Северус
Гроза бушует над домом, нарушая тишину раскатами грома и разрезая сумрак вспышками молний. Потоки ливня стекают по стеклам, скрывая из вида мокрый сад с разворошенными ветром кустами. — Спокойной ночи, сэр. — Грейнджер устало зевает, неуклюже прикрывая губы ладонью. — Мне кажется, я усну на ходу. Какой сумасшедший день! Северус отпускает ее спать с тяжелым вздохом: самого главного он так и не успел ей сказать, и завтра придется начинать все заново. И еще неизвестно, что она решит, узнав правду, что ответит и не сделает ли шаг назад, не откажется ли от своего обещания быть рядом. Амбиции не всегда идут рука об руку с чувствами, а чувства не всегда одерживают верх над амбициями. Человеку свойственно быть честолюбивым, даже если он не подозревает о наличии у себя такого двойственного свойства. Филипп тревожит его не меньше: юноша совершенно точно находится в душевном смятении, и ему придется с ним справиться, чтобы двигаться дальше. Сейчас стоит быть помягче, чтобы не оттолкнуть его от себя. Сова из Министерства стучит клювом в стекло, вырывая его из тяжелого сна, полного чужих голосов. Круглый почерк Диггори призывает его быть осторожным и без надобности не покидать аптеку: гоблины вновь замечены в столице и других крупных городах вроде Эдинбурга и Йорка. Взглянув поверх листка в сад, где солнце отражается в каплях вчерашней бури, Северус размышляет о Сивом. Если судить о том Сивом, которого он знал, пусть и поверхностно, оборотень не лишен тщеславия. Он не станет прятаться, он не уйдет в подполье. Рано или поздно он выдаст себя нападением, и вот тогда начнется охота, а в данный момент его след потерян. Приоткрыв створку, Северус выглядывает в сад: Грейнджер сосредоточенно срезает хризантемы кухонным ножом, чтобы поставить новый букет на обеденный стол. В бело-розовом платье она и сама напоминает нежный цветок, вдруг появившийся в саду. Фобос гоняется за лимонной бабочкой, дергая лапами, когда капли воды с деревьев и кустов падают ему на шерсть. — Вы ранняя пташка, Грейнджер. Она поднимает голову и улыбается, держа в ладони хризантемы. — Вы подсматриваете за мной, сэр? — Разумеется. — Утро такое чудесное и тихое, сэр. Завтрак почти готов, и можно накрыть его в саду. Сегодня будет жарко. Северус невозмутимо интересуется: — А мне положено какое-то утреннее поощрение? Допустим, некое обещание, что день пройдет успешно и миссис Вейзи забудет о пустырнике, который, как назло, закончился. Грейнджер радостно смеется и смущенно отводит глаза. — Спускайтесь, сэр, и посмотрим, что я могу сделать. Но стоит ему оказаться в холле, как в аптеке настойчиво дребезжит колокольчик, и в аптеке появляется испуганный сапожник Дик с трехлетним сыном на руках. — Что случилось? — Северус быстро шагает к ребенку и сразу замечает синеватые губы и опасную бледность кожи. — Что он съел? — Чертенок непоседливый глотнул моей дубильной жидкости, я на мгновение отвернулся, — сапожник смотрит на сына с отчаянием. — Спасите, прошу вас, боюсь, помрет дитя, я не переживу. Жену в том году схоронил, одна ниточка осталась. — Кладите ребенка на прилавок. — Северус стремительно убирает склянки и пузырьки в сторону, освобождая место. Сапожник вытирает пот рукавом рубахи. — Грейнджер! Она появляется спустя минуту и, сразу же оценив обстановку, спрашивает: — Безоар? — Да, только раскрошите. Возьмите молоток. Живее! Дик, держите его голову, не давайте ее опускать. Я быстро смешаю лирный корень и яд гадюки. И... куда, черт возьми, вы поставили розовый экстракт? — Справа от вашей руки, сэр. Сперва они заталкивают кусочек безоара в горло и заставляют ребенка сглотнуть, затем Северус подносит к его губам зелье из смешанных ингредиентов и буквально вливает в рот. Ребенок сперва лежит неподвижно, но затем его тело охватывает крупная судорога, и вместе с кашлем выходит темно-синяя жидкость. Грейнджер поспешно вытирает ему рот полотенцем. — Глаза открыл! Джон! Ты меня слышишь? — Сапожник встряхивает его за плечи. — Чертенок ты бестолковый! — Дайте ему время прийти в себя. — Северус внимательно разглядывает ребенка и приходит к выводу, что смертельная опасность миновала. — Можете прямо сейчас забрать его домой, я навещу вас вечером. Постойте! Я дам вам с собой настойку, принимать нужно трижды в день, и следите, чтобы он все выпил: она горчит. Не успевает сапожник, благодарящий его на все лады, уйти, как в аптеке появляется миссис Вейзи и, тряся седой головой, просит отпустить ей пустырник. — Закончился, мадам, к вашему сожалению, — произносит Северус слегка извиняющимся тоном, и старушка всплескивает руками. Грейнджер украдкой улыбается, отвернувшись к окну. — Не расстраивайтесь, я дам вам порошок расторопши. Только осторожнее, он довольно сильнодействующий, следовательно, вам нужна лишь щепотка в вечерний чай. И что-то вы уж слишком рано, мадам: еще и восьми нет. — Жара невыносимая, милок. — миссис Вейзи прячет расторопшу в сумочку. — Я уж и не дошла бы позже-то. Гроза-то какая ночью была, а? И сегодня будет! Северус провожает ее до дверей и двигает щеколду, запирая аптеку. — Сперва позавтракаем, — поясняет он в ответ на вопросительный взгляд Грейнджер. — Куда вы убрали остатки безоара? — На свое место, сэр, в ящичек слева от прилавка. — Она протирает прилавок полотенцем. — Слава Мерлину, что ребенка удалось спасти! Дети такие любопытные, что нельзя и на минуту отойти от них, особенно в этом возрасте. — Именно поэтому я безмерно рад, что хотя бы в этой жизни я не лицезрею детей каждый божий день, — отзывается Северус, пропуская ее на кухню впереди себя. — И благодарю бога, что никаких детей в моей второй жизни нет и не предвидится. Грейнджер садится напротив него и приподнимает брови, вглядываясь в его лицо. — Вы сейчас говорите серьезно? — Абсолютно. — То есть вы даже не допускаете мысли о детях? — Совершенно верно. Грейнджер хмурится, продолжая разглядывать его. Северус не сдерживается от замечания: — Вы в эту минуту невероятно похожи на баронессу, которая, получив тот же ответ, растерялась. Женщины неспособны вообразить, что счастливая жизнь возможна без всяких детей и как раз благодаря их отсутствию. — Почему же неспособны, сэр? Я охотно соглашусь с тем, что вы говорите. Но я сомневаюсь, что вы сами верите в свои убеждения. — Забавно. — Напротив — грустно, сэр. Я не жду, что вы измените свои убеждения, но мне печально оттого, что вы даже не попытаетесь их пересмотреть. — Какого черта я должен их пересматривать? — Любые отношения — это компромисс, сэр. Невозможно говорить женщине, что она вам нужна, и оставаться верным всем своим принципам. Желание идти навстречу вполне естественно для любящего человека, если он действительно любит другого как личность, а не как себя в другом. Северус сердито выдыхает. Интересно, о каком компромиссе заговорит она сама, когда узнает всю правду об условиях Министерства. Грейнджер скрещивает руки на груди, поглядывая в сторону Констанции. — И мне любопытно: с каких пор вы ведете с баронессой разговоры о совместных детях? — А! Так вас это задевает. — Самую чуточку. — Стало быть, вы ревнуете. — Разумеется. Северус довольно хмыкает. Констанция, в домашнем коричневом платье, войдя в столовую с подносом, с подозрением переводит взгляд с одного на другого. Фобос трется о ее ноги, выпрашивая завтрак. — Я надеюсь, вы оба не вздумали ссориться за завтраком? Утро такое хорошее, что я испекла оладьи и собираюсь подать их яблочным повидлом. Я знаю, что мисс его очень любит. — Больше, чем меня, очевидно, — ехидно замечает Северус, помогая Констанции расставить тарелки. Констанция замирает, держа розетку с вареньем на ладони, а потом широко улыбается. — Святые небеса, вы наконец поговорили? Ставлю шестипенсовик, что мисс призналась первая, потому что вы совершенный остолоп, сэр, и дальше носа своего не видите. — Констанция! — Ты рано радуешься, Конни. — Грейнджер проворно забирает у нее повидло и ставит перед блюдом с оладьями. — Господин Снейп должен рассказать мне нечто важное, и неизвестно, куда свернет история с этого момента. Северус молча принимается за оладьи, соглашаясь с ее словами. Любовь не обязательно является движущей силой в историях подобного рода, особенно если ее участники старше пятнадцати. Не успевают они закончить завтрак, как в окне мелькает стройная энергичная фигура мисс Аббот. — Я пришла немного раньше, чем мы договаривались, и вижу, что господин Снейп этому совершенно не рад. — руки Джеммы заняты шпагами и ворохом одежды. — Но на улице невыносимая духота, и если начать позже, мы получим солнечный удар. Смотрите, что я вам принесла! И Джемма, бросив шпаги на кресло, достает из вороха одежды голубые кюлоты и белоснежную рубашку. — Прелесть, правда? Возьмите и переоденьтесь у себя, а я воспользуюсь вашей милой гостиной, если вы не возражаете. Грейнджер торопливо расправляется с оладьями и, вымыв руки на кухне, поднимается наверх, прижимая одежду к груди. Северус, в предвкушении любопытного зрелища, откидывается на спинку стула, неспешно допивая чай. Констанция, бросив кухонные дела и ворча что-то себе под нос, по очереди помогает дамам избавиться от платьев с их бесконечной шнуровкой. И когда в доме появляется Филипп, взъерошенный и сонный, с учебником анатомии под мышкой, Грейнджер и мисс Аббот одновременно выскальзывают в холл, одетые в мужские наряды. — Мы готовы к сражениям, — задорно произносит Грейнджер и улыбается Джемме. Филипп от неожиданности роняет учебник. — Юноша, подберите личные вещи и вашу челюсть с пола. — Северус усмехается, но вполне разделяет его чувства. Грейнджер в этом мальчишеском наряде невероятно привлекательна. Чертова мода восемнадцатого века, скрывающая женские ноги! — Неприлично так пристально разглядывать леди. Пойдемте в аптеку, вы обещали мне закончить седьмой раздел. — Седьмой раздел никуда не исчезнет, сэр, — упрямо возражает Филипп, кидая учебник на кресло. — Я ни за что не пропущу женский урок фехтования. Джемма бросает на него вызывающий и одновременно умоляющий взгляд, и Филипп в ответ на него