Мавка и медальон

      За окошком бани падал снег. Над лоханью, выстланной простым полотном, поднимался пар, по дороге к потолку догоняя дымок трубки. Бинх курил, лёжа в лохани и глядя на огоньки свечей и растопленную печь. Затем он положил трубку на перевёрнутую бочку, служившую столиком, и, закрыв глаза, погрузился в воду.       Неужели сегодня этого не будет?       Нет, она уже здесь.       Прикосновения. Касания прохладными ладонями. Ласкающие пальцы, иногда царапающие ногти. Или когти?       То ласковые касания, успокаивающие тело и разум, то дразнящие, то нежные, бережные, то подобные щекотке, порой доходящие до ощутимых, болезненных щипков.       Иногда это были поцелуи. От них бросало в жар, и лохань на несколько мгновений становилась кипящим котлом. Изредка невидимка так целовал, будто изголодался и вот-вот начнёт пожирать распаренную добычу.       Необъяснимым и совершенно невозможным, однако же отчётливым и неоспоримым было присутствие некоего существа, которое Бинх чувствовал всем телом. Всей кожей, не исключая ни единого участка.       Кто-то лежал рядом с ним. Иногда существо обнимало Бинха и ложилось на его грудь. Когда это произошло впервые, он понял, что невидимка – молодая женщина. Она позволила ему ощутить её – прекрасное, сильное и гибкое тело с прохладной кожей, и было умопомрачительно странно ощущать эту прохладу в горячей воде.       Как только Бинх понял, что происходившее под водой в лохани – не плод воображения, то попытался ответить на ласки. Но его руки снова и снова находили лишь полотно на стенках лохани. Он решил, что невидимая гостья не желала ответных касаний, и прекратил попытки.       Загадочное явление началось почти сразу после его приезда в село. Правда, невидимка могла пропадать, не появляясь на протяжении недели или двух, но затем возвращалась, когда Бинх уже думал, что она больше не придёт. Он не боялся странной гостьи, но его раздражала невозможность разобраться в происходящем и сообщить ей о собственном желании. Вернее, о нежелании.       Пусть мне приятно, но я НЕ хочу…       Он вынырнул и резким движением отбросил со лба волосы. На пол выплеснулось немного воды. Бинх увидел погасшие свечи, баню едва освещало печное пламя.       – Этого не может быть, – прошептал он в полумраке, вцепившись в края лохани. – Тебя нет, я здесь один.       И вовсе ты не один, подумала темноволосая девушка, пристально смотревшая на него сквозь толщу воды.       Десять лет пролетели после нашествия бонапартовых «двунадесяти языков». Незадолго до Покрова по Диканьке и окрестностям прошёл слух о скором появлении нового полицмейстера. Об этом толковали даже мавки на запруде мельницы, уже четверть века заброшенной после смерти мельника и его дочери Оксаны.       Оксана, ныне предводительница мавок, против обыкновения уделила много внимания людским слухам и делам. С каждым днём ей становилось всё любопытнее, что это за ссыльный получил назначение в её родные края. Не иначе, врезал какому-нибудь высокородному негодяю за дело или обман покрывать отказался, а может, обиды не стерпел или заступился за беззащитных, вот и сослали прочь, подальше от городов, думала она.       Именно Оксана первой увидела Бинха в один из ненастных вечеров. Она сидела в одиночестве среди руин отцовской мельницы, когда ощутила приближение того, кого ожидала встретить, нового для неё человека, почувствовала его невольное вторжение внутрь того кусочка мира, который давно считала своим и за которым старалась ревностно следить.       Снаружи воцарилась осенняя непогода, хлестал дождь. Оксана сделалась видимой, затем на время «подлатала» руины, используя чары. Теперь мельница сможет некоторое время служить укрытием и для человека, выбранного мавкой, который будет не только видеть прочное строение, но и ощущать себя под крышей и среди стен.       – Иди ко мне! Я дам тебе приют и защиту, – шептала Оксана, разводя огонь в очаге. – Моё пристанище – твоё пристанище. Сюда никто не сможет проникнуть, если я не позволю. Иди на свет!       Сквозь шум ненастья она уже слышала чавканье копыт по грязи. Вот ритмичный хлюпающий звук приблизился, замедлился, а вот, похоже, и всадник спешился.       