Этюд в Елисейских тонах

— Вот чёрт, — рассветное солнце нещадно резало и без того воспалённые глаза, и чтобы убедиться в правильности своих суждений о личности светловолосой женщины средних лет, пришлось прищуриться и приложить ребро ладони ко лбу, сделав из неё своеобразный «козырёк», — здравствуйте, мадам… К отвратительному физическому самочувствию добавилось ещё и ставшее уже родным чувство стыда за происходящее, потому что я даже представить не могла, как объяснить своей начальнице тот факт, что меня загребли вместе с её несовершеннолетней внучкой посреди ночи за распитием спиртных напитком под Эйфелевой башней. Наверное, тогда у меня была великолепная возможность сделать огромную пакость и нажаловаться, что эта самая несовершеннолетняя выдавала себя за другого человека и пыталась шантажировать меня каким-то выдуманным ребёнком, но у всего этого была обратная сторона — рыжеволосая стервоза, очевидно, очень хорошо осведомлена о том, что её «приёмный дед» уже не первый день ходит налево, и в случае чего благополучно сдаст меня с потрохами. — Постарайтесь мне объяснить, — за три месяца работы в Елисейском дворце я впервые видела Бриджит столь эмоциональной, и эти её воистину яростные взгляды очень сильно пугали, — какого дьявола вы вдвоём забыли на митинге в поддержку эко-анархизма? — Ну не злись, пожалуйста, — Камил сложила ладони в умоляющем жесте, и вид у неё был такой, будто ещё чуть-чуть и некогда воинственная шантажистка упадёт ничком к ногам Первой леди и будет вымаливать прощение уже оттуда, — я тебе сейчас всё объясню… Давай только не на улице, пожалуйста. — Бегом в машину. Макрон кивнула в сторону задней двери, и её непутёвая внучка скрылась в кожаном салоне этого несчастного Ситроена с такой прытью, что я даже сориентироваться не успела толком, но всё равно без лишних раздумий полезла следом, для сущей верности прихватив Настю за рукав её многострадальной розовой шубы. — У меня очень много вопросов и претензий, юные леди, — Бриджит, припарковавшаяся на переднем пассажирском, окинула нас испепеляющим взглядом своих серых глаз, окружённых тонкими морщинами, очертания каждой из которых я уже наизусть выучила в процессе написания очередного портрета, — поэтому, пожалуй, дам вам право высказаться. Ощущение было такое, будто мне снова тринадцать, и бабушка отчитывает меня за часовое опоздание с сельской дискотеки: стыдно неимоверно, сказать нечего, потому что только хуже сделаешь, а ещё страх берёт такой, будто тебя сейчас расстреляют на месте, а не максимум гулянок на пару дней лишат и на сельхоз-работах загрузят больше обычного, чтоб неповадно было бабку «до ручки доводить». — В общем, на демонстрации нас не было, — Камил вскинула ладони в успокаивающем жесте, будто пытаясь таким образом отодвинуть праведный гнев «старшей по званию» подальше от себя, — мы вообще совершенно случайно встретились в клубе на Пресбур… — Очень интересно, — Бриджит сначала вскинула брови, затем прищурилась и чуть склонила голову вперёд, — а мать с отцом знают, что ты опять по ночам шляться начала где попало? — Ну, — прыти в молодой бунтарке поубавилось, и та, потупив взгляд, начала заламывать свои худые костлявые пальцы с красивым светлым маникюром, — я… Как тебе сказать, ну… Что в клубе нет, но… — Опять завралась, — Первая леди Франции уже не выглядела столь агрессивной, как в начале разговора, теперь её лицо скорее приобрело досадливо-разочарованный вид, — тебе самой ещё не надоело? Ты уже взрослая девушка, почему нам каждый раз приходится краснеть за твою неуспеваемость в школе? — Да причём тут школа? Зачем мне все эти интегралы, если… — Хватит, я уже выучила все эти речи наизусть, юная леди, — теперь взгляд супруги президента метнулся ко мне, но ощущение было такое, будто она мне как минимум пощёчин навешала, — а теперь рассказывай, как всё было на самом деле. Я очень хочу верить, что взрослый и образованный человек будет в силах разложить всё по полочкам. Камил, уже покрывшаяся от напряжения багровыми пятнами, выглядела так, будто от молчаливого вымаливания поддержки сего погорелого театра у неё вот-вот глаза выйдут из орбит и укатятся куда-нибудь под водительское кресло. — Вы не поверите, мадам, — в попытках говорить как можно более убедительно я вцепилась правой рукой в кедровый подлокотник тёмно-коричневого оттенка и было уже забегала глазами по сторонам, но вовремя взяла себя в руки и сконцентрировалась на одной точке где-то в районе её светлой чёлки, — но действительно всё так и было… Ко мне, вот, подружка приехала в гости, решили развеяться, годы молодые вспомнить, так сказать… Потом вышли на улицу, воздухом подышать, а там эти демонстранты чёртовы, вот нас с ними и загребли за компанию, сами знаете, как это делается. После того, как я на