! Немедленно принесите свои извинения его высочеству. Филипп пожимает плечами, выдерживая возмущенный взгляд Джеммы. — Хоть один человек может сказать принцу правду: человек, не ослепленный яростными фантазиями и не жадный до золота. Малфой с усмешкой напоминает: — Торопитесь исчезнуть, ваше высочество. Сейчас ищеек слишком много, а кланы еще не готовы собрать войско: у короля Георга численный перевес. Неразумно было бы сейчас бросаться в заведомо проигрышный бой. Чарльз неохотно покоряется: ожидание утомляет и изнуряет его, как и любого юношу девятнадцати лет, вне зависимости, что он ожидает: трон или женщину. Раздается скрип лестницы, и в комнату вбегает посыльный, едва дышащий от усталости. — Порт Ливерпуля перекрыт, корабли задержаны, везде королевские гвардейцы. Они скоро будут и здесь: нас кто-то выдал. Иан МакЛаген предлагает уйти через Глазго: на корабле "Елизавета" есть место в одиночной каюте, за секретность он ручается жизнью. Но корабль отходит через четыре часа. Филипп мысленно прикидывает расстояние от Эдинбурга и коротко бросает: — Если отправимся в эту минуту на свежих лошадях — успеем. Вам, Джим, лучше остаться и вернуться домой как можно скорее. — Ни за что! — отрезает Джемма горячо. — Лишняя шпага и пистолет вам не повредят. Идемте, лошади уже готовы. Господа, я благодарю всех вас за помощь. Первая засада ждет их прямо на выезде из города: две узкие улицы, ведущие к дороге на Глазго, перегорожены десятком вооруженных гвардейцев. Чарльз хладнокровно стреляет в центрального без всякого предупреждения — гвардеец валится навзничь, и Джемма, вытащив пистолет, стреляет крайнему в ногу, из-за чего гвардейский строй рассыпается, образуя просветы. Один из гвардейцев ранит лошадь Чарльза шпагой, но тот удерживается на испуганном животном и только сильнее пришпоривает его, вырываясь из кольца. — Вы великолепны, ваше высочество! — выкрикивает Джемма, когда они, вырвавшись из города, во весь опор скачут по сухой земле, потрескавшейся от июльской жары. Филипп закатывает глаза. Нет, Чарльз невероятно далек от великолепия, просто гвардейцам поручено его арестовать, а не ранить или убивать — вот и возможность улизнуть победоносно, будто герою французских романов. На земле Чарльз сражается неплохо, но посредственно, ему не хватает скорости и ловкости: он слишком привык к праздности, но упрекать его в ней бесполезно и несправедливо. Он заложник своего имени и своей судьбы — и не более. Капитан, сухой пожилой мужчина с деревянной ногой быстро просматривает бумаги, почтительно склоняется перед Чарльзом и предлагает немедленно занять каюту. — Джим, мой милый друг, — принц поворачивается к Джемме и страстно берет ее руку в свою. — Прошу вас, отправимся вместе в Италию! Вы женщина, какую я никогда не мечтал встретить. Моя помолвка с французской принцессой разорвана, а новой я не желаю — все эти принцессы холодны как камень и ужасно жеманны, в них нет ни жизни, ни чувств, ни любви к родине... В вас же горит огонь, вы бесстрашны, вы станете моей музой, вдохновительницей, моей воительницей... Щеки Джеммы становятся алыми, как розы, но Филипп устало и сердито возражает: — Мой дорогой принц, из-за вас я третий раз рискую своей жизнью и будущей карьерой, но видит бог, если вы попытаетесь увезти мою любимую в ваше чертово итальянское пекло, я проткну вас шпагой на месте. Чарльз несколько секунд молчит, потом разражается звонким смехом. — Как же мне не хватает таких, как вы, черт возьми! Я бы отдал за вас трех Норфолков и пятерых Болинброков. Филипп не успевает ответить: на причале уже поднимающего якорь корабля их настигают четверо мракоборцев, среди которых и Филипп, и Джемма мгновенно узнают Кастора. — Я знал, что предатель попробует проскочить через соседний порт, — лениво произносит тот, вытаскивая шпагу из ножен. — Осторожно окружаем самозванца, господа, и нежно связываем. Задержите капитана, Грег! Джемма и Филипп разом обнажают оружие, оттесняя Чарльза к краю причала — так, чтобы он смог пройти на нижнюю палубу по самому краю досок за их спинами. Джемма громко свистит и, сумев привлечь внимание капитана, делает ему отчаянный жест рукой. Чарльз, пятясь спиной, стреляет в Грега, и тот, вскрикнув, неуклюже падает в воду, споткнувшись о канат. Корабль, покачиваясь, начинает потихоньку отплывать от причала, и Кастор яростно топает ногой, разочарованным движением бросая шляпу на мокрые доски. — Блэка и его дружка слева я беру на себя, — шепчет Филипп, сосредоточенно облизнув губы, и надеется, что Блэк не узнает его в этой нелепой маске. — Не бойтесь за меня, и будьте осторожны. Человек справа — левша, вы его без труда одолете; и ждите меня за коновязью. И время привычно замедляется, помогая ему стать единым целым с блестящим клинком. Сподвижника Кастора он выбивает из боя быстро, оглушив рукоятью кинжала и приняв ради этого болезненный удар шпаги в предплечье. Но с Кастором приходится повозиться: уступая в мастерстве, тот не уступает в подвижности, и Филипп, уже порядком взмокнув от пота и крови, пропитавшей рукав камзола, решает использовать обманную тактику, улучив момент, когда Кастор, чуть больше раскрывшись, чем следует, ожидает удара в грудь, но Филипп целится в плечо. Кастор охает и едва не выпускает шпагу из рук, и тогда Филипп, перепрыгнув через оглушенного мракоборца, бежит к коновязи. У него не больше десяти секунд, и возглас Блэка "Трус!" настигает его в то мгновение, когда он уже видит темно-синий плащ Джеммы. Не говоря ни слова, Филипп берет ее за руку и, выдохнув, трансгрессирует на пустошь за Аппер-Фледжи. И прохладный северный ветерок тут же принимается играть полами их плащей. — Боже мой, да вы ранены, — Джемма взволнованно хмурится, заметив кровь. — Скорее, доберемся до вашей улицы, здесь совсем недалеко. Удача им благоволит: студента, что живет вместе с Филиппом, не оказывается дома, и Джемма, впорхнув в кухоньку, на ходу снимает маску, набирает воду в высокую миску и находит на узкой полке чистое полотенце, пока Филипп, расстегнув перевязь шпаги и отложив кинжалы на столик, опускается в старенькое кресло с выцветшей обивкой. — Скверный удар. — Джемма помогает Филиппу снять рубашку и бегло осматривает рану. — Край рваный. Зазубренные лезвия богопротивны, их необходимо запретить! У вас где-то был бадьян, я совершенно точно помню... Несколько терпко пахнущих капель — и рана затягивается на глазах, и остается лишь слабость от потери крови. Филипп протирает плечи и грудь смоченным в теплой воде полотенцем и надевает чистую запасную рубашку из грубоватого хлопка. На тонкое белье у него нет лишних денег. В наступившей тишине Джемма и Филипп молча разглядывают друг друга, не решаясь сказать и слова после приключений, обрушившихся на них стремительным потоком горной реки. Улыбнувшись, Джемма вдруг садится к нему на колени и обнимает за шею одной рукой, а другой легонько проводит по растрепанным ветром волосам. — Подумать только, вы не позволили самому принцу забрать меня с собой, — произносит она довольно и немного смущается. — Я никогда не забуду, как твердо и яростно звучал ваш голос. От Джеммы пахнет дорожной пылью, лошадьми и соленым морем. Филипп любуется чертами ее лица: голубыми глазами с черными длинными ресницами, какие бывают лишь у южанок, и