Этюд в Елисейских тонах

Светловолосый дипломат, носивший звучное скандинавское имя Хялмар Стрёмберг, оказался собеседником очень приятным и каким-то удивительно спокойным, даже про самые неприятные аспекты своей работы в Международном агентстве по атомной энергии он рассказывал с невиданной непринуждённостью, будто речь о неудавшемся пироге шла, а не о потенциальной Холодной войне в восточных реалиях, которая светит миру, если наша скромная поездка не увенчается успехом, и смертоносная ядерная дубинка таки угодит в руки персидским коллегам. Признаться честно, я никогда раньше не задумывалась о чём-то подобном, хотя внушительную часть моей сознательной жизни разделили между собой две ядерные державы — вроде как, вопрос серьёзный, но подобные вещи не принято выносить на всеобщее обозрение, обсуждались они исключительно за закрытыми дверями, а нам, простым смертным, лишь бесконечно говорили о недопустимости его применения. — Зачем вообще человеку нужна такая сила? — провожая глазами бескрайние песчаные дали, простиравшиеся вдоль трассы, я прислонилась щекой к помутневшему от пыли стеклу, — какой практический смысл в штуках, которыми можно всю планету разнести? — На самом деле, наличие этих «штук» предотвратило немалое количество конфликтов, — Хялмар тихо вздохнул, и я готова поспорить, что если я сейчас резко обернусь — он обязательно шарахнется в сторону, будто нет страшнее преступления, чем просто смотреть на постороннего человека на протяжении минуты, — соблазн, безусловно, велик… Но на то они и называются силами сдерживания, это не просто новояз. В Холодную войну существенную роль сыграло именно наличие у противоборствующих сторон ядерного оружия и понимание того, каким может стать мир после ядерного конфликта. — Ну… Наверное, Вы правы, Хялмар, — как человек совершенно не подкованный в таком сложном вопросе, я мыслила скорее образов «за всё хорошее и против всего плохого», нежели историческим опытом, поэтому слова дипломата действительно открыли для меня совсем иную сторону ядерного вопроса, — кто знает, как сложился бы послевоенный период, если бы у США и СССР не было сдерживающего фактора в виде возможности расколошматить не только друг друга, но и весь мир… — И Холодная война могла запросто стать горячей… Просто представьте, что такое битва двух сверхдержав, недавно задавивших своим союзом общего врага? А так, напротив, мир из этого противостояния сделал много выводов, один из которых гласит, что кровопролития, как средства урегулирования глобальных или региональных конфликтов, можно избежать, а военная мощь хоть и имеет существенное, но не решающее значение. В общем, сложная тема, недаром, наверное, отдельные группы историков посвящают всю свою профессиональную жизнь этому периоду… Но, думаю, Вы уловили ход моих мыслей, Нина. — Да, конечно, — президентский кортеж, представлявший из себя привезённый из Франции DS, наш издевательски подхрюкивавший на каждой кочке «пазик» и несколько полицейских машин, наконец въехал в черту города, и бескрайние пустынные холмы сменились покоцанными панельками и блёклыми билбордами с не шибко привлекательной рекламой, — знаете, я как-то по-другому себе представляла сердце Персидской империи… Понятно, что не те уже времена, но я сейчас какое-то детское разочарование чувствую. — Дайте угадаю, Вы тоже ожидали что-то в стиле «Аладдина»? Маленькие каменные домики, рынки и огро-о-омный дворец в центре города? — Да-да, а ещё обязательно дочку султана с ручным тигром в комплекте, — признаться честно, именно такой образ вопреки здравому смыслу у меня в голове и сидел, поэтому я невольно расхохоталась, — с языка буквально сняли. — Я вроде неплохо знаком с местной географией, переподготовку по восточным странам даже в своё время прошёл… Но до последнего надеялся увидеть восточную романтику а-ля «Тысяча и одна ночь», если уж откровенничать. За приятной беседой дорога пролетела быстро, и когда автобус остановился у высоких кованных ворот, ведущих в залитый полуденным светом сад, полный каких-то причудливых деревьев с незрелыми плодами замысловатой формы, я даже слегка расстроилась, потому что сейчас нам всем придётся разбежаться в разные стороны и, что самое главное, начать исполнять свои прямые обязанности — кому-то выслуживаться перед иранскими коллегами, кому-то пытаться заснять что-нибудь приличное для президентских соцсетей… Но жизнь жестока и несправедлива, поэтому волей-неволей пришлось десантироваться и в очередной раз