Цветы посмертной воли

      Из всех хранителей Небо поцеловало его первым.       Прижалось теплыми губами к виску и таким заботливым жестом заправило длинную прядь за ухо, что в груди у Мукуро все вспыхнуло отнюдь не мифическим огнем. Туман взволнованно всколыхнулся следом за растерянным, таким уязвимым сейчас Мукуро, захватил испуганно вскрикнувшего Тсуну в ласковый кокон объятий и не выпускал долго-долго. Мукуро хотелось провалиться сквозь землю от стыда, ну или раствориться той самой сиреневой дымкой, чтобы не пришлось больше смотреть в понимающие глаза. Он так отчаянно жаждал тепла и так яростно гнал от себя эту мысль, что за эти бесконечно долгие десять лет запутался в себе окончательно. Мукуро страстно мечтал уничтожить мафию, стереть любое упоминание о ней из истории, и вот, сам погряз в проклятой кабале.       Окунулся в Небо, мечтая обхватить его всего руками, а затем надежно укрыть от чужих глаз. Чтобы ни жгучая гроза, ни разрывной ураган, ни строптивые облака не смели прикасаться к нему больше. О да, Туман был собственником и ревнивцем, каких стоило поискать. Но… В конце концов, он ведь имеет право, верно?       Небо ведь не просто так выбрало его первым среди остальных хранителей? Оно наконец признало в нем часть своей души, скрепило это признание безмолвным, трепетным обещанием, а затем поцеловало еще раз.       И еще.       Ласковее и честнее, оставляя едва чувствующийся ожог, который распустился на губах нежным цветком ириса, а затем плавно истлел, словно пепел на ветру.       Мукуро свое Небо, вопреки множественным злым шепоткам, любил. Трепетно и нежно, так, как могла любить частичка души, наконец вернувшаяся домой. Туда, где терпеливо ждали, где осмеливались взволнованно тарахтеть (неумело имитируя грозную нотацию) и надежно прятали в объятиях. Попервости колючий Туман подбирался, выпускал ядовитые иглы, словно дикобраз, цедил сквозь зубы свою ненависть и сам не понимал, когда попал. В какой момент он робко дрожащими руками вложил свое израненное, раскрошенное сердце в чужие теплые ладони, что пообещали отогреть и укрыть от зыбкой тьмы? Когда на его тонкой коже расцвели не просто изящные бутоны, а настоящие цветы, ловко сплетенные с острыми изумрудными листьями, которые Мукуро так отчаянно и нежно берег?       Остальные хранители об этом узнали случайно, когда Небо, забывшись тоской и тревогами, трепетно прижалось к его губам после изнурительной миссии, а Мукуро, окрыленный внезапным счастьем, вышел из кабинета в гостиную. Множество взглядов прикипели к нему в тот же миг, а затем яростные волны самого разнообразного пламени ворвались удушливой едкой волной, которая полнилась жгучей ревностью.       У Мукуро на губах кокетливо застыл цветок — высшее признание Неба. Лучшее откровение его чувств, во взаимности которых никому не приходилось сомневаться. Коварный Туман, тайком похитивший их Небо, вызвал злобу, затем боль, которая постепенно сменилась отчаянием и страхом.       Угрюмо молчал обычно шумный Ураган, уязвленно хмурился Дождь, крепче сжимая рукоять обнажившегося меча, что тоненько дрожал и вспыхивал лазурными искрами у самого острия. Скрипел зубами Солнце: пальцы его с силой впились в края дивана и боялись отпустить. Порывисто соскочил с места Облако, похожий на хищника, учуявшего соблазнительно горячую кровь. Его напряженный силуэт сейчас как никогда походил на голодное привидение, — жуткое и полное горечи. Лишь юный Гроза непонимающе застыл у своих взрослых товарищей за спинами.       У всех в глазах застыл немой вопрос: «Почему же именно ты? Почему спустя долгую декаду, почему Небо признало тебя первым? Признает ли оно других когда-нибудь?..»       У Мукуро не было ответов. Признаться, он и сам не знал, чем заслужил подобное доверие и честь. Но за право быть возлюбленным Неба, быть его душой, он готов перегрызть глотки всем остальным, чего бы ему это не стоило.       …Ему не приходится, ведь Тсуна, несмотря на все опасения хранителей, готов делиться своей любовью со всеми, пусть и постепенно.