волевым подбородком, и, конечно, манящими губами. — Я боялся, что вы... — Отправлюсь с ним? — Да. — Какие глупости! — И вовсе не глупости. — Рука Филиппа невольно ложится на ее талию. — Он богат и властен, он занимает все ваши мысли, вы верны ему до последнего вздоха, в то время как я только и делаю, что прозябаю в этой крошечной каморке в обнимку с учебниками да ассистирую доктору в захудалой больнице в богом забытом городке. Джемма смотрит на него укоризненно. — Вы не верите, что мне нужны только вы? — Нет. Вам хочется меня завоевать, а после, добившись своего, услышав, что я ради вас прыгну в бездну или взберусь на небосклон, умчитесь защищать вашего прекрасного принца. Джемма тихонько смеется и ласково приглаживает его волосы. — Какой же вы бестолковый мальчишка, — говорит она нежно. — И фантазер! Неужели вы думаете, что я откажусь от вас ради славы и денег? О, Филипп, теперь, когда я верю, что мои чувства взаимны... И Джемма, не договорив, целует его. Филипп охотно отвечает на поцелуй, не в силах поддаться голосу разума, не в силах отстраниться. Ее хрупкая и в то же время сильная фигура и вправду полна внутреннего огня, и этот огонь передается и ему и придает ему сил. Безумная, безумная надежда, что помолвка будет разорвана, а он сам поступит на следующий курс и станет тем, кем мечтает, и это подарит ему возможность быть рядом с Джеммой, охватывает его лихорадочной дрожью. — Встаньте, — шепчет он, наоборот держа ее крепко обеими руками. — Встаньте, вы меня искушаете. — Как красивый змий в райском саду? — Очень красивый, — соглашается Филипп, вдыхая запах ее волос, и неохотно разжимает руки. — Я вас прошу, встаньте. Джемма легонько соскальзывает с его коленей, лукаво улыбаясь. За окном, занавешенным куском старой ткани, проезжает повозка фермера Джека, что продает овощи. — Боже мой, почти семь утра. — Джемма взволнованно бледнеет. — Мне пора бежать домой. Если Альберт заметит мое отсутствие... — Альберт не знает о прекрасном принце? — Нет, но догадывается. Слухами земля полнится. — Джемма плотнее запахивает плащ и смотрит на Филиппа сверху вниз. — Вы плохо выглядите, вам нужно отдохнуть. А из-за меня вы еще и не спали всю ночь. Отпроситесь сегодня с работы и хорошенько выспитесь. Филипп отрицательно качает головой. — Я немного отдохну и ради исключения оставлю учебники на вечер, но в больнице я ассистирую на операции на колене, поэтому пропустить ее невозможно. Глаза Джеммы радостно светлеют, как небо перед рассветом. — Ассистируете на настоящей операции? Замечательно! Тогда немедленно ложитесь спать, я разбужу вас, постучав в окошко через три часа. Филипп зевает и, поднявшись, провожает Джемму до двери. Внезапная мысль озаряет его уже сонное сознание: — Послушайте, вам не кажется, что Флавиан Малфой и есть тот самый предатель Чарльза, информирующий королевских ищеек? Джемма непонимающе хмурится, не успев перешагнуть порог комнаты. — Почему вы так думаете? Господин Малфой, разумеется, не самый приятный человек среди сторонников его высочества, но для чего ему играть на две стороны? Он достаточно богат, чтобы хорошо устроиться при любой власти. Филипп с сомнением возражает: — Как посмотреть. Малфои владеют акциями торговых компаний и частью земель в колониях, и Георг поощряет введение актов на повышенные налоги и запрет на продажу в другие страны. Ваш принц может иметь совершенно другие взгляды, и, скорее всего, Малфои посвящены в его видение ситуации. Не забывайте, что отец Чарльза еще довольно крепок, и все, что находится в голове у наследника, — отголоски его политических воззрений, а как вы знаете, они более суровы. Джемма поводит плечом и, не найдясь с ответом, исчезает за дверью. Филипп слушает ее удаляющиеся шаги на булыжнике, нагревающемся под июльским солнцем, и падает на постель, проваливаясь в сон через несколько секунд. Никто из них двоих даже не догадывается, что за домом Филиппа приглядывает одна пожилая леди, радеющая за будущее своей родины. Стоит Джемме выбежать из дома, как она отправляет старого почтового голубя по имени "Перышко" прямиком в особняк Блэков. ...Филипп едва не опаздывает на операцию из-за поломки дилижанса, и последние три четверти мили ему приходится почти бежать по выжженной солнцем земле, мечтая о глотке воды. Доктор уже ждет его, недовольно жуя моршинистыми губами, и Мэри, подготавливающая инструменты, слабо улыбается в ответ на его короткое приветствие. Миссис Фелпс, полноватая бледная женщина, лежит на узкой операционной кушетке в соседней палате, нервно облизывая губы. — Не волнуйтесь, милочка, — доктор ободряюще похлопывает ее по руке. — Вы не успеете и глазом моргнуть, а ваше коленце снова даст вам возможность ходить. Видите этого молодца? Подающий большие надежды студент, скоро сам поступит на хирургическое отделение, так что вы в надежных руках. Пока Филипп с доктором намечают контуры разреза травмированного и вспухшего колена, что приобрело уже синеватый оттенок, Мэри дает миссис Фелпс три настойки разом: белладонну, спиртовую с примесью успокоительной и противовоспалительную, в которую по совету Снейпа Филипп предусмотрительно добавил несколько капель бадьяна. Филипп отводит доктора в сторону и шепотом произносит: — Вы действительно хотите попытаться спасти ногу и вырезать опухоль? Она огромна. И думаю, что наверняка задеты ближайшие ткани. Если операция пойдет не так, как предполагалось, она потеряет много крови, и ситуация станет критической. Доктор чешет затылок, бросив быстрый взгляд на раздувшееся колено миссис Фелпс. — И что вы предлагаете делать? — Ампутировать ногу. Случай слишком запущенный, если так можно сказать, она истечет кровью или умрет от боли, пока мы будем сражаться с опухолью. Неизвестно, выдержит ли сердце: миссис Фелпс уже немолода. Доктор хмыкает. Его седые усы подрагивают, словно одобряют его слова. — Юноша, но тогда ампутацию она тоже вряд ли переживет. Я не учился в университете, я лишь закончил врачебную школу, так что, полагаю, знаний у вас гораздо больше, чем у меня. Я мало практикую сложные операции, вы же видите, чем мы с вами занимаемся ежедневно: гнилыми зубами, сломанными конечностями да порезами, и изредка роженицами. Если вы уверены в своих словах, необходимо поговорить с миссис Фелпс. Пожилая женщина наотрез отказывается от ампутации, сердито заявляя, что она еще в слишком здравом уме, чтобы добровольно соглашаться на одноногую жизнь. На все уговоры и доводы Филиппа, что ей поставят деревянный протез, она взмахивает руками и сердится, и в конце концов им с доктором приходится ее отпустить. — Миссис Фелпс, если не заняться ногой в ближайшее время, вы можете умереть. — Милок, мне уже пятьдесят годков, жизнь я повидала. Если помру, так хоть с обеими ногами. Филипп прощается с ней с печалью, но последующие заботы в больнице быстро стирают ее грустный образ из его головы, и когда они с доктором расходятся в конце утомительного дня, образ распухшего колена уже не появляется перед его глазами. Зато появляется Мэри: она догоняет его на перекрестке через улицу от больницы, возле липовой аллеи, уводящей в поля, к деревушке. — Господин Принц! — задыхаясь от быстрого бега, произносит она сбивчиво. — Вы забыли шляпу. Филипп озадаченно проводит ладонью по волосам, будто все еще