одном дыхании выдала эту «невыдуманную историю, о которой невозможно молчать», на некоторое время повисло молчание, нарушаемое только чьим-то тихим сопением и выразительным кряхтеньем водителя, который за всё это время ни единого признака жизни не подал. — А с глазами что? Вот этого вопроса я боялась больше всего на свете, потому что как бы не сталась придумать адекватный и более-менее правдоподобный ответ — в голове рождался только отборный бред, в который только умственно отсталый поверит. — Дедлайны горят, — я растянулась в нелепой улыбке, всеми силами пытаясь перевести этот неловкий разговор в шутку, — сплю мало, работаю много, начало учебного года на носу… — Ладно, — Бриджит едва заметно закатила глаза и наконец отвернулась от нас с громким расстроенным вздохом, — пожалуй, не лучшее место для дискуссий, ещё не хватало засветиться в СМИ возле полицейского участка. — Ой, не то слово, — Настя наконец подала голос и напомнила всем присутствующим о своём существовании, потому что наконец уловила в одном из обрывков французских фраз знакомые слова, — я когда в первый раз замужем была, это просто какой-то сумасшедший дом был… Ни шагу влево, ни шагу вправо… — Ах, прошу прощения, — судя по голосу, Бриджит постепенно успокаивалась и теперь звучала хоть сколько-то привычно доброжелательной, — Нина, представишь нас? — Да, конечно, — законы приличного общества заставляли меня снова и снова начинать разговаривать, даже несмотря на тот факт, что каждое произнесённое слово отдавалось в голове болезненными пульсациями, — мадам, это Анастасия, мы выросли вместе, но сейчас она живёт в Барселоне, и, к сожалению, не говорит на французском. Настя, знакомься, Первая леди Франции — мадам Бриджит Макрон. — Ооо, — Настя активно закивала головой, суетливо заправляя ярко-красные пряди за уши, — очень приятно познакомиться, мадам! Наслышана о Вас очень много хорошего. — Очень рада знакомству, Анастасия, — автомобиль наконец двинулся с места, а между непосредственной начальницей и подругой детства завязалась светская беседа, — мне упорно кажется, что я уже где-то видела Вас. Мы ранее не встречались? — Нет, не думаю, — Дубровская воровато глянула в мою сторону, но я даже представить себе не могла, как ей в данной ситуации помочь, чтобы лишних вопросов не возникло, — но у меня был медийный супруг, поэтому, возможно, Вы могли видеть меня где-то мельком, мадам. Пока Настя и Бриджит болтали о каких-то отдалённых от текущих событий вещах, я внезапно поймала себя на мысли, что ехали мы в том самом президентском DS-7, каждый уголок которого казался мне пропитанным воспоминаниями из того дня, с которого всё началось — именно здесь сидевший на переднем пассажирском сидении Макрон впервые поцеловал меня, и от этого сердце защемило от странного чувства ностальгии, болезненного, но в той же мере какого-то… Приятного? Пожалуй, наши идиотские, абсолютно бесперспективные отношения можно описать совершенно непоэтичной жизненной ситуацией: они похожи на поход в KFC вместо нормального завтрака — ешь на пустой желудок эти чёртовы острые крылья, знаешь, что с минуты на минуту либо тошнить начнёт, либо изжога какая-нибудь настигнет… Но здесь и сейчас так вкусно, что о последствиях и думать не хочется. «Сгорел сарай, гори и хата» — именно так потом выразится наш с Элем общий знакомый, и лучше-то, на самом деле, не скажешь. Из мыслей меня выдернул очередной приступ тошноты, и дабы предотвратить страшное, бесцеремонно полезла внутрь подлокотника, в надежде найти там спасительную жвачку или хотя бы мятную конфету. Как оказалось, очень зря. Из некогда скрытого блестящей деревянной панелью бардачка на меня смотрели сложенные в ровные ряды инсулиновые шприцы, каждый в отдельной пластиковой упаковке. В голове постепенно складывалась цельная картина из всего, что происходило за последние недели: адские головные боли Эммануэля, его замученный внешний вид и жуткая раздражительность, «странная» находка в холодильнике… Всё это наталкивало меня на одну очевидную, но пугающую до дикой дрожи в коленях мысль: видимо, заначка в моей квартире действительно принадлежала ему. — Ты чего? — Камил сначала и не поняла толком, что именно меня удивило, а когда заметила — настолько резко захлопнула крышку подлокотника, что едва не прищемила мне пальцы, — тихо. Оставшуюся часть пути до Елисейского дворца я не вымолвила ни слова и толком даже не слышала, о чём говорили Настя и Бриджит, потому что ощущение было такое, будто пластом со скалы упала прямиком в воду и отбила себе все органы, какие только есть. Господи, когда же всё это закончится? Это уже сумасшедший дом какой-то, честное слово. Ну не может ведь столько неприятностей притягивать один-единственный человек! — Нина-а-а, — Настя пощёлкала пальцами перед