Гермиона
Первое, что Гермиона чувствует, еще не открыв глаз, — это острый запах испражнений и холод. Руки ее связаны за спиной, и все тело затекло в такой неестественной позе, что ей больно пошевелиться. — Глянь, леди очнулась, — произносит голос слева от нее, и Гермиона с трудом раскрывает глаза. В тусклом свете подвала она с трудом различает, что рядом с ней сидят три гоблина, закованные в цепи, еще один гоблин лежит на полу без сознания, а его висок покрыт засохшей кровью. В углу жмутся друг к другу домовые эльфы. Прямо перед Гермионой, грязные и тощие, стоят лунные тельцы, за ними воют шишуги, справа от них корчится на полу демимаска, а в самом дальнем углу мычит раненый единорог. Гермиона изворачивается, терпя боль, и из корсета на плиты выпадает стилет. — Дотянетесь? — спрашивает она у гоблина, что сидит ближе всего. — Обещаю, я помогу вам выбраться отсюда. Гоблин насмешливо фыркает. — Носящие палочки всегда лгут. — У меня нет палочки, и я организую департамент по защите магических существ, — раздраженно отзывается Гермиона, ерзая на полу. — Помогите мне разорвать веревки, и мы вместе придумаем способ спасения. Гоблин с трудом дотягивается до стилета, и Гермиона подползает к нему ближе, пачкая платье. Несколько минут — и ее руки наконец освобождаются от режущей боли, но на запястьях остаются красные болезненные полосы. Демимаска вдруг начинает пронзительно кричать и хватается за живот. — Боже мой, неужели она... — Гермиона нервно сжимает руки, не отводя взгляда от существа. — Никогда не видели, как рожают звери? — усмехается гоблин. — Только с детенышами явная беда. Помрет или эта странная обезьяна, или приплод. Гермиона хмурится и облизывает губы, потом решительно садится около демимаски и поглаживает ее по спине. Демимаска цепляется за ее руку и жалобно стонет. Гермиона отрывает низ платья и укладывает ее на кусок ткани. Совершенно не зная, что делать, она успокаивает напуганное существо, разговаривая с ней и пытаясь показать, что нужно глубже дышать. Малыши появляются один за другим, но крови столько, что Гермиона скоро оказывается в ней вся, пачкая платье, руки и лицо. — Слышишь? Обезьяна рожает. — Чьи-то голоса раздаются за спиной, и Гермиона торопливо отползает назад и складывает руки за спиной. Человек в темном плаще и капюшоне забирает детенышей и уходит, не обращая внимание на истекающую кровью мать. Гермиона отворачивается, чтобы не видеть ее предсмертных судорог, а потом накрывает неподвижное тельце окровавленной тканью. — Что с ним? — Гермиона поворачивается к гоблинам и указывает на того, что лежит на полу. — Ранен? — Вы колдомедик? — тихо спрашивает гоблин. — Нет. Но у меня есть некоторый опыт. — Гермиона наклоняется к гоблину и прислушивается к его дыханию. — Жив, но без сознания. Зелья, что у меня с собой, вряд ли помогут. Ему нужен врач. Вы знаете, зачем мы все здесь? Гоблины переглядываются. — В рабство. Продадут в колонии, как и остальных до нас. Домовики — самый ходовой товар, но носящим палочки нужны драгоценности, а поэтому теперь продают и гоблинов. И, как видите, самых разнообразных существ. У единорога просто берут кровь на продажу, пока он не умрет. Гермиона сглатывает. Допустим, гоблин говорит правду — но что тогда она сама здесь делает? Она заложница, но зачем продавать ее в рабство? Нет, скорее всего, ее просто прячут, чтобы было сложнее найти. А это значит, что тот, кто убивает магглорожденных, связан с теми, кто торгует нелегальными товарами. — Вы догадываетесь, где мы можем находиться? — Скорее всего, либо в Лондоне, либо в Эдинбурге. Сыро. Гермиона поднимается на ноги и медленно пробирается к двери с узкой квадратной решеткой. В проем, что ей доступен, она видит длинную темную галерею, едва освещенную несколькими факелами. — Кто-нибудь? — произносит она тихо и потом повторяет громче: — Эй! Кто-нибудь, помогите! Слышите? Нас держат здесь против воли! Галерея отзывается пугающим молчанием, и Гермиона, попросив о помощи еще несколько раз, устало возвращается к гоблинам и ложится на ледяной пол. Где-то недалеко капает вода — видимо, идет дождь, а подвал гораздо ниже уровня земли. Холодно, сыро, и ужасно хочется и есть, и спать, но спать нельзя — она простудится. Гермиона садится и мысленно возвращается в тот день, когда она согласилась принять предложение Министерства. Невероятно, что где-то там, за завесой времени, для Рона тот день еще длится. И Гермиона все отчетливее понимает, погружаясь в водоворот событий, что ей был необходим этот побег в прошлое. Необходим, чтобы окончательно признать: их пути с Роном рано или поздно разойдутся. Не потому, что Рон плохой, нет, он чудесный, добрый и верный; а потому, что люди, желающие разного, остаются вместе только в романтических фильмах. Люди взрослеют, а вместе с ними взрослеют и их взгляды на жизнь и осознание того, какого человека они хотят видеть рядом с собой. Конечно, все дело в ней самой. Рон с удовольствием возился бы с детьми, брал их в магазин и учил типичным для семьи Уизли шуткам. Молли бы также с радостью взялась присматривать за детьми, пока они оба на работе. Вероятно, она сама сейчас слишком занята карьерой и желанием заняться кем и чем угодно, кроме детей и отношений за исключением тех, что не кажутся обременительными. А может — и от этой мысли Гермиона тоже не отрекается — ее не тянет иметь полноценную семью с Роном. И тогда ее мысли невольно обращаются к другому человеку, которого она никогда раньше не рассматривала как мужчину, лишь как преподавателя, и притом самого ужасного из тех, кого она знала. Если Трелони была просто бесполезна со своими чаинками, то на занятиях Снейпа студентов постоянно унижали, над ними насмехались и не ставили их ни во что. Да, Малфою единственному везло больше, но лишь по той причине, что Снейп яростно желал с его помощью выставить Гарри неспособным к обучению, а не потому, что Малфой блистал талантом к зельеварению. В Снейпе — в том Снейпе, которого она знала школьницей, не существовало ничего, что могло бы привлечь женщину: гордыня, самолюбие, эгоизм, неумение справиться со старыми подростковыми обидами и вымещение их на ребенке, который только узнал о существовании магии, желание отомстить человеку, проведшему тринадцать лет в страшной тюрьме, и абсолютное нежелание идти на малейший компромисс, — и все это вместе с ужасным внешним видом. Пожалуй, все, что отделяло его от подонков вроде Яксли или Кэрроу, — мучительная и безответная любовь к женщине, освещавшая его душу светлым лучом и породившая в нем храбрость. За этот луч он и держался, и этот луч поддерживал в нем желание бороться и жить. Возможно, если бы он не цеплялся за Лили так, словно она была его последней надеждой, и не душил ее ревностью, желая, чтобы ее время принадлежало только ему, не стремился бы доказать ей, что он не просто оборванный мальчишка из Паучьего тупика, недолюбленный и ненужный, как и многие дети, а человек, не обделенный талантами, — возможно, история пошла бы другим путем. То, что совершенно сбивает Гермиону с толку сейчас, — это понимание, что перед ней несколько другой Снейп. Нет, разумеется, полностью