слегка поводит плечом. В саду Кастор ставит второго деревянного человечка для тренировок и, заметив Грейнджер и мисс Аббот, немедленно снимает шляпу и взмахивает ею в воздухе. — Почему я заранее не приглашен на сей спектакль? Дамы, переодетые в юношей, бедный, но по законам всех пьес влюбленный — надеюсь, не в даму моего сердца, — студент и угрюмый аптекарь — что сегодня дают в этом доме? Неужто "Двенадцатую ночь"? — Урок фехтования, — торжественно произносит Джемма, протягивая шпагу Грейнджер. — Вы можете заняться стрельбой: мы вам не помешаем. Кастор небрежно поправляет шляпу. — Уверен, господин аптекарь переживет один день без тренировки. Джемма начинает с позиции ног и положения корпуса, а затем показывает несколько позиций и учит двум или трем выпадам. Филипп слушает ее внимательно, иногда хмурясь, иногда качая головой, но не вмешивается. Блэк наблюдает за женщинами, скептически приподняв брови. — Сумасшедший и потрясающий век, — замечает он лениво. — Прекрасные дамы балуются шпагами. Такого не было, пожалуй, со времен Орлеанской девы. Джемма живо поворачивается к нему и напористо произносит: — Вынимайте свою шпагу, милорд, и проверьте уровень моего баловства. Мисс Грейнджер достаточно для первого занятия, и она очень хорошо двигается. — Я боюсь вас поранить. — Глупости. Филипп, одолжите мне ваш клинок: на обучающем я сражаться с женихом не желаю. Филипп нехотя уступает, и Джемма занимает позицию напротив Блэка. Тот делает осторожный первый выпад, который Джемма отражает играючи и тут же идет в атаку. Блэк, отступая и смеясь, постепенно начинает воспринимать соперницу всерьез. Шпаги скрещиваются и раходятся, блестя на солнце, заполняя сад звонкими звуками соприкасающейся стали. Наконец Блэк опускает клинок и, сняв шляпу, шутливо возвещает о своем поражении. — Последний выпад ошибочный, хотя господин Блэк его пропустил, и несколько раз она слишком открывалась для соперника, — шепчет Филипп, не сводя глаз с Джеммы, весело болтающей с Блэком о прошедшем сражении. — Но в целом восхитительно. — Какая часть вашего тела сейчас разговаривает? — саркастически интересуется Северус, в свою очередь наблюдая за Грейнджер. Она устало встряхивает рукой и слабо улыбается в ответ на его взгляд. — Когда дело касается фехтования, я абсолютно рассудителен. Высшего мастерства в нем можно достичь лишь с холодным рассудком, любые эмоции — и особенно ярость или отчаяние — сразу ухудшают качество боя. У клинка нет никакой другой цели, кроме победы, и чтобы ее достичь, нужно превратиться в клинок. Блэк предлагает Джемме проводить ее домой, Констанция уходит в лавку за овощами для ужина, а Филипп вызывается проверить сына сапожника, чтобы взглянуть на последствия отравления, и дверь в аптеку временно запирают, повесив табличку: "Закрыто на перерыв. При необходимости громко стучать". Северус остается наедине с Грейнджер на кухне: Констанция приготовила мятный прохладительный напиток, и после утомительной жары сада им обоим не терпится его попробовать. Пока Северус разливает лимонад по бокалам, Грейнджер подходит к бочонку и, зачерпнув глиняной миской воды, опускает в нее ладонь, а затем с наслаждением проводит по лицу и по шее, чуть раскрыв воротник рубашки. — Прекратите, — хрипло произносит Северус, замерев с кувшином в руке. — Прекратить что, сэр? — интересуется она будто совершенно невинно и снова опускает ладонь в воду и, приоткрыв воротник еще сильнее, проводит пальцами по ключицам. Северус хладнокровно ставит кувшин на стол и, подойдя к Грейнджер, уверенно привлекает ее к себе и жадно целует. Она отвечает ему не менее страстным поцелуем, словно только и ждала его порыва, словно специально провоцировала, зная, что на этот раз он не выдержит. Шагая наугад и не прерывая поцелуя, они оказываются у стены, наконец найдя опору. Северус, потянув завязки рубашки Грейнджер, сперва пытается справиться с ними, но потом нетерпеливо разрывает тонкую ткань. — Сэр! — с возмущением произносит Грейнджер, даже не пытаясь его остановить. — Я куплю вам дюжину новых. — Он прижимается губами к ямочке на ее шее, вдыхая аромат ее тела, и спускается ниже, к груди. Его пальцы в это мгновение забираются под разорванную рубашку, касаясь разгоряченной кожи. Мерлин, как он жаждал этого мгновения весь последний месяц! Грейнджер тихо стонет, и от этого стона у Северуса кружится голова. Он желает ее здесь и сейчас, в этот жаркий полдень, он перестает думать и анализировать, он просто чувствует. Спустив ее кюлоты и швырнув их, не глядя, позади себя, Северус подхватывает Грейнджер за бедра, и она тут же обхватывает его ногами. Напряжение, томление, желание — плевать, как оно называется — между ними так сильно, что сил и терпения на ласки не хватает, и когда Северус оказывается внутри нее, восхитительно горячей и мокрой, они оба громко стонут, не думая о том, что кто-то может их услышать. Несколько долгих мгновений вне времени, когда удовольствие плещется в глазах, смешиваясь с удивлением и желанием остаться в этой неге навсегда — и Грейнджер впивается пальцами в его плечи, что-то бессвязно шепча. Мир неуловимо меняется, как тогда, в хижине лесника, когда признание в любви впервые прозвучало в воздухе. — Мы еще не закончили, — рвано выдыхает Северус, опуская ее на пол и тут же подхватывая на руки. — Очень на это надеюсь, сэр, — шепотом отзывается Грейнджер и прижимается макового цвета щекой к его плечу. Разумеется, дверь ее спальни оказывается ближе. Пальцы обоих слишком нетерпеливы, избавляя друг друга от совершенно лишней одежды. В такую жару вообще проще оставаться обнаженными или ходить в тогах, как древние греки. Где-то в глубине души Северуса мелькает страх неопытности: слишком давно он не был с женщиной, а с любимой женщиной он не был никогда, и та ослепительная вспышка, тот солнечный удар, что случился внизу, был слишком стремителен, а сейчас, когда он хочет касаться всего ее тела, не торопясь изучая его, глядя ей в глаза — доставит ли он ей то же наслаждение? Что ей нравится и что она ждет? И Северус впервые сталкивается с настоящим желанием понять другого человека и забыть о своих собственных потребностях, о привычке выбирать свое "я" при редких встречах с женщинами, если дело все же доходило до близости. Но в той близости крошечное физическое расстояние превращалось в невероятно отдаленное мысленно. Грейнджер, очевидно, читает это в его глазах или угадывает женским чутьем, и мягко тянет за собой в постель. Да, она гораздо храбрее его в любви. Северус неспешно скользит ладонями по ее обнаженному телу: чуть сжимает грудь, наблюдая за выражением ее лица, затем поглаживает живот и, сглотнув, скользит пальцами еще ниже, прикасаясь к заветному бугорку. Грейнджер отзывается стоном, и Северус вновь с восхищением думает о том, что она стонет именно от его прикосновений. Запустив свои маленькие пальчики в его волосы, Грейнджер притягивает его к себе, прося поцеловать; ее ноги вновь оплетают его бедра. — Пожалуйста, — шепчет она, глядя ему в глаза, и Северус молча повинуется, с наслаждением толкнувшись внутрь ее. Она нетерпелива, но он нарочно оттягивает пик удовольствия, продолжая наблюдать за сменяющимися эмоциями в ее глазах: стоит ему чуть ускорить темп — она закусывает губу, стоит замедлиться, почти покинуть ее лоно — и она хмурится и смотрит на него умоляюще. — Вы меня мучаете, — шепчет она с полуулыбкой на покрасневших губах. — Я вас изучаю, как очень редкий ингредиент, который никогда не встречал, который боюсь повредить, — возражает он, балансируя на тонкой грани, где "вы" уже должно перейти в "ты" и перестать этого бояться. — Изучение займет некоторое время, — шепчет она в ответ, и во взгляде ее сквозит лукавство. — Не все дается сразу даже вам, сэр... Внезапная мысль о том, что она лежала в объятиях Уизли, приводит Северуса в ярость. Он прижимает ее запястья к постели и двигается так властно, как может, показывая, что в эту минуту, что с этой минуты она принадлежит ему — и больше никому. Никогда. — Северус, — шепчет она в забытьи, и его имя, произнесенное вслух, заставляет его задрожать. Но он все еще не решается произнести ее имя, даже ложась рядом с ней и позволяя ей положить голову ему на грудь. Блаженство первых мгновений постепенно отступает, и реальность вновь воздвигает высокие стены вокруг них. — Отдохните. — Северус осторожно выбирается из ее объятий и укутывает ее легким пледом. — Я спущусь в аптеку. Он отпирает засов и нарезает хвощ, затем пересчитывает дремоносные бобы и заглядывает в мешочек с остатками безоара. Но полноценное ощущение реальности полностью возвращается только тогда, когда в аптеке появляется Тибериус Селвин. Он приподнимает шляпу в знак приветствия и с любопытством рассматривает помещение. — Так вот как выглядит ваша нора, господин Снейп, иначе и не скажешь. Сумрачно и пахнет травами, и весьма резко, — заявляет он с ноткой снисходительности в голосе. — Где мы можем поговорить, чтобы я не впитал эти запахи? — Прошу пройти за мной, барон. — Северус открывает боковую дверь, ведущую в сад, и краем уха слышит мелкие шаги Констанции в холле. — Простите, барон, вы проходите, я сейчас к вам присоединюсь. Констанция входит в кухню, держа в одной руке большую корзину с овощами и фруктами, в другой — сверток с мясом. — А где мисс? Я хотела попросить ее помочь мне с обедом. От этой духоты у меня голова раскалывается, словно ее щипцами сжимают, — служанка устало вытирает пот рукавом. — Ей-богу, сэр, за вашими лимонами уже не пойду! — Мисс Грейнджер спит у себя. Не будите ее еще с полчаса. Констанция задерживает взгляд на забытых на краю стола голубых кюлотах. Губы ее вытягиваются в улыбку, а потом сжимаются. — Как честный человек, сэр, вы обязаны жениться, — укоризненно замечает она, взяв их и встряхнув. — Стоит мне на час отлучиться из дому! Северус усмехается, направляясь в сад и не слушая ее возмущения. Тибериус, лениво рассматривавший пионы, поднимает голову, услышав его шаги. Его суховатость и напыщенность выглядят инородно среди живых растений. — У