Этюд в Елисейских тонах

Правительственный терминал парижского аэропорта «Шарль де Голль» сиял своим свежим ремонтом, и выглядел он совсем иначе, чем пару месяцев назад: холодные металлические оттенки сменились бежевыми и коричневыми с приятным мягко-жёлтым освещением, и здание уже не казалось таким безжизненным, хотя в прошлый раз я его и рассмотреть особо не успела, потому что в Испанию мы летали практически вдвоём, в компании нескольких сотрудников службы безопасности, даже от прессы Макрон отмахнулся в угоду нашему «медовому месяцу» на минималках. И я бы даже вспоминала этот уикенд с теплом в сердце, завершись он как-нибудь по-другому, потому что на футболе и правда было здорово, а ещё мы целых две ночи подряд проспали в одной кровати, много смеялись, пили вино, и я даже не вспоминала о том, что где-то там, почти в тысяче километров, его ждут жена, толпа внуков от мала до велика и хвостатый любитель пачкать своей шерстью дворцовые диваны. — Давно здесь сидишь? — темноволосая девушка, одетая в бесформенный спортивный костюм цвета мокрого асфальта с забавной надписью «hate the inscriptions» на груди, выдернула меня из размышлений о поездке, разделившей мою и без того бедовую жизнь на «до» и «после», — ну и погодка на улице, я промокла, как канализационная крыса… — Доброе утро, — я отодвинулась с середины дивана ближе к краю, чтобы промокшая до нитки глава фотоотдела смогла присесть рядом, — часа полтора, наверное. Немного не рассчитала, но лучше уж так, чем заставлять всех ждать потом. — Согласна, — Соазиг скинула со спины увешанный разномастными значками рюкзак и опустилась возле противоположного подлокотника, — напомни, ты в первый раз с нами куда-то летишь? «С нами» — это не с президентом, а с его огромной делегацией, состав которой практически не поменялся с самого его избрания на пост, и именно поэтому предстоящая поездка вселяла в меня острое ощущение пребывания не в своей тарелке — все они знают друг друга не первый и даже не второй год, уже давно сработались и сдружились, а я среди них как подкидыш, которого непонятно зачем с собой таскают и только лишний раз без того похудевший за два ковидных года госбюджет разбазаривают. — Ну да, до этого как-то только по стране ездила, — в командировках внутри Франции участвовало на порядок меньше сотрудников, да и лица там постоянно менялись, потому что не настолько это ответственная работа, самое то для зелёных и активных, коих Макрон на радостях набрал в партию в рамках своей программы поддержки талантливой молодёжи, — не думала, что первая моя командировка в новой должности пройдёт в столь… Скажем, колоритной стране. — В новой должности? — Муассоньер выразительно изогнула бровь, и на губах её заиграла тёплая, я бы даже сказала какая-то солнечная, улыбка, — тебя можно поздравить с повышением? — Не знаю, повышение это или нет… Но я теперь буду трудиться в арт-отделе, а не просто бегать вокруг месье Макрона с этюдником. С одной стороны, очень интересно попробовать себя в новой сфере, а с другой, — я не сдержала тяжёлого вздоха, и накопившиеся за прошедший день переживания оползнем хлынули на ни в чём не повинного фотографа, — а с другой, я вообще не представляю, что мне нужно делать, мадам Бриджит даже слушать моих отговорок не стала, просто сунула методичку и отправила сюда! Это какое-то безумие, я ей сто раз сказала, что умею только кисточкой махать и суету наводить, когда не надо… — Отставить панику, всё бывает в первый раз, — француженка вытащила из кармана покрытый влажными разводами смартфон и бесцеремонно вытерла экран об штанину, — раз уж никто тебе партийного задания не выдал, придётся этим мне заняться. Давай телефон свой, будешь отвечать за Инстаграм, уж это ты делать умеешь, можешь даже не отнекиваться, я на тебя подписана была ещё до непосредственного знакомства. — Серьёзно? — идея заняться президентскими соцсетями показалась мне очень даже привлекательной, такой вид деятельности хотя бы не был мне чуждым, стабильная, как советский рубль, цифра в полмиллиона подписчиков всё же говорила о каких-то успехах, — каждый раз удивляюсь тому, насколько тесен этот мир. — Я тебе больше скажу, дорогуша, — Соазиг приняла протянутый ей гаджет, и без лишних промедлений начала шаманить над входом в официальный аккаунт французского лидера, — мадам Бриджит о тебе узнала благодаря