люди не меняются, и вполне вероятно, что все, что она видит сейчас, просто не находило выхода и применения раньше. Его язвительность и колкость остаются неизменными, раздражительность от тупости и лицемерия окружающих также остается с ним, но... То, как он неравнодушен к судьбе Филиппа и старается помочь ему, скрывая их родство, заставляет Гермиону посмотреть на него иначе. Это стремление бескорыстно и не преследует никакой цели, кроме самой искренней. И потом, как Снейп невозмутимо и уверенно вел себя на приеме, когда ей самой стало страшно, как бесстрашно он выступил против архиепископа, как спокойно заставил ее проехать верхом — и она проехала, зная, что его ладонь лежит на шее вороной. Он сумел перестроиться, пусть и не сразу, работая вдвоем в аптеке маленькой командой — хотя, конечно, основные решения остаются за ним. Удивительно, но Гермионе это нравится: ей всегда хотелось иметь рядом партнера, существуя с ним на равных, на принципах взаимоуважения, но вместе с тем так, чтобы мужчина оказывался на полшага впереди. Рон всегда оказывается на полшага позади, а быть ведущей в семье женщине довольно сложно. Кроме того, Снейп неплохо общается с Блэком — значит, рубеж зацикленности на обиде пройден. Или ей так кажется? И вишенка на этом торте изменений — его внешний вид. То ли камзол придает ему привлекательность, то ли шпага, то ли просто уверенность в себе, а может, старания Констанции, которая упорно устраивает всем почти ежедневные ванны с душистыми травами, отчего лично ее волосы выглядят чудесно, — но Гермиона все чаще ловит себя на мысли, что ей хочется взглянуть на Снейпа, пусть даже мельком. Взглянуть — и удивиться. И почувствовать, что ее странным образом тянет к его обществу, несмотря на все колкости. В размышлениях, прерываемых урчанием ее голодного желудка, проходит довольно много времени. Окон нет, и Гермиона может лишь догадываться, какое сейчас время суток. Она попала сюда поздним вечером, а на улице уже, скорее всего, середина следующего дня. Промозглость и голод, которые она успешно отгоняла мыслями, наступают все сильнее, и Гермиона дрожит. — Кто здесь? — вдруг раздается голос по ту сторону двери, и Гермиона, позабыв об усталости, вскакивает на ноги и приникает к узкому окошку. Через него видно лицо молодого человека с каштановыми волосами. — Я вас где-то видела, — произносит Гермиона растерянно. — На матче по плюй-камням... — Я Фрэнк Боунс, репортер "Пророка" и "Обскуруса". — молодой человек рассматривает ее в ответ. — Мисс Грейнджер, верно? Вы были вместе с Кастором Блэком на матче. Как вы здесь оказались? Вы ранены? — Нет. Меня похитили и... Очень долго рассказывать. Как вы меня нашли? И где я? — Издательство "Обскурус", Косой переулок, тайный ход за неприметной дверью на лестнице. Я давно подозреваю их в нелегальных делах, поэтому высматриваю лазейки, и вот — услышал ваши крики, но сразу прийти не смог. Я немедленно вас освобожу, хотя это испортит все расследование. Гермиона отчаянно качает головой. — Нельзя! Мое спасение не поможет вам выяснить, куда они перевозят существ и у кого приобретают. В камере еще единорог, тельцы, гоблины, домовые эльфы и... Фрэнк торопливо перебивает: — Домовые эльфы? — Да. Их шестеро и четверо гоблинов, одному срочно нужна медицинская помощь. Если вы освободите меня, они останутся в плену, а если освободить всех, то вы попадете под удар и вас уволят, а дело без имен и улик замнут. У меня есть идея, но она не слишком надежная. Сможете вернуться часа через два? А пока вы осторожно понаблюдаете, кто пользуется этим потайным ходом. Фрэнк предполагает, что сможет, и Гермиона вновь возвращается к гоблинам. — Я могу вызволить нас всех, но нужна ваша честность и ваша храбрость. У меня есть немного взрывательного зелья — его достаточно, чтобы разорвать одну из цепей и освободить любого из вас. Как только цепь разорвется, вы получите возможность колдовать: переместитесь в дом, что я назову, и сообщите моим друзьям о нашем местонахождении. Гоблины морщатся. Один из них, повыше и строже остальных, замечает: — Я не собираюсь доверять носящим палочки. — Значит, желание стать рабом в вас сильнее гордости. — Гермиона сердито пожимает плечами. — В таком случае я предложу идею домовым эльфам. Они, конечно, напуганы, но не настолько, чтобы пренебрегать свободой. Гоблины, пошептавшись, неохотно соглашаются, и один из них вытягивает вперед руки. Гермиона капает на цепь остатки взрывательного зелья — и оно проедает металл. — Если меня убьют, это останется на вашей совести, — бурчит гоблин, выслушав, что она хочет передать Снейпу, и исчезает. Проходит несколько долгих, томительных минут: Гермиона ходит по крошечному кругу, чтобы немного согреться, гоблины продолжают шептаться, негромко воют голодные шишуги. Раздается хлопок — и гоблин возвращается вместе со Снейпом. Он в одной рубашке и кюлотах, и правый его рукав пропитан кровью. — Сэр! — Гермиона тут же бросается к нему и радостно улыбается. — У вас ужасный вид. — Он бегло оглядывает ее обеспокоенным взглядом. — Вы ранены? — Это не моя кровь. А что с вашей рукой, вы... Снейп нетерпеливо перебивает ее вопросом: — Какой у вас план? — За теми, кто может зайти сюда, следит репортер "Пророка", Фрэнк. Мы в Косом переулке, и этот подвал как-то связан с издательством "Обскурус". Я хочу остаться, чтобы мы смогли поймать убийцу и спасти еще несколько невинных. Видите единорога? Снейп поджимает губы. — Единороги сейчас интересуют меня в последнюю очередь. Вы дрожите и наверняка ничего не ели со вчерашнего вечера. Слишком рискованно использовать вас как приманку. Гермиона скрещивает руки на груди. — Другого выхода нет, сэр. Такой шанс вряд ли еще представится. У меня есть стилет, и потом — вы с Кастором предупреждены. Снейп негромко замечает: — Вы же понимаете, что это ловушка? Сомневаюсь, что нас собираются оставить в живых. У вас хватит сил сражаться? Я полагаю, что частые перемещения могут быть замечены, иначе можно было бы доставить вам одежду и еду. — Да, сэр. Поверьте, я переживала моменты гораздо хуже. Когда-то мы не ели три дня, чтобы уйти от преследования. И потом, я ваш партнер, а не женщина, которую нужно спасать. Если я переоденусь, они могут это заметить: лучше не привлекать внимание. Снейп тяжело выдыхает. — Стилет точно у вас? — Да. — Хорошо. Постарайтесь ударить и уйти со сцены сражения. — Сэр, вы должны помочь ему, и я сейчас говорю совершенно серьезно. — Гермиона кивком головы указывает на лежащего без сознания гоблина. — Если мы в силах помочь, нельзя опускать руки. Мы все... Снейп резко взмахивает рукой, прерывая ее. Взгляд его становится жестким, и несколько секунд он молчит, разглядывая ее лицо. Потом раздраженно произносит: — Хорошо. Он исчезает с помощью портала, и Гермиона остается наедине с существами и обходит каждого по очереди, чтобы найти хоть какие-то улики — клеймо на цепи или документы. Только у домовых эльфов она замечает торчащие за ушами бумаги, напоминающие чек, но имен нет, только странный знак в виде морского конька. — Вы действительно хотите создать комитет по правам магических существ? — Гоблин