ощущая прикосновение пальчиков Джеммы. — И в самом деле. Благодарю вас, Мэри. И пожалуйста, зовите меня по имени: мы с вами находимся в совершенно одинаковом положении. Мэри розовеет от смущения. — О нет, сэр! Мужчины, по моему опыту, всегда в выигрыше. Во всяком случае, им дозволено учиться в университетах. — Вам бы хотелось окончить университет? — Филипп надевает шляпу и шагает в ногу с Мэри, чуть замедляясь. — Да. Но я и так довольна своей работой и местом в больнице. Многим и такое недоступно. Жаль только, что каждый день одно и то же — иногда я теряюсь во времени. Вот вы помните, когда приходил мистер Пекс со своим больным зубом? — Вчера. — А вот и нет: в понедельник. А мне тоже кажется, что вчера. Круговерть, да и только. Филипп смотрит на нее искоса: пожалуй, он понимает, о чем она говорит. Ему раньше тоже казалось, что все маленькие и на первый взгляд незначительные люди только и делают, что вертятся вокруг своей оси, а люди важные, значительные непременно занимаются чем-то полезным или, во всяком случае, имеют возможность заниматься полезным. Но на самом деле это неправда. Бедняк обладает куда большей свободой, чем король. На следующем перекрестке уже их двоих настигает мальчик-посыльный, что работает в отделении для душевнобольных. — Мистер Принц, мистер Принц! Вас там дама ждет, в приемном. Скорее, скорее возвращайтесь: кто-то умирает! Филипп с Мэри следуют за ним бегом по пыльной и почти безлюдной улице, и ждущей дамой оказывается Джемма, белая, как мраморная статуя. — Вашего наставника нет дома, и я пришла к вам, — она скользит ревнивым взглядом по удивленной Мэри. — Маме плохо, очень плохо. Пожалуйста, поедемте со мной прямо сейчас. Колдо... врач Леннокс убеждает меня, что это сердечный приступ, но я ему не доверяю. Мой экипаж ждет за углом. Филипп согласно кивает и, быстро пожав руку Мэри, выходит из приемной. Джемма действительно ждет его за углом старого дома и, оглядевшись по сторонам, трансгрессирует прямиком в Аппер-Фледжи. Миссис Аббот лежит на кушетке с расстегнутым корсажем, запрокинув голову и приоткрыв рот, бессвязно шевеля губами. Альберт нервно стучит пальцами по подоконнику, а колдомедик водит под носом у больной флаконом с нюхательными солями. — Какие у нее симптомы? — Филипп бросает шляпу и камзол на стул и склоняется над миссис Аббот, потеснив колдомедика. Джемма делает резкий жест уже собирающемуся заговорить брату, требуя молчать. — Потеряла сознание, потеряла чувство пространства, натыкалась на стены, пытаясь идти, и я не понимаю, что она говорит. — У Джеммы дрожат пальцы. — Боюсь, это не приступ, а обширный апоплексический удар или как он верно называется в медицине? Кровоизлияние в мозг? Филипп слушает пульс и тихо произносит: — Миссис Аббот? Вы меня слышите? Та закрывает глаза и громко стонет. Ее лицо перекошено и страшно, но Филипп, мгновенно вспомнив прошлогодний курс, приподнимает ее голову, пытаясь придать ее телу более сидячее положение. Скорее всего, Джемма угадала кровоизлияние, и, судя по всему, миссис Аббот осталось лишь несколько минут. — Прощайтесь, — хладнокровно, но с сочувствием произносит Филипп, уступая место брату и сестре. Миссис Аббот всегда была к нему добра, пусть даже доброта была лишена тепла и ласки, с которой она относилась к собственным детям. — У вас мало времени, она уже почти не слышит вас. Рыдая, Джемма опускается перед матерью на колени, колдомедик беспомощно опускает палочку — да, и здесь магия бессильна, а Альберт берет мать за руку и крепко стискивает ее, издав глухой стон. Миссис Аббот тщетно пытается что-то сказать, глядя на своих детей, тщетно пытается подняться — и через десять минут все оказывается кончено. Альберт накрывает мать голубой простыней, колдомедик невозмутимо выписывает свидетельство о смерти, одинаковое для волшебников и магглов, и забирает копии себе, удостоверившись, что подписи стоят в правильных углах листа. Джемма продолжает рыдать, уткнувшись лицом в грудь Филиппа, и он успокаивающе поглаживает ее по спине, зная, что ничем не поможет ей в минуту утраты. Альберт, убрав свидетельства в ящик стола, выгоняет их обоих из комнаты и выходит сам, заперев дверь заклинанием. — Уходите, вы не нужны здесь, — он поворачивается к Филиппу. Его итальянский профиль красив, но жесток, и напоминает профиль разъяренного орла. — Вы компрометируете сестру. Она в таком состоянии, что не отвечает за свои действия. — Не смейте уходить, я запрещаю вам уходить. — Джемма яростно стирает слезы насквозь мокрым платком. Она едва держится на ногах. — И ты, Альберт, не посмеешь его выгнать! Побойся бога! — Мне надоели твои выходки. — Альберт грубо хватает ее под локоть и ведет за собой в гостиную. Филипп идет за ними следом, не решаясь открыто выступать против человека, только что потерявшего мать. — Все вечно возятся с тобой и твоим чертовым характером! Мама, папа, дядя, но я не позволю тебе рушить репутацию нашей семьи. Я знаю, о чем ты думаешь. Хочешь выскочить за этого студента, которому уже долгие годы дядя подает огромную милостыню? Хочешь стать независимой? Ты как отец — витаешь в облаках! Ты выйдешь за Блэка и положишь конец этим мерзким слухам о твоей итальянской связи с принцем Чарльзом. — О каких слухах, Альберт? Мама там... мертвая... в ее спальне... Боже мой, я не выдержу! Какие слухи? — Что ты его любовница. — Альберт силой усаживает ее на кушетку. — Точнее, что ты была его любовницей в Риме. И поверь мне, Министерство косвенно подозревает тебя в содействии его желанию захватить трон, и я не удивлюсь, если это правда. Ты с детства была чудной бунтаркой, но благодаря отцу и слабости матери все сходило тебе с рук. Но поверь мне: я установлю свои правила, как только мы похороним маму... Вы еще здесь, господин Принц? Убирайтесь! Вон из моего дома! Филипп качает головой. — Я уйду, только если вы дадите мне слово, что не тронете Джемму. И прекратите обвинять ее в недостойных дамы поступках. Вы достаточно хорошо знаете свою сестру, чтобы верить нелепым и унизительным домыслам. Альберт негодующе замечает: — Убирайтесь! Мне необходимо заняться похоронами и написать дяде. Я не обязан давать вам никаких обещаний. И будьте уверены, что если я еще раз увижу вас рядом с сестрой, я тотчас поговорю с господином Блэком. Я собираюсь устроить свою карьеру так, чтобы не зависеть от дяди, чьи паучьи лапы паутиной окутывают всех, кого он касается. И я намерен владеть собственной жизнью, а не зависеть от чужой милости. Всего хорошего! Джемма закрывает лицо руками, и Филипп, помедлив, покорно оставляет ее наедине с братом и её горем. Нет, оставаться совершенно бесполезно, ведь он много раз видел подобные сцены в церквях: утрата превращает одного в опустошенного страдальца, а другого — в мечущегося льва. Одни и слезинки не уронят, а другие выплачут целое озеро. И Филипп, тяжело выдохнув, медленно возвращается домой. На столе лежит письмо с гербовой печатью архиепископа, приглашающего его посетить прием в следующий вторник, который устроят в архиепископском дворце по случаю приезда папских кардиналов из Ватикана. В конце письма на пергаменте красуется изящная лилия, небрежно нарисованная самим его преосвященством. Бросив листок в камин, Филипп устало садится за стол и придвигает к себе учебник по анатомии.