одному скромному фотографу, так что я, не прими за тщеславие, кузнец твоего счастья. — Кузнец счастья, — от такого забавного, но по-своему замысловатого выражения я не сдержала задумчивой усмешки, — нужно взять эту фразу на вооружение. «Forgeron du bonheur» — кажется, как-то так тогда выразилась глава президентской фотослужбы, и я по сей день частенько задумываюсь о том, что человеческая судьба просто удивительна: выпади из моей жизни хоть один человек, практически незнакомый, всё сложилось бы совершенно иначе. Эти инфантильные размышления, про которые бабушка обычно говорила «если б да кабы, у нас во рту росли бы грибы», занимали в моей дурной голове какое-то особое место, хоть и не приносили никакой практической пользы, а иной раз и вредили даже, потому что очень больно и противно на душе становилось от того, что жизнь могла сложиться совершенно по-другому, будь я чуточку умнее. Но всё приходит с опытом, и сейчас, размышляя обо всём пережитом с относительно холодной головой, я смело могу сказать, что прошла настоящую школу жизни. Только вот… Что делать с её дипломом и как с ним дальше жить до сих пор непонятно. — Что-то тебя редко видно в последнее время… В студию обратно перебралась работать? — Да, что-то вроде того… Не сказать, что люблю писать по фото, но приходится, потому что все постоянно заняты, куда-то бегают, ездят, летают, — к слову о фото, именно с опорой на снимки руки Соазиг я писала большую часть этюдов, дополнявших основные картины большого формата, — очень сложно поймать день, чтобы полноценно попозировать, поэтому имеем то, что имеем. Но, будем честными, твои работы несколько раз толкали меня на кое-какие смелые решения, до которых я вряд ли бы сама додумалась… Так что у всего есть свои плюсы, а свои хотелки нужно толкнуть подальше до тех пор, пока какой-нибудь меценат не будет готов отваливать по сто штук за картину. — Ну, какие твои годы, собственно, тоже верно в каком-то смысле… В творческой профессии, вопреки расхожему мнению, своевременно нужно наступить себе на горло и делать какие-то вещи вопреки голосу Музы и зову души, главное в этом вопросе не переборщить и всё же по большей мере заниматься тем, что тебе нравится… Вот мне всегда нравилось фотографировать, с самого детства в школьных кружках занималась, но учиться с дуру пошла на режиссуру, потому что один раз пьесу ставила… — Ты ещё и режиссёр по образованию? Неожиданно… Признавайся, та сказка, где Господин Президент играл какого-то бомжонка — это твоих рук дело? — Бомжонок — это ты до того, как к нам на работу устроилась, — голос Макрона раздался как гром посреди ясного неба, и я, едва не выронив телефон из рук, вздрогнула от неожиданности, — а Господин Президент играл в «Жак-фаталист и его хозяин», когда вы обе ещё под стол пешком ходили. Здравствуйте, дамы! Эммануэль звучал каким-то подозрительно весёлым, будто ему в ближайшие часы предстояла не командировка в страну-рекордсмена по параметру санкционного давления, а полноценный отпуск, в котором можно греть свои неизбежно стареющие бока в компании любимой женщины где-нибудь на берегу Индийского океана. — И Вам не хворать, месье Макрон, — ловко увернувшись от ладони, которая чуть было не растрепала без того далеко не идеальную причёску, я обернулась в сторону источника звука, и очень удивилась, когда вместо ожидаемого ехидства в светло-голубых глазах увидела тяжёлую свинцовую тоску и воспалённые от недосыпа капилляры, — а я думала, Вас прямо к трапу доставят, не порядок. — Было бы славно, но я к Вам прямиком с собрания акционеров «Air France-KLM», их штаб-квартира буквально напротив этого терминала, — стрелка часов ещё не преодолела границу восьми, а это значит, что ни на каком собрании он быть не мог чисто физически — богатые дядьки в костюмах так рано не собираются, — поэтому не мог не почтить их своим вниманием, очень уж просили. Мы с Соазиг молча перекинулись быстрыми взглядами, потому что обе по внешнему виду президента безошибочно определили один-единственный факт — ночью он почти не спал, и это «почти» случилось только благодаря тому, что ужрался за работой до беспамятства и вырубился прямо за столом, вероятно, даже в той же рубашке, помятые манжеты которой оказались спрятанными знаменитым тёмно-синим пиджаком. — Нина, Вы не забыли о моей просьбе? — Просьбе? Я малость выпала из