в технике кинцуги

Темнота трущоб Сурибачи порой вызывает иррациональный страх даже у взрослых эсперов, вынуждая передвигаться с постоянным опасением получить удар из любого угла. Густой молочный туман скользит по переулкам, надёжно скрывая в себе источники опасности, но при этом оставаясь верным помощником для тех, кто, наоборот, хочет скрыться.  Мальчик загнанно дышит, со всех сил вжимаясь в щель между сырой стеной и вонючим, старым матрасом, выброшенным в переулок после пожара в лавке старика Хидео. Место до ужаса простое, но пока что никто так и не смог его обнаружить — он сам несколько месяцев назад вырыл углубление в сырой, пропитанной чёрт знает чем земле.  Из укрытия слышатся звуки шагов и разозлённые голоса — в этот раз уйти незамеченным не вышло, и из крепкой хватки пьяного бугая вырваться удалось только благодаря чуду и острым зубам. Кажется, он даже оставил один в запястье мужчины. Курокава облизнулся, чувствуя привкус подсыхающей на губах крови. От жесткой хватки за волосы, от которой из глаз поначалу даже невольно брызнули слёзы, до сих пор болит затылок. Отчаянно вслушиваясь в воцарившуюся минуты три назад тишину, мальчик всё равно не вылезает из своего укрытия, несмотря на пробирающий до костей ночной влажный холод. Вопреки отсутствию звуков, что-то внутри протестовало желанию подвигаться, греясь, и поскорее попасть домой, и этому чему-то он привык доверять даже раньше, чем научился ходить.  И действительно — спустя лишь пару минут практически у самого его убежища раздалась грубая мужская ругань и последовавшие за ней шаги в сторону выхода из замусоренной подворотни. Мальчик осторожно приподнимается на локтях — пока он лежал лицом вниз, тёмный от влаги затылок и грязная одежда сливались с землёй, не давая без фонарика разглядеть маленькую фигуру в узком пространстве. Фонарика, к счастью, у пьянствующих на улице возле замызганного бара грузчиков с собой не нашлось.  Выходить из тупика страшно, ещё страшнее оставаться там, куда в любой момент может зайти кто-то из членов банд. Сломанные рёбра и шрам на руке напоминают о том, что если от пьяных мужиков, ловцов или наркоманов получится убежать и спрятаться, то от озлобленных, бешеных, словно стая диких собак, зачастую вооружённых подростков нет ни малейшего шанса.  Курокава зажатой тенью скользит вдоль самых стен, испуганно сжимая в стёсанной о землю ладони упаковку вяленых кальмаров и монету в полсотни йен — попасться на столь позорной краже было мучительно стыдно перед самим собой.  Отсыревшая дверь в дом открывается с трудом, и стоит лишь зайти, как он слышит звук взведённого курка — дремавший до этого на диване дедушка сонно щурится единственным глазом, направляя на него пистолет.  — Где ты шлялся? — Раздражённо бросает он застывшему статуей мальчику, опуская оружие на перекошенную тумбочку. — Научись уже дверь открывать по-человечески.  — Простите, оджи-сан. — Тихо шепчет Кира, осторожно пробираясь в маленькую, огороженную потрёпанными ширмами комнатку. — Я кушать хотел.  Мужчина цыкает, как кажется ребёнку, слегка виновато. Курокава втягивает голову в плечи — но на кухне действительно не было ничего, кроме покрытого плесенью куска булочки.  Окоченевшие пальцы с трудом распутывают шнурки непривычных, большеватых и натирающих мозоли кроссовок, завязанные утром непонятным узлом и не раньше чем с двадцатой попытки — но Кира упорно пыхтел, вспоминая, как это делала себе мама. — Слышь, пацан, тебе там сколько лет? — Неловко откашливается дедушка, проходя к нему в комнату и включая тусклую лампочку. — Надо было мне сказать, я забыл про еду. Боже, ты что, заживо кого-то сожрал? Какого хера весь в крови? — Шесть, оджи-сан. — Тихо шмыгает мальчик, смотрясь в отражение мутного зеркала и пытаясь оттереть засохшую кровь от лица мокрым полотенцем. — Поймал дядя, я его за руку укусил. Мужчина совершенно неожиданно заливается хриплым смехом — Курокава, не понимая такой реакции, испуганно жмётся в угол, сбивая с раковины мыльницу — и они с куском хозяйственного мыла разлетаются по разным концам комнаты. У дедушки он всего третий день, и всё это время ощущает исходящую от него опасность.  — Весь в мамку пошёл, пиздюк. Та тоже лет в десять откусила палец какому-то ублюдку. Переоденься, помойкой воняешь, и пошли. — Мужчина закуривает, привалившись к стене с пожелтевшими от старости и сырости обоями. Его зажигалка — блестящая, из какого-то металла, с непонятными узорами, притягивает взгляд каждый раз, когда попадается в поле зрения мальчика, и тому безумно хочется её потрогать.  Кира послушно меняет одежду на относительно чистую и торопливо семенит за молчаливо курящим дедушкой — тот уверенно и неспешно, едва ли не прогулочным шагом идёт по улицам: у мальчика, с малых лет привыкшего к самостоятельному перемещению по трущобам, полным опасностей, это вызывает немалое восхищение.  Тормозит мужчина у круглосуточной раменной. Курокава шокировано выдыхает — мама никогда не заходила внутрь, раздражённо говоря, что это для них слишком дорого, и ему оставалось лишь мечтать об источнике вкуснейших во всём Сурибачи запахов.  Дедушка, так и не затушив сигарету, жестом приветствует сонного хозяина, а затем толкает жмущегося Киру вперёд, к стойке.  — Сопляк — сын Мизуки, а теперь моя забота. — Отрывисто бросает он, пожимая руку мужчине за кассой. — Теперь у тебя жрать будет, записывай на мой счёт. А это Сакамото-сан, мелочь, запомни.  Последнее он адресует молчаливо съёжившемуся Кире, рассматривающему владельца раменной — но тот не похож на других, знакомых ему торговцев. Те, всегда злые, следят за беспризорниками неприязненными взглядами, а порой норовят отходить шваброй и пустыми бутылками по спине — последний раз после такого он несколько недель  кашлял, а на рёбрах сзади расплылся здоровенный синяк, и пришлось повертеться у реки, чтобы рассмотреть иссиня-чёрный след в отражении воды. С тех пор, поспав на животе почти месяц, он боится соваться в закусочные и магазины, отчего большую часть времени приходится ходить голодным — шариться по карманам простых прохожих для шестилетки сложно.  Пока у взрослых завязался непонятный разговор, Кира с аппетитом уминает здоровенную миску рамена — такое он пробует впервые, потому что у мамы, как та говорила, не было денег ни на что, кроме дешёвой заварной лапши раз в день.  Кира пока не понимает, что произошло — и морщит светлые брови, думая, из-за чего так получилось.  Но… Возможно, впервые за долгое время он счастлив.