27 (скарамучча/казуха)
15 июня 2022 г. в 18:00
Примечания:
ещё одна из любимых глав
скарамучча успешно избегает казуху всё утро и поэтому ощущает себя настоящей мразью, когда тот встречает его в столовой.
но ещё большим мудаком он чувствует себя из-за того, что казуха на него не обижается. наоборот — улыбается при встрече широко-широко, как будто рад видеть. как будто скучал.
а потом казуха лежит на животе на чужой кровати, болтая ногами, пока скарамучча сидит рядышком, на полу, и зашивает носки, вполуха слушая истории из поездки.
— …в тот вечер мы играли в «сябу-сябу я никогда не…»
— что за?.. — рассеянно откликается скарамучча, и стежок получается шире, чем нужно.
— ну, мы закидывали в котёл продукты — любые, которые нашли на кухне — и затем по очереди говорили «я никогда не…» и что-то, что никогда не делали. а те, кто это делал, должны были выцепить из котла любую еду и съесть.
— и что там плавало?
— хм-м-м… — тянет казуха. — сейчас вспомню. так. креветки, эклеры… помидор… о, и моя лапша! с шоколадом. а ещё…
— перестань. — скарамучча вздрагивает от отвращения. — мы же недавно ели. хочешь, чтобы я блеванул?
— хорошо-хорошо.
казуха замолкает, задумавшись, и скарамучча — тоже: он наконец-то вычислил идеальную длину стежка.
а ещё он молчит потому, что слова напоминают о ходе времени и о том, что казуха рано или поздно уйдёт с его кровати. что снова будет проводить всё свободное время с венти и гитарой или отсыпаться, а видеться они будут только на уроках и в библиотеке, и рядом с ними постоянно будут третьи, четвёртые и пятые лишние.
поэтому он молчит, надеясь запечатлеть моменты наедине в вечности, и слушает дыхание позади себя.
и не только слушает, но и чувствует, когда казуха вдруг перекатывается на бок и спрашивает ему в затылок:
— хочешь сказать, что отказался бы есть? сдался бы?
скарамучча снова вздрагивает и втыкает иголку в палец.
«какого хуя?!» — кричит он внутренне.
какого чёрта. нельзя, казуха, нельзя быть настолько невинно-жестоким. нельзя подкрадываться и дышать скарамучче в шею, нельзя заставлять того дрожать одним звуком своего голоса,
нельзя пропадать на три дня, растягивая их до трёх лет, нельзя заставлять тосковать до боли в желудке; нельзя, ох, нельзя,
(можно. тебе всё можно).
кровь неохотно каплится на коже неярко-красной горошинкой. скарамучча следит за ней, сжимая носок в кулаках. будь это кто-то другой. не будь это казуха…
вдох-выдох. не ругаться.
…он, как минимум, не пустил бы этого «кого-то» в комнату и уж точно не позволил бы сминать его кровать.
а казуха может даже на ночь остаться.
— я бы отказался играть.
казуха перекатывается обратно на спину, как ни в чём не бывало, подкладывает руки под голову и замирает, кося глаза на него. скарамучча поворачивает голову, бегло встречается с ним взглядом, чтобы проверить, заметен ли его промах. и тут же отворачивается.
казуха точно испытывает его терпение, раз лежит на его кровати и смотрит так задумчиво, как будто у него на скарамуччу планы. так близко и так далеко, висит груша — нельзя скушать, хочется, но колется…
ещё одно незаметное со стороны движение — и иголка снова в пальце. мысли немного проясняются, но, сука, больно. он выдёргивает иглу.
— хочешь сказать, я дурак, раз согласился? — спрашивает казуха, ничего не подозревающий о том, как от каждого неосторожного сближения в его друге взрываются атомные электростанции.
— я ебу? — шипит скарамучча. — меня там не было. может, тебе понравилось себя травить.
казуха вздыхает.
— конечно, нет. мне эта «сябу-сябу» в кошмарах будет сниться.
скарамучча что-то мычит в ответ, а сам убеждает своё тело в том, что ничего не случилось — подумаешь, дважды воткнул в себя острый металлический предмет, с кем не бывает. у него есть задача важнее — вставить нитку в иголку. в первый раз это было просто, но теперь у него подрагивают пальцы и из-за крови металл скользит в руках.
раздражает.
— к тому же, теперь томо и горо знают, что мы с тобой целовались.
иголка выскальзывает из рук, падает на штаны и отскакивает куда-то на пол.
— блять, — каким-то средним между расстроенным и злым голосом ругается скарамучча.