реальности, потому что в очередной раз задумалась о том, насколько же всё плохо, раз владыка мира позволяет себе доводить себя до такого состояния перед пятичасовым перелётом в страну с пустынным тропическим климатом, который на его и без того слабом здоровье обещал сказаться не лучшим образом. — Да, — Макрон растянулся в какой-то диковатой улыбке, — Саозиг, покарауль вещи, а ребята покараулят тебя, нам с мадемуазель Латышкевич нужно посекретничать. Мы пересеклись взглядами, и что-то мне подсказало, что отвертеться от очередного диалога тет-а-тет в какой-нибудь аэровокзальной коморке ну никак не получится, поэтому я лишь молча поднялась с нагретого места и двинулась следом за президентом. — И что за просьба? — Ну сейчас увидишь, — Маню, как только мы удалились от посторонних глаз, ухватил меня за руки и тут же утянул в какую-то подсобку, точно в какой-то третьесортной американской комедии, — как твои дела, золотце? Дверь за спиной захлопнулась, и комнатушка, пропахшая пылью и бытовой химией, погрузилась во тьму, а я оказалась прижатой к стене всем недурственным президентским весом. — Мои дела, — от неожиданности у меня совсем пропала способность к связной речи, и единственное, что я смогла — это опустить ладони на его грудь, — всё хорошо… — Мне жутко тебя не хватает, — Эммануэль ласково провёл ладонью по моей щеке, легонько задевая губы костяшками прохладных пальцев, — давай после Тегерана махнём на какие-нибудь острова вместе, лапочка? — Острова, — мягкие касания заставили меня растянуться в улыбке, и от нелепости и нескладности всей этой ситуации щёки залились румянцем, — ты расписание своё на сентябрь видел? Единственный остров, который тебе светит — это Васильевский. — Никакой с тобой романтики, — Макрон коснулся разгорячённой щеки губами, а руки скользнули вниз по талии, к бёдрам, и сердце моё опустилось куда-то в пятки, потому что меня, чёрт возьми, зажимает в подсобке правительственного терминала сам президент Франции, — очень хочется совершить с тобой разные действия сексуального характера, чтобы меньше душнила. — Разные действия сексуального характера в окружении вёдер, швабр и мусорных мешков — это… Достаточно экзотично. С каждым его движением воздух становился всё тяжелее и слаще, точно тёплый кленовый сироп, и я невольно заразилась этим неожиданно игривым настроением, навеянным внезапными приставаниями в совершенно нерасполагающем для этого месте. — Это значит, что ты не против? — Это значит, что секс в подсобке аэропорта — звучит довольно странно, — я выдержала эротичную паузу, легонько касаясь мочки его уха пересохшими губами, — но на практике очень даже заманчиво… — Ты невероятная, — президент неожиданно резко сжал мои ягодицы ладонями, и по телу пробежалось крупное стадо мурашек, — я очень соскучился по тебе. — И я по тебе, — руки мои скользнули вверх от знаменитых серебряных запонок с крохотным французским гербом, и мне очень сильно захотелось в полутьме увидеть его плечи, обтянутые светлой рубашкой, слегка помятой после сна на рабочем месте, — мы так мало времени проводим вместе в последнее время… Но я всё понимаю, правда. — Вот и умничка, — президентский пиджак полетел куда-то в сторону, и нам двоим было абсолютно наплевать и на грязный пол, и на оставшееся до вылета время, и вообще на всё, кроме собственной близости, от которой искры летели из глаз, и сердце заходилось в безумной аритмии, — кажется, на тебе слишком много одежды… Нужно это положение исправить. Длинный тёмно-серый кардиган, купленный на воскресной барахолке специально для путешествия на ближний восток, спустился к локтям, и Эммануэль чередой жарких поцелуев опустился от мочки уха к межключичной впадине, легонько чмокнул острую косточку, и от этого до безобразия сладкого прикосновения у меня крышу сорвало пуще прежнего. Мир перед глазами смазался, а на место тревоги от прелюбодеяний в не самом подходящем для них месте пришло сюрреалистичное чувство полёта, от которого ноги становились ватными, и дышать от бешеного сердечного ритма всё труднее. — Разворачивайся. Мгновение — и президент всем телом прижался к моей спине, сходу забираясь под длинный подол ладонями, а я лишь мысленно поблагодарила судьбу за то, что додумалась сразу надеть юбку, а не мучиться со сменой наряда в забитом партийными работниками самолёте. Мужские руки на разгорячённой коже