Гермиона

Ранним утром, еще до купания с Грейс, Гермиона получается записку от Констанции, принесенную лакеем. Неровным почерком с несколькими орфографическими и грамматическими ошибками Конни пишет: "Мисс, у нас радость! Мадама белокурая отправлена хозяином обратно в свой особняк, который вчерась достроили обратно. Я сразу поменяла белье в комнате хозяина, теперь ему не придется спать в гостиной. Чудище наше я отстояла, хоть девочка и хотела его забрать. Сейчас пойду брызгать цветочной водой по всему дому аки святой, чтобы изгнать из него запашок этих дорогих парфюмов. Говорят, жениться он на мадаме вздумал, так это все для дела какого-то, потому как без вас ходит как неприкаянный, ворчит все и ест плохо, как бы не похудел, это же камзолы придется ушивать. Вот таки дела, мисс, ваша Конни". Гермиона фыркает, откладывая записку на прикроватный столик с высокими тонкими ножками. Первый шаг сделан — баронесса возвращена домой, но это ничего, ровным счетом ничего не значит. Снейп считает, что ради дела ему позволено вести себя, как ему кажется правильным, но он совершает всю ту же ошибку: он снова думает только о себе. София ей неприятна, но она все же не сделала ничего настолько дурного, чтобы хладнокровно и со спокойной совестью играть ее чувствами. Да, Снейп и раньше использовал людей, но он никогда не сталкивался с влюбленной женщиной. Возможно, он не верит, что баронесса действительно им увлечена: в ее возрасте уже нет места сильным всплескам чувств, как это бывает в юности, когда влюбленность — именно влюбленность — сжимает тебя так сильно, что невозможно дышать. Еще раз взглянув на записку, Гермиона качает головой. Любит ли ее Снейп? На мгновение, в минуту близости, ей показалось, что да. Но он ничего не сказал ей о любви, хотя, разумеется, ждать от него признания сейчас нелепо. И когда-нибудь потом тоже. Как ей захотелось — в это утро, когда вода золотится под солнцем, — чтобы он просто сказал: "Я люблю тебя"! Но она помнит, что он сказал лишь: "Вы мне нужны". Равны ли для него эти слова? Лили тоже была ему нужна, и он прожил без нее, и сейчас она осталась беспокойным и немного болезненным воспоминанием. Но Гермиона не уверена, что она когда-то займет больше места в его сердце, чем призрак первой несчастной любви, ради которой он пожертвовал собой. Впрочем, она и не претендует. Они оба уже не подростки, но в том и может состоять их счастье, что они нашли и заметили друг друга в возрасте, когда люди готовы к осознанным поступкам. Вот только Снейп пока что совершенно не готов. Что-то должно случиться, что-то серьезное, чтобы он вырвал из себя все прошлое с корнем, то прошлое, что мешает ему быть полноценным. Это не изменит его характер, но даст ему возможность уйти с тонкого льда на твердую сушу. — Я бы хотела, чтобы вы помогли мне с фехтованием, — произносит Гермиона, садясь рядом с Грейс на теплую гальку маленького пляжа. — Мисс Аббот дала мне лишь два урока, но я намерена продолжать. Грейс проницательно замечает: — Неужели вы хотите противостоять мадам Лестрейндж? — Я понимаю, что уровня ее мастерства мне никогда не достичь. Но честное слово, я устала чувствовать себя беспомощной куклой в ее присутствии. Грейс весело смеется. Солнце блестит в ее волосах. — Значит, вы хотите чувствовать себя беспомощной куклой со шпагой в руке. Похвально! Вы не убегаете от страха, вы идете ему навстречу. Особенно после того, как она едва не убила вас ядом василиска. Гермиона хмурится, вспоминая разговор с Лестрейндж во дворце короля. Яд василиска был чужой идеей, но чьей? Кроме мадам Лестрейндж, кому она может помешать? Только баронессе. Стоим им закончить завтрак, во время которого Айрис поглощает все круассаны в доме, как часы в зеленой бамбуковой гостиной бьют десять, и Гермиона с ужасом понимает, что к полудню ее ждут во дворце с планом размещения приюта, а ее папка с бумагами осталась в Аппер-Фледжи. Грейс сооружает портал, и через несколько секунд Гермиона оказывается на брусчатой улочке, прямо перед аптекой. Толкнув дверь внутрь и услышав звон колокольчика, она сразу замечает Снейпа, что-то считающего в расходной книге. — А! Вы, как всегда, вовремя, Грейнджер, — он откладывает перо в сторону. — Я думал о вас. — Сэр, я забежала на минутку, чтобы забрать свою папку. — Какую еще папку, черт возьми? — С проектами для его величества. Они смотрят друг на друга изучающе, словно проверяя, изменилось ли что-то между ними, потом Снейп произносит: — Как вы успели понять из бестолковой записки Констанции, я отправил баронессу домой. Ничто теперь не мешает вам вернуться, Грейнджер. Вы моя законная ученица. — Нет, сэр. Я вернусь, когда вы разорвете все отношения с этой женщиной. Напоминаю, что вы — в статусе жениха, а свадьба намечена на мой день рождения. Иронично, правда? Снейп недоуменно приподнимает брови. Он и правда выглядит хуже, чем неделю назад. — В ваш день рождения? — Девятнадцатого сентября. — Черт побери, я и не знал, что это день вашего рождения. — Вы никогда не интересовались, сэр, и это простительно. — Гермиона обводит аптеку внимательным взглядом. — Какой у вас порядок — и без моего участия. Помню, что такой же был в классе зельеварения. Снейп поджимает губы. Очевидно, напоминание о прошлой жизни ему неприятно. — Грейнджер, я прошу вас поверить мне, что вся эта история с баронессой — действительно всего лишь игра. Мне необходимо добраться до барона, и сегодня вечером я планирую предложить ему стать его партнером. Для убедительности я добавлю несколько капель зелья, которое мы с вами изобрели. — Я верю, что вы хотите извлечь пользу, сэр. Но эта польза мне неприятна. Я не представляю, как вы выберетесь из ситуации, не ранив баронессу и меня. И по-моему, вам очень льстит внимание двух женщин разом, сэр. Оно кружит вам голову от непривычки и вводит в заблуждение. — Интересно, в какое. — Что обе женщины собираются вас вечно терпеть. Снейп насмешливо хмыкает, и Гермиона проходит из аптеки в кухню, но вместо Констанции навстречу ей выбегает Фобос и с громким мяуканьем прыгает ей на руки. — Мой дорогой, — Гермиона прижимает жмыра к себе и ласково гладит. — Мой славный Фобос! Какой ты красивый! — Завидую жмыру, — Снейп усмехается, но потом становится серьезным. — Что вы решили насчет Наземникуса? — Сперва надо купить артефакт, который сможет его привлечь. А потом уже продумать возможную встречу. Вы приглашены на прием к Диггори? — Разумеется. — К тому времени я уже раздобуду артефакт, так что у нас будет возможность обсудить план дальнейших действий. Простите, сэр, но мне пора отправляться к его величеству. И Гермиона, поднявшись в спальню в сопровождении Фобоса, легко находит свой проект в кожаной папке для бумаг, лежащей на кушетке. Как она соскучилась по своей спальне! По саду, по закату над пустошью и, конечно, по уютным вечерам в гостиной. Снейп, видимо, угадывает ее тоску, ожидая ее внизу лестницы, и негромко произносит: — Грейнджер, я из-за вашего отсутствия ужасно плохо сплю. Вы нужны мне здесь. — Ничем не могу помочь, сэр. Выпейте настойку с мятой за полчаса до сна. Он недовольно кривится. — Хотя бы поцелуйте меня, перед тем как упорхнуть. — И не подумаю, сэр. — Вы хотите, чтобы я признал свою ошибку в отношении баронессы? Пожалуйста: я ее признаю. Мне не следовало предлагать ей укрытие в нашем доме, мне следовало послушать вас. Гермиона смотрит на него пристально, но его темные глаза непроницаемы. — Это просто слова, сэр. По-настоящему вы не раскаиваетесь в своей беспечности и в своем эгоизме. Вы не умеете так легко соглашаться со своими неудачами. Снейп приглушенно смеется. — Какая вы восхитительно упрямая! Гермиона, услышав звук приближающегося дилижанса, успевает выбежать из дома как раз вовремя, чтобы успеть добежать до площади и усесться внутри между пожилым джентльменом и молодой гувернанткой в коричневом платье. Полтора часа тряской дороги дают ей время на размышления. Сперва она думает, что стоит