Январь.

" Это был отвратительный Новый год. Никогда еще у них не было Нового года в камере. С одной стороны – а что ты хотел, выходя на протестную акцию тридцать первого мать его числа. С другой – казалось, они отстоят несколько часов, и вернутся домой, к семьям. А ещё лучше – встретят его все вместе. Утром проспятся, пару дней отдохнут, и потом будут работать дальше. Ну, в общем-то, вместе и встретили. Проводили две тысячи одиннадцатый год, встретили две тысячи двенадцатый. Яшин до сих пор и на всю жизнь, наверное, запомнил, как его и Бориса тащили через вьющийся на улице снег к автозаку, как затолкали туда, и повезли. Дальнейшее – уже урывками. Бетонные стены, такой же пол, монотонный голос, вперемешку с матами зачитывающий им обвинение. Яшин несколько раз хватал Немцова за руку, когда тот порывался ответить так же нецензурно и дерзко, в его стиле. Уже в камере прижимался щекой к его куртке, и кажется, глупо шутил, нежно поглаживая мужчину по запястью. Все равно никто не увидит. Ровно в двенадцать ночи, по часам на руке Яшина, они одновременно вздохнули и не без иронии поздравили друг друга с Новым годом. - Говорят, как встретишь так и проведешь. - Врут, Борис Ефимович. Иначе вся страна бы уже спилась. Немцов хмыкнул, притянул соратника к себе ближе, и поцеловал в висок. Особо нежничать было опасно, но так хотелось прижать Яшина к себе, вплотную, спрятать его ладони под свою куртку, под свитер, закрыть собой. - Ты мог уйти. – замечает мужчина, и Илья тут же мотает головой. - И кинуть вас? Никогда. Борис вздыхает, но с благодарностью целует парня в губы, быстро, отчего на несколько секунд становится теплее, почти жарко. «Никогда» - стучит в висках, когда их разводят по разным камерам. «Никогда» - и пальцы с злостью сжимают холодные прутья, когда Яшину спустя пять дней говорят, что выпускают. Только его. Злость помогает не чувствовать холод, а еще понимание того, что на свободе он может сделать больше. Первым делом – позвонил семье Немцова, убедил, что все хорошо, почти машинальными фразами, позвонил в штаб, хотя все наверное уже знали. Потом – адвокаты. А потом – удушающее чувство вернувшейся злости один на один с холодом, и беспомощности. Оставалось только ждать.