бёдер, громкое обжигающее дыхание, пульсирующее в ушах сердце — всё это просто сводило с ума, и в этом безумном отрыве от реальности для меня не существовало ничего, кроме дикого желания наконец почувствовать его внутри себя, но… — Чёрт, — с небес на землю меня спустил, кто бы сомневался, телефонный звонок, оставивший от нашей идиллии только сбитое дыхание и тянущее чувство внизу живота, — извини, не могу не ответить. От досады захотелось либо расплакаться, либо убить Макрона на месте, либо самоликвидироваться в кратчайшие сроки, потому что ну не может каждая попытка заняться сексом заканчиваться примерно по одному и тому же сценарию, но вместо каких-либо действий я так и осталась стоять возле стены, выпятив скрытую свободной юбкой задницу, будто надежды на хоть какое-то продолжение ещё теплились в моей униженной и оскорблённой душе. — Нет, милая, мы только закончили, — от такого обращения к оппоненту во мне проснулось ещё большее желание одарить французского лидера чем-то тяжёлым по голове или хотя бы пластиковой шваброй по хребтине, — мадам Кудерк в своём репертуаре, тысяча и один вопрос не по теме… Не дожидаясь, когда Эммануэль закончит ворковать со своей законной супругой так, будто не хватал меня сейчас за разные части тела с известными намерениями, я собрала разбросанную по коморке верхнюю одежду, отряхнула свой кардиган и с гордо поднятой головой удалилась, демонстративно громко хлопнув дверью напоследок. — Нин, ну ты чего, — не успела я дойти до ближайшего лифта, президент ухватил меня за рукав и бесцеремонно потянул на себя, призывая тем самым остановиться, — обиделась? — Нет, всё хорошо, — первая попытка выдернуть руку из крепкой мужской хватки успехом не увенчалась, но сдаваться без боя в мои планы не входило, — всё просто замечательно, а теперь отпусти меня. — Угомонись, — Маню никак мою просьбу выполнять не хотел, только поймал меня ещё и за второе запястье, — ничего страшного не произошло, что за психи опять? — Согласна, я тоже считаю, что ничего страшного, — собственно, ничего нового в его словах не было, Макрон говорил так абсолютно каждый раз, когда я закатывала истерики на известную тему, потому что очень хорошо знал одну-единственную вещь — я в очередной раз спущу всё на тормозах и, неспособная на какие-то активные действия, остыну в следующие же десять минут, — отпустишь меня сейчас или поорать погромче? — Зачем? — ощущение было такое, что Эммануэлю действительно все мои переживания абсолютно до лампочки, и от этого к горлу подкатил отвратительно острый комок обиды, будто кучу иголок на магните проглотила, — солнышко, не нагнетай, только лишний раз себе нервную систему расшатываешь. Как ты себя чувствуешь? — Чувствую себя дешёвой потаскухой. А, погодите, так ведь и есть… Отстань от меня, пожалуйста, мне ещё неделю смотреть на то, как ты с ней лобызаешься, дай хоть сейчас отдохнуть спокойно! — Не держи на меня зла, детка, но… — Макрон наконец отпустил мои руки, и, если бы не его до безобразия ехидная морда, я точно слилась бы в неизвестном направлении куда-нибудь подальше от президентской четы, — ты кое-что забыла. — Что? Честь и достоинство? — Её тоже, возможно, но есть ещё нечто более материальное, — с заговорческим видом президент спрятал руку в карман и кивнул в её сторону, — правда подвоха не замечаешь? — Единственный подвох в моей жизни — это любовь к бессовестному женатому мужику, который вьёт из меня верёвки, а я и рада стараться. Что там у тебя? Не выдержав интриги, я, вероятно, с крайне недовольным лицом сунула ладонь во всё тот же карман, и вот тогда сердце по-настоящему ушло в пятки, а стыдно стало настолько, что глаза едва из своих орбит не вышли от внезапно подскочившего напряжения. — Отдай, — сил хватило лишь на жалостливый писк, потому что в настолько неловкие ситуации Макрон меня ещё не загонял, — это мерзко и не смешно… — Не отдам, ты плохо себя ведёшь, — мы так и стояли посреди коридора, с засунутыми в один небольшой карман руками, и со стороны это выглядело как сцена из какого-нибудь дебильного сериала для домохозяек, особенно если учесть тот факт, что внутри него происходила борьба за кружевной элемент женского белья, — а давай как Шерон Стоун в «Основном инстинкте»? Хотя, вряд ли лидер мусульманской республики такое оценит… — Извращенец, — щёки адово кололо от прилившей к ним крови, и