смотрит на нее недоверчиво. — Полагаю, что каждый, кто обладает сознанием, имеет право быть полноценным членом общества. — Гермиона пожимает плечами. — Угнетение других видов унижает в первую очередь самих волшебников. Гоблин качает головой. — Вы или сумасшедшая, или святая. — Предпочитаю термин "неравнодушная". — Гермиона растирает плечи ладонями, чтобы согреться. — У вас есть предположения, кто может торговать вами и домовыми эльфами? Ведь это просто немыслимо! Гоблин громко фыркает. — Эти господа не брезгуют и продажей людей, только в купчей это подается так, словно они продают лошадь. В прошлом месяце они продали троих мужчин и двух женщин из ремесленников. Бесплатный труд привлекает многих, и белым рабам приходится ничуть не лучше, чем темнокожим. Попадешь в колонии — и сгинешь. Обратного пути нет. — Мисс Грейнджер! — Голос Фрэнка раздается за дверью, и Гермиона тут же поднимается на ноги. — С вами все в порядке? Гермиона рассказывает ему о морском коньке и общем количестве существ. Фрэнк торопливо записывает, хмурясь, и замечает: — Я могу понять торговлю кровью единорога, но не гоблинами и домовыми эльфами. И самое ужасное, что колонии никак не препятствуют лазейкам в законе. Я еще раз посмотрел список владельцев "Обскуруса". Лестрейнджи, разумеется, вызывают наибольшее подозрение, но у меня нет никаких улик или доказательств против них. Их склонность к связям с темной магией не может быть основанием для обвинений. Я останусь около хода и прослежу, кто за вами придет, но думаю, это ничего не даст: они слишком осторожны. Чтобы не выдать себя, я анонимно отправлю сову в Министерство, чтобы они освободили несчастных пленников, но, боюсь, они здесь далеко не первые и не последние. Человек в черном забирает ее через несколько часов, больно заламывая руку, и Гермиона, дрожа, пытается сосредоточиться. Человек трансгрессирует вместе с ней, не заметив, что веревка с ее рук исчезла. Они снова оказываются в аптеке Томпсона: темно, и только две одинокие свечи помогают различить две мужские фигуры у противоположной стены. — Положите иглы передо мной, — хрипло произносит человек, прижимая холодное лезвие кинжала к горлу Гермионы. Снейп делает шаг вперед, держа в руках склянку. Глаза Гермионы встречаются с его темными глазами: он на секунду прикрывает их, подавая ей знак, и тогда Гермиона изо всех сил ударяет преступника свободной рукой с зажатым стилетом. Тот вскрикивает и выпускает ее, и в это мгновение из-за угла звучит выстрел, едва не попавший в Кастора. Пригнувшись, Гермиона бросается к стене, и справа звучит еще один выстрел. — Грейнджер, держите! — Снейп бросает ей пистолет, но его отбрасывает далеко в сторону лучом заклинания. — Уходите, живее! Он стреляет в приближающегося преступника, но тот, увернувшись, стреляет в ответ: одна пуля уходит в стену поверх плеча Снейпа. Тогда преступник поворачивается в сторону Гермионы, но она, петляя из стороны в сторону, уже почти оказывается в другой комнате, и тогда ее ногу ниже колена обжигает огнем. Кастор, одним прыжком оказавшийся по другую сторону комнаты, яростно обрушивается на человека в маске, выбив заклинанием палочку из его рук. — Остолбеней! — выкрикивает он. И в это мгновение Гермиона замечает третьего нападающего, который, до этого скрываясь за ширмой, осторожно вытаскивает палочку, направляясь к Снейпу. Пистолет лежит совсем близко; превозмогая боль, Гермиона дотягивается до него и тут же стреляет, не прицеливаясь. Пуля попадает в область живота, и человек падает, зажимая рану рукой. Сил у Гермионы почти не остается, и она садится на пол, пытаясь остаться в сознании. Голова немилосердно кружится, и комната плывет перед глазами. Рон бы сейчас, конечно, ехидно подметил, что она себя переоценивает. Чьи-то руки осторожно подхватывают ее, и несколько мгновений спустя Гермиона понимает, что она снова дома, в Аппер-Фледжи. — Вы ранены. — Тихий голос Снейпа звучит прямо над ее ухом. — Вы своим упрямством себя убьете, и мне придется разбираться со всем в одиночку. Гермиона не спорит: она дрожит от озноба, и боль в ноге только усиливается, становясь нестерпимой. Но Снейп держит ее крепко, поднимаясь наверх, и значит, с ней уже ничего не случится. — Вы связались с Фрэнком? — спрашивает она, не открывая глаз. Снейп не отвечает: Констанция и бледный, но решительный Филипп уже ждут в ее комнате. — Опускайте на кушетку. — Филипп достает палочку, хмурясь. — Я так понимаю, вы решили устроить мне небольшое практическое занятие, мисс Грейнджер? Вот, выпейте усыпляющее зелье. Через час ваша нога будет лучше прежней. Проснувшись от тревожного сна, Гермиона замечает Снейпа, сидящего у канделябра с толстой книгой в руке. Свечи уютно горят, и в камине потрескивают поленья, а за окном — темнота. — Вольтер, — поясняет он спокойно в ответ на ее вопросительный взгляд и откладывает том на столик. — Как вы себя чувствуете? — Ужасно хочется есть. — Хотите, чтобы служанка принесла сюда? — Нет. Я спущусь. Позовете ее? Снейп невозмутимо поднимается с кресла и берет книгу со столика. — Разумеется. Констанция, проскользнув в спальню, тут же принимается за ее внешний вид: расчесывает спутанные волосы, приносит кувшин с теплой водой для умывания, подает домашнее платье, похожее на халат. — Господин ни на минуту от вас не отходил, как только они расправились с этим преступником. — Констанция затягивает тесемки платья. — А тот возьми и лопни! — Как это? Констанция пожимает плечами. Гермиона, неторопливо спустившись в кухню, устало садится за стол. Снейп снимает с огня пыхтящий чайник и ставит его на деревянную подставку. На столе уже стоят тарелки с холодной ветчиной, салатом из местных овощей, печеный картофель и домашний хлеб. — Вы перехватили письмо? — Гермиона отламывает кусочек теплого хлеба. — И связались с Фрэнком? — Об этом завтра. Ваш гоблин у Филиппа, и, боюсь, юноша сегодня утомлен операциями, но ему это лишь на пользу... Хотите пунша? Или чаю? Гермиона нарезает ветчину и кладет на тарелку немного овощей. — От пунша меня клонит ко сну и откровенности. Снейп усмехается. — Я, разумеется, не лучшая кандидатура для душевных излияний. Гермиона поднимает на него взгляд: он снова в одной рубашке и кюлотах, и его блестящие иссиня-черные волосы перекликаются с темными смоляными глазами. — Я думаю, вам неинтересно, что у меня в голове и на душе кроме работы. Скорее всего, большую часть времени я вас раздражаю. Снейп поводит плечом. — Вздор. — В подвале была демимаска, — вдруг вспоминает Гермиона. — А ведь их шкуры используют для изготовления мантий-невидимок. Вероятно, это нелегальный заказ. Снейп согласно кивает. — Осталось только выяснить, кому нужна подобная мантия. Но прошу вас, давайте о другом. Вам сегодня нужно отдохнуть и выспаться. Читали Вольтера? Гермиона отрицательно качает головой. — Огромное упущение, — произносит она с сожалением. — Никак не находилось времени ни на его книги, ни на Дидро или Руссо, а ведь когда-то меня невероятно вдохновляло Просвещение! Рутина — страшная вещь, моргнешь — и год пролетит, потом два, три... И ты понимаешь, что все не так, как хотелось бы, но просто