спросить Снейпа, почему она ему нужна. Возможно, ответ на этот простой вопрос даст ей один ключик от того замка, что висит на сундуке его сердца. Затем она обращается мыслями к Айрис: рано или поздно ее положение станет очевидным. Но дело не только в том, что разразится скандал: если кто-то хотел помешать родиться родоначальнику этой ветви Мраксов, то этот кто-то может начать преследовать Айрис. Что, если поговорить с Кастором и рассказать ему правду? Он способен предпринять некоторые меры по обеспечению безопасности. В конце концов, Айрис не может провести всю жизнь в заточении у Грейс, тем более что мадам Леран такое положение вещей явно не по душе. Гермиона вздрагивает, вспомнив тот пронзительный взгляд, каким мадам Леран окинула ее утром после купания. Она очень молчалива и разговаривает практически только с Грейс. Удивительно, конечно, что вампиры верят в средневековую легенду, а с другой стороны — не они ли вместо мадам Лестрейндж причастны к исчезновению и убийству девушек? И, наконец, изворотливый Наземникус. Без сомнения, он наверняка знает о ее членстве в "Морском коньке", так что легко откажется от встречи с ней, но у Наземникуса есть дурная черта, которая в этот раз может сыграть им на руку: он жаден. Получение золота с двоих выгоднее, чем с одного. Но как бы побыстрее внушить ему эту мысль? Во дворце пусто: двор разъехался по пригородам и морским городкам, и Георг, вынужденный оставаться в столице большую часть времени, раздражен от скуки и необходимости вести дела. Разумеется, он весьма рад ее появлению и тут же приказывает камердинеру принести чай, свежие пирожные и фрукты и молоко. — Я никогда не забываю предпочтений дамы, что мне нравится, — произносит он с улыбкой и поправляет парик. — Что же, мисс Грейнджер, как продвигаются ваши дела? Вы придумали, в каком районе Лондона приют окажется наиболее уместен? Гермиона садится на широкую софу и раскладывает чертежи, исполненные ее неумелой рукой. Кое-где линии кривоваты, но общего впечатления это не портит. — Да, ваше величество. Западный Лондон очень приятен для прогулок. Детям там будет спокойно и тихо, жизнь течет размеренно, недалеко несколько рынков, где удобно покупать еду. Георг рассматривает чертеж, снисходительно улыбаясь, потом откладывает его в сторону. Камердинер расставляет на столе чашечки и вазу с пирожными. Гермиона вслед за королем кладет на блюдечко пирожное в виде лилии, используя серебряные щипчики. — Но не пострадает ли респектабельность живущих там дворян? Не каждый согласится на соседство с приютом. — О, дворяне ведь принимают соседство с крысами в своих подвалах. Сироты помешают им намного меньше. — Вам так кажется. Крысы объединяют. Это всеобщая проблема, которую невозможно решить, потому что крысы лишены разума, они — абсолютное зло. А вот дети — неудобная тема для беседы: непременно почувствуешь себя виноватым. Гермиона покорно уточняет, сдерживая возмущение: — Тогда, сир, мне следует подыскать место поудобнее, чтобы не смущать ваших поданных. — Ни в коем случае. Пусть привыкают, что за стенами их дворцов существует разная жизнь. Мисс Грейнджер, я одобряю место для приюта и завтра прошу вас встретиться с министром финансов. У него довольно устрашающий вид, поверьте, но вы найдете к нему подход... Нет, нет, вы рано кланяетесь, сядьте обратно, вот так. До меня дошли слухи о помолвке вашего наставника с баронессой Селвин. Крайне удивительный выбор. — Почему же, сир? Георг вытирает губы, испачканные кремом, салфеткой. Его рука с полноватыми пальцами лежит совсем рядом от руки Гермионы, и он невзначай касается ее и поглаживает. Гермиона не отстраняется и, вежливо улыбнувшись, стискивает зубы, сдерживая отвращение. — Селвины всегда получают то, что хотят. Барон поддерживает Фредерика, оспаривая в Парламенте все мои предложения, баронесса подыгрывает брату, имея влияние у аристократии и при этом успешно выполняя роль добропорядочной женщины. Раньше она была невероятно красива, блистала на балах; сейчас, конечно, годы несколько испортили ее внешность. Но ваш наставник выбирает неверную сторону, мисс Грейнджер, а это опасно. Гермиона кивает, искренне соглашаясь с его словами и молча любуясь позолоченной табакеркой с медальоном на крышечке, внутри которого изображена Афродита. Министерство не сможет помочь Снейпу, если тот окажется замешан в политическом сговоре, иначе изменится ход истории. А возможно, Министерство как раз этого и хочет: неспроста несколько сотрудников уже исчезло в водовороте заданий. Запыхавшийся посыльный приносит ответ от министра поздним вечером, когда дамы уже собираются за большим ореховым столом в желтой гостиной. Английская изменчивая погода не позволила им насладиться ужином на берегу: в самый последний момент тучи заплакали ливнем. Гермиона читает письмо, отказывающее ей в приеме, и раздраженно откладывает его в сторону. — Министр финансов никуда не годится, хоть он и весьма милый старик. — Айрис сосредоточенно режет телятину и поливает кусочки французским соусом. Она уже привыкла к обстановке и, кажется, нашла несколько общих тем с Грейс: после обеда они играли в плюй-камни на лужайке. — Он дальше своего носа не видит, а нос у него длинный. Вам, конечно, придется убедить его в правильности вашего выбора. Гермиона отодвигает печеные овощи на край тарелки и добавляет к ним немного картофеля. — Но разве слово короля не имеет решающего веса? — О, дорогая, — Айрис протыкает мясо вилочкой с двумя зубцами, — слово короля очень мало весит. Разумеется, он имеет право что-то приказать и пожелать, но все согласуется с Парламентом и министрами, а у них столько причин отказать в любом деле, да еще несколько на каждый случай. Гермиона вздыхает. В этом мире постоянно приходится убеждать мужчин в важности того или иного действия! Будто они дети, которые сами ее не замечают. После ужина Айрис получает неожиданное письмо от Кастора, принесенное большим серьезным филином. Отодвинув чашку с недопитым чаем, Айрис подходит к окну и пробегает письмо глазами, потом радостно вскрикивает. Грейс томно интересуется, погружая ложечку в шоколадный крем: — Что такое, мисс Пруэтт? Айрис не сразу удается справиться с волнением, и листок подрагивает в ее пальцах. Втянув носом воздух, она шумно выдыхает и, стараясь успокоиться, произносит, поглядывая на письмо: — Кастор намерен разорвать помолвку с Джеммой. Он пишет, что их с Джеммой не связывают никакие чувства, кроме дружеских, и что, конечно, он не готов жениться на той, что фехтует практически наравне с ним... но... из-за смерти миссис Аббот придется несколько повременить. Он спрашивает, может ли он рассчитывать на мою особенную благосклонность к его дружеской поддержке... Гермиона вертит вазочку с кремом. — Другими словами, он делает вам предложение. — Совершенно верно. — Грейс пробует крем и жмурится от удовольствия. — Ожидаемо. Однако не торопитесь радоваться, мисс Пруэтт. Смерть миссис Аббот способна повернуть историю не в вашу пользу: Альберт Аббот весьма решительно настроен в отношении брака своей сестры, он мечтает устроить себе беззаботную жизнь подальше от религиозного дядюшки. Айрис нервно наматывает прядь волос на палец. Восточный стиль гостиной ей не подходит, она смотрится на его фоне словно ошибочно залетевшая райская птица среди зарослей бамбука. — Как жалко миссис Аббот! Но... скандал неизбежен в любом случае, и я к нему готова. — О нет, вы совершенно не готовы, милая. — Грейс бросает загадочный взгляд на Мадлен. — Вам чудится, будто вы готовы, но к такому невозможно подготовиться. Однако выбора у вас немного, а время еще терпит несколько недель: Кастор Блэк человек поразительно надежный при всей своей несерьезности. И поразительно благородный. Остальное вам знать не следует. Айрис с Гермионой настороженно переглядываются, но Грейс жестом приглашает обеих присоединиться к десерту. — Кастор Блэк — ларчик с несколькими отделениями, — произносит Мадлен холодно и