у меня даже слов не хватало, чтобы озвучить свои эмоции, поэтому выдала совсем уж шедевральное, — ты совсем что ли совсем, Макрон? — Возможно, — вместо того, чтобы прекратить этот цирк, Эммануэль от столь эмоциональной реакции засиял пуще прежнего и совершенно издевательски поцеловал меня в пульсирующую на шее венку, — у-у-у, а время-то уже… Нехорошо задерживать целую делегацию, догоняй давай, лапочка. — Ты отвратительный, дурной и просто невменяемый мужик, тебе не стыдно так измываться надо мной? — волей-неволей пришлось двинуться следом, потому что если без президента самолёт точно никуда не улетит — ради меня одной его точно никто задерживать не станет, — вот объясни мне, с какой целью ты это делаешь? — Просто так, — пустой лифт раскрыл для нас свои механические двери, и Макрон с непозволительно весёлой мордой лица шагнул внутрь, — побаловаться захотелось, могу себе позволить. — Не можешь! Вообще ни разу не смешно, — от негодования я всплеснула руками, больно треснувшись пальцами о металлическую панель управления, — ай… — Сильно ударилась? — Сильно, — приложилась я крайне неудачно, потому что отросший кусок ногтя сразу отлетел в сторону куда-то в сторону, благо ещё основная часть пластины уцелела, — минус новый маникюр, отлично. — Давай поцелую, — Макрон поймал мою руку в воздухе и прикоснулся губами к уже порядочно покрасневшей фаланге, — у кошки боли, у собачки боли, а у моей Нинки заживи… Так говорят у вас, кажется? «А у моей Нинки заживи» — раздалось в голове гулким эхом, и былую агрессию как рукой сняло, потому что от этой его интонации я моментально поплыла, сама того не желая. Вообще, сколько себя помню, всю жизнь ругала себя за отходчивость и неумение долго обижаться, и каждый раз, когда я прощала очередного проштрафившегося товарища, бабушка говорила одну короткую, но очень меткую фразу — «твоя простота похуже воровства будет». — Никогда не понимал, за что кошку с собакой, — ладонь мою Эммануэль выпустил только когда лифт остановился на нижнем уровне, где уже куча народу собралась в ожидании посадки на французский «Борт номер один», — но надеюсь, тебе станет полегче от этого. — Полегче мне станет, если… Не успела я договорить, президент уже усвистал здороваться с новоприбывшими членами делегации, не оставляя мне больше ничего, кроме как закатить глаза и двинуть своей дорогой на поиски Саозиг, дабы вернуть оставленный ей на сохранение шоппер. Глава партийной фотослужбы была обнаружена мной неподалёку от сгрудившихся в кучку вокруг президента дипломатов, и я не решилась отвлекать её от создания очередной партии снимков до тех пор, пока из громкоговорителей не прозвучал женский голос, оповестивший о готовности экипажа принять на борт президента и его свиту. — Спасибо, что покараулила, — когда Муассоньер закрыла объектив своего чуда техники крышкой, я всё же подгребла к ней, чтобы вернуть свой багаж обратно, а ещё подбить её сесть вместе, потому что остальных я знать не знала, и смотрели они на меня как-то недобро, отбивая тем самым и без того скудное желание знакомиться, — не будешь против, если я к тебе прибьюсь на время полёта? Или рядом с тобой уже занято? — Да на здоровье, но сразу предупрежу, что половину дороги я буду спать и очень громко храпеть, — фотограф отдала мне сумку, а после принялась упаковывать своё орудие труда в чёрно-коричневый чехол с огромным количеством объёмных кармашков, — там мадам Бриджит приехала, поздороваться не забудь, она сегодня не в духе… — Да-да, конечно, — с темы настроения президентской супруги я сразу же предпочла соскочить, хотя Саозиг, кажется, и не собиралась как-то развивать её, — народу так много… Вы всегда таким составом летаете? — Нет, обычно в два раза меньше и обстановка неформальнее. В этот раз половина делегации — это послы МАГАТЭ и их люди, поэтому все и носятся, как оголтелые. Ладно, пойдём уже, авось заберёмся к какому-нибудь доброму гражданину в машину, чтобы не мокнуть. На улице лило, точно из ведра, и от колотивших по панорамным окнам капель очень хотелось поскорее забраться под плед и уснуть, и пятичасовой перелёт в правительственном авиалайнере вполне позволял осуществить эту сиюминутную хотелку в жизнь, оставалось только до трапа доплыть под проливным дождём. А впереди нас ждала вновь открывшаяся миру страна восточных загадок, песчаных бурь и пустынных гор.