боишься что-то менять. Думаешь, что храбрый, а на самом деле трус. Ведь вот оно — привычное, знакомое и понятное, а там... Простите, сэр, я просто устала. Снейп неторопливо разливает чай, и Гермионе снова вспоминается умирающая демимаска и ужас на ее мордочке. Та нить, что заставляла Гермиону держаться, вдруг рвется — и она не может сдержать слез. — Я сейчас перестану, — она закрывает лицо руками, — простите, это нелепо. Я пойду к себе. Снейп поднимается и на несколько минут исчезает в аптеке, а потом возвращается со склянкой в руке. — Корень валерианы, — произносит он тихо, добавляя несколько капель в чай. — Пейте. Не стоит требовать от себя сверхъестественных возможностей, Грейнджер. Вы всего лишь женщина. Она смотрит на него сердито сквозь слезы. — А, разумеется. Мне мужские дела не по плечу, я гожусь только для светской болтовни, во время которой необходимо незаметно поправлять корсаж, чтобы намекать всем этим господам на что-то большее, и тем самым добиваться успеха в наших задачах. Снейп пожимает плечами. — Не стану возражать. Палочек у нас с вами нет, сражаться на одном уровне с мужчинами вы не можете, вы даже на лошади боитесь сидеть, не то что ехать, стреляете вы уже сносно, но что с того? За вами в любом сражении нужно приглядывать каждую секунду, вы больше мешаетесь под ногами, чем приносите пользу. Вы гораздо успешнее в привлечении внимания к своему корсажу — и это чистая правда. Методы неважны, важен результат. Гермиона приподнимает брови: — Считаете нормальным, если я лягу к кому-то в постель ради выполнения заданий Министерства? Раньше вы говорили: "очаровывайте и вдохновляйте", теперь же, не стесняясь, советуете мне кокетничать со всеми, не скрывая мерзких намеков? Снейп откидывается на спинку стула. Выражение глаз его становится жестким. — Грейнджер, напоминаю, что именно вы вытащили меня из могилы и рискнули своими бестолковыми отношениями с Уизли ради места в отделе, для получения которого перед вами стоит ряд определенных задач. Задач сложных и усложненных тем фактом, что мы не имеем права пользоваться магией. Здесь, знаете ли, вопрос приоритетов: чем вы готовы пожертвовать ради ваших обожаемых волшебных существ. Мы играем те роли, какие современное общество от нас ожидает: я ношу шпагу, вы носите платья. Ради бога, очаровывайте — но это лишь первый шаг, за очарование никто не выдаст вам тайн, лишь пропустит в свой круг. Что вы ожидали? Заметьте, я не говорю ничего оскорбительного, кроме правды. Гермиона поднимается. — Когда я выбрала вас в партнеры, я не ждала ничего от человека, который много лет не обладал ни тактом, ни самоуважением, унижая детей на своих уроках и устраивая истерику за то, что ему не дали Орден Мерлина за поимку человека, безвинно проведшего тринадцать лет в Азкабане — просто потому, что вы не смогли забыть подростковую насмешку. Но я была уверена, во всяком случае, в наличии у вас некой чести и уважения по отношению к чести женщины — мы партнеры, но партнерство подразумевает взаимоуважение, а не равнодушие к чувствам другого. Кроме того, понаблюдав за вами, я неосторожно решила, что вы несколько изменили свое отношение к окружающим — имею в виду себя. Последние три недели вы были весьма приятны в общении и в работе, и я подумала — о, я всегда хочу видеть лучшее даже в тех, кто этого не заслуживает. Снейп приподнимает брови. — По-вашему, я этого не заслуживаю? — Нет. — Разумеется, она говорит это, только чтобы его рассердить. Снейп, вопреки ее ожиданиям, коротко смеется. — В этом вы солидарны с остальными, мне лишь дают шансы, а я их покорно принимаю, отрабатывая позавчерашние грехи. Гермиона скрещивает руки на груди. — Большое спасибо за расставление всех точек. Буду помнить и понимать, как вы меня воспринимаете. Я наивно полагала, что могу приблизиться к некоему подобию дружбы — простите, но не умею иначе, и даже в Министерстве... — Я не нуждаюсь в друзьях. — Бесспорно. Общество баронессы вам приятнее. — При чем здесь баронесса? — Забудьте. — Гермиона устало выпрямляется и подходит к дверям. — Я нисколько не обижена на вас, мне все предельно ясно: между мной и вами чисто формальные отношения, которые вы постараетесь завершить как можно быстрее, и поэтому вам наплевать, каким образом мы добьемся выполнения задач. Знаете, это даже хорошо: я уже готовилась принимать в вас удивительные перемены, а они оказались лишь частью формальностей, игрой — похожей на ту, что вы вели в прошлой жизни. Во всяком случае, вы честны. Спокойной ночи, сэр. Попросите Констанцию принести чай наверх. Снейп остается безмолвным, и Гермиона считает это правильным: в конце концов, он слишком много лет был вынужден соответствовать ожиданиям других и выполнять их прихоти.Северус
— Вы хотите сказать, что нам необходимо перехватить письмо архиепископа? — Блэк кривит губы, глядя поверх полей шляпы на огромный особняк. — И желательно сделать это незаметно. — Северус оглядывает пустынную площадь. Блэк сонно зевает, прикрывая рот ладонью. — Краем уха слышал, что из Министерства пропал маховик времени. Теперь вот вы, оказывается, не простой аптекарь. Люблю все необычное. В чем моя задача? Северус не успевает ответить: из черного входа особняка появляется человек в сером плаще с накинутым капюшоном, и они с Блэком, выждав десять секунд, отправляются вслед за ним. На ходу Северус выпивает зелье исчезновения, а Блэк накладывает дезиллюминационное заклинание. — Петрификус Тоталус! Оглохни! — шепчет Блэк, и человек в сером как подкошенный падает на брусчатку за следующим поворотом улицы. — Живо! Ищите письмо, а я пока присмотрю за нежелательными прохожими. Северус находит письмо сразу — оно лежит в левом кармане — и торопливо ломает печать. Мелкий бисерный почерк занимает всего несколько строк. — Если поторопимся, то спасем Уолполу жизнь, — мрачно произносит Северус, складывая письмо и наблюдая, как Блэк ловко восстанавливает печать заклинанием и шепчет, направив палочку на человека: "Обливиэйт!" — Где живет премьер-министр? Они действительно едва успевают: Уолпол только выходит из экипажа, когда его кучер валится с козел с пробитой пулей грудью, лакей падает навзничь около подножки кареты, а двое гвардейцев, спрыгнув с пяток кареты, успевают лишь выстрелить в воздух и получить пулю в живот. — Держитесь за мной. — Северус закрывает собой Уолпола, вытаскивающего дрожащей рукой пистолет из кармана. Пуля задевает Северуса чуть выше локтя, и тогда он, наспех оценив траекторию выстрела, стреляет прямо перед собой в воздух: из него вдруг появляется человек, держащийся за окровавленное горло. — Гоменум Ревелио! — выкрикивает вдруг Блэк, и тени мечутся в нескольких шагах от них. Северус и Уолпол одновременно стреляют, и на брусчатку падают еще двое нападающих. За их спинами возникают двое в красном одеянии, держа в руках пистолеты: выстрелы звучат одновременно, но в цель не попадает никто, и тогда в ближнем бою звонко встречаются шпаги. Неловко повернувшись, Северус тут же получает несколько царапин, но успешно справляется с грузным нападающим, улучив момент. Поняв, что покушение не удалось, раненые убийцы трансгрессируют — до того, как они успевают их задержать. — Мерзавцы. — Блэк от души сплевывает кровь с разбитой губы. — Вы целы, сэр? Уолпол растерянно разводит руками. Его напудренный парик сидит слегка криво. — Благодаря вашим усилиям. Подоспевшие слуги уносят тела погибших. Уолпол, поднявшись в свой кабинет, тут же связывается с Диггори — премьер-министром волшебников, и тот трансгрессирует в комнату через несколько минут, уже одетый в роскошную ночную пижаму. — Не окажись на месте этих господ, я бы лежал с пулей в груди. — Уолпол залпом выпивает стакан коньяка, принесенный услужливым слугой. — Но двое из убийц владели магией, Диггори. Я нисколько не сомневаюсь, что за покушением стоит архиепископ, вот только доказательств у меня нет. Северус встречается с Диггори взглядом и сразу понимает, что тот прекрасно о нем осведомлен. Повернувшись к Уолполу, тот негромко замечает: — Сожалею, Роберт, но без улик Поттер недосягаем: власть и влияние его огромны. Я разделяю вашу позицию, но требуются доказательства, и очень веские. На следующей неделе я даю прием: будут приглашены практически все, и мои лучшие ищейки внимательно понаблюдают за нашим духовником, как вы считаете? — Считаю это необходимым, министр. — Уолпол шумно выдыхает, и выдох пахнет спиртом. — Постойте, это вы — знакомый аптекарь мисс Пруэтт? Северус почтительно склоняет голову. — Вы как раз обещали мне рецепт обезболивающего зелья для ноги, но совершенно забыли прислать, — вспоминает Уолпол и добродушно улыбается. — Напишете сейчас? — Я лично привезу вам настойку послезавтра. — Договорились, господин Снейп. Что же, господа, я никого не задерживаю. Боюсь, после такого потрясения мне необходимо прилечь, да и время совсем позднее. Не забудьте о приеме! Блэк решает остаться ночевать в Аппер-Фледжи, и служанка бегает из кладовой в гостиную, чтобы принести белье и устроить на широкой кушетке подобие кровати. — Я спал и на земле, душа моя. — Блэк лениво вешает плащ на крючок в холле. — Мерлина ради, перестаньте так суетиться. Вино есть? — В дальнем шкафчике. — Служанка машет рукой, и Блэк тут же направляется на кухню. Северус не притрагивается к ужину, ощущая внутри себя чувство, которое он ненавидит всей душой и которое казалось давно забытым: страх. Он никогда не боялся за Поттера, но он боялся — до ужаса и бессонницы, — что Лили умрет. Сейчас страх ощущается как неприятный тянущий комок где-то внутри желудка, но его сложно спутать с другим чувством. То, что он боится за жизнь Грейнджер, означает и наличие другого чувства, которое он навсегда вычеркнул из своей души: неравнодушия. Ему всегда было плевать на окружающих: жизнь подразумевает выживание, если у тебя нет никаких преимуществ вроде внешности или богатства, а есть только склонность к определенным сферам. А выживание при этом не подразумевает ни сочувствия к другим, ни понимания, ни желания доверять. Лили была его единственным исключением, и то же неравнодушие он чувствует к Филиппу, однако Филипп — мужчина. — Вы не собираетесь ужинать? — Блэк с удовольствием уплетает холодное мясо, запивая вином. — Нет. — Северус искренне надеется, что Грейнджер не станут пытать. От этой мысли комок в желудке становится неприятно липким. — Думаете, он придет один? Блэк фыркает. — Разумеется, нет. Нас ждет ловушка, так что действовать придется стремительно. У вас есть идея, где раздобыть игл? Северус поджимает губы. — Мы трансфигурируем что угодно в иглы: в суматохе никто разбираться не будет. Если помните, в Хогвартсе студенты на самом первом занятии превращают подушку для игл в ежа. Блэк ностальгически улыбается. — У меня ни черта не вышло. А вот мой брат уверяет, что его еж оказался симпатичным. Мой брат — Поллукс, отличный малый. Айрис прислала предложение познакомить его с Беатой Мракс без ведома отца. — Согласитесь? Или все решают ваши родители? — В основном мать. Отец давно плохо слышит и после последней войны ослеп на один глаз. В домашнем кругу мы называем его "наш ворчливый циклоп", хотя любим его всем сердцем. Но ей пришлась идея по нраву: Поллуксу лучше жениться по любви, сильных женщин вроде Айрис или мисс Гермионы он остерегается, ему бы подошла Агата Малфой, но, как мы оба знаем, она неравнодушна к студенту. Северус смотрит на него с интересом: — А вы по любви жениться не собираетесь, полагаю. — Боюсь, рано или поздно мне придется остепениться. — Блэк выливает остатки вина в бокал. — И матушка вряд ли позволит мне выбрать кого угодно. Невеста должна иметь привлекательность в виде титула, фамилии и приданого. Выбор невелик. И не забывайте, у меня есть младшая сестра: чем достойнее выберу жену я, тем больше у нее шансов выбрать себе мужа по сердцу. Северус усмехается. — Нелегко быть старшим ребенком. Блэк машет рукой. — Бросьте. Ни за что бы не променял свою семью ни на какую другую. Семья — это друзья, опора и поддержка. Вы, я понимаю, сами семьей обзаводиться не торопитесь? — Не вижу для себя в этом никакого смысла. Блэк громко смеется, и служанка робко выглядывает из гостиной. — Забавный вы человек, господин аптекарь. Загадочный. Да будь у меня такая ученица, как мисс Грейнджер, я бы на второй день женился и глазом бы не моргнул. И не отрицайте, что она вам нравится, иначе вы бы спокойно поужинали. Мужчина, знаете ли, не ужинает в крайне редких случаях. Они составляют несколько планов действий и расходятся спать лишь ближе к рассвету, а через три часа служанка уже настойчиво стучит в дверь. — Сэр, посетители! Наскоро выпив обжигающий кофе с гренками, Северус проходит в аптеку. Утро течет в привычном загруженном ритме: мальчишка из соседней лавки прибегает за настойкой боярышника, пожилая леди из Йорка присылает камеристку за каплями для носа и мазью от больной спины, посыльному лорда Певерелла Северус отсыпает порошок из рога козы для добавления в зелье от бессонницы. Блэк занимает место Грейнджер и усердно записывает все расходы и приходы в журнал. Одновременно с приемом посетителей Северус приглядывает за зельем, изменяющим сознание: жидкий аналог Империо, который им с Грейнджер необходим. На следующей неделе их ждут на нескольких вечерах: у Уолпола, у Певерелла, у Монтегю и на скачках в Лондоне. Необходимо быть готовым к любым неожиданностям. Только дверь закрывается за почтенной матерью семейства, где пятеро из десяти детей постоянно подхватывают сухой кашель, как в середине комнаты возникает гоблин. — Здесь нельзя трансгрессировать, — цедит сквозь зубы Блэк, одновременно с Северусом наставив на гоблина пистолет. — Как вам это удалось? — Гоблинской магии плевать на вашу трансгрессию и ее ограничения, — огрызается гоблин. Вид у него такой, словно последние пару дней он провел в бегах. — Хотите увидеть вашу дамочку живой — опустите оружие. Услышав рассказ гоблина, Блэк приходит в искренний восторг, но Северус немедленно вмешивается: — Я должен ее увидеть. Когда он замечает Грейнджер перед собой в полутьме — всю в крови, со спутанными волосами, но улыбающуюся, — то невольно коротко выдыхает. Ее звонкое "Сэр!" определенно приятно слышать, и, разумеется, она уже успела раздать указания всем вокруг, а уж в том, что