Наставник наследника

      В опочивальне Герцогини Вальтунг царил полумрак. Оставленная Герцогом свеча догорала, напоминая о сегодняшнем дне. Теперь каждый свой день рождения она будет отмечать ещё и свадьбу, правда, может, и недолго.       Конрадайн осмелилась попросить только одного: после всего произошедшего не присылать к ней служанку. И не беспокоить до утра.       Лотарь не был груб или жесток. Он просто сделал то, что требовалось, — консумировал брак со своей, теперь законной, супругой. Но и нежен он не был или же терпелив, о чём она слышала от Гретхи и других служанок дома. Для девушек не из знати было возможным соединиться с любимым или хотя бы желанным человеком.       Увидев обнажившегося Герцога, она испытала шок и отвращение. Радовало, если так уместно говорить, что он был крепким и с необвисшим пузом стариком, но пожилым, с морщинами, шрамами, седыми волосами и особым запахом, как перепрелый опыт его жизни. Она пыталась держать лицо, но либо это не вышло, либо Лотарь был проницателен и всё понимал, что давало ему определённые плюсы в этой ситуации.       — Постарайтесь не напрягаться, и, если вам тяжело, закройте глаза, — развязывая ворот ночной сорочки, произнёс Герцог и уложил её на кровать. — Будет больно, вам же объяснили. Не кричите.       …После того, как он перестал совершать фрикции и откатился вбок, они оба молчали. Конрадайн ощущала, как он смотрит на её обнажённое тело, на слёзы, которые отказывались перестать течь из глаз, на губы, которые она искусала, чтобы не рыдать в голос. Когда всхлипы у Герцогини перестали дёргано опускать и поднимать грудную клетку, его голос разбил тишину:       — К вам в спальню я буду приходить каждый вечер, пока лекарь не подтвердит, что вы понесли. Завтра и послезавтра вы можете отдохнуть — Гаспар зайдёт к вам с утра. Есть вы будете вместе со мной, это не обсуждается. После завтрака вы посетите мой кабинет: я обозначу вам ваши обязанности и правила в этом доме.       Конрадайн боялась пошевелиться, замерзая и покрываясь мурашками, что не ускользнуло от внимания Герцога, и он накрыл её покрывалом.       Лотарь одевался, сидя к ней спиной.       — Могу лишь заранее сказать, что в моих интересах сделать вашу жизнь в нашем доме комфортной для вас. Я не жду от вас любви и приязни, только уважения и послушания. В моих же силах удовлетворить ваши прихоти, которые посчитаю приемлемыми, — Вальтунг подошёл к стене и дважды дёрнул за кольцо для верёвок балдахина: открылась ниша с кувшином воды. — Если хотите жить, пейте отсюда или там, где я разрешу. Тихой ночи, Герцогиня.       

***

      Жизнь потекла дальше. Хоть в ту ночь она почти и не спала. Утром в гардеробной её ждали несколько невычурных и строгих чёрно-зелёных платья под стать новому дому и положению. Как девушке и творческой личности ей нравился её новый наряд, усиливающий зелень её глаз.        Правил от Герцога было немного. Следить за своим самочувствием и обращаться к лекарю герцога при любых отклонениях. Ели они и правда вместе, иногда — с бастардом герцога, Бертом унте Вальтунгом. Лотарь показал Конрадайн, где размещались женские помещения и слуги, и дал возможность самой влиять на уборку, список блюд и при желании обустроить свои комнаты. Что радовало, библиотека была для неё открыта, предоставлен мольберт и художественные принадлежности, значит, о её увлечениях Герцог узнал у отца. Верховая езда — раз в неделю совместно с Лотарем, но до наступления беременности.       Травить Герцогиню пытались не раз — тошнота была почти постоянным сопровождающим. Цветы, ткани для платьев, книги. Радайн догадывалась и о покушениях: Герцог и его бастард появлялись на завтрак с перевязками и отёками.       Вечера со своим супругом не сразу, но постепенно перестали её будоражить и пугать. Это были данность, долг и обязанность.       Сам Лотарь иногда задерживался на супружеском ложе и говорил с ней, а она засыпала под его спокойный голос и рассказы из жизни, что не подобало правилам, но, к счастью Радайн, не бранилось её супругом. А постепенно поняла: он её учил — она стала носить перчатки даже дома и не притрагиваться без них к вещам, которые приносят; всегда следила и вспоминала, видела ли этих слуг раньше, закрытое ли подали вино; оставляла в комнате вещи, если её запирала, так, чтобы непрошеный гость наследил. С последним вышло недоразумение, и она впервые услышала, как ругается её супруг: весь в муке он шёл от её спальни по коридору переодеваться — пришлось отложить выезд к императору на полчаса. Лотарь улыбнулся, проходя мимо, а вечером поцеловал в лоб и похвалил.       Через полгода Конрадайн наконец зачала. И ограничений стало больше. На окнах появились решётки. Выезжать, да и выходить из своих покоев без сопровождения было запрещено.       Герцогиня узнала, зачем Герцогу Вальтунгу огромная псарня. Увидела, как их еду и продукты дают животным, а потом сгружают в телегу и везут на схрон.       Лотарь с каждым днём был суровым и обеспокоенным. Перепроверял всю прислугу. Ограничил тех, кто мог заходить в особняк и контактировать с Конрадайн. Гонял взлохмаченного Берта унте Вальтунга по поручениям, а в остальное время бастард был приставлен к Герцогине.       С наступлением летнего зноя Конрадайн родила Леонарда Вальтунга. Второй раз она видела искреннюю и светлую улыбку, какую-то расслабленность на пару мгновений у отца своего ребёнка. Это было мимолётно как проблеск луча солнца в бурю. Лицо Лотаря спустя секунды снова стало мрачным, он зачесал седые волосы назад, поцеловал в лоб её и ребёнка и ушёл.       Уехал к императору, оставив её под охраной, и не вернулся. На обратном пути его экипаж был расстрелян и сброшен с моста.       Конрадайн не могла сказать, что любила Герцога. Определённо, она ценила его заботу и уважала, как он того и желал. Новость о его убийстве потрясла её. Скорее всего, он расслабился, достигнув цели, и она пообещала себе, что не станет расслабляться.              Леонард получил титул и подрастал. Учился переворачиваться, садиться, ползать, стоять и делать первые шаги. Обзавёлся зубами и черно-рыжими волосами на макушке. Лепетал и