моими глазами, и я, недолго думая, отмахнулась от них небрежным, возможно даже грубым жестом, — ты чего виснешь? Отходняк пошёл? — Всё нормально, — разговаривать не было никакого желания, и вообще я слабо понимала, какого дьявола нас полным составом привезли в Елисейский дворец вместо того, чтобы высадить на ближайшей автобусной остановке и отправить восвояси, — задумалась. Под ногами уже привычно зашуршал гравий, и я скорее на автопилоте двинулась следом за Бриджит, уткнувшись взглядом в усыпанную мелкими камешками дворцовую парковку, которую уже почти полностью залило своим бледным светом рассветное парижское солнце, с трудом пробивавшееся сквозь ходившие кругами тучи. — Немо, — тяжёлые, точно нависающие над столицей облака, мысли своим внезапным появлением посреди коридора разогнал очаровательный иссиня-чёрный зверь, сходу кинувшийся обнюхивать мои ноги своим влажным носом, — привет, маленький! Смесовый лабрадор, услышав столь радостное приветствие, не сдержал своих собачьих эмоций и весело подпрыгнул на всех четырёх лапах, но возможности задерживаться, дабы вдоволь насладиться общением с президентским псом, не представлялось, поэтому я так и двигалась следом за Первой леди по длинному коридору в восточное крыло, где располагался её главный рабочий кабинет — вперёд, затем два раза направо, крайняя дверь по левую руку, эту дорогу я за несколько месяцев работы выучила настолько хорошо, что с лёгкостью прошла бы её с закрытыми глазами. — Бить меня будете? — когда светлая резная дверь одного из многочисленных дворцовых кабинетов отделила нас от остального мира, я наконец заметила, что две мои коллеги по несчастью по пути куда-то потерялись, — я… Правда не знала, что она Ваша внучка. — Верю, — Бриджит без лишних промедлений принялась перебирать аккуратно сложенные на столе документы в цветастых канцелярских папках, и от этой непривычной резкости и раздражительности мне становилось как-то не по себе, — Камил полностью оправдывает свой профессиональный выбор, актриса она замечательная. — Да уж, — в ногах, едва державших мои до сих пор не до конца отошедшие от полуночного прихода телеса, ощущалась неприятная слабость, казалось, что ещё чуть-чуть — и они сломаются пополам, как две тонкие спички, — не спорю. — Ты давно употребляешь? Вопрос оказался таким резким, что я едва в сторону от него не отшатнулась, потому что ощущение от него было такое, будто по лбу поварёшкой треснули. — Я не употребляю, — к сожалению, в отличии от президентской внучки врать у меня получалось в лучшем случае через раз, и в этот попытка слукавить явно не увенчалась успехом, — сегодня впервые… Вот. — Спасибо за честность, но не пристало юной леди подобным увлекаться, в лучшем случае — быстро состаришься. Ответить мне нечего на это было, поэтому я только кивнула, точно проштрафившаяся школьница, и, дабы снять с себя хотя бы долю эмоционального напряжения, тут же окинула кабинет изучающим взглядом, потому что набитый дворцовыми натюрмортами глаз ещё на входе заметил какие-то изменения в обстановке сего частенько посещаемого мной помещения; чтобы понять в чём же состоит суть изменений, мне потребовалось мысленно обежать кабинет два с половиной раза, и только потом я зацепилась за одну необычную деталь — на месте знаменитого портрета «Первая леди», давшего старт огромной серии картин, теперь висело ремодернистское полотно удивительно знакомого почерка. — Мадам… Это ведь Феликс Буаселье? Чтобы не спрашивать, куда делся так горячо любимый супругой президента портрет тактичности у меня хватило, а вот не задать вопрос на тему авторства сего специфического произведения я не смогла, больно уж хотелось подтвердить свои догадки насчёт туфель. — Да, он самый, — Бриджит оторвалась от переворачивания с ног на голову даров бюрократии и таки перевела взгляд на нужную стену, — великого таланта молодой человек. Вы ведь знакомы, правильно? — Да, мы очень хорошие друзья, — я сцепила руки за спиной и неловко перевалилась с пятки на носок, потому что от стояния в одном положении уже ноги затекли и стали ватными, — он не говорил мне, что работал с Вами. — Значит, не такие уж хорошие, — Макрон натянуто улыбнулась, и я окончательно потерялась в своих попытках вычислить её истинное настроение и отношение ко мне в данный момент времени, — надеюсь, ты не будешь держать зла, если Феликс немного потеснит тебя в профессиональном смысле. — Нет, что Вы, — от таких заявлений сердце кольнуло от острой обиды, и чувство было тогда такое, будто об тебя ноги вытерли просто-напросто, поэтому дальше слова сами по себе с языка срывались, — надеюсь, господин президент не будет держать зла, если Феликс немного потеснит его в супружеском смысле. Господи, Латшыкевич, куда ты лезешь? Кто тебя за язык вообще тянул?