у нее есть план, Северус не сомневается с первых секунд. Ему не хочется оставлять ее одну в подвале, посреди грязных и опасных существ, но она права в том, что иного выхода у них нет. Она рискует собой, но риск вынужденный, и Северусу приходится с ним согласиться. — Держите его голову, — коротко бросает Северус, с сожалением оставив раненую Грейнджер в надежных руках Филиппа. — К счастью, у меня есть сыворотка правды. Блэк запрокидывает голову преступника, сдернув с того маску, под которой показывается узкое бледное лицо с неприятной ухмылкой. Репортер Фрэнк, стоящий у дальней стены, пристально и жадно всматривается в это лицо, пытаясь запомнить черты. — Ничего не добьетесь! — с ненавистью произносит человек, и Северус равнодушно пожимает плечами. Но едва сыворотка оказывается во рту у пленника, как тот покрывается желтыми пятнами, на все вопросы Северуса он страшно мотает головой, а потом весь покрывается пеной и затихает. — Мертв, — мрачно сообщает Блэк, отталкивая его голову. — Мертв? Почему? — репортер тут же оказывается рядом так неуловимо, что Северус сомневается в его настоящей профессии. — Проклят, — бросает Северус. — Заколдован так, что сыворотка правды работает как яд, и человек умирает раньше, чем успевает произнести хоть слово. Мы имеем дело с опытным и искусным преступником, господа. Думаю, на сегодня стоит закончить, а завтра мы продолжим разгадывать это чертово дело. Вы сообщили в Министерство? Фрэнк задумчиво кивает. — Нужно искать купчие. И мисс Грейнджер говорила о клейме в виде морского конька. Не припомню такую фигуру ни на одном гербе. Я свяжусь с вами завтра: время действительно позднее, и меня дома ждут. Блэк тоже устало разочарованно раскланивается, и Северус наконец остается в тишине, прерываемой лишь позвякиванием посуды на кухне. Грейнджер еще спит, и Северус, не сразу пройдя к креслу с книгой в руке, некоторое время разглядывает ее лицо. Сейчас оно безмятежно, и глаза закрыты, в них нет никакой борьбы, а красноватые губы, наоборот, слегка приоткрыты. Северус чувствует, как внутри волной поднимается раздражение — к Грейнджер и к самому себе. Первое время, зная, что она видела воспоминания, Северус испытывал к ней почти физическую неприязнь, и Грейнджер, очевидно, это чувствовала, но ничем не выдала ни себя, ни свое знание, ни свое отношение. Когда за ужином Грейнджер предполагает, что раздражает его, то попадает в самую точку. Ее поведение раздражает — но тем, что вызывает в нем интерес и желание возражать и спорить. Ее упрямство, ее постоянное стремление все сделать правильно и учесть чувства целого мира, помочь всем обездоленным на свете, всех простить — раздражают еще больше. Она вызывает в нем все больше неравнодушия — желание поднять ее, раненую, на руки было невероятно естественным, и это тоже вызвало в нем приступ ярости. О, он всегда был один. Человек рождается один и умирает один. И одиночество принимало его. Презираемый, забытый, используемый окружением, Северус ни в ком не видел участия к своей судьбе, даже Лили в последний год их дружбы интересовалась его связями с Пожирателями смерти чисто формально: в какой-то момент ей стало важнее иметь возле себя "правильных" друзей, чем задумываться об их истинных чувствах. Грейнджер теперь говорит о дружбе — друзей у него никогда после Лили не было, и выдавать свое неумение дружить и полное непонимание, как ведут себя настоящие друзья, для него слишком унизительно. В тридцать восемь уже нелепо признаваться в подобной правде, и лучшим решением будет просто отстраниться, установить между собой и Грейнджер непреодолимую дистанцию и быть тем, кем его все и он сам привыкли видеть: холодным, замкнутым, нетерпимым и себялюбивым человеком, для которого котел и травы — лучшие собеседники. Северусу казалось, что он со всеми умеет держаться так, чтобы никому и не захотелось к нему приближаться, особенно женщинам. Та боль и горечь, что принесла ему любовь к Лили, навсегда отбила у него желание делать хоть один шаг в ее сторону. Но Грейнджер упорно — день за днем, слово за словом — откровением, открытостью и искренностью пробивает брешь в его безразличии — и вот, пожалуйста, он уже боится за ее жизнь, ему приятен ее голос, ему нравятся ее порой неуклюжие движения и смех. Более того — он выслушал бы все, чем она захотела бы с ним поделиться. Всего за полтора месяца Грейнджер расположила его к себе, и это тоже вызывает в нем невероятное раздражение. Его вытащили из могилы и потревожили его одиночество. Северус в детстве считал, что разум может легко подчинить сердце, но его собственное оказалось удивительно непокорным и мятежным. Страх, что Грейнджер однажды, если позволить ей пробивать дальше его броню безразличия, увидит его настоящим — человеком, совершенно не желающим и не умеющим жить среди обычных людей и с самим собой, но успешно это скрывающим, — пересиливает желание ее общества. И это разочарование в ее глазах доказывает, что его жестокие слова достигают своей цели, хотя, разумеется, он совершенно не собирается торговать ее телом ради Министерства. Но лучше пусть он будет жесток и бездушен в ее глазах, чем уязвим — его гордыня этого не перенесет. А потом его мысли вдруг переносятся к Софии, и слова Блэка о пропавшем маховике времени складываются в единую мозаику. Воспользовавшись порталом, сооруженным служанкой, Северус уже через несколько минут стучится в массивные двери особняка Селвинов. — Я могу увидеть баронессу? — произносит он резко. София стоит в саду у фонтана, едва различимая в сумерках, но Северус замечает блеск золотой цепочки маховика времени. — Вы только причините себе боль, — спокойно замечает он, остановившись в нескольких шагах от нее и почему-то радуясь, что подобная боль больше не способна нанести ему раны. София опускает голову. Ее нежный профиль совсем бледен в темноте. — Я хочу ее увидеть! С тех пор, как я рассказала вам о дочери, я не могу перестать думать о ней. Меня ведь даже не пустили к ней, умирающей. Ее звали Элеанора. Я скажу сама себе, что нельзя отдавать ее в школу, что... — Если человеку суждено умереть, он умрет, София, и вы ничего не сможете сделать — просто поверьте мне. Я был на вашем месте, я обдумывал сотни решений, но ни к чему не пришел. — Северус делает еще один шаг навстречу. — Я знаю, что вы чувствуете. София прижимается к его груди, беззвучно рыдая, зажав маховик в руке. Северус кладет руку ей на плечо и вдруг осознает, что София совсем ничего о нем не знает. Это осознание приносит некоторое облегчение, пусть мнимое и фальшивое. София не знает ни о Пожирателях, ни о Метке, ни о предательстве из-за подслушанного пророчества, ни о мучительных годах работы в школе, ни о шпионстве, ни о чем из того, что составляет его как личность. Для Софии он может создать себя каким угодно с чистого листа: самая простая и безболезненная дорога, и ему хочется ей воспользоваться.Элизабет