равнодушно. — Впрочем, от сотрудников Министерства другого и не ожидаешь, даже капли сочувствия. Гермиона находит шоколадный крем слишком приторным и, съев две ложки, с разочарованием отодвигает вазочку. — К сожалению, Министерство только начинает сталкиваться с проблемой разумных магических существ после введения правил Статута. Необходим специальный отдел, где каждой расой станет заниматься отдельный человек. В конце концов, эльфы, гоблины, оборотни и вампиры являются такими же полноправными членами магического сообщества, как и обычные волшебники. Айрис все еще задумчиво играет рыжим локоном и невзначай замечает: — Мисс Гермиона замечательно подошла бы на роль такого борца за справедливость. Более честного и страстного человека, искренне переживающего за страдания других, я не видела. И Гермиона снова вздрагивает от взгляда Мадлен, с привычной отстраненностью лакомящейся кремом. Следующим утром они с Грейс вместо купания приступают к фехтованию: моросит мелкий дождь, и распущенные волосы Гермионы мгновенно распушаются, превращаясь в шар. — Вы очаровательны. — Грейс выпрямляется, держа шпагу в руке. Она одета в золотой мужской костюм и выглядит прелестно. — И неплохо двигаетесь. Давайте повторим еще раз выпад с поворотом. Гермиона быстро устает от выпадов и, запыхавшись, просит передышки. Спорт никогда не был ее сильной стороной, да никогда ее и не интересовал. Они садятся на резную скамейку у воды, влажную от дождя. — Вы все еще хотите встретиться с Фиделиусом? — Да. Я бы хотела купить некоторые ингредиенты для зелий через него. Грейс молчит, глядя на встревоженное ветром море. — Вы считаете это плохой идеей? — Отнюдь. Следовательно, вы собираетесь вернуться в Аппер-Фледжи к вашему непокорному аптекарю. Только не торопитесь: мужчины должны заслужить прощение, а для этого необходимо время. Гермиона рисует ногой крестик на песке, потом круг, потом непонятную фигуру. Где-то за спиной звучит серебряный голосок проснувшейся Айрис. — Спрашивайте, — тихо роняет Грейс, вдыхая морской воздух полной грудью. — Вы действительно верите в легенду про обещанную? — Всем сердцем. Мне необходимо во что-то верить. Более того, я убеждена, что она уже близко. Однако я не такой яростный фанатик, как Мадлен. Она занята поисками обещанной последний год, считая, что она появится до Рождества... А вот и мисс Пруэтт. И снова вы, райская птичка, не попадаете на прием! Гермиона недовольно морщится, вспомнив, что к ужину снова придется затягиваться в тугой корсет парадного платья, и Айрис еще вечером придирчиво перебрала все варианты, предложенные Грейс, и остановилась на платье из голубого шелка с зеленоватым отливом, корсет которого вышит мелким речным жемчугом. — И несколько жемчужин в прическу, вот так! Жалко, что я не могу привезти свои любимые ткани сюда... — О, привозите! — легко возражает Грейс, одобряя ее выбор. — Я поклонница ваших нарядов, они изумительны. Конечно, я бы кое-что добавила, но у всех свое видение того, как ложится ткань и какими складками, как играет на ней свет. Нынешняя мода интереснее той, что была двадцать лет назад, и я умолчу о страшных временах моей юности... я дам вам прозвище "мисс Стежок", оно вам очень подходит. Мистер Берк услужливо протягивает Гермионе каталог артефактов, к полудню явившись в особняк сам, и, пока Гермиона уходит к себе, обсуждает последние торговые новости с Грейс. Мадлен в обсуждениях не участвует: она практически не принимает участия ни в одном разговоре, но при этом прекрасно осведомлена обо всем, что ее интересует. Каталог полон разных странностей: кулон бессмертия, брошь неприступности, магический ошейник, уменьшающий сопротивление. Гермиона смеется, представляя, как Констанция надевает его на Снейпа, и листает каталог дальше. Наземникусу понравится все что угодно, но на свой вкус она выбирает медальон из рога единорога, приносящий невероятную удачу. Воришкам и обманщикам удача всегда пригодится. Медальон обходится ей в пятнадцать галлеонов. Что можно предложить Наземникусу взамен? Покровительство? Безопасность? В размышлениях проходит весь день до самого приема, и хотя Грейс и Айрис уговаривают ее играть в карты, Гермиона постоянно проигрывает, перебирая в голове имена тех, на кого Наземникус и Бэгмен могли бы работать в будущем. Прием, устроенный Диггори в честь ее величества, больше напоминает поминки: большая часть присутствующих в нарядах из темной ткани и в черных перчатках, со скорбным выражением лица приносящая соболезнования Альберту Абботу, бледному, но невозмутимо спокойному. Джеммы рядом с ним нет, и Гермиона не решается подойти, зная, что ему совершенно не нужны ее слова. Кастор с непривычно мрачным выражением лица поедает у окна виноград, отщипывая от веточки ягоду за ягодой. — Ее величество расстроится, — небрежно произносит он, чтобы скрыть озабоченность. — Она ненавидит траур и грусть. Как себя чувствует мисс Пруэтт? Гермиона заверяет его, что мисс Пруэтт в добром здравии и у нее отменный аппетит. И что, разумеется, она была невероятно рада получить его письмо. На лице Кастора на мгновение появляется глупая широкая улыбка, какая бывает у влюбленных подростков. — Ваш аптекарь слишком много внимания уделяет барону, — произносит он уже с напускной серьезностью. — Если он затеял что-то в одиночку, то пусть разделит идею со мной: лишняя шпага никогда не повредит. Барон человек опасный — опаснее, пожалуй, чем Грейс Яксли. Он напоминает змею: пока не тронешь, шипит рядом, тронешь — зажалит до смерти. Диггори под руку со своей женой Авророй, уже глубоко пожилой дамой с серебристыми буклями парика и старинным фасоном платья конца семнадцатого века, неторопливо появляются в зале и, прежде чем поприветствовать всех гостей, заявляют, что королева не сможет посетить прием из-за недомогания в ногах. — Все еще хуже, чем я предполагал, — бурчит Кастор, поглядывая на Альберта. — Если ее величество отправится на небеса, боже храни ее подольше, то в стране объявят долгий траур. Зато сегодня будут танцы, и я уже вижу вашего рыжеволосого морского поклонника. Гермиона шепотом интересуется, кивнув на группу седовласых мужчин в парадных камзолах с орденами: — А кто из них министр финансов? — Вон тот господин в голубом камзоле, высоком нелепом парике и белых туфлях, видите? Если хотите добиться успеха — напирайте, как англичане при Азенкуре. Мямлей господин Питт не выносит. Выпрямившись и нервно кашлянув, Гермиона направляется прямиком в гущу престарелых министров, обсуждающих цены на рис и эффективность ночных грелок. — Моя служанка вечно прожигает простыни! — жалуется один из министров, морщась от неудовольствия. — В прошлом месяце я потратил три золотых на новое белье. — Предложите ей сперва подержать грелку на решетке, — Гермиона вежливо вступает в разговор, и взгляды стариков с удивлением обращаются к ней. — Около десяти минут, не больше, а после этого ее можно класть в постель... Лорд Питт, вы не уделите мне время? Я к вам по поручению короля. Вы мне отказали, но вот я здесь. Лорд Питт, почесав кустистую бровь, недовольно отзывается: — Как же, как же, слышал. Видел его величество вчера вечером. Милочка, я вас огорчу: у нас полно детских приютов... — И все они заброшены, все они в отвратительном состоянии, господин Питт. Если бы девочками из приютов действительно занимались, вашу горничную не пришлось бы учить обращению с грелкой. Министр открывает рот, чтобы ей возразить, но Гермиона упрямо продолжает: — Насколько мне известно, сумма, выделяемая для содержания одного приюта, составляет около ста фунтов в месяц. Однако, поговорив с начальницей одного из приютов, я узнала, что она получает вдвое меньше. Любопытно, куда же исчезает вторая половина, господин Питт? И Гермиона выжидающе смотрит на Питта, на лбу у которого выступает испарина. Разумеется, она блефует: сколько денег в самом деле получает начальница на руки, ей неизвестно, но, скорее всего, Питт тоже об этом ничего