Оксана решила не ждать более и распахнула дверь. Человек направлялся к мельнице, ведя под уздцы лошадь. Свет из-за спины девушки мешал Бинху рассмотреть её, она же отчётливо разглядела и его самого, и ладную серую лошадку.       Он поздоровался и спросил, далеко ли от мельницы до села Диканька.       – А вот и не скажу, – ответила Оксана, приветливо улыбаясь. – Остановитесь и переночуйте в тепле, утром сами и доберётесь без подсказок.       Уставшая кобыла почему-то нервничала, вздрагивая и фыркая, переступая на месте, пугаясь то ли незнакомого места, то ли неизвестной девушки. Подумав, Бинх поблагодарил и хотел было отказаться. Он заранее решил, что во время службы на вверенной ему земле не допустит для себя никакого приятельства, дружбы, амурных интересов и прочных уз. Ничего из того, что зовётся кумовством и фаворитизмом. Да, он обязан избежать всего, способного скомпрометировать и помешать службе. Между полицмейстером и всеми остальными должна быть солидная дистанция.       Только ненастье не прекращалось. Дождь, словно в насмешку над такой строгостью и решительностью, усилился.       – Себя ему не жаль, ну и ладно, пожалел бы животину свою! – добродушно проворчала Оксана, отступая и указывая на подходящее для лошади помещение за перегородкой.       – Ваша правда, так мытарить верную подругу – дурной тон, – кивнул Бинх.       Всё имущество полицмейстера помещалось в двух не шибко крупных саквояжах и одном продолговатом свёртке, которые он поставил у входа, после чего занялся лошадью. Оксана с одобрением смотрела, как ловко и умело он обращается с животным. Серая кобыла вскоре успокоилась и вовсю захрустела сеном, которое заранее раздобыла мавка.       Между тем Оксана успела заварить чай с травами. Бинх раскладывал и развешивал свои вещи у огня, так, чтобы до них не долетали искры. Сам он уселся на низкой скамеечке спиной к мавке. Взял из её рук глиняную чашку.       – Меня Оксаной звать, – сообщила она, немного недовольная тем, что он до сих пор не спросил и не поспешил представиться.       – Александр Христофорович Бинх.       Она кивнула. Оксане не понравилась отчуждённость, с которой гость назвался, но его извиняла усталость.       Горячий настой был терпким до горечи и обычно людям не нравился, но Александр даже ни разу не скривился. Выпитое согрело его. Он попросил ещё чаю; подавая наполненную чашку, девушка заметила блеснувший на груди Бинха круглый золотой медальон.       Гость поблагодарил её за приют и заботу. Оксане хотелось ещё с ним побеседовать, но Бинх чуть не падал со скамьи. Она помогла ему подняться и уложила на мешки с мукой, поверх которых было расстелено полотно. «Спасибо за всё», – прошептал он, засыпая.       Бинх проснулся на руинах заброшенной мельницы с дырявой крышей. Он открыл глаза и, лёжа на отрезе холста, расстеленном прямо на земляном полу, увидел на фоне светлеющего неба изящные скелеты крыльев.       – Вот так сон! Приснится же…       Лошадь была тут же, она фыркала и косилась, как будто рядом стоял кто-то, пугавший её. Все вещи, невредимые, сухие и чистые, обнаружились поблизости. Одеваясь, Бинх обратил внимание на то, что ему было тепло, совсем как в доме, хотя полуразвалившийся очаг явно не разжигали много лет. И ещё пахло травами, как будто теми самыми, отвар которых он пил во сне.       Оксана, невидимая для него, смотрела, как он собирался и навьючивал на кобылу саквояжи и свёрток. «Ошибаешься, не приснилось», – прошептала она с улыбкой.       Все слухи, доходившие до неё, разом поблекли перед явью. Новый полицмейстер, пригожий ссыльный, невысокий, но статный и крепкий, с искорками в зелёных глазах, похожий на заплутавшего заморского королевича из бабушкиных сказок, стоил её внимания и потраченного времени. Более того, он стоил всего внимания и времени, которые Оксана намеревалась на него потратить.       Оксана верила, что её суженый прибудет издалека, из губернского города, а может, из самой столицы. Такое предсказание она получила ещё в детстве, на Сорочинской ярмарке. Усомниться в словах гадалки, напророчившей ей жениха с дальней стороны, Оксана не могла и не желала даже теперь, лишившись человеческой жизни и став мавкой.       Александр Бинх не просто понравился ей, не просто заинтересовал, как любой новый человек в селе. Она всё больше убеждала себя, что именно он предназначен ей судьбой.       Оксана не дышала, как смертные люди, но ощущала тепло; в ночь знакомства, когда Бинх грелся у очага, ей самой казалось, что очагов стало два. Когда он поселился в Диканьке, она время от времени видела его в окрестностях села, и эти встречи согревали настолько, что мавка чувствовала себя живой и порой ненадолго забывала, что она «мертвячка».       Иногда она отваживалась думать, что способна снова стать живой. По-настоящему.       Оксана стала показываться ему днём, приветствовать, разговаривать с ним. Бинх был вежлив, но никогда не беседовал так долго и сердечно, как ей хотелось бы. Его внешняя холодность и спокойное равнодушие раздразнили мавку.       Сначала она подглядывала через зеркало, которое висело на стене в его спальне, напротив большого тюфяка, служившего постелью. Тюфяк со временем сменился диваном.       Оксана любила наблюдать, как Бинх одевается утром и раздевается вечером       – Кожа-то у тебя белая, прямо яблоневый цвет!       На его теле, словно вымытом сливками, она видела шрамы и догадалась, что это следы боевых ранений.       Мавку забавляли его привычки и количество личных вещей в сравнении с обиходом, одеждой сельских жителей, но её поистине завораживали сами действия Бинха. Он не мог знать о наблюдениях Оксаны, тем не менее ей казалось, что Бинх её видит, когда он натирался одеколоном, когда завязывал галстук и быстрым, ловким движением пронзал узел булавкой (и мавка каждый раз словно ощущала укол крошечного острия)…       Когда он подмигивал и улыбался своему отражению, прежде чем утром уйти из хаты.       Когда сердито и грустно смотрел на себя, лёжа на диване и раскуривая трубку вечером.       Оксана находила его сильным и статным и не уставала удивляться одиночеству Александра. Если он не был занят делами, то бродил или ездил по окрестностям безо всякой компании или сидел сычом в хате и занимался домашними делами. Могло показаться, что он сторонился людей из-за своей гордости и прихотей. Тогда почему бы не знаться с помещичьими семьями в округе, недоумевала Оксана.       Он вовсе не желает искать ни дружбы, ни любви? Оксана стала приходить в жилище Бинха. Это было не так сложно для неё, как проникнуть в хаты селян, потому что он сам однажды провёл ночь под её кровом. Кроме того, Бинх не пытался защищать дом от тех, в чьё существование не верил.       Чудно, думала она, мало того что он парится в бане не реже чем раз в неделю и вообще тщательно следит за собой – ещё, бывает, натаскает полную лохань горячей воды, разденется и ложится туда, долго лежит, курит, пьёт наливку или просто дремлет. Иногда он размешивал в воде соль, иногда – отвары разных трав. Привычка Бинха принимать ванну пришлась мавке по вкусу.       Он почти всё время носил золотой медальон шириной с полвершка. Однажды ночью Оксана рассмотрела вещицу в подробностях: спереди выпукло изображена виноградная лоза с гроздьями и листьями, на обороте – сердце, объятое пламенем, и слова над ним и под ним. Одни буквы знакомые, другие – нет; Оксана разобрала сверху слово «AMO», снизу «E… O… M». Она попробовала открыть медальон – внутри прятался маленький портрет какой-то барышни.       Ревность захлестнула, и обожгла, и подстегнула страсть мавки. Оксана решила, что нашла соперницу, и бросила вызов неизвестной юной красавице.       Ты не один, и я больше не одна, думала мавка, в который раз глядя на Бинха со дна лохани, а что не хочешь, так просто от гордости да от затворничества своего застыл и ум у тебя с телом спорит.       – Я же тут, рядом с тобой, разве ж я не чувствую, как ты «не хочешь»?       Она пробовала приходить к нему ночью, но Бинх, сонный, в ответ на её ласки что-то шептал не по-русски; Оксана поняла, что перед его взором неизменно оказывалась та девушка, и это не отвечало её желаниям.       Всю зиму она следила за Бинхом, порой даже смеясь над собой. Оксана хотела узнать его получше и побольше узнать о нём.       Увидев однажды, как Бинх целует свой медальон, мавка рассердилась и обрадовалась одновременно. Теперь и поиграть можно! Оксана умела и любила на время прикидываться другой девушкой или женщиной, перевоплощаясь почти до самозабвения. Эта игра была безмерно приятной и увлекательной.       Прошло весеннее Равноденствие, и Бинх уехал по делам; вернулся он только в начале апреля. И Оксана не стала больше ждать.       Бинх лежал на диване, думая об очередном фортеле, выкинутом начальством, когда дверь отворилась и на пороге показалась как будто знакомая ему персона. Как и ожидала Оксана, вначале он отшатнулся к стене и молча вытаращил глаза. Не теряя облика девушки с портрета, мавка подсела на край дивана и взяла Бинха за руку…       Прохладное прикосновение маленькой ладони с сильными пальцами мгновенно привело полицмейстера в чувство, так как живо напомнило о пропавшей банной невидимке, по которой он совершенно не скучал. Бинх ещё несколько минут изучал взглядом незнакомку, так похожую на его единственную любовь, Антонину Аркадьевну, затем свободной рукой осторожно отодвинул её руку.       И медленно покачал головой, глядя в серые глаза. Нет.       – Александр!..       Оксана приблизилась к нему и попыталась обнять. Он так же осторожно и вежливо отстранил её и, поднявшись, подошёл к окну.       – Пожалуйста, уходите.       – Ты не узнаёшь меня? Иди ко мне!       – Дверь слева от вас.       – И что ты сделаешь, если не уйду?! – дерзким тоном спросила Оксана. И вздрогнула, поймав ответный взгляд Бинха, полный гнева и отчаяния.        – Полагаю, не следует испытывать судьбу. Если у вас какое-то дело ко мне, обсудим завтра днём на службе. Теперь же соблаговолите покинуть мой дом.       Мавка оскалилась и зашипела, но Бинх не пошевелился и даже бровью не повёл. Она шагнула к нему, он отвернулся. Никогда ещё он не казался таким… лакомым? Да. Своенравный, гордый, спесивый лакомый кусочек.       Оксана стала невидимой, как только Бинх перестал на неё смотреть, и выбежала из хаты.       – Ну попадись мне только близ запруды, утоплю!       Она всю ночь не могла успокоиться, бродя по Диканьке, пугая собак и припозднившихся посетителей шинка.       – И ведь не выволок на улицу за косу, не отходил кнутом, а так себя чувствую, точно взаправду выволок и отходил, – с горечью говорила она себе.       Всего через две недели после того памятного визита в хату мавка увидела Бинха на своей запруде. Ранним утром он сидел на мостках и не то размышлял, не то мечтал. Трость и треуголка лежали рядом.       Бинх не сразу обернулся на голос Оксаны. Она пожелал ему доброго утра и уселась рядом с ним, глядя на туман над водой. Было так тихо, что мавка слышала человеческое дыхание и биение живого, горячего сердца.       Ей не давал покоя один вопрос, и Оксана попробовала развернуть беседу:       – А я видела хвост у деревенской бабы!       – Носить хвост – не преступление, – пожал плечами Бинх. Оксана подождала, но больше он ничего не сказал.       – Так ведь диковина! – Она толкнула его локтем. – Вы-то сами здесь неужто ни единой диковины не приметили?       Ей не понравилось выражение его лица, когда через несколько мгновений Бинх ответил утвердительно.       – Какое-то существо заявилось ко мне домой, приняв обличие дорогого для меня человека.       Глаза Оксаны засверкали, и она вцепилась в край мостков.       – Меня предупреждали о причудливых тварях, а я не верил, – продолжал Бинх, глядя на воду.       – Ваша правда, такая диковина похлеще бабьего хвоста, – ответила Оксана, едва сдерживая себя. – Как же вы поняли, что перед вами, ну, не тот, кто надо?       Бинх взглянул ей в глаза, и Оксана вмиг ощутила тысячу уколов галстучной булавкой.       – Существо каким-то образом узнало и воспроизвело внешний вид женщины, чей портрет я храню при себе. Этот портрет написан одиннадцать лет назад, когда ей было семнадцать.       Он спрятал лицо в ладонях.       – Вы её любите, – сказала, а не спросила Оксана.       – И всегда буду любить, – кивнул Бинх и вдруг развернулся в её сторону: – Кстати, Оксана, где вы живёте?       Как блестят его зелёные глаза! Как чистая вода. Как молодые листья после дождя. Как сочная трава в росе.       – Здесь, – быстро ответила мавка. И тут же вцепилась в его волосы и одежду.       К запруде приближался сельский парень шестнадцати лет по прозвищу Тесак. Он предвкушал долгожданную рыбалку и не обратил внимания на всплеск.       Тесак расположился с удочкой на мостках. Он удивился, обнаружив шляпу и трость полицмейстера, и собрался отнести вещи владельцу, как только закончит с рыбной ловлей. Не успел Тесак забросить удочку, как прямо перед ним на поверхности воды показалось человеческое тело.       Разумеется, он барахтался и сопротивлялся. И это не помогло. Мавка тащила Бинха всё дальше от света, воздуха и земли.       И когда он вдруг прекратил борьбу, Оксана удивилась. Должен был прожить ещё пару минут! Она потрогала его шею, запястья: сердце бьётся, так в чём дело?       И она заглянула в его глаза. И не нашла во взгляде ни страха, ни ужаса, ни отчаяния, ни мольбы. Это было даже не смирение со своей участью, это было спокойствие, какое приходит, когда наконец-то сбывается долгожданное.       Оксана не понаслышке знала, как донельзя много в жизни того, что горше смерти. И снова разозлилась. На полицмейстера, на себя, на Диканьку, на барышню с портрета, на свою мачеху…       Между тем Бинха уже не надо было тащить ко дну, его тянули мокрая одежда и сапоги.       Нет. Не так и не сейчас.       Оксана снова вцепилась в его волосы, затем схватила за руку и направилась вверх. У поверхности воды она уловила присутствие юного рыбака и подняла Бинха так, чтобы парень непременно увидел его. Но прежде она несколько раз дотронулась до лица Бинха.       С помощью своих чар Оксана проникла, хотя и неглубоко, в его память и заставила забыть обо всём, связанном с ней.       Тесак уже отчаялся откачать полицмейстера, когда втащенный на мостки Бинх вздрогнул и начал кашлять. Невидимая Оксана сидела поодаль на траве, обхватив руками колени и глядя, как блестят медальон и булавка. Медальон выбился из-под одежды Бинха; булавка неведомо как удержалась на галстуке.       Приводя Бинха в чувство, Тесак заинтересовался медальоном, рассмотрел изображения-рельефы и прочёл латинскую надпись: «AMO ERGO SUM».       Оксана встала и медленно пошла к руинам мельницы. Она подумала о том, что если бы Бинх предпочёл её той девушке, то совершенно точно изменился бы сам и, верно, не был бы уже прежним Бинхом. Как знать, он мог перестать ей нравиться.       Мавка сказала себе, что жизнь всё расставила по местам, что ярмарочное предсказание было брехнёй, которую и в мыслях держать не следовало. Плюнуть надо на такое да забыть, причём сразу, как только услышала…       И долго Оксана сожалела о том, что не поведала полицмейстеру о вражде со своей мачехой – ведьмой Ганной. Мавка мечтала отомстить Ганне, но та скрывалась, а поиски не увенчались успехом. Да и об убийствах, злодеяниях неведомого душегуба, совершённых в тот год, когда Оксана стала мавкой, также стоило бы рассказать… Теперь Оксана не желала разговаривать с Бинхом, не то что о помощи просить, хотя чутьё и здравый смысл подсказывали, что от упрямства мало толку.       Ей и смотреть на него более не хотелось, хотя стать и краса никуда не делись; и в Бинхе по-прежнему оставалось то, чего Оксана не могла не замечать даже теперь, когда он как будто опостылел ей. В нём она и по прошествии шести лет ощущала то тонкое, ненавязчивое очарование, что не пламенело, не бросалось в глаза, ничего не требовало и не ставило условий, однако же не допускало сопротивления.       И позднее, когда гнев поостыл и уязвлённое самолюбие перестало ныть, Оксана изредка любовалась Александром, как весенними цветами, разноцветной листвой по осени, как солнечными бликами на воде или мерцанием звёзд. Смотрела на него, как в ночь их знакомства, как во время их встреч, о чём сам Бинх не помнил. «Чем чёрт не шутит, может статься, придёт день, когда я обо всём напомню и сделаюсь для тебя стократ дороже да милее, чем та из медальона», – на такой мысли она изредка ловила себя…       Прошло шесть спокойных лет, прежде чем началась череда изощрённых убийств, весьма схожих с давними зверствами, и поползли слухи о некоем Всаднике, а Оксана вспомнила о предназначенном суженом и снова почувствовала себя живой, встретив молодого писаря по имени Николай.