вас ко мне какое-то дело, барон? — Да. Я хотел бы поговорить о вашей женитьбе на Софи. Северус не сдерживает короткий смешок, и барон недоуменно приподнимает брови. — Вас забавляет мое предложение? — Нисколько. Не обращайте внимание. Говорите, барон, я вас внимательно слушаю. — Как вы наверняка заметили, Софи питает к вам вполне определенные чувства. — Слова даются ему с усилием. Очевидно, что он не чувствует себя комфортно, находясь в положении просящего, а не дающего. — Признаюсь, я не в восторге от ее выбора: согласитесь, что брак предпочтительнее среди людей одного круга... — Охотно соглашусь. — Тем не менее когда-то я обещал ей, что если она согласится на мои условия, я предоставлю ей полную свободу выбора, если неудача или несчастье настигнет ее семью... И я не отказываюсь от своих слов, а вот вы меня огорчаете. Сперва я думал, что вы настроены решительно и не станете оттягивать предложение, затем вы неожиданно отстранились, а потом появился ребенок. Не спорю, девочка прелестна, хотя и абсолютная дикарка. Но поймите, в свете такое положение дел унизительно. Северус насмешливо замечает: — Мне казалось, свет поощряет благотворительность. — Не такого рода. — Вы хотите, чтобы я сделал баронессе предложение? — Именно. Конечно, жить в таком доме и таких условиях немыслимо для нее... — Вы уверены? Барон вздыхает, поправляя шляпу. Разговор неприятен и унизителен для него, но он пытается справиться со своим предубеждением. — Софи — хрупкая натура. Ей нужно пространство, ей нужно изящество убранства, а ваш дом, вы уж простите, ни тем ни другим не обладает. Она здесь будет выглядеть как ограненный сапфир среди уродливого речного жемчуга. Я предлагаю вам средства, чтобы приобрести приличный дом в Лондоне, часть которого вы сможете преобразить и сделать в нем аптеку. А эту нору оставьте вашей ученице: ей уже пора начинать вести дела и принимать посетителей самостоятельно. Северус поднимает взгляд на второй этаж. Грейнджер стоит у окна, завернувшись в плед, но под ним по-прежнему ничего нет, кроме ее обнаженного тела. — Глубоко сожалею, но ваши условия мне не подходят, барон, — спокойно замечает Северус, закладывая руки за спину. — Я достаточно тщеславен, чтобы с вашей помощью приобрести положение в обществе, но слишком мизантропичен, чтобы пойти на этот шаг. Предпочитаю уединение, насколько это возможно в моей, как вы выразились, норе, пропахшей жабьими глазами. Тибериус кривит губы. — А! Ваша гордость задета. — Отнюдь. — Стало быть, жениться вы не намерены? — Полагаю, этот вопрос должен решаться между мной и баронессой, если она не прислала вас ко мне. Я очень уважаю вашу сестру, поверьте. Она много страдала, и я убежден, что она заслуживает счастья. Тиберус промакивает взмокший лоб платком, от которого исходит тяжелый аромат мужского одеколона. — Я не привык отступать, господин аптекарь. Я дам вам время подумать и вернусь через несколько дней. Прошу вас навестить Софи хотя бы завтра в полдень: она вас очень ждет. Грейнджер спускается в сад через несколько минут после того, как уходит барон. Она уже вновь одета в розовое платье с белыми кружевными рукавами, и ее волосы, растрепавшиеся в постели, уложены заботливыми руками служанки. — Констанция сражена вашим поведением и никак не придет в себя, — сообщает Грейнджер со слабой улыбкой. — А я сперва хотела уснуть, но потом испугалась, что... Что все случившееся мне приснилось, сэр. Северус рассматривает ее лицо. Неужели в его жизни все-таки найдется место любви? — Вы еще недавно называли меня по имени. Грейнджер густо краснеет и переводит взгляд на отцветающую жимолость. — Я не могу на людях называть вас по имени, сэр. Я все еще ваша ученица. — Кажется, в вашей спальне мы поменялись ролями. — Сэр! — Я готов взять бесконечное множество уроков. Она смеется, но тут же становится серьезной. — Что хотел от вас барон? Вы смотрели на него с вашей обычной непроницаемостью, но я видела, что разговор шел тяжело. Северус срывает увядший цветок с куста и бросает на гравий. — Предлагает мне жениться на баронессе и дает приданое в виде дома и свободы действия. Люди со связями и деньгами воображают, что всех можно купить. Грейнджер неодобрительно качает головой. — Вы отчасти сами виноваты в ожиданиях баронессы, сэр. Вы дали ей надежду и отняли ее. Женщины ненавидят и за меньшее, а баронесса способна стать опасным врагом. Северус поджимает губы. — К дьяволу баронессу. Я должен вам наконец сказать, что в моем договоре с Министерством четко указано, что я не могу вернуться в будущее. Эта дорога для меня закрыта. Более того — я и не собираюсь туда возвращаться. Мне нравится моя жизнь в этом опасном веке, нравится аптека и посетители. Разумеется, не все, но я ощущаю себя свободным и нужным, не существующим бесполезно, в моей жизни наконец появился некий смысл, и я не желаю его терять. У нее дрожат губы, и глаза становятся блестящими и большими от осознания его слов. — В моем договоре прописано совершенно противоположное условие, сэр. — О, уверен, вам по плечу добиться изменения условий чего угодно. Какой-то ничтожный договор вас не остановит, если вы захотите остаться со мной. Грейнджер нервно стискивает руки и принимается ходить по дорожке, закусив губу. Северус наблюдает за ней с тайным страхом и напускной невозмутимостью, будто он готов легко расстаться с ней — особенно сейчас, после того, как она лежала в его объятиях. Грейнджер останавливается и замирает в полуобороте. — Я согласилась на задание ради определенной цели, сэр, и вы об этом отлично знаете. Я согласилась, чтобы помочь магическим существам обрести равноправие и уважение. Прсмотрите, как они страдают в этом столетии! Северус саркастически пожимает плечами, и она яростно замечает, не давая ему и слова сказать: — Вам все равно — я понимаю. Но для меня это важно, сэр. Для меня это важно, потому что я знаю, что чувствуешь, когда тебя называют грязнокровкой и считают чужой в том обществе, где ты на самом деле свой. У всех есть свои болезненные точки, сэр, даже если кажется, будто человек с ними давно справился. Северус тихо отвечает: — Тогда ваш выбор не в мою пользу. — Мне необходимо подумать, сэр. Он не сдерживается, будто все страхи расстаться с ней разом выплескиваются наружу: — Подумать! О чем тут думать, черт возьми? Если бы вы хотели остаться со мной — вы бы не раздумывали. Так ли правдивы ваши слова о любви? Грейнджер устало возражает: — Вы как ребенок, сэр. Вам страшно, что я исчезну, и вы немедленно идете в атаку, чтобы сделать нам обоим больно и отдалить меня от себя. Вы поэтому продолжали упорно ухаживать за баронессой, зная, что вас влечет ко мне, — потому что вы боялись отказа. Вы до ужаса боитесь обнажать себя. Я могу только догадываться, что у вас в голове. Успокойтесь, сэр, я рядом. Вот, возьмите меня за руку: я абсолютно реальна. Северус нервно берет ее за запястье и привлекает к себе. Грейнджер касается ладонью его щеки. — Только обещайте мне больше не появляться у баронессы. Я уверена, что она приложит все усилия, чтобы заполучить вас. И я не рассказала вам про сигары — Тиберус действительно состоит в обществе "Морского конька". Северус наклоняется поцеловать ее, но она упрямо отстраняется: — Сперва обещайте, сэр. — Мерлин святой, до чего вы невыносимы. Я обещаю, если вам так необходимо это услышать. Теперь, наконец, я заслужил поцелуй? Накрывая ее губы своими, Северус не перестает думать о ее словах и о той растерянности, что прозвучала в ее голосе. Она полна амбиций, полна идей, жизни, энергии. Зачем он ей, зачем ей эта деревушка с аптекой, когда она легко сделает блестящую карьеру в Министерстве будущего? Она и сама это скоро поймет, и чаша весов легко склонится в другую сторону. — Идите, выпейте зелье, над которым вы всегда шутите. Грейнджер с возмущением скрещивает руки на груди, смотря на него сердито. И вдруг интересуется: — Сэр, я могу задать личный вопрос? — Разумеется. — Вам действительно нравится баронесса как женщина, или вы говорили о том, что она красива и умна и прочие несвойственные вам комплименты, чтобы заставить меня ревновать? И в это мгновение Северус, все еще уязвленный ее сомнениями, совершает ошибку, о которой будет сожалеть долгое время, но слова вернуть невозможно. Прозвучав, они прочно запечатлеваются в сердце. — Действительно. — Очень хорошо, сэр. — В ее голосе звучит печаль, и Северус тут же жалеет о своей язвительности. — Во всяком случае, вы честны со мной. Северус собирается сказать ей, что все это совершенная неправда, но в это мгновение из аптеки появляется Блэк: камзол его разорван, волосы растрепаны, он бледен и взволнован. — Господин аптекарь! В Йорке, в Лондоне и Эдинбурге восстание гоблинов. Мой дом надежно спрятан от их магии, но другим семьям повезло гораздо меньше. Слава богу, Пруэтты остались целы, но Селвинам хорошенько досталось. Барон был тяжело ранен, как только вернулся домой, сейчас он в Мунго, вся его семья отправлена в далекое поместье. Но баронесса и ребенок остаются где-то внутри особняка и, возможно, ранены или не способны выбраться. Я бы никогда не попросил вас о помощи, но вы бывали внутри несколько раз и примерно знаете расположение комнат. Северус с готовностью кивает. — Я пойду с вами. Кастор кашляет, бросив быстрый взгляд на Грейнджер. — И, боюсь, баронессе некуда идти. Вы не можете подсказать, кто способен о ней позаботиться? Мунго переполнен, колдомедики не справляются, — Кастор разводит руками. — Я и сам едва отбился от коллективной магии ушастеньких. — Куда угодно, только не к нам, сэр! Пожалуйста, я прошу вас. — Грейнджер смотрит на него не то сердито, не то умоляюще. — Я не желаю видеть дома эту женщину и тем более жить с ней под одной крышей. У нее наверняка есть друзья. Блэк громко хмыкает. — Тот случай, когда женское милосердие ослеплено женской ревностью. Редкое явление, особенно удивительно в отношении мисс Грейнджер. — Ничего удивительного, господин Блэк. Я лично не собираюсь играть в надуманные сражения за мужчину, который не способен четко дать понять, кого