не знает. — Хорошо, хорошо, мисс Грейнджер, мы обсудим с вами приют и программу обучения детей, — он промакивает лоб платком. — Приходите, скажем, к полудню, мы побеседуем за чашечкой чая. А сейчас вас, мисс, приглашает на гавот молодой военный. Прекрасная выучка, а как начищены сапоги! Помню, как я был таким же в его годы... Гермиона неохотно танцует с Патриком гавот и ригодон, но перед мазуркой наконец появляется Снейп, весь вечер не обращавший на нее внимание, и подает руку, приглашая на танец. — Барон подозревает, что мы связаны с вами больше, чем отношениями наставничества. — Его глаза полны мягкости, но лицо привычно бесстрастно. — Мне нужно слегка опровергнуть его домыслы. Вы раздобыли артефакт? — Да, сэр. — Гермиона чуть не сбивается с ритма танца. — Медальон из рога единорога. Больше ничего подходящего я не нашла. Снейп чуть склоняет голову влево — явный признак того, что он считает ее выбор неудачным. Но он знает Наземникуса хуже, чем она, поэтому не стоит расстраиваться из-за его неодобрения. Она и так вертится одна в "Морском коньке" с тех пор, как Джулиана отправили в Париж. — Мне удалось получить от барона письменную просьбу приготовить зелье, которое повлияет на поведение короля, — Снейп смотрит на ее губы, потом поверх ее плеча. — Записка небольшая, но она чрезвычайно важна. Но с партнерством он не торопится: не хочет делить прибыль. Разумеется, я дал понять, что табак мне необходим в лечебных целях... Дверь в залу распахивается с оглушительным грохотом, и на пороге возникает Морис Мракс. Музыка стихает, танцующие замирают на месте, как фигуры в детской игре, и Снейп неуловимым движением заслоняет собой Гермиону. Кастор, все так же лениво стоявший у вазы с фруктами, выпрямляется и кладет ладонь на эфес шпаги. Серые глаза его вмиг становятся ледяными с бликами неприязни. — Руфус Пруэтт! — громким голосом произносит Морис, и брат Айрис, оставив свою даму, подходит к нему на расстояние нескольких шагов. — Вы обещали мне содействие в ситуации с вашей сестрой, вы боялись огласки — и обманули меня. Так получите же возмездие сполна. Ваша сестра носит под сердцем моего ребенка... Присутствующие громко перешептываются, Диггори чешет нос, укоризненно качая головой, Кастор же, побледнев, встает рядом с Руфусом. — Я предлагал вам выдать ее за меня втайне от моего отца, но вы медлили с ответом. Мы могли бы уехать из страны, куда ваша сестра пожелает, могли бы сделать ситуацию менее оскорбительной, но вы медлили. А теперь я женат, — и Морис вскидывает вверх левую руку с тусклым золотым кольцом на безымянном пальце. У Гермионы по коже пробегает холодок. — Да, господин Блэк, женат на собственной сестре, которую вы обручили со своим братом. Не вышло спасение бедняжки, верно? И таким образом ребенок мисс Пруэтт станет очередным бастардом вместо того, чтобы стать законным наследником. Она отвергла меня, поиграв, как женшины любят играть с мужчинами. Так поделом ей! Кому она теперь нужна — обесчещенная, опозоренная, раньше такая блистательная Айрис? — Мне нужна, господин Мракс, — громко заявляет Кастор и поворачивается к Руфусу. — Я прошу у вас сейчас же руки вашей сестры, господин Пруэтт. Толпа ахает. Гермиона от волнения прикрывает губы ладонью, Снейп только слегка приподнимает брови и усмехается. — Вы спятили, господин Блэк, вы помолвлены с мисс Аббот! — Мисс Джемма не питает ко мне никакой привязанности, как мне довелось выяснить не так давно, — Кастор театрально разводит руками, изображая огорчение. — Мне не хотелось бы неволить даму браком, зная, что она вздыхает о другом. Благословите — и дело с концом! Альберт краснеет от ярости, пробравшись сквозь изумленную толпу. — Вам мало обесчещенной мисс Пруэтт? Вы собираетесь бросить тень на мою сестру, Блэк? Я не позволяю вам разрывать помолвку, да еще во время траура! Побойтесь бога! И вы, чертов Мракс, вы поступаете как последний выродок — впрочем, что еще ожидать от семьи, которая спаривает сестер и братьев, как скот! Морис и Альберт одновременно вытаскивают пистолеты: Руфус отталкивает Альберта в сторону, Кастор хватает Мориса, но тот, пытаясь вывернуться, нажимает на курок. Выстрел — и Кастор, схватившись за грудь, оседает на начищенный паркет, забрызгивая его хлынувшей кровью. Снейп оказывается возле него через секунду, в то время как подоспевшие стражники скручивают руки Мориса, чье перекошенное от отчаяния и злобы лицо надолго запоминается Гермионе и иногда снится в кошмарах. — Почти в сердце, — Снейп хладнокровно расстегивает камзол и разрывает рубаху на груди Кастора. — Он теряет слишком много крови, и довольно стремительно. Живо, Аббот, создайте портал, перенесем его в Аппер-Фледжи, к Филиппу, вызывать колдомедика некогда... Грейнджер! Идите сюда. Встаньте вот так, чтобы заслонить его от магглорожденных. Не хватало еще нарушить Статут... Живее, господин Аббот, живее! Голубая вспышка — и они исчезают. Гермиона тихонько объясняет присутствующим, сдерживая собственный страх, что господина Блэка уже унесли. Сердобольная леди Аврора держит в дрожащей руке стакан воды, другие дамы успокаивают ее, переглядываясь, джентльмены переговариваются, и Диггори, жестом пригласив Гермиону отойти с ним к окну, говорит: — Мракса заберут в Тауэр по моему распоряжению. Если вам необходимо с ним увидеться согласно вашим задачам, напишите мне безотлагательно. Гермиона сдержанно кивает, с ужасом глядя на огромную лужу алой крови.

Элизабет

Первым делом Франклин везет Элизабет на место, где, по его мнению, будет удобнее всего построить школу. Это довольное внушительное пространство немного за пределами центра Филадельфии, окруженное дубами и по форме напоминающее овал. — Пространства предостаточно, чтобы построить трехэтажное здание и необходимые пристройки. А деревья скроют детей от лишних взглядов и шума, — поясняет он, подавая ей руку и помогая выбраться из повозки. — Трехэтажное, да! По десять комнат на каждом этаже, не считая привратницкой, нужных удобств и классной залы для дам. Элизабет, придерживая рукой соломенную шляпку, поля которой подрагивают от ветерка, придирчиво оглядывает место, предложенное Франклином, но не находит в нем изъяна. — Замечательно! — восклицает она, радостно подпрыгнув на месте и тут же смущаясь. — Прошу прощения, я очень счастлива, только и всего. Франклин смеется. Он вполне хорош собой и — что подкупает Элизабет больше всего — чрезвычайно целеустремлен. Его голова полна механизмов, которые, вращаясь, рождают одну мысль за другой. Он разбирается в работе типографии так же отлично, как в политике. Или живописи. Или ведении сделок. — Прекрасно понимаю и разделяю ваши чувства, мисс Уоррен. Я до сих пор испытываю восторг, если предприятие выходит успешным. Раз вам пришлось по душе мое предложение, то вечером мы можем приступить к плану строительства. Необходим подробный чертеж и планировка комнат. У вас имеется опыт подготовки чертежей? Элизабет все еще любуется деревьями. — Боюсь, что нет. Но я могу легко составить учебную программу для любого возраста. Франклин закусывает губу в замешательстве. — Послушайте... Что, если нам договориться о взаимопомощи? Я охотно нарисую план для строителей, а вы поможете мне с университетом. Видите ли, я с недавних пор вынашиваю идею создания высшего учебного заведения здесь, в Филадельфии. Дело продвигается, но несколько вяло. Мне все еще не удалось привлечь достаточное количество влиятельных людей. Возможно, вы взглянете на процесс свежим опытным взглядом? Элизабет краснеет от удовольствия. И школа, и университет! Неужели она поступила правильно, сбежав из Шотландии, сбежав от Фрэнка? При воспоминании о выражении его лица ее улыбка гаснет, как последний тлеющий уголек в камине. Но Франклин, кажется, не заметил крошечной перемены в ее настроении. Они прогуливаются вдоль дубов и, измерив шагами точное расстояние между крайними точками, садятся обратно в повозку, запряженную двумя толстыми рыжими пони. Через