* * *

Спустя пятнадцать дней после тридцать первого числа выпустили и Немцова. Яшин клял себя, что в этот день не был там, рядом, когда его выпустили, а на работе. И узнал лишь на следующий день, утром, когда ему позвонила дочь Бориса. - Он дома?.. - Дома, Илья, все хорошо. Сердце, до этого будто скованное льдом, забилось быстрее, и день вокруг перестал быть таким отвратительным, даже с хлещущей в лицо метелью. Яшин помнил адрес, как свой, и буквально летел туда. Поднялся на этаж, почти бегом, на ходу стряхивая снег с плеч. Дверь открыла жена, уже одетая – видимо, собиралась на работу. Обменялись приветствиями, улыбками, Илья закрыл за ней дверь, пообещал что-то, и только на кухне наконец-то смог успокоиться окончательно. Немцов там и сидел, в кресле, листая новостную ленту. В домашнем, с кружкой чая рядом на столе. Абсолютно спокойный и выглядел совершенно нормально, разве что круги под глазами стали чуть темнее. - Борис Ефимович… Мужчина повернул голову и довольно улыбнулся. - Привет, Яшин. Так легко и невозмутимо, словно они не встретились после нескольких дней задержания и неизвестности. Словно его не могли упечь надолго, и черт знает когда Яшин бы об этом узнал, и что было бы с «Солидарностью» дальше. Впрочем, возможно Илья слишком сильно себя накручивает. Не первый раз их задерживают, в самом-то деле. Просто в новогодние праздники так остро было чувствовать это одиночество, и эти десять дней отвечать на вопросы других, что все-хорошо-все-нормально-мы работаем с адвокатами. И самому вечерами сидеть у отделения, нервно покусывая костяшки пальцев. Яшин тихо выдохнул, успокаиваясь. - Как вы?.. - Хорошо. Читаю, какой ерунды понаписали по поводу нашего задержания. – усмехнулся Борис. Илья колебался буквально пару секунд, а потом подошел, порывисто опустившись перед креслом, и прижался к оппозиционеру, обнял. Близко, еще ближе, чтобы слышать стук чужого сердца, уткнуться носом в шею, чувствуя тепло чужой кожи, и замереть так. - Ты чего? – Немцов осторожно провел ладонью по волосам парня. - Я боялся, что… много чего. Когда меня отпустили, а вы… В ответ лишь вздохнули. Медленно погладили по голове, положили ладонь на плечо. - Яшин, ну что ты как маленький. Люди нас любят, и не оставили бы в любом случае. - Знаю. Илья неловко отодвинулся, сообразив, как глупо выглядит сейчас, стоя в куртке, в уличной одежде, на коленях перед креслом, и обнимая мужчину. Но Немцову было все равно – он отложил телефон, и явно приглашающе улыбнулся. - Иди сюда. И у Яшина в голове что-то переклинивает, наверное, от тех десятков дней одиночества. Он только скидывает куртку, вешает на стоящий рядом стул, и возвращается. Обнимает Немцова за шею, быстро целует в уголки губ, покрывает легкими поцелуями все его лицо. Не знает сам, чего хочет – переместиться с этого кресла куда поудобнее, или, с другой стороны, какая разница. Главное что они здесь, они вместе. Он сползает ниже, целует в шею, и Немцов внезапно тихо усмехается. - Что?.. - У тебя нос холодный, Яшин. От этой ласковой усмешки становится совсем хорошо, совсем по-домашнему. Илья улыбается в ответ, и надеясь, что руки у него не такие холодные, оглаживает чужие бока, грудь, и уже совсем откровенно лезет под толстовку. - Можно я?.. - Конечно. Иногда Яшин удивляется сам себе – как он может за секунды перейти от трогательной и неловкой нежности рядом с Немцовым к глухому, разливающемуся внутри тяжелым жаром, возбуждению. Вот и сейчас – еще не отойдя от зимнего утреннего мороза, он стягивает свой свитер, подрагивающими пальцами расстегивает рубашку. Перекидывает ногу через чужое колено, и буквально седлает бедра мужчины. На миг останавливается, думает, что может быть тяжело, все-таки вес у Яшина не балетный и он не модельной фигуры женщина. Но Немцов подхватывает за талию, притягивает ближе, и целует. Чувственно, сладко, проводя ладонями по коже. Илья тяжело дышит, прижимается к нему, практически трется грудью о ткань его одежды. - Здесь?.. – только и может он тихо спросить в перерыве между поцелуями. - Если хочешь. – кивает Борис, и кладет ладонь на ремень его джинсов. У них бывает и так – не в самом подходящем месте, практически без подготовки, без всего. Можно, конечно, встать, дойти до спальни, но так лень, да и отрываться друг от друга совсем не хочется. Потом еще будет время. Илья может сейчас разве что подняться, стряхнуть с себя остатки одежды, царапаясь о ремень, и опять прильнуть к чужому телу. Полностью обнаженный на практически одетом Немцове. Выглядит, наверное… интересно. Эстетично. Повезло, что кресло на кухне удобное – можно упереться в спинку коленями, приподняться на разведенных ногах, пристраиваясь. - Уверен? – мужчина чуть хмурится, гладит нежную кожу его бедер. Немцов так не особо любит, он любит долго, с прелюдиями, со вкусом. А Илья дрожит, да еще и холодный воздух от приоткрытого окна касается спины и босых ног. Краснеет, растягивая себя, второй рукой вцепившись в плечо Бориса, и едва слышно стонет, когда сам же медленно опускается на член. - Тебе же больно. – вздыхает Немцов, обнимая за талию. У Яшина в голове крутится что-то возвышенное, что-то про сравнение физической боли и душевной, но слава богу, он не пьян, чтобы сейчас говорить нечто подобное. Поэтому он только коротко мотает головой, целует, и начинает двигаться. Медленно, сразу найдя нужный угол, отчего возбуждением прошивает все тело. Контраст потрясающий – горячее тело рядом, ткань не до конца снятой одежды, прохлада в комнате, и ласкающие его тело руки. Сердце колотится как бешеное, даже с открытым окном становится жарко, но Яшин двигается все так же медленно. Хочется почувствовать максимум, так, чтобы будто по оголенным нервам, чтобы все тело сводило сладкими спазмами. Немцов под ним только бережно удерживает за бедра, целует в шею, хотя по дыханию понятно – сам уже на грани. Накрывает Яшина так же медленно, но хорошо, так хорошо, что он не сдерживается и стонет в поцелуи. Борис успокаивающе гладит его по спине, хочет снять с своих колен, но парень прижимается крепче. - Нет.. не выходи. И продолжает двигаться, тихо постанывая. Потом, конечно, все это придется вымывать, а толстовку Немцова определённо отстирывать, но это потом. Сейчас же Яшину кажется, что еще немного – и он кончит дважды, просто от ощущения проникновения. Потом его с колен все-таки снимают, и накидывают на плечи свитер. Борис Ефимович всегда был внимателен и заботился что до, что после секса. - Все нормально? Илья только тихо усмехается. - Спрашиваешь так, будто ты накинулся на меня, а не наоборот. Между бедер отвратительно липко и влажно, босые ноги опять ощущают прохладный пол, и Яшин понимает – сейчас придется вставать и плестись мыться. Да еще и подбирать с пола свою одежду. Он поднимается, начиная чувствовать неловкость из-за того, как сейчас выглядит – полностью обнаженный, под предательски ярким утренним солнцем. Борис же встает вслед за ним, ласково притягивает парня к себе. По такому Яшину он скучал больше всего, хоть и никогда не признался бы вслух. - В душ? Илья кивает, не отказывая себе в возможности урвать еще один легкий поцелуй. Такое утро для них совершенно нетипично – вдвоём, кое-как уместившись в одну ванную, сделав воду максимально теплой, и лежать так долго-долго, словно отогреваясь после всех этих отвратительных январских дней. Яшин помнит, что вообще-то ему сегодня в штаб, вообще-то их обоих ждет работа. Но в конце концов, за день режим не рухнет. Они имеют право на один день выходного. За эти десять дней Яшин и без того взваливал на себя столько работы, чтобы просто забыться, приехать домой и выключится до следующего утра. И сейчас он хочет только уткнуться в шею Бориса Ефимовича, закрыть глаза, и наконец расслабиться. И больше не возвращаться к этому удушающему чувству холода и неопределенности. "