вспомнить об отсутствии исподнего у себя — в общем-то, без белья, зато в платке и юбке ниже колен я невольно стала олицетворением любимой поговорки своей небезызвестной подруги. Ты либо крестик сними, Нина, либо трусы надень. — Позвольте Вашу ручку, — Хялмар, выпрыгнувший из иранского чудо-транспорта первым, учтиво протянул мне ладонь, и я предпочла от помощи не отказываться, раз уж предлагают, — оп! Как Вы себя чувствуете? — Бывает и хуже, — в стотысячный раз одёрнув свою многострадальную юбку, я где-то в глубине души поблагодарила всевышнего за лёгкий ветерок, сменивший безумный ветродуй, которым нас встретил тегеранский аэропорт, — климат специфический… Привыкну скоро. Странно, что нашу делегацию сходу не облепила толпа журналистов, только редкие щелчки фотовспышек слышались отдалённо, и я даже не сразу заметила небольшую съёмочную группу в лице корреспондента в скромном костюмчике цвета мокрого асфальта и широкоплечего оператора с громадной камерой на штативе. Что ж, оно, наверное, даже к лучшему, потому что тот сумасшедший дом, который встречал французского лидера во время поездок по Европе всегда очень сильно напрягал, а тут как-то… Ощущение, будто просто в гости к кому-то приехали с неформальным визитом, почему бы и нет, собственно? — Нина! — голос Соазиг, звонкий и очень громкий, пробивался откуда-то из толпы мужчин, и я сразу двинулась в его направлении, — тебя месье Макрон зовёт, говорит, что умрёт, если ты прямо сейчас к нему не подойдёшь. — Думаю, он преувеличивает, — от такого красноречия я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, но в знак недовольства таки тихонько цокнула языком, — в машине? — В полицейской, — глава пресс-службы указала на одну из трёх припаркованных неподалёку машин, — не спрашивай, что он там делает, долгая история… Только побыстрее постарайся, хорошо? Молча кивнув головой, я удалилась в указанную сторону, попутно размышляя, каким же всё-таки образом Макрона занесло в карету местных стражей порядка, а когда дошла — всё поняла по выглядывавшей оттуда ехидной роже, что уже заранее не предвещала мне ничего хорошего. — Случилось чего? — дополнительных инструкций мне не потребовалось, поэтому я сразу залезла на заднее сиденье и с характерным грохотом захлопнула за собой дверь, — Соазиг сказала, что ты… Не успела я договорить, Эммануэль, доселе хранивший заговорческое молчание, ухватил меня за коленку настолько бесцеремонно, будто мы не в центре исламской республики находились, а у меня на кухне, в оцепленном со всех сторон квартале, куда даже муха незамеченной не пролетит, не то что президентская супруга, которой внезапно захочется дорогого своего супруга поискать. — Ты что творишь, придурочный? — когда рука поползла вверх, я бесцеремонно смахнула её со своего бедра и отскочила в сторону, — совсем страх потерял что ли? — Нет, просто захотелось тебя за коленочки похватать, — Макрон весело и совершенно бессовестно хохотнул, чем только больше разжигал во мне праведный гнев, — не злись, солнце, шучу. Я у тебя кое-что позаимствовал в аэропорту… Помнишь? — Забудешь такое поди, — ситуация складывалась воистину карикатурная, но легче от этого не становилось, поэтому я лишь насупилась и, скрестив руки на груди, отвернулась в противоположную от этой непозволительно счастливой рожи сторону, — тебе не надоело надо мной издеваться? — Ну не злись, — кажется, Маню моё недовольство не только не останавливало, но ещё больше раззадоривало, судя по тому, что талию мою снова обвили чёртовы руки, от каждого касания которых я таяла, точно мороженое в жаркий летний день, — вернуть? — Было бы славно, — очень хотелось эти самые конечности, которые он так любил распускать в самый неудобный момент, отбить до чёрных синяков, но это уже выше моих сил было, потому что тепло, расходившееся от них по всему телу, буквально делало меня безвольной тряпичной куклой, — не делай так больше, пожалуйста. Это отвратительно и вообще ни разу не смешно. — Вечерком обязательно уединимся, — влажный поцелуй опустился на шею, и я готова поспорить, что жаришка иранской столицы тогда разом подскочила до температуры кипения воды, — я соскучился. Когда заветный кусочек кружевной ткани наконец оказался на своём законном месте, на меня снизошло удивительной силы умиротворение, будто отсутствие на мне нижнего белья грозило миру ядерной войной, а то и чем похуже… Так или иначе, жить сразу стало легче, поэтому теперь я уже без малейших зазрений совести выскользнула