несколько минут колеса уже катятся по мощеной улице, самой широкой из тех, что Элизабет пока довелось увидеть в колониях. — Не сомневайтесь: вы выбрали верно, — замечает Франклин, будто услышав ее внутренний монолог. — Вы на земле, которая даст вам все, чего вы пожелаете, если приложите достаточно усилий. Земля здесь вознаграждает за усердие и терпеливость, а пробраться в высший свет не так тяжело, как в Англии. В первую очередь ценится умение выживать и приносить пользу, а не ваше происхождение. Остаток дня Элизабет пытается представить в своей голове идеальную школу. Размер классов, количество парт и стульев, цвет стен и высоту ступеней на лестницах. Ей и в голову не могло прийти, что всем устройством займется она сама. Сестра Бекки совершенно не разделяет ее восторг относительно постройки школы. Поднявшись с колен — она молилась, когда Элизабет вошла, — и не отряхивая одеяние, она устало произносит: — Женщинам не велено заниматься возведением домов. Этим занимаются мужчины. — Кем не велено? — Господом. — Так написано в Библии? Сестра Бекки смущается. Безусловно, в Библии об этом не сказано ни слова, но отступать ей не хочется. — Женщина потеряет свое начало, цель которого в... — Что тогда вы скажете о Жанне д'Арк? Сестра Бекки вздыхает: будучи француженкой, она не чувствует в себе никакого права оспаривать авторитет Святой Девы и сдается, но обещает обо всем написать матушке-настоятельнице. И предупреждает, что Франклин — "охотник до женского полу", и любые его попытки ухаживать следует пресекать. — Вы, видимо, не знаете, что он недавно разошелся с дамой, от которой имеет детей, но на которой так и не женился. — Лицо сестры Бекки полно осуждения. — Не стоит думать, что он исправится, не покаявшись в церкви. Элизабет делает вид, что пропустила эти замечания мимо ушей: откуда сестре Бекки известно о духовной жизни Франклина? Этому человеку и в Бога не верить позволено, потому что он слишком умен. Несколько вечеров уходят на приготовление плана: губернатор одобряет его, даже не просмотрев внимательно: у него чересчур много дел, чтобы углубляться в чертежи. В распоряжении Элизабет оказывается внушительная сумма на выполнение ее мечты. Но ее голова уже занята не только школой, но и университетом. Пламенный темперамент Франклина только раздувает ее стремление к созданию общественного благополучия и равенства возможностей. Ведь "кто из нас получает то, чего жаждет его сердце, а получив, не жаждет большего?.." Поздним вечером в конце недели, когда сестра Бекки, помолившись, давно спит, посапывая, Элизабет, уже распустившая волосы, замечает в окне Франклина. Тот делает ей жест рукой, предлагая спуститься, по левую руку от него стоит губернатор, по правую, спиной к окну, незнакомец с черными длинными волосами, завязанными в пучок. Накинув простенькую шаль поверх головы, Элизабет спускается в сад. Незнакомец оказывается индейцем: широкоплечий, с карими глазами, в ухе — серьга, на мощной груди — ожерелье с волчьей головой посреди красных бусин. Рубахи на нем нет, лишь штаны и высокие сапоги из мягкой кожи. Элизабет смотрит на него завороженно, потом, быстро моргнув, переводит глаза на губернатора. Тот едва держится на ногах, беспрестанно зевая, в то время как Франклин убеждает его нанять на работу индейцев. — Это обойдется нам дешевле. На вырученные деньги вы сможете купить больше свечей или вымостить еще две дороги. Да и Красный Волк укажет лучшую древесину. Вы же сами говорили, что рук не хватает... — Я не могу доверить постройку школы индейцам! — Томас, Томас! Вы горячитесь. Вдумайтесь: еще две улицы. Или новые колокола! В конце концов, фундамент для пожарной станции! Деньги лишними не бывают. Пожарная станция оказывает благотворное влияние на губернатора, и тот покорно соглашается, настаивая лишь на белом наблюдателе за ходом работ. — Разумеется, губернатор. А вы, мисс Уоррен, согласны? Я бы не хотел принимать решения за вас. Шаль спадает с ее волос на плечи, и Элизабет небрежно возвращает ее на место, смущаясь своих русых локонов, выбравшихся из плена. — О, я согласна. Если господин... господин индеец захочет, чтобы дети из его племени учились в школе, то я охотно обучу их всем премудростям наук. Индеец удивляется и что-то торопливо говорит Франклину. Тот охотно переводит: — Красный Волк говорит, что его никогда еще не называли господином. Он позволит вам выбрать детей... — Обучать... в школа, — уточняет индеец с воодушевлением. — Важным стать. Выбирать сами завтра. Ехать со мной. Элизабет вопросительно смотрит на Франклина, хотя ей самой очень хочется побывать в самом настоящем племени. Тот уверенно произносит: — Я отправлюсь с вами. На всякий случай, чтобы вас ненароком не выдали замуж за брата вождя. Впрочем, одежда индейцев-делаваров вам подойдет, она подчеркнет цвет ваших глаз. Элизабет незаметно пробегает взглядом по всем троим: да, она женщина в мире мужчин, и мир пока что принадлежит им безраздельно. И впервые в жизни она жалеет, что не умеет ездить верхом. Утром, едва солнце поднимается в красноватой туманной дымке, а сестра Бекки все еще посапывает в кровати, Элизабет уже закрепляет последнюю прядь волос в прическе и слышит, как копыта пони звонко цокают по булыжнику. — Я вас научу обращаться с лошадью. — Франклин берется за вожжи, стоит Элизабет оказаться в повозке, и пони тут же трогаются с места. — Вам, наверное, уже говорили, что в этих краях не выжить без некоторых навыков: стрелять, бежать, знать несколько слов на местном языке и управлять лошадью. А так как вы женщина, то, учитывая особенности вашего внешнего вида, вам остается только первое и последнее. Жизнь племени индейцев-делаваров похожа на ту, что Элизабет видела во время пленения. Смешные остроконечные шатры, называющиеся "типи", открытые костры, огороженные участки земли, засаженные кукурузой. Женщины в яркой одежде до щиколоток, с перьями в темных волосах, суровые и важные собой, носят воду, играют с детьми и вышивают на ткани причудливые узоры. Большие собаки, похожие на волков, обнюхивают ржущих от страха пони и отходят подальше. Пахнет лепешками и вареными овощами. Красный Волк, опередив Франклина, подает Элизабет руку: его движение неуклюже и далеко до этикета губернаторского дома, но полно внутренней энергии. Зачарованная его силой, Элизабет крепко хватается за протянутую смуглую ладонь и проворно спускается на землю. Красный Волк, свистнув, призывает к себе детей и знаком приказывает мальчикам уйти. Элизабет разглядывает оставшихся девочек: их около двадцати, и все они так или иначе похожи друг на друга, но ей приглядывается одна, с забавной родинкой на щеке, вторая — с серьезным взглядом, в красном платье, и третья — высокая и прелестная своими длинными гладкими волосами, заплетенными в толстые косы. Франклин ничего не говорит ей о выборе девочек и просто следует за ней и Красным Волком, показывающим ей животных — пятнистых лошадей и быков, затем — блестящую вдалеке воду Гудзона, и — поля. От Красного Волка исходит такая яростная мужская сила, сила матери-земли, природы и природного естества, что Элизабет крупно вздрагивает, когда он случайно касается ее руки. И его глаза словно видят внутри нее это притяжение, эту вспышку огня, какой еще никогда не загорался внутри нее. Весь его облик пробуждает в ней что-то звериное, будто взывающее к ее животным инстинктам, усмиренным и спрятанным в самые потайные части сознания общественым этикетом цивилизации. На обратном пути, трясясь по ухабам в повозке, поднимающей пыль из красноватого песка, Элизабет с легкостью соглашается посетить некое философское общество единомышленников, созданное Франклином. — Вы чрезвычайно умны и деятельны, нам нужны такие люди — и чем больше, тем лучше. — Он подхлестывает пони, и Элизабет подпрыгивает на очередной яме. — Мы обсуждаем все потребности городской жизни. В Филадельфии еще многое предстоит воздвигнуть... С того дня Элизабет плохо спит по ночам.