Оставив Урсулу переписывать магическую формулу из учебника по трансфигурации, Элизабет выскальзывает в галерею, украшенную готической скульптурой, и добирается до кабинета Джулиана, старшего сына в семье Гринграсс. Вопреки ожиданиям, дверь оказывается слегка приоткрытой, и внутри комнаты Элизабет различает две фигуры: высокую и стройную и низкую, чуть сгорбленную, с широкими плечами. — Я хочу выйти из игры, мистер Берк. Все становится слишком опасным, я не хочу рисковать своей репутацией. — Послушайте, но вы потеряли лишь трех детенышей. Демимасок полно, мы можем... — Помимо моей погибшей демимаски вы держали там единорога, гоблинов и домовых эльфов. Это неприемлемо, Берк. Учитывая, что среди гоблинов был Урк, а именно он возглавляет оппозицию волшебникам. — Держал их там не я, я лишь посредник, мистер Гринграсс. Урк исчез — его местонахождение неизвестно. Остальные освобождены мракоборцами, в "Обскурусе" идут проверки, но они ничего не принесут, уверяю. Нам всем нужен товар и золото. Несколько секунд в кабинете стоит тишина, и потом Гринграсс уверенно замечает: — И все же я выхожу из игры, Берк. Предпочту присоединиться к Малфою и торговле табаком и чернокожими, но это, во всяком случае, легально. — Шарм останется очень недоволен. Вы много знаете, мистер Гринграсс. — Я практически ничего не знаю, Берк, не стоит преувеличивать. Думаю, вы легко найдете мне замену из числа настоящих энтузиастов, имеющих талант к торговле. Элизабет едва успевает спрятаться за колонной: Берк стремительно выходит из кабинета, и полы его камзола разлетаются в разные стороны. Его круглое, восточного типа лицо перекошено от ярости. Элизабет тут же, оглядевшись, торопливо возвращается к Урсуле, дописывающей последние строки. — Мисс. — Девочка наматывает блестящую каштановую кудряшку на палец. — Я буду учиться лучше других? И попаду в Слизерин? — Увидим, дитя. Но сегодня ты молодец, я даже не оставлю тебе домашнего задания. — Элизабет собирает учебники и бумаги в потрепанную кожаную папку на застежке. — К завтрашнему уроку повтори теорию о лечебных травах, которую мы записывали. Хорошо? Урсула тяжело вздыхает, и Элизабет, потрепав ее по плечу, трансгрессирует в кладовую маггловской школы для девочек, где работает Эмили. — Ужасно занятой день, — объясняет Эмили на ходу, постоянно оборачиваясь. — Третий класс писал контрольную, а второй класс сорвал урок, принеся в комнату ежа. Какие несносные! Элизабет смеется. О, она с удовольствием принесла бы в класс и ежа, и лягушку — так она и сделала однажды, за что потом была наказана двадцатью ударами линейкой по рукам. — Я взяла отрез ткани, что ты просила. — Эмили сворачивает в учительскую и берет из шкафа сверток. — Мне голубой совсем не к лицу, а к твоим болотным глазам подойдет замечательно! Элизабет поспешно прячет отрез в папку, отчего та опасно раздувается. Теперь ее ждут в лавке аптекаря в Аппер-Фледжи: Фрэнк обещал, что встреча ненадолго, ведь в три ей нужно оказаться у Мраксов. В дом ее впускает хорошенькая служанка, и Элизабет застенчиво проходит в гостиную, где в кресле сидит девушка с добрыми карими глазами, а на низком диванчике расположились мужчины: Фрэнк и еще двое, в одном из которых она с трудом узнает Кастора Блэка. — Гермиона Грейнджер. — Девушка протягивает ей руку, и Элизабет крепко ее пожимает. — И мой учитель и наставник Северус Снейп, он же заведует аптекой, а я ему помогаю. Аптекарь бросает на нее странный взгляд: не то полный раздражения, не то любопытства, но Элизабет только кивает в ответ и делает короткий книксен. — Есть новости, Лиззи? — Да. Мистер Гринграсс только что порвал отношения с неким Берком. — Знакомое имя. — Блэк трет переносицу. — И лицо у него восточное, верно? Он или китаец, или вьетнамец. — Да, сэр. — Значит, Гринграсс действительно был в деле, — фыркает Фрэнк. — И то, что он слез с крючка, ему могут припомнить. — Но ведь он может и передумать. — Мисс Грейнджер поднимается с места и принимается расхаживать по гостиной. — Кроме того, он должен предоставить себе замену — а тут удачно подхожу я. Денег у меня немного, но достаточно, и потом, я довольно неопытна, но амбициозна, что делает меня мечтой для нелегальных компаний. В выигрыше останутся все: Гринграсс убережется от шантажа, я смогу получить информацию изнутри, а торговцы всегда смогут меня подставить: новичками не брезгуют. Аптекарь коротко замечает: — Идея не лишена смысла, но я предложу себя. Мисс Грейнджер поворачивается к нему несколько резко: — Исключено, сэр. Вы не обладаете необходимыми талантами... И потом, нужно работать в аптеке, а подобные дела могут требовать немедленного присутствия. Аптекарь поджимает губы, но мисс Грейнджер уже обращается к ней самой: — Элизабет, вы сможете поговорить с Гринграссом? Если он согласится, пожалуйста, назначьте встречу в любом уединенном месте. И если у вас есть минутка, хотите чаю? Оставим мужчин обсуждать прочие подробности. Элизабет с благодарностью проходит вслед за ней в небольшую столовую. Служанка суетится возле огня, и мисс Грейнджер робко просит подать холодное мясо и закуски из овощей. — Мы едим просто, но вкусно. Констанция великолепно готовит. Элизабет надеется, что она не слишком жадно накидывается на поданную еду. После половины рабочего дня ужасно хочется есть. — Мужчинам кажется, что они выполнят все дела гораздо лучше женщин, — вдруг произносит мисс Грейнджер и переводит на нее взгляд. — Вы не считаете, что они слишком много на себя берут? — Именно! — тут же подхватывает Элизабет с жаром. — А мы вроде тряпичных кукол. Вы не представляете, как я от этого устала! И каждый не упустит случая указать, что ты либо молода, либо женщина, либо не имеешь опыта и права на мнение по обеим причинам. Поэтому... Я хочу уехать, вырваться отсюда... Как жаль, что это так дорого! Мисс Грейнджер смотрит на нее с интересом. — Так вы хотите уехать в колонии? — Да. Я бы хотела получить работу, например, в школе или... В Ильверморни. — О, вы должны пойти со мной к миссис Сейр. Она ищет преподавателей в университет. Да, Элизабет, сама миссис Сейр. Если у вас есть свободное время в субботу, то я буду счастлива вас представить. Элизабет даже забывает об обеде. В приюте, когда у нее выдавалась свободная минута, Элизабет любила сидеть на широком подоконнике столовой, прячась от классных дам, и смотреть на небо. Она верила, что однажды оно даст знак: заплачет дождем или озарится внезапной молнией — и ее жизнь изменится. И в самом деле, небо привело ее к нужным людям — и все потому, что Элизабет не опускала руки, трудилась и трудится, несмотря на сложности и усталость. Значит, добродетель все же бывает вознаграждена. К Мраксам Элизабет слегка опаздывает, и когда поднимается наверх, то застает Беату крутящейся возле зеркала в платье из розового атласа. — Дитя, вы прекрасны. — Элизабет улыбается и берет со стола перчатки с вышивкой розовыми нитями. — Возьмите. И где ваша шляпка? Беата в одно мгновение оказывается у шкафчика и достает оттуда прелестную белую шляпку, подаренную ей мисс Пруэтт. — Я готова, Элизабет! Осталось незаметно пробраться в сад и трансгрессировать. Жаль, что я не умею перемещаться самостоятельно. Оказавшись перед особняком Блэков, Беата начинает дрожать от волнения, и Элизабет мягко обнимает ее за плечи. Бедное дитя! Слишком долго она пробыла взаперти. Дворецкий проводит