из полицейского авто с таким видом, будто ничего и не произошло, хотя в голове таки мелькнула мысль о том, что же всё-таки французский лидер там забыл, но дальше уже как-то не до того было — торжественный караул, состоявший из совершенно одинаковых по росту чернявеньких молодых людей, выстроился вдоль аллеи в два стройных ряда, а это значит, что скоро наконец появится виновник торжества, который своим демонстративным опозданием будто высказывал без слов своё недовольство нашим визитом в свою страну, потому что в политике подобные вещи без внимания не остаются. — Всё хорошо? Соазиг, по моим личным ощущениям, выскочила откуда-то из кустов, чем просто до смерти меня напугала, потому что обстановочка и так напряжённая висела, а тут ещё всякие женщины с фотоаппаратами из-за углов выскакивают — приятного мало, будем честными. — Напугала меня, чумная, — громко выдохнув, я, не удержав в себе эмоций, хлопнула коллегу по плечу, — не делай так больше, пожалуйста… А так — да, всё в порядке. — Вот и славно. Я тут задумалась, — глава президентской фото-службы унывать, видимо, не собиралась, а всё происходящее только разжигало непонятный мне огонёк в её и без того задорных глазах цвета бельгийского шоколада, — если даже Сейедом встречает нас на «отвали», то что будет на встрече с самим, будь он здоров, Аятоллой? — Я почему-то думала, что Иран — это президентская республика фактически, нет? — Нет, это исламская республика, у них тут всем заправляет духовный лидер… Какая-то сложная система, но его слово тут закон, вроде как, без его одобрения парламент ни шагу влево, ни шагу вправо. — Ну, тогда на встрече с ним нас не ждёт ничего хорошего, — снова мусолить тему всех этих смертоносных ядерных дубинок тогда хотелось меньше всего, поэтому я оперативно сменила тему на что-то поприятнее, — ладно, не будем о грустном, когда ты там собираешься со своей мадемуазель пересечься? — Мадемуазель моя завтра рано утром отчаливает в Шираз по каким-то неотложным делам, поэтому у нас сегодня экстремальное ночное свидание, — Соазиг загадочно подыграла бровями, — не хочешь присоединиться? Там, короче, ситуация такая… Ей сестру младшую деть некуда, она, насколько я поняла, не из здешних краёв… В общем, вчетвером будет веселее. — Ну, — в голове сразу всплыло много многозначительное макронское обещание заглянуть вечером «на огонёк», и я невольно расплылась в ехидной улыбке: вот она, идеальная возможность сделать ему за всё хорошее небольшую ответную подлянку, — если ты пообещаешь мне, что нас с тобой не загребут в какой-нибудь персидский обезьянник — я в деле. — Ой, да здесь вся страна — это один большой обезьянник, — фотограф, хохотнув, звонко хлопнула в ладоши и потёрла их друг о друга так, будто пыталась костёр развести, — ладно, шучу, никуда нас не загребут. Всё, теперь работать-работать-работать! Когда иранский президент наконец почтил нашу делегацию своим вниманием, сходу грянул военный оркестр, часовые вытянулись по струнке пуще прежнего, да и вообще персидский мир заиграл новыми красками, потому что с появлением господина Раиси всё вокруг действительно из унылого и молчаливого преобразилось в парадно-торжественное, и со стороны это, признаться честно, выглядело совершенно по-издевательски: вроде как, принимающая страна должна хлебосольно встречать гостей, а получилось как-то наоборот… И никакого тебе восточного гостеприимства, вот так-то. В остальном, несмотря на весьма прохладное приветствие, встреча западных и восточных дипломатов прошла без происшествий, в конце рабочего дня, большую часть которого мы с Соазиг за неимением допуска в переговорки проваляли дурака в зале ожидания, всех нас пригласили на приветственный ужин. К слову, если судить по сравнительно неформальной и расслабленной обстановке, сложившейся во время трапезы, переговорный процесс шёл благотворно, а это значит, что следующим утром нас ожидала поездка в резиденцию Высшего руководителя, от слова которого в большей мере и зависит перспектива дальнейшего возобновления диалога западных стран с Ираном по ядерным вопросам. — Ну ты там долго ещё, копуша? — после ужина всех расселили по гостевым комнатам, и нам с Соазиг, по удивительному стечению обстоятельств, достался общий балкон, которому я никак не могла нарадоваться, потому что вид с него открывался просто фантастический, — подружка твоя скоро в международный розыск подаст уже. Иранская столица, наполовину окружённая горами, укрытыми пушистыми снежными шапками, а