он любит, а кого жалеет. Если вы вернетесь с баронессой — я отказываюсь участвовать в заботе о ней. Хотя бы раз я имею право вспомнить о своей гордости. Вы заявляете мне, что она нравится вам как женщина, а потом позволите ей жить у нас после всего, что сегодня случилось? Вы представляете себе последствия вашего поступка? Кастор кашляет, соглашаясь с ее словами. Северус, тяжело выдохнув, поворачивается к нему и произносит: — Трансгрессируйте. Мы теряем время. Особняк Селвинов, обычно чинный и благородный, сейчас зияет выбитыми окнами и трещинами на стенах. — Восстание началось часа два назад. — Блэк оглядывается, держа палочку наготове. — Основную массу удалось подавить, но у них в заложниках премьер-министры. И господин Диггори, и господин Уолполл. И да, пока я не забыл в суматохе дня: разрешение на посещение Азкабана я получил. Отправимся к Монтегю, когда разберемся с ушастыми нарушителями. Северус медленно заходит в дом сквозь распахнутую дверь: осколки стекол лежат на коврах, мебель искорежена и опрокинута, на лестнице — обломки упавшей лепнины. Вспомнив, что комнаты баронессы наверху, Северус жестом приглашает Блэка следовать за ним по пыльным ступеням. — Мисс Грейнджер настроена решительно, — замечает тот, положив ладонь на эфес шпаги. — И она в некотором роде права. Нахождение баронессы в вашем доме способно породить скандал. — Мисс Грейнджер нечего опасаться, — ворчливо отзывается Северус. — Я легко смогу убедить ее, что... Он осекается. Дьявол, и зачем он только сказал ту глупость, что София ему приятна? Когда он научится держать свою язвительность при себе? Когда он научится не вымещать свои страхи на том, кого любит? Второй этаж выглядит еше ужаснее, чем первый. В одной из спален они видят мертвые тела камеристки и лакея, держащихся за руки. Они находят баронессу в самой дальней комнате: она без сознания, в порванном платье, лежащая среди обломков стола, за которым, очевидно, они прятались с девочкой, и Сюзанна тихо рыдает у ее ног. Блэк тут же занимается утешением девочки, и Северус, наклонившись, поднимает Софию на руки. Ее губы разбиты в кровь, руки изранены, но она все еще жива. — Вы меня слышите? — Северус легонько дует на ее мертвенно-бледное лицо, пытаясь привести в чувство. София с трудом открывает глаза и пытается улыбнуться. — Я верила, что именно вы меня спасете, — шепчет она едва слышно. — Если бы вы знали, как вы мне нужны! Северус встречается взглядом с Блэком и читает в глазах того не то насмешку, не то сочувствие. — Трансгрессируйте нас в Аппер-Фледжи, будьте добры, — негромко произносит Северус, заметив, как Сюзанна цепляется за ладонь Блэка. — Мисс Грейнджер умеет испытывать сострадание даже к оборотням, не говоря уже о раненых женщинах. Но Грейнджер упирается своим невидимым рогом и, увидев его с баронессой на руках, демонстративно отворачивается и тут же берет за руку Сюзанну, забрав ее у Блэка. Констанция, на мгновение выглянув из кухни, негодующе морщится, но молча возвращается к ужину. Северус решает отнести Софию в свою спальню: там теплее и тише, чем в гостиной, выходящей окнами на улицу. Кроме того, там же можно разместить девочку, а в гостиной им обеим будет тесно. — Констанция, вы не могли бы подняться? — Северус выходит на площадку лестницы и опирается на перила. — Необходима ваша помощь. Я прекрасно знаю, что вы меня слышите. И захватите кувшин теплой воды и полотенца. Констанция выходит в холл, вытирая мокрые руки о передник. — Прямо сейчас, сэр? — Да. Констанция неохотно выполняет его просьбу, предварительно оглянувшись на Грейнджер, умывающую лицо и руки еще испуганной девочки на кухне. Фобос крутится возле ребенка, ласково мурча. — Снимите с баронессы платье, почините его насколько возможно, помогите ей умыться и переоденьте в ночное. Возьмите сорочку мисс Грейнджер, если понадобится. И после принесите что-нибудь легкое: чай с молоком и хлеб. — Хорошо. Я сделаю, что умею. Когда Северус спускается на кухню, Грейнджер уже заботливо ставит перед девочкой блюдо с ужином, поглаживая по золотистым волосам. Ребенок, радующийся Фобосу, быстро отвлекается от пережитого ужаса. — Помогите мне с восстанавливающей настойкой, — коротко просит Северус, глядя на Грейнджер выжидающе. — Вы же не настолько жестокосердны, чтобы оставаться равнодушной к раненой женщине? Вы ради домового эльфа готовы горы свернуть. Грейнджер сердито дергает плечом. — Я помогу вам, сэр. Они молча проходят в аптеку и принимаются за приготовление отвара: сперва необходимо вскипятить воду и нарезать корень ромашки, затем, выждав три минуты, добавить в котел десять капель розового масла, а после быстро растолочь в ступке сушеную крапиву и добавить к остальным ингредиентам. — И где вы собираетесь сегодня спать, сэр? — натянуто интересуется Грейнджер, придирчиво нюхая пузырек с маслом. — В гостиной. Если, конечно, вы не предложите мне вашу спальню. Разумеется, я бы соблюдал приличия, расположившись на кушетке за ширмой. Она резко встряхивает головой. — Нет, сэр. Только если вы скажете баронессе, что у вас ко мне серьезные намерения. Я не желаю слышать в свете, что вы используете меня развлечения ради. Северус недоумевающе хмурится: — С каких пор вам не плевать на мнение общества? — С того мгновения, как я подписала договор, сэр, — она понижает голос и ставит розовое масло обратно на полку. — Я не имею права портить собственную репутацию ради выполнения задач. Если пойдут слухи, что я ваша любовница, меня перестанут принимать во дворце. А потом и в других домах. Общество готово терпеть либо тех, кто дарит блага, либо фавориток короля. Но из ученицы аптекаря они с превеликим удовольствием сделают посмешище и еще напишут об этом в газетах. — И чего вы тогда от меня ожидаете? — Есть очень простой выход из этой ситуации, сэр, но думаю, вам должно подсказать его сердце, а не я. Точнее сказать, выход был, но его больше нет, практически нет. — Ее глаза вдруг наполняются усталостью и грустью. — Вы, сэр, забыв обо всех светских приличиях, приютили у себя в доме, лично у себя в спальне, баронессу. До такого нет никому дела в двадцать первом веке, но не в восемнадцатом, где женятся потому, что слишком долго держали руку на талии дамы. Вы же понимаете, что вам теперь предъявит барон, когда выйдет из Мунго, да и остальной свет? Если вы не сделаете баронессе предложение, будет общественный скандал. Кончики его пальцев холодеют. Дьявол! Он в самом деле позабыл об этом. Будь проклят этот идиотский этикет! И о каком выходе она говорит? И если он не сделает это чертово предложение Софии, он поставит ее под общественный удар, подвергнет презрению и унижению. Она ничем это не заслужила! Он использовал ее, слегка увлекшись ее обаянием, а теперь столкнет в пропасть. Но и его собственная репутация при этом пострадает. Грейнджер вдруг отворачивается, и голос ее дрожит. — В хорошенькую переделку вы попали, сэр! И все из-за вашего упрямства и самомнения. Все внутри него замирает. Мерлин, да она плачет! Он пытается ее обнять, но она отступает назад, не позволяя ему приблизиться. И решительно смахивает слезу со щеки. — Я думаю, нам не стоит... пока вы... Пока вы не исправите все, сэр. А если вам не удастся все исправить — я уверена, что баронесса составит вам счастье. В конце концов, она нравится вам как женщина. А я вернусь к своим гоблинам и домовым эльфам в будущем — как только мы поймаем Наземникуса и Сивого и раскроем несколько тайн. Северус смотрит на нее пристально. — Слишком жарко. Вы устали и говорите всякий вздор. Вы обещали мне быть рядом. — Вы в свою очередь обещали мне не встречаться с баронессой. Во всяком случае, я просила вас отнести ее к друзьям. Уверена, Кастор тоже предупредил вас о последствиях. — Вы также сказали, что любите меня. Получается, любовь не всесильна? Грейнджер отводит глаза. — У вас больше опыта в любви, сэр, и это вам решать: любовь всесильна или бессильна, когда на горло ей наступают обстоятельства. Я действительно ничего не могу сделать. Колокольчик горестно звякает, и на пороге появляется Филипп. Его камзол тоже порван, и на воротнике рубашки проступает кровь, в руке он держит свернутую газету. — Господин Блэк просил меня помочь ему с ранеными, — поясняет он в ответ на их молчаливое удивление. — Несколько раз столкнулись с гоблинами, но мракоборцы работают слаженно и скоро одолеют их. Зато посмотрите! Статья Боунса вышла именно сегодня. Северус разворачивает мятую бумагу: рассказ о молодом помощнике врача красуется на первой странице. — Как замечательно. — Грейнджер улыбается Филиппу, быстро пробежав статью глазами. — Слава разлетается быстро. — Ко мне уже приходил доктор из соседней больницы. Спрашивал, как мне удалось спасти роженицу. — Филипп выглядит смущенным, но чрезвычайно довольным. — А я придумал что-то на ходу. Осталось запомнить, что я там сболтнул. Северус хмыкает и откладывает газету на прилавок. — Вы не могли бы подняться со мной наверх и проверить самочувствие баронессы Селвин? Я как раз приготовил ей восстанавливающую настойку. София лежит на подушках, вытянув руки поверх одеяла. Она все так же бледна, но губы ее уже не синевато-мертвые. На столике стоит только принесенный поднос с чаем и поджаренным хлебом. Услышав, что они вошли, она приоткрывает глаза и слабо спрашивает: — Сюзанна? — С Констанцией. С ней все хорошо, девочка цела и невредима. Полагаю, вашими усилиями. София чуть заметно склоняет голову набок. — Тибериус жив? — Он в больнице Мунго, как передал господин Блэк. Как только получится, я осведомлюсь о его здоровье. Я привел вам студента и принес настойку. Филипп внимательно измеряет пульс баронессы, слушает дыхание и осматривает синяки и ссадины, потом проводит палочкой по самым неприятным и болезненным, излечивая их. — Завтра вам еще рекомендую отдыхать и лишний раз не двигаться чересчур активно, — замечает Филипп ободряюще. — И старайтесь не переживать. Нервы мешают выздоровлению. Северус спускается вслед за ним в холл. Грейнджер сидит в гостиной, играя с Сюзанной и Фобосом. — У вас есть