казуха перекатывается на бок и снова говорит-дует куда-то в шейные позвонки:
— не думал, что ты так… отреагируешь.
— я иглу уронил, — отмахивается скарамучча, откладывая носок (выкинуть бы его ко всем…), — а на то, что они знают, похуй. мне не стыдно.
у скарамуччи есть повод не смотреть на кровать — иголка никак не находится — но он напрягается от того, что казуха ничего не говорит. ему стыдно?
— мне тоже не стыдно, — как будто мысли читает. — но они начали расспрашивать, и мне пришлось рассказать о том, как это было…
— тупо?
казуха хмыкает.
— да. иначе и не скажешь.
скарамучча слышит за собой шуршание, а потом — мягкий стук ног о пол. и чувствует боком близкое тепло.
— давай помогу.
они молча шарят ладонями по полу, и скарамучча хочет сказать, что здесь грязно и чтобы казуха берёг руки, но не успевает — слышит болезненное «ай!» сбоку.
ага. иголка обнаружена. скарамучча поворачивается и скользит коленками к казухе.
— нашёл, — шипит тот, протягивая ему иголку левой рукой.
а правую… кхм. правую он держит у рта. и, ну. инстинктивно зализывает рану.
нормальная реакция обычного человека.
скарамучча смотрит на него. просто смотрит и смотрит и даже нисколечко не завидует. он же не поехал крышей, чтобы завидовать пальцу?
— м-м? — замечает его внимание казуха.
скарамучче нужно время, чтобы потушить себя и придумать ответ.
— ты сначала шарился руками по грязному полу, который я не мыл три дня, — выдыхает он. — а теперь палец — в рот?
казуха смеётся и наконец вынимает палец изо рта.
— хорошо, мам. больше не буду.
скарамучча закатывает глаза, и от этого на казуху накатывает новый приступ смеха. и сам скарамучча не может сдержать улыбки.
— погоди, это что, кровь?
казуха подносит иголку к глазам, и скарамучча выкидывает вперёд руки, чтобы её перехватить, но не успевает — казуха тоже проворный.
— это твоя. ты же поранился.
— да, но кончиком и неглубоко, — медленно произносит казуха. — а здесь кровь возле ушка… скара. покажи руки.
а руки как раз перед ним — пусть скарамучча и отдёргивает их сразу, но казуха успевает заметить кровь.
— то есть ты шарился по грязному полу руками, когда у тебя были открытые раны? — передразнивает его тон казуха, и у него почти получается повторить идеально — да только беспокойство выдаёт его с головой.
— хорошо, мам, — закатывает глаза скарамучча. — больше не буду.
казухе не до смеха. он качает головой и старается глядеть серьёзно, но глаза у него слишком уж мирные и успокаивающие. проницательные и понимающие,
и скарамучче срочно нужна иголка — или металлический стержень на замену позвоночнику, потому что иначе он растает восковой свечой.
как же он всё-таки соскучился за три дня, если от одного присутствия казухи его душу швыряет вверх-вниз по телу.
— зачем ты вообще зашиваешь носки? попроси, и тебе дадут новые.
— мне нравятся эти. отдай иголку.
скарамучча вновь тянет руки к нему, но казуха уворачивается и протаскивает себя по полу обратно к кровати.
— ну уж нет. пока ты не обработаешь рану, она побудет у меня, — отвечает он, поднимая носки к окну и просвечивая их. и, впечатлившись обилием дырок, интересуется: — и что в них такого?..
скарамучча подползает к нему ближе, но ничего не отвечает — ждёт. ждёт, пока казуха вспомнит.
а ещё, если он будет молчать, время остановится, верно?
но казуха, кажется, так не думает. или думает, но его не прельщает идея пребывать в вечном застое.
— погоди-ка, — медленно проговаривает он спустя полминуты. — это те самые носки… за которым я лазил в мусорку?
— ага, — без особой охоты подтверждает скарамучча. — поэтому и не могу их выкинуть.
— почему?
«потому что ради того, чтобы их выудить, ты провонял прокисшей капустой и порвал штаны; а потом, ни секунды не думая, подарил их мне. и это так глупо, что мило, и…»
— потому что они дорогие, понимаешь? — ответ у него заготовлен давно. — ты же поэтому за ними полез в мусорку, помнишь? это мои единственные приличные носки. а ещё они удачливые.
— и в чём… проявляется их удача?
— когда я их надеваю, — серьёзно заявляет скарамучча. — на десерт дают данго в молоке.
казуха смеётся.
Примечания:
дальше будет внезапная сюжетная яма, будьте готовы и не сломайте себе ничего во время падения