наполовину бескрайними жаркими пустынями, в ночи сияла тысячами огней, и ничуть не уступила среднему европейскому городу-миллионнику — всё те же высотки, всё те же телебашни, скребущие острыми шпилями небосвод, всё те же чадящие заводы. Сердце некогда великой Персидской Империи, обложенное со всех сторон санкциями, несмотря ни на что продолжало биться и, видимо, с приписанным статусом «изгоя» мириться не собиралось — за год до начала пандемии Иран открыл свои двери для туристов, и те хлынули туда с невиданным упорством, потому что кому не хочется увидеть воочию мир «Тысячи и одной ночи»? Тем более, на фоне разорённого войной Ирака и бессовестно богатой Саудовской Аравии с её нечеловеческими запасами нефти, здешние края ещё не успели растерять свой исконно-восточный колорит: судя по фото, южные регионы так и остались колыбелью персидской культуры, чем и притягивали к себе массу ценителей прекрасного. Конечно, только ленивый не наслышан о строгости здешних законов, но ведь кто не рискует, тот не пьёт шампанского? И я бы ещё сто часов провела в своих размышлениях, если бы не робкий стук в деревянную дверь — тогда я уже взмолилась, чтобы вечерним гостем не стал президент, решивший выполнить своё общение раньше оговорённого времени. — Добрый вечер, Нина, — к моему облегчению таинственным гостем оказался многострадальный шведский дипломат, которого сегодня по какой-то непонятной причине гоняли пуще остальных, — прошу прощения за поздний визит… Вы ведь не спите ещё? — Нет, что Вы, — Хялмар на фоне остальных скандальных дипломатических деятелей, с которыми мне довелось познакомиться за три года жизни в Париже, казался просто милейшим «ребёнком», непонятно как пробившимся в эти грязные круги, поэтому с самого начала отношение у меня сложилось к нему бескомпромиссно положительное, — что-то случилось? — Нет, не случилось, — Стрёмберг сначала как-то засуетился, похлопал по карманам своих брюк, а затем, что-то неразборчиво буркнув, неожиданно резко огрел себя тыльной сторону ладони по лбу, — что-то у меня совсем после десяти часов переговоров голова не работает… Наконец собравшись с мыслями, дипломат выудил из внутреннего кармана пиджака небольшую квадратную коробку с пластиковой крышкой, перевязанную сверху золотистой лентой, с которой на его бледные пальцы беспощадно сыпались блёстки. — Вот, — когда загадочный ларчик оказался у меня в руках, сразу стало понятно, что внутри у него явно что-то съестное — неизвестная мне восточная сладость, — местные торгаши называют это «пишимание», слёзно клялись, что очень вкусно… Но это со слов начальства охраны Вашей, так что все претензии к нему. — Оу… Это очень, — мне тогда достаточно сложно было подобрать каких-либо слова, потому что, с одной стороны, довольно милый и приятный жест, а с другой — если о подобных знаках внимания узнает Макрон, вряд ли это закончится чем-то хорошим, — спасибо, это очень мило с Вашей стороны, Хялмар. — На здоровье… Так, кажется, у Вас на Родине говорят? — как-то меланхолично хохотнув, дипломат оглянулся по сторонам, — не смею больше Вас отвлекать… Доброй ночи Вам, Нина. — Доброй ночи, Хялмар. Ещё раз спасибо… Мне правда очень приятно. Мы ещё примерно с полминуты простояли на месте, молча хлопая глазами, и я в глубине души почему-то захотела провалиться сквозь землю от неловкости, внезапно захлестнувшей меня с головой, поэтому как только он сдвинулся с места — мгновенно скрылась за дверью. Боже, какой же это всё сюр… Куда ты лезешь, придурочная? — Ни-и-ин! — с балкона раздался звонкий женский голос, и я скорее на автомате двинулась в сторону источника звука, которым, кто бы мог подумать, оказалась уже собранная при полном параде Соазиг, — кто там? Стрёмберг опять прилипает? — Ну… Прилипает — это грубо, — я, вероятно, очень растерянным взглядом уткнулась в поблёскивающую в свете настенных бра коробку, — принёс вкусняшку какую-то… Приятно, но неожиданно. — Он странненький, особо уши не развешивай. Готова к приключениям? — К приключениям не готова, а вот к ночному променаду по Тегерану — это всегда пожалуйста. На пике своей карьеры великая Мэрилин Монро сказала одну простую, но очень глубокую фразу: «я не переживаю по поводу того, что меня считают гламурной и сексуальной. Но мысль о том, что с этим делать, заставляет меня нервничать». А лучше-то, чёрт возьми, и не скажешь, когда всю жизнь страдаешь от отсутствия мужского внимания, а потом оно как снег на голову валится так рьяно, что уже и сама не рада.