время, юноша? — Северус поворачивается к Филиппу. — Да? Тогда составьте мне компанию в прогулке верхом. Гермес нетерпеливо вскидывает голову, гарцует под ним, радуясь свободе и ветру. Филипп, едущий справа, гладит кобылу по блестящей шее и похлопывает по холке. Они пускают лошадей рысью, затем — галопом, и теплый ветер и запах земли ударяют в лицо и заполняют легкие. Добравшись до одинокого дерева на пустоши, они спешиваются и, расстегнув подпруги, отпускают лошадей пастись. Филипп растягивается под дубом, оперевшись спиной о ствол, и Северус присоединяется к нему, глядя на простирающееся впереди зелено-фиолетовое море. — Я хотел сказать, сэр, что благодарю вас за поддержку. — Филипп срывает травинку. — Никто, кроме, пожалуй, его преосвященства, не заботился обо мне так ревностно, как вы. Прошу извинить меня за излишнюю вспыльчивость. Северус кривит губы, положив ногу на ногу. — Я сам не лучше вас. Причиняю боль женщине, которую люблю. И не могу сказать ей, что люблю ее, потому что тогда окажусь уязвимым. Звучит как вздор, верно? Филипп неуверенно пожимает плечами. — Мужчин с колыбели учат быть закрытыми, сэр. Я несколько избежал этой участи, потому что имел дело с церковью, а там необходимо уметь приоткрывать душу. — Моя закрыта за семью замками. — А все ключи, безусловно, у мисс Грейнджер. Не удивляйтесь, сэр, я же вижу, как вы на нее смотрите последнее время. Но что делает баронесса Селвин в вашей спальне? — Мы подобрались к моменту совершения множества ошибок. Но давайте не станем решать их немедленно, иначе у меня взорвется голова. Сегодняшний день оказался чересчур насыщенным на события. Лучше расскажите, как поживает сын сапожника. Филипп бросает травинку и тянется к ромашке. — Опасность миновала, но придется понаблюдать за ним еще несколько дней. Вы очень быстро действовали, сэр. И вы продолжите обучать меня темной магии? — Когда сдадите экзамены в университет. Вы уже близки к цели, юноша: не оступитесь. Не изменились ли ваши планы относительно медицины? — После долгих раздумий — нет, сэр. Любая профессия, связанная с людьми, так или иначе приносит потери. Кем бы я ни был — священником, врачом или учителем, — я буду терять. Они возвращаются в деревушку под небом, расцвеченным огненным закатом. Фобос с жалобным мяуканьем встречает Северуса у дверей, и когда он проходит на кухню, то застает там лишь Констанцию, усердно чистящую котел после ужина. — Где мисс Грейнджер? Констанция даже не удостаивает его взглядом, недовольно отвечая: — Приходил господин Блэк, сэр. Он попросил мисс в качестве парла... парламентера договориться с гоблинским предводителем. Говорят, премьер-министр в их лапах... И мисс, конечно, согласилась. Вы же знаете, она на все готова, лишь бы спасти людей. Северус молча проходит в аптеку. — Сэр! — Голос служанки догоняет его на пороге. — Господин Блэк также просил вас встретиться с ним завтра около семи утра напротив дома сапожника и захватить темный плащ. Значит, завтра утром они оба окажутся в Азкабане.Гермиона
Кастор переносит их к старому дому из коричневого камня на окраине Эдинбурга. В окнах нижнего этажа горит свет, верхний же этаж окутан мраком и тишиной. — Господин аптекарь будет весьма зол на меня и совершенно прав в своей злости. — Кастор оценивающе разглядывает мелькающие тени в окнах. — Но другого способа спасти обоих премьер-министров нет. Попробуйте выиграть время, заговаривая им зубы, пока мы организуем наступление, и не показывайте свой страх. Гоблины тешат свое превосходство над слабыми. Гермиона язвительно отвечает: — Боюсь только одного: что к моему возвращению, если оно случится, баронесса уже поменяет шторы в гостиной или расставит горшочки на каминной полке по своему вкусу. Кастор приглушенно смеется. Сжав губы, Гермиона бесстрашно шагает к двери и громко стучит, зная, что Кастор в это мгновение уже исчезает за ее спиной. Сквозь щель в дверном проеме ее подозрительно изучает гоблин с морщинистой кожей. — Вы парламентер? — Да. Я Спасительница. Гоблин тут же кланяется и проворно впускает ее внутрь. — Добро пожаловать, мисс, и следуйте за мной. Я провожу вас к Урку. Идя за гоблином по длинному коридору со скрипучими половицами, Гермиона с интересом рассматривает портреты в бронзовых рамах, украшающие обитые синим шелком стены. Некоторые гоблины изображены в париках, другие держат в руках изготовленные ими изделия: мечи, скипетры или диадемы. Видимо, особняк представляет собой родовое гнездо одного из гоблинских предводителей и его сподвижников. Коридор заканчивается овальным залом со старинным столом посередине и серебряной статуэткой гоблина в самом его центре. Урк встречает ее довольно прохладно, но изображает улыбку. Он одет в черный камзол и черную рубашку, его высокие узкие сапоги из коричневой кожи доходят почти до бедер. — Спасительница, — проговаривает он медленно. — Явились спасать других? — Я пришла обсудить условия, при которых вы отпустите заложников, господа. — Гермиона спокойно усаживается на высокий стул за круглым столом. — Если вы ничем не заняты, я бы предпочла обсудить их прямо сейчас. Кроме того я настоятельно прошу привести сюда премьер-министра Диггори. Урк приподнимает брови. — Вы чересчур самонадеянны. — Вы хотите добиться справедливости? Тогда приведите премьер-министра, принесите бумагу и перья. — Гермиона скрещивает руки на груди, глядя на него слегка возмущенно. — Продолжайте умирать в бесконечной борьбе за свои права или доверьтесь мне еще раз. Урк неохотно делает знак гоблину с крючковатым носом, и тот торопливо удаляется. Гермиона переводит взгляд на Урка: он стоит неподвижно, рассматривая свои длинные пальцы с острыми ногтями. — Не считайте себя обязанным мне. Он холодно отзывается: — Гоблины развнозначно долго помнят и причиненное им зло, и добро. И один акт милосердия не является залогом ни дружбы, ни чувства обязанности. В зале появляется премьер-министр: волосы его свалялись на одну сторону, под глазом расплывается синяк, глаза покрасневшие и усталые. Но он держится стойко, выпрямившись, и хладнокровно почесывает нос связанными руками. — Я прошу вас сесть за стол переговоров, господа. — Гермиона кивает удивленному Диггори. Гоблин взмахивает рукой, и веревки с его запястий исчезают. — И наконец подписать договор, в котором урегулируются права гоблинов и волшебников. Начнем с потерпевшей стороны, господин Урк, то есть с вас. Вносите свои предложения. Диггори с сомнением качает головой. — Мы не можем решать подобные вопросы в отсутствие остальных членов Министерства и Визенгамота. Гермиона сердито выдыхает: упрямство мужчин начинает ее утомлять. — К черту ваше Министерство! Вы — глава правительства, и решение в первую очередь за вами. Хотите, чтобы волшебники погибали из-за несоблюдения формальностей? Диггори разглядывает статую гоблина. — Возможно, вы правы в своем изумительно дерзком напоре, мисс Грейнджер. Возможно, именно так и следует вершить политику. Я намерен выслушать вас, Урк. Гоблин мрачно скалится в ответ. — Во-первых, я требую уважительного обращения к представителям моего вида: "сэр" или "господин". Диггори склоняет голову. — Думаю, мы готовы принять это условие. — Во-вторых, мы хотим платить такие же налоги с совершенных сделок и продаж, как и носящие палочки. Диггори вновь склоняет голову. — И это условие будет принято. — В третьих, мы бы хотели иметь одно место в Визенгамоте и представителя по делам гоблинов в Министерстве. Диггори нервно облизывает морщинистые губы и приглаживает волосы, и Гермиона замирает, поднимая взгляд на расписной потолок, чтобы дать премьер-министру время подумать. Урк, наоборот, впивается глазами в его лицо, продолжая опасно скалиться. — Хорошо. Мы примем это условие, господин гоблин, если это остановит восстание. С этого часа вы получаете место в Визенгамоте. И ваш представитель получит отдельный кабинет на втором этаже Министерства, в отделе торговли. Однако одного моего слова недостаточно: все условия должны быть письменно закреплены на бумаге с подписью обеих сторон и подтверждены подписью свидетелей. Если ваш сподвижник и мисс Грейнджер окажут нам любезность поучаствовать в этой роли, я буду рад положить конец всем недопониманиям. После этого, скорее всего, меня отправят в отставку, но я запомнюсь попыткой примирения. Урк делает знает, и гоблин, стоящий у окна, приносит длинный желтоватый пергамент, два новых гусиных пера и чернильцу. — Пишите, господин Диггори,— Урк подвигает пергамент к премьер-министру. — Вы способны изложить суть договора кратко и четко. Как ваша жена? Еще носит диадему, подаренную ей моим дедом? — Аврора хранит ее бережно, как и всякую реликвию, — заверяет его Диггори, устало проведя рукой по лбу. — Вы не могли бы угостить меня водой или чашечкой чая? В горле окончательно пересохло. Я уже не настолько молод, чтобы переживать все трудности и писать государственные законы на пустой желудок. Составление и подписание договора затягивается на час: когда Гермиона ставит свою незамысловатую подпись под ровным почерком Диггори, часы показывают час ночи. Урк резко поднимается из-за стола и выглядывает в темноту окна, неприязненно щурясь. — Возьмите вашу палочку и выходите на улицу, господин Диггори, пока ваши верные мракоборцы не начали штурмовать мой родовой особняк. Мисс Грейнджер, вы вольны присоединиться к премьер-министру. Ваше имя не будет забыто. Но обязанным вам я себя по-прежнему не считаю. Гермиона с облегчением шагает вслед за Диггори в прохладный мрак июльской ночи. Усталость накатывает на нее волной, но перед ней и премьер-министром тут же оказывается Кастор, ведущий за собой отряд мракоборцев с палочками наготове. Услышав от Диггори краткую историю освобождения, он приходит в восторг и приподнимает шляпу. — Браво, мисс Грейнджер! — На лице Кастора появляется широкая улыбка. — Вы превзошли все мои ожидания. Я немедленно верну вас домой, к вашему непокорному аптекарю. Диггори похлопывает Гермиону по плечу: — Я был сперва взбешен вашим поступком, мисс, хотя и не выдал себя. Вы поставили меня в унизительное положение перед этим высокомерным гоблином. Но я рад, что вы оказались настолько бесстрашной: жизни моих сограждан стоят больше моей гордости. Кастор трансгрессирует в Аппер-Фледжи, и Гермиона, пробравшись в дом через сад, тихонечко проходит по холлу, чтобы подняться по лестнице к себе. Из кухни приятно пахнет капустным пирогом, и атмосфера нагретого июльского жаром деревянного дома окутывает ее уютом. Одна из половиц предательски скрипит у самой лестницы, и из гостиной доносится голос Снейпа: — Грейнджер, это вы? Гермиона заглядывает в комнату: Снейп полусидит на кушетке, опираясь спиной о взбитую подушку. Рядом с ним горит одинокая свеча в старинном бронзовом подсвечнике, основание которого похоже на птичью ногу. В кресле у камина тихо сопит Фобос, свернувшийся клубком. — Да, сэр. Снейп встает ей навстречу и насмешливо интересуется: — Судя по тону вашего голоса, вы снова спасли мир. Я прав? — Отчасти, сэр. Мне удалось убедить премьер-министра и Урка в необходимости подписать договор, где гоблины получили хоть какие-то права. Насколько я помню из курса истории магии, гоблинских восстаний было два в восемнадцатом веке. Значит, больше не стоит их опасаться. Констанция передала вам просьбу Кастора отправиться завтра в Азкабан? Хотите поговорить с Монтегю? Снейп не отвечает. В сумрачном свете гостиной он выглядит бледным, и в его темных глазах проступает чувство вины. Он притягивает ее к себе, обняв за талию, и шепотом произносит: — Я обещаю вам, что сделаю все возможное, чтобы вы остались рядом со мной. Я всего лишь хотел проявить человечность, но совершенно забыл, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Это только у вас получается бежать по ней вприпрыжку. От него пахнет полынью и можжевельником, и от желания оказаться в его объятиях снова у нее учащается дыхание. Гермиона тоже шепотом отвечает: — Помните Шекспира, сэр? "Но должно препятствия создать для их любви, чтоб легкостью ее не обесценить". Снейп усмехается, блестя глазами. — Наши с вами характеры и так вполне компенсируют все остальные препятствия. Не уходите к себе, Грейнджер, здесь достаточно места для двоих... И он целует ее — решительно: она бы никогда не поверила, что в этом холодном и закрытом человеке может таиться столько страстного огня и столько нежности. Его руки тянутся к шнуровке на ее платье, дергают за ленты, а поцелуи опускаются ниже, на шею...— и Гермиона ловко выскальзывает из его объятий. — Нет, сэр, так дело не пойдет. Хотите, чтобы я была вашей? Поговорите с баронессой. Я предупреждала вас, что не стану играть в игры за шторами. Снейп закусывает губу, глядя на нее с отчаянием. — И вы... вы устоите, уйдете просто так? — Из последних сил, сэр. — То есть я все-таки имею над вами некоторую власть? — Разумеется, сэр. Как и я над вами. — Она лукаво улыбается, отступая к дверям. — Спокойной ночи, сэр. Снейп ворчливо отзывается, глядя на нее огорченно: — Я бы предпочел, чтобы она оказалась беспокойной рядом с вами. Теперь я останусь в темноте с сопящим жмыром и воспоминанием о запахе вашего тела. Вы мучаете меня хуже, чем Поттер, а я уже решил, что вторая жизнь идет куда приятнее первой. Гермиона выходит в холл и, поднявшись по лестнице, входит в спальню и запирает дверь. Мерлин! Как бы она хотела вернуться вниз, в гостиную! Но... даже если Снейпу удастся выбраться из истории с баронессой без скандала, она сама еще окончательно не решила, насколько она действительно готова бросить все свои дела там, в двадцать первом веке, — дела, ради которых она и отправилась сюда, рискнула многим? Возможности передумать не будет, а она знает, что ее натура не позволит ей бездействовать: желание приносить пользу, желание помогать слишком сильно в ней. Но пересилит ли оно ту любовь, что завладела ее сердцем? Ведь оба этих желания способны сосуществовать друг с другом, не вынуждая делать выбор. С другой стороны, Министерство предложит ей другую должность в этом времени — не менее полезную. Но для этого сперва надо решиться на шаг, а затем убедить Чезвика, что ее работоспособность не зависит от века. Забравшись в постель, Гермиона некоторое время сражается с собой: что, если забыть обо всех условностях, босой, в одной рубашке на цыпочках пробраться в гостиную, ощутить прикосновение сильных рук, еще осторожных и изучающих, решительность поцелуев — боже, когда он прижал ее к стене в полдень, она совершенно потеряла голову от наслаждения. Их с Роном близость была хороша, пока она еще существовала, но тот внутренний червячок сомнений, появившийся на второй год их совместной жизни, мешал ей довериться ему до конца и отпустить себя. И ее врожденная склонность к анализированию происходящего тоже не позволяла отдаться эмоциям — а в этот полдень она практически исчезла. И Гермиона, ворочаясь с боку на бок, пытаясь перестать вспоминать, что случилось в ее спальне в этот июльский день, засыпает только к рассвету. Утром, спустившись на кухню, Гермиона помогает Констанции с завтраком. Сюзанна, уже выпорхнувшая из комнаты, бегает в саду за Фобосом. — И долго нам эту мадаму терпеть и кормить? — Констанция подносит ладони, испачканные в муке, к тазу, и Гермиона поливает их водой. — А то ишь, в господней спальне-то расположилась. И ведь не при смерти! Не пойму никак, что в голове у хозяина. Дурака он валяет, что на вас не женится, или совести у него нет? Гермиона не успевает ответить, потому что за спиной раздается мелодичный голос баронессы. — Учителя не женятся на своих ученицах, в особенности те, кто достаточно талантлив, чтобы вращаться в светских кругах. У господина аптекаря, кроме прочего, есть титул баронета. — А у меня есть поручение от его величества на построение и обустройство детских приютов и назначена следующая аудиенция. — Гермиона подает Констанции полотенце. — Что ставит меня на одну ступень с вашим братом. — Именно поэтому, думаю, господин Снейп и не торопится обращать на вас внимание. — София улыбается, но это неприятная улыбка. — Всем известно, что творится за дверьми кабинета его величества. Не вы первая, не вы последняя. Слухи расходятся быстро, фаворитки сменяются благодаря неизменной мадам Лестрейндж. Уверена, господину Снейпу не по душе женщины с той репутацией, которая скоро станет вас окружать. Он человек закрытый и порядочный, а вас, говорят, видели в обществе Грейс Яксли. Констанция угрожающе закидывает полотенце на плечо. — Вы бы язык попридержали, мадам. Я вам не позволю мисс обижать. Чего вы явились? София вспыхивает от ее резкого тона. — Я бы попросила вас принести стакан молока в сад. Я хочу позавтракать отдельно... Мисс Грейнджер, вы не сердитесь на мою прямоту: я желаю вам добра, поверьте. Вы умны и привлекательны и умеете завоевать внимание. Но я прошу вас отказаться от мысли быть моей соперницей, к тому же это уже бесполезно: господин Снейп принес меня к себе домой, я провела ночь в его комнате — и считаю дело решенным. Вы зря отказали господину Гринграссу: Джулиан так очарователен и молод и так вами увлекся!.. В аптеке звякает колокольчик, раздаются легкие шаги и шуршание юбки, и в столовой появляется Айрис в изумрудном платье с золотыми рукавами и золотой шляпке, держа в руках утренний выпуск "Лондонской газеты". Заметив баронессу, она на секунду замирает, остановившись, но потом наигранно весело произносит: — А! Так это правда — везде пишут, что господин аптекарь спас вас из когтистых гоблинских лапок. Признаться, я не поверила, что он дерзнул привести вас к себе. Однако вы все-таки здесь. — И полагаю, я здесь задержусь на некоторое — возможно, очень долгое — время, мисс Пруэтт. Сад чудесен, дом, конечно, небольшой, но это не так важно для союза любящих сердец. Рыжие брови Айрис ползут вверх. Веснушки на ее щеках похожи на россыпи ромашек. София поворачивается к служанке: — Принесите же молоко, Констанция, будьте добры: я буду в кресле в тени жасмина. И подайте завтрак для Сюзанны. Айрис хватает Гермиону за руку и ведет за собой в аптеку. — Какая неслыханная дерзость! Она уже вообразила себя хозяйкой дома. Но и ваш аптекарь хорош — принес ястреба с золотым хохолком под свою крышу. Гермиона обеспокоенно бросает взгляд в решетчатое окно: — Искренне не понимаю, зачем ей мой учитель. Вокруг нее столько достойных мужчин, с титулами и деньгами. Айрис морщит нос. — Все дело в господине Селвине. Он слишком влиятелен, и любой, кто хотел бы связать свою жизнь с баронессой, непременно попадает под его влияние. Неудивительно, что баронесса от подобного влияния изрядно устала. Ваш аптекарь же имеет силы отказать десятку Тибериусов и невзначай указать им на их место. Баронесса хочет свободы, пусть это будет свобода в хижине зельевара. Сражайтесь. Или наоборот — ничего не делайте. Мужчины предпочитают голубок павлинам. Гермиона с усилием трет виски, пытаясь сосредоточиться. В девять придет мистер Чен за экстрактом пижмы, надо перелить его в пузырек... Но стоит ей открыть бутыль, как Айрис вдруг бледнеет и отворачивается. — Какой неприятно резкий запах. Я, пожалуй, постою у окна. Гермиона кладет стеклянную пробку на прилавок и поднимает глаза на Айрис. Та нервно замечает, снимая крючок со створки: — Мои дни недомоганий так и не наступили. Они всегда приходят вовремя, я не ошибаюсь. Гермиона переливает настойку в пузырек и взвешивает его на весах, затем записывает стоимость в расходную книгу. — Стало быть, вы носите дитя. Айрис поворачивается так быстро, словно ее ужалила залетевшая через окно оса. — Боже мой, я не представляю, что мне делать. Разум подсказывает мне избавиться от бремени, сердце уговаривает не убивать крошечную жизнь. Я ума лишусь, честное слово. Но нужно выбирать, пока не стало слишком поздно. Гермиона отодвигает расходную книгу и опирается локтями о прилавок. Вот и дальний предок Тома, существование которого ей предназначалось предотвратить. — Если отбросить все условности, все учения о грехе и все возможные скандалы — вы хотите, чтобы малыш появился на свет? — Да. Но если малыш родится без отца, вне брака, и он, и я будем обречены на вечное порицание и косые взгляды. Я не смогу заниматься любимыми делами так, как прежде: на выставки и матчи просто никто не придет. Скорее всего, и принимать меня перестанут. Или — и это страшно — Руфус выдаст меня за отвратительного старика, как только заметит, что я ношу ребенка. Когда же женщины станут свободны от власти мужчин? Гермиона осторожно спрашивает: — А господин Блэк? — О, Кастор так добр ко мне, и с ним так весело и беззаботно, и он исполняет мой малейший каприз. — Айрис прижимает руки к груди. — Но он помолвлен. А я опять получила страшное письмо от Мориса, где он клянется, что не отпустит меня. — Вы бы пошли за Кастора замуж, будь он свободен? — Я боюсь злоупотреблять его добротой и лаской. Колокольчик дребезжит, оповещая о появлении мистера Чена. Гермиона отдает ему настойку, дважды повторяет, как ее принимать, и прячет полученные деньги в ящичек. Следом за ним входит еще посетитель, и еще двое, и Айрис отправляется в сад "приглядеть за ястребом". Констанция подает завтрак в саду, и все дамы располагаются в тени отцветшего жасмина. День не такой жаркий, как вчерашний, но солнце обжигает кожу, падая на нее горячими бликами. — Я ужасно проголодалась. — Айрис охотно придвигает к себе тарелку и принимается за подогретый хлеб с козьим сыром, чай и фрукты. — Как ваше молоко, баронесса, не скисло на такой жаре? София не сразу удостаивает ее ответом, разглядывая лилии возле старого неработающего фонтана. — Говорят, миссис Блэк весьма увлечена пионами. Рука Айрис с ложечкой замирает на секунду, потом продолжает двигаться к вазочке с медом. — Пионы нынче в моде. — Говорят также, что лорд Кастор Блэк женится в конце сентября, о помолвке сообщали во всех газетах. — Очень за него рада. Кастор — мой друг, и я рада, что он наконец выбрал даму сердца. Баронесса поправляет прядь волос, которые ей пришлось укладывать самостоятельно. — Дорогая Айрис, вы очень естественны в своей наигранности, но, посещая дом Блэков, вы не можете не замечать, что господин Кастор увлечен вами, как увлекается всякий влюбленный мужчина. Тем временем мисс Аббот ни разу не видели в его обществе с приема у короля. Вы компрометируете вашего друга. Вчера на утреннем чае у герцогини Мальборо обсуждали слух, будто вы хотите незаметно обольстить господина Блэка, чтобы замаскировать следы общения с Морисом Мраксом. Айрис надменно вскидывает голову. — Я бы на вашем месте не стала говорить об обольщении, баронесса. Остаток завтрака проходит в напряженном молчании, и только Сюзанна радостно чертит фигуры на гравии. Джемма появляется около одиннадцати и делает большие глаза, заметив баронессу и Айрис, холодно смотрящих друг на друга. — Переодевайтесь, мисс Грейнджер. — Джемма кладет шпаги на столик и снимает атласный белый плащ, скрывающий ее мужской наряд. — Нас ждет новый урок. Гермиона надевает кюлоты и завязывает шнурок на новой рубашке. Ту, порванную на груди, Гермиона смущается показывать Констанции и предпочитает хранить ее в ящичке комода. Когда они с Джеммой скрещивают шпаги, в саду появляется Снейп. По холодному блеску его глаз Гермиона сразу понимает, что он совершенно не против повторить вчерашнее сумасшествие и что с посещением Азкабана не все прошло гладко. — Как вам новое занятие мисс Грейнджер? — Снейп проходит к баронессе и, наклонившись, пожимает ее руку. Айрис делает вид, будто ее сейчас стошнит, и Джемма, засмеявшись, чуть не роняет шпагу. — Находите его полезным? — Мне не близки мужские увлечения, и женщинам стоит обрести верного спутника, чтобы им не приходилось защищать себя. — Вздор. — Джемма делает неожиданный выпад, и шпага так больно ударяет Гермиону по локтю, что на глазах выступают слезы. — Беспомощная женщина — довольно жалкое зрелище. Спасать ее каждый раз слишком утомительно. София спокойно возражает: — Возможно, женщине стоит уделять время домашнему очагу, а не ввязываться в бесконечные неприятности? Мужчины, мисс Аббот, предпочитают возвращаться по вечерам к хранительницам уюта, а не к воительницам. Опустив шпагу, Гермиона потирает локоть. Непроницаемые глаза Снейпа следят за ней с некоторой тревожностью. Джемма снова показывает, как отражать удар, но после нескольких удачных движений кончик шпаги хлестко ударяет Гермиону по запястью. — Достаточно на сегодня, мисс Аббот, — произносит Снейп мягко. — Мне нужна мисс Грейнджер живой, иначе некому будет делать записи в расходной книге и помогать мне с зельями и ингредиентами. София немедленно отзывается: — Господин аптекарь, вы бы оставили мисс Грейнджер в покое. Поверьте, я хорошо разбираюсь в зельеварении и с легкостью стану вашей помощницей. А мисс Грейнджер заслужила отдых своим усердным трудом. Почему бы ей не отправиться с мисс Пруэтт на море, в Бат? Кажется, сезон уже давно начался. Морской воздух, виды, вечерний променад, молодые джентльмены — прекрасная смена декораций. Айрис едко замечает, наливая себе остывший чай: — Ах, я с удовольствием бы отправилась в Бат. Там сейчас действительно чудно! В Аппер-Фледжи приятно, но Лондон в это время года совершенно невыносим. Снейп усмехается, глядя поверх Софии на дрозда, порхающего с ветки на ветку. — Благодарю за ваше рвение, баронесса. Я вижу, вам сегодня гораздо лучше, чем вчера, но я все же попросил студента проверить ваше самочувствие ближе к вечеру. Что касается мисс Грейнджер — я доверяю только ее помощи и ни в чьей другой не нуждаюсь. К слову, мисс Грейнджер, покажите мне подготовленную для миссис Вейзи настойку. Прошу ненадолго извинить нас, дамы. В нагретой солнцем аптеке приятно пахнет календулой и мятой, развешанными на бечевке над прилавком. В решетчатое окно упрямо бьется большая оса. — Монтегю чист, как лист ответов Долгопупса на экзамене. — Снейп недовольно хмурится. — Кто-то предусмотрительно стер ему память, как я и предполагал... Как ваша рука? — Немного болит, сэр. Он делает к ней шаг и целует ее ладонь. От его прикосновения Гермиона вздрагивает и чувствует, как огнем вспыхивают щеки. — Блэк передает вам низкий поклон от премьер-министра. Визенгамот одобрил договор с гоблинами, и об этой проблеме на какое-то время следует забыть и сосредоточиться на Наземникусе. Полагаю, его возможно выманить на ценный артефакт. Вы же еще не отдали чашу Блэкам? Гермиона отрицательно качает головой. — Слишком рискованно ставить на кон чашу, сэр. Снейп, с мгновение подумав, согласно кивает. — Тогда попробуйте сперва выкупить иной ценный артефакт и привлечь внимание Наземникуса. Когда следующее собрание "Морского Конька"? — Через неделю, сэр... — Она осекается и смотрит на него выразительно. — Я думаю, мне правда стоит увезти Айрис на море на несколько дней. Она носит ребенка, и ей нужно время и спокойствие, чтобы принять решение. И мне стоит наедине с самой собой поразмыслить о будущем. В свою очередь вы, сэр, предпримете те шаги относительно баронессы, какие считаете необходимыми. Его губы недовольно кривятся, и в глазах мелькает огорчение. — Не оставляйте меня, Грейнджер. Я не хочу спать в доме, где нет вас. — Сэр, это же только на несколько дней. Филипп поможет вам с аптекой. — Гермиона ободряюще улыбается, но Снейп отвечает на ее улыбку мрачным взглядом. — Поймите, мне душно находиться в одном доме с этой женщиной, я мучаюсь, когда вы касаетесь ее, смотрите на нее, говорите с ней — и она воображает, будто вы уже у нее в руках! А Айрис нужна подруга. — К черту Айрис, — сердито произносит Снейп, буравя ее взглядом. — Не вздумайте задерживаться дольше, чем на пять дней. И не вздумайте предпочесть мне идиотское будущее с его гоблинскими правами и прочей чушью. Я найду вас хоть на краю света в другой вселенной. Гермиона смеется, но сердце ее колет тревога и страх. И одновременно зреет уверенность, что она поступает правильно. В жизни каждого человека бывают моменты, когда стоит отпустить ненадолго, разжать руку, закрыть глаза, чтобы глотнуть воздуха и найти в себе силы наконец пойти по правильной дороге, закрыть одну жизненную историю и начать другую. Такие моменты зачастую переломны, они балансируют на краю, и каждый шаг приближает тебя то к одной стороне, то уводит в другую. Главное — не свернуть и верить сердцу. Вечером они с Айрис трансгрессируют в Бат и твердо обещают вернуться к концу недели.Элизабет
Монастырь урсулинок оказывается гораздо внушительнее, чем Элизабет представляла: он представляет собой три больших здания, включающих в себя госпиталь, монастырь и школу. Монахини невозмутимо предоставляют им две комнаты для гостей, находящиеся в разных частях школы. Розье, еще слабый после пыток, выходит в монастырский сад после скудного завтрака, открыто заявляя, что на такой пище не протянешь и месяца. Элизабет, переодетая в черно-белое одеяние урсулинок, присоединяется к нему, ожидая встречи с настоятельницей. Розье окидывает ее насмешливым взглядом: — Вы абсолютно некрасивы в этом могильном саване, уж простите мне мою прямоту. — Увы, но ходить по освященной христианской земле в индейском облачении богохульно. — Кто вам это сказал? — Сестра Бекки. — Положим, у сестры Бекки нет другого выхода, кроме как верить в свои слова. А по-моему, Богу наплевать, кто вы и во что одеты. Церковники слишком часто об этом забывают. Элизабет смотрит на него искоса. — Да вы истинный бунтарь, капитан. — Море учит многому, мисс Уоррен, и в первую очередь — равенству и осознанию, что все люди — братья вне зависимости от цвета кожи. Выжить можно, лишь сплотившись. Увы, церковники и короли слишком далеки от выживания... Что вы намерены делать? Элизабет пожимает плечами. В монашеском облачении ей неудобно и жарко. — После полуденной молитвы пойду к настоятельнице, стану просить ее о помощи в открытии школ для девочек. Вы заметили, что за этими стенами они обучают всех женщин? Среди них есть и чернокожие. — Браво монахиням. — А вы поедете со мной обратно на север, если понадобится, капитан? Розье коротко выдыхает и кладет свою горячую ладонь поверх ее ладони. — Боюсь, птичка Элизабет, нашим путям суждено разойтись. Я поеду на Ямайку: я знаю тамошнего губернатора, он неплохой человек и, вероятно, подскажет мне способ выпутаться из моей идиотской ситуации. Кроме того, сейчас там самая гуща военных действий. Кто знает, чем я могу пригодиться. А после я найду вас. Элизабет отводит взгляд. Да, у каждого — своя дорога. С капитаном она ощущала себя в некоторой безопасности, совсем как рядом с Фрэнком, но ему важно восстановить свою репутацию. — А тот факт, что мы с вами не пришли в отделение МАКУСА, не испортит нам обоим дальнейшие дела, сэр? — интересуется она, поправляя складку черной туники. Капитан смеется, обнажая белые зубы. — К дьяволу МАКУСА! Мы с вами были заняты гораздо более важными делами, чем посещение их унылого отделения, где им нечем заняться, поэтому они придумывают всякую несусветную чушь. Разумеется, не нарушайте Статут... — В том-то и проблема, сэр: я нарушила его, спасая вас вчера. У меня не хватило времени на заклинания забвения. Розье досадливо морщится. — В таком случае вы, конечно, уже попали под бдительное наблюдение закона, но вам как человеку, незнакомому со всеми правилами, на первый раз простят нарушение. Но помните: мракоборцы здесь жестоки. Говорят, они даже посылают своих агентов в Великобританию, чтобы установить еще более тесные связи и иметь возможность ловить преступников, скрывшихся за границей. Настоятельница ждет ее в часовне, расписанной сценами из Нового Завета: Элизабет узнает их сразу, отмечая про себя, что воскресные посещения церкви в детстве не прошли даром. А стоило ей повзрослеть, как Бог стал не нужен. Не отрицая его существования, Элизабет тайно обижалась на его отношение к ней, а потом он вовсе потерял значение. Осталась только она сама — и вера в себя, и лишь глубоко внутри ее грудной клетки билась крошечная мысль о том, что Бог все же следит за ней. — Помолитесь вместе со мной, — произносит настоятельница и поворачивается к алтарю. Элизабет рассматривает старинное распятие: Иисус на нем изображен с закрытыми глазами, и рана на его груди зияет алой краской. И он выглядит таким одиноким на кресте, будто он последний человек на свете. — Зачем вам понадобилась моя помощь, мисс Уоррен? — настоятельница поворачивается к ней после долгих минут тишины. Элизабет не сводит глаз с распятия. — Я выросла в приюте. Всю свою жизнь я мечтала основать школу для девочек, где женщин воспитывали бы точно как мужчин, где ко всем детям относились бы одинаково. Я знаю, что вы занимаетесь женским образованием, и я хотела бы действовать от вашего имени. Настоятельница внимательно разглядывает ее. Она уже немолода: кожа ее лица сморщенная и сухая, пальцы мозолистые, но взгляд открытый и пронизывающий. — Сперва вам нужно постричься в монахини, дитя, послужить всевышнему, а затем решить, достойны ли вы подобных деяний. Элизабет стискивает зубы и упрямо произносит: — У меня нет на это времени, матушка. Я и так проделала слишком долгий путь. Да и вам разве не нужен светский представитель, способный входить в разные круги общества без стеснения? А с всевышним у меня трудные отношения. Вы — моя единственная и последняя надежда. Настоятельница тихо интересуется: — Если я вам откажу? — Тогда я вернусь в Вирджинию к миссис Берд, стану гувернанткой и начну искать связи с губернатором. Наверняка это займет не один год, а вероятнее всего, мне откажут. И тогда я навсегда останусь гувернанткой у заносчивых и избалованных детей. — Вы несколько честолюбивы. — Честолюбие и благие дела иногда идут под руку, но одно не опережает второго. Взгляд настоятельницы смягчается, и она ласково касается ее плеча. — Вижу, вам не терпится совершить хоть одно полезное благое дело, дитя. И вы правы: мне нужен человек, имеющий светские связи. Я слишком оторвана от жестокой реальности и закулисных игр в тишине нашего скромного монастыря. Хорошо, я уступлю вам. Я даю вам благословение и напишу послание губернатору. Поверьте, даже с ним вам придется непросто. И я вас совсем не знаю, но доверяю, как доверял господь, и прошу вас не подвести меня. Элизабет с жаром прижимает руки в груди. — Я не подведу вас, матушка, клянусь! — Дитя, дитя, вы чересчур взволнованны, — настоятельница поглаживает ее по плечу. — Идемте. Нас ждут в трапезной. Скудный обед состоит из вареных овощей, в основном картофеля и моркови. Розье, сидящий позади всех монахинь, скептически разглядывает содержимое своей тарелки, но молча и без возражений принимается за еду. Элизабет же не хочется ни есть, ни пить. Все, о чем она мечтает, — это броситься в дорогу немедленно. Но проходит больше недели, прежде чем настоятельница вручает ей подписанный пергамент с сургучной печатью монастыря и дает в спутницы сестру Бекки. За эту неделю Элизабет привыкает вставать к заутрене, проникается уважением к простой пресной пище и монотонности молитв. Жизнь монастыря напоминает муравейник, где каждый трудится во благо других и каждый имеет свое место. — За воротами вас встретит мужчина по имени Робер, он послужит вашим проводником, — настоятельница осеняет их обеих крестным знаменем. Розье держится в стороне, ожидая своей очереди. Ветер играет перьями на его шляпе. — Храни вас бог. Как устроитесь, пошлите мне весточку, я буду ждать и молиться за вас. Элизабет наконец подходит к капитану. Тот склоняется в шутливом поклоне, но в его серых глазах проступает неподдельная грусть. — Мы скоро увидимся, мисс Уоррен, — обещает Розье и крепко, до боли стискивает ее руку. — Не думайте, что вы в силах избавиться от моего внимания. Ума не приложу только, как я выживу без вашей заботы. Вы дважды спасли мне жизнь! Элизабет не торопится отнимать ладонь, вдруг поняв, что тоска сжимает ее сердце. Снова одна! Сначала она рассталась с Фрэнком, а теперь расстается с еще одним другом, так много значащим для нее. — Берегите себя, капитан. И ищите меня в Пенсильвании. — Поразительно неприветливый край, холодный зимой, жаркий летом и очень лесистый. Но вы преодолеете все, мисс, вам все по плечу. Желаю вам доброго пути, храбрая дева. Утомительная дорога до Пенсильвании занимает около двадцати дней: для большей безопасности путники придерживаются побережья, а во Флориде присоединяются к большому обозу, охраняемому тридцатью вооруженными военными. Дважды на них нападают индейцы, и дважды путникам удается отбить нападение. Сестра Бекки постоянно спит, храпя, опираясь об Элизабет и покачиваясь в такт повозке. Ей около сорока, она полновата и наивна, и давно не покидала стен монастыря, и Элизабет подозревает, что настоятельница отправила ее вместе с ней не просто так, а в качестве некоего тайного надсмотрщика и наблюдателя. Пенсильвания встречает их проливными дождями и сырым теплом. За день, понадобившийся им, чтобы попасть в Филадельфию, Элизабет успевает вымокнуть от косого ливня и замерзнуть во влажной одежде. Поскорее бы снять с себя это унылое одеяние и надеть любое, самое простенькое платье! Бекки, видимо привыкшая к неприветливой погоде, только кряхтит, вытягивая ноги, и шепотом читает молитвы. В доме губернатора, построенном в строгом и лаконичном стиле без всяких колонн, их встречает лакей и учтиво провожает в небольшую комнату с квадратными окнами на третьем этаже. В камине уютно горит огонь, и несколько минут Элизабет и сестра Бекки наслаждаются его жаром, протягивая замерзшие руки. Камеристка приносит Элизабет темно-зеленое шелковое платье из тех, что "мисс Джорджина уж давно не носит, мисс, но вам подойдет", и нижнюю сорочку из батиста, а также запасные туфельки. Сестра Бекки от всего отказывается, говоря, что тепла и подогретой воды ей достаточно для удовлетворения своих потребностей. — Вечером состоится прием, мисс, так что в доме будет шумно. Господин Томас просит вас спуститься к гостям и представиться: раньше он принять вас не сможет, к сожалению — он присутствует на суде. Сестра Бекки ложится спать, придвинув кровать поближе к камину, и Элизабет, взглянув на себя в зеркало и пригладив волосы, убранные в простой пучок, выпрямляет спину, заставляя себя помнить о манерах и умении держаться среди господ и леди. Зала шумит, по натертому паркету порхают два лакея, предлагая закуски и вино. Однако сама обстановка дома гораздо скромнее гостиных, где довелось побывать Элизабет: картины на стенах обрамлены простыми рамами, свечей немного, платья дам более закрытые, сшитые из тканей приглушенных и даже мрачноватых оттенков. Губернатор, Джордж Томас, терпеливо ожидает ее внизу лестницы. Он держится просто, без всякого жеманства и высокомерия, одетый в простого кроя серый камзол и черные кюлоты. — А! Мисс Уоррен. Я представлял вас гораздо старше и уродливее. А вы, оказывается, очаровательная молодая особа, полная внутренних сил и стремлений. Я прочел в письме матушки-настоятельницы, будто вы желаете открыть школу для девочек и вам требуется мое содействие. Элизабет склоняет голову в знак согласия и делает реверанс. — В таком случае добро пожаловать в Пенсильванию, — губернатор подает ей руку. — Мы здесь очень любим мечтать, трудиться и осуществлять мечты. Идемте, я познакомлю вас с необычайно деятельным человеком, с которым вы обязательно найдете общий язык... И губернатор направляется к мужчине лет тридцати, с серьезным видом читающему вечернюю газету. — Друг мой, позволь тебе представить мою новую протеже и протеже настоятельницы урсулинок, мисс Элизабет Уоррен. Мужчина, явно застигнутый врасплох, тут же сворачивает газету и неуклюже прячет ее под мышкой. — Бенджамин Франклин к вашим услугам, — проговаривает он четко, коротко и энергично кланяясь. Камзол на нем еще проще губернаторского, темные волосы зачесаны гладко и завязаны лентой. — Я рад нашему знакомству. — Я оставляю мисс в вашей компании, Бенджамин. Вы гораздо быстрее расскажете ей о нашей жизни и заботах и наверняка ничего не упустите. А я займусь остальными гостями. Франклин подставляет Элизабет согнутую в локте руку, предлагая пройтись, и газета падает на пол с громким шелестом, выпав из ненадежного укрытия. Элизабет не сдерживается, прыская от смеха, и Франклин смеется ей в ответ.