их в гостиную, обитую голубым шелком с мелким цветным узором, из похожего шелка сшиты легкие шторы, подобранные золотой лентой. На столике у окна стоит голубая ваза с белыми розами, а над камином висят небольшие натюрморты с фруктами. — Мы очень рады вас видеть. — мисс Пруэтт обнимает Беату и пожимает руку Элизабет. — Морис, ваша сестра здесь. Морис торопливо заходит в комнату, и Беата тут же бросается к нему, счастливо улыбаясь. Позади него в гостиной появляются еще трое: красивый молодой человек лет девятнадцати с темными вьющимися волосами и ясными серыми глазами, худенькая девочка-подросток — на вид ей около двенадцати — с правильными чертами лица, и женщина, в которой Элизабет узнает миссис Фиону Блэк, урожденную Розье. — Добро пожаловать, дитя. — Она широко улыбается. — Вы прелестно выглядите, как самая свежая роза. Вы любите розы? — О, больше других цветов. — Беата смущается, но старается не теряться. — Мама обожала их, и ее цветы — все, что от нее осталось. — Здравствуйте, — произносит молодой человек, не отводя от нее глаз. — Я Поллукс Блэк, имею честь с вами познакомиться. Хотите посмотреть на наш сад, мисс Беата? Сейчас пионы цветут. Беата смотрит на него с огромным любопытством и позволяет увести себя в сад, и при этом от Элизабет не укрывается многозначительный взгляд, каким обмениваются Морис и мисс Пруэтт. — Желаете чем-нибудь угоститься, мисс? — Миссис Блэк поворачивается к ней. — У нас с утра свежайшие пирожные, Айрис уже дала им высочайшую оценку. — Я гувернантка, мэм. Миссис Блэк касается ее руки. — Бросьте, у нас нет предрассудков. Если вам не повезло родиться с титулом, это не означает, что вы лишены радости полакомиться пирожными. Проходите вместе с нами на веранду, вы заслуживаете угощение больше нас, праздных бездельников. Элизабет, чувствуя себя не на своем месте, садится на стул с краю, рядом с мисс Вероникой, и неуклюже кивает, когда лакей предлагает пирожное с розовым и бежевым кремом. — Вкусно, правда? Мне их разрешают только по особым случаям. — Мисс Вероника наклоняется к ней. В волосах у нее блестят зеленые ленты. Элизабет добродушно улыбается в ответ, но думает о словах миссис Блэк. Так ли уж везет тем, кто рождается с титулом? Она сама в любую минуту может бросить все и уплыть куда угодно. Да, она пробивала себе путь, и пока не встретила Фрэнка, жила в крошечной комнатке при таверне, покупая остатки обеда и ужина. Но она не сдавалась и была свободна. И остается свободной от необходимости соответствовать законам высшего света. Нет, пусть ее жизнь лишена пирожных, но полна честного труда и смелых надежд. Из сада доносится звонкий смех Беаты — и ему вторит приглушенный голос Поллукса. — Кажется, новое знакомство идет успешно, — замечает мисс Пруэтт, изящно взяв чашечку. — И погода сегодня чудесная. Жаль, что Кастора нет дома. Миссис Блэк слабо хмурится. — Кастора постоянно нет дома! Не знаю, как бы его приструнить и уже наконец женить. Двадцать пять лет, а все ветер в голове... В столовой появляется лакей и приносит на серебряном блюде записку. — Позовите Поллукса, записка ему. С гербом военного министерства. — Миссис Блэк вдруг становится взволнованной. — И Кастора как специально нет рядом! Поллукс входит в столовую неторопливо: под руку его держит раскрасневшаяся Беата. Она выглядит чудно, и Элизабет улыбается, наблюдая за ее счастливым лицом. Как жаль, что им уже нужно возвращаться. — Письмо? Мне? — Поллукс ловко взламывает печать. — От военного министра, господина Фуке... Мне необходимо явиться на прохождение военной подготовки завтра в полдень. Он пишет, что мы на грани войны с Испанией и я должен быть готов защищать родину. Миссис Блэк сердито берет письмо из его рук и, достав лорнет, пробегает глазами. — Мой муж не живет, а существует после ран предыдущей войны, а они уже собираются втянуть моих сыновей в следующую. Ни за что! Наша семья оплатила долг кровью твоего отца, Поллукс, и я запрещаю... — Матушка! — отчаянно бледнея, громко шепчет Поллукс. — Перестаньте. Я дворянин, и не стану позорно уклоняться от службы. Кроме того, это всего лишь военная подготовка — ничего более. Элизабет замечает, как мисс Пруэтт легонько касается руки Мориса и едва слышно спрашивает: — Вам приходило подобное письмо? — Я с утра не был дома: возможно, что нет — Мраксы давно откупились от военного ведомства. Но времена меняются. Элизабет осторожно напоминает, что им с Беатой пора возвращаться. Поллукс почтительно целует ее подопечной руку и провожает до холла, миссис Блэк обнимает ее на прощание, а мисс Пруэтт дарит фигурку бабочки. — В честь вашего первого выхода в свет, дорогая. И когда они трансгрессируют в сад Мраксов, Беата выглядит самой счастливой на земле. Как мало человеку необходимо для счастья: всего лишь глоток свободы и тепла после многих лет жизни в ледяном подвале. Часы бьют пять; Элизабет собирает папку и спускается по лестнице, надеясь, что господин Мракс не застанет ее, но он привычно ожидает ее внизу, опираясь рукой о перила. — Не желаете сыграть партию, мисс Уоррен? И Элизабет снова не находит в себе силы отказаться. Темно-карие глаза его смотрят мрачно из-под кустистых бровей и словно завораживают ее, лишают воли и сил. — Как успехи Беаты, мисс Уоррен? — Девочка способная, сэр. Мы практически завершили курс математики, истории и географии и можем расширять знания в области магии. Мракс смотрит на нее с сомнением: — Вы считаете, это необходимо? — Для повседневной жизни. Разумеется, сложные вещи вроде трансгрессии или трансфигурации на повышенных уровнях ей не пригодятся. — Хорошо. За оставшиеся полгода вы можете давать ей те знания, что считаете полезными. Как только ей исполнится семнадцать, я выдам ее замуж, и ваши услуги станут не нужны. Элизабет поеживается, глядя, как он расставляет фигуры на шахматной доске мощной рукой со вздувшимися венами. — Первый ход за вами. Партия идет, как всегда, довольно медленно. Элизабет удивляется, как терпеливо Мракс ждет ее следующего хода, пристально наблюдая за ней исподлобья. Элизабет борется до последнего и ненароком замечает, что ее навыки игры улучшились за последний месяц. Мракс, выиграв, довольно ухмыляется, потом, поднявшись, берет с дальнего стола огромный букет пионов. — Вы говорили, что цветы поднимают настроение женщинам. Вы очень много работаете, мисс Уоррен, ваши руки в чернилах, вы слегка горбитесь от того, что вечно проверяете чертовы бумажки и портите зрение, поэтому возьмите. Их в саду все равно полно. Элизабет оторопело смотрит на цветы. — И не вздумайте отказаться: урежу вам жалованье, — добавляет Мракс ворчливо и угрожающе. Элизабет растерянно забирает цветы и с трудом трансгрессирует в Йорк за несколько домов до квартирки Боунсов. Сделав пару шагов, она останавливается. Не может же она прийти к Фрэнку с охапкой пионов! И что случилось с господином Мраксом? Он к своим детям относится как к ничтожествам, а для нее спустился в сад, что ненавидит, и сорвал пионы? По спине Элизабет пробегает дрожь. Оглядевшись, она с сожалением кладет цветы на ступени чьего-то дома и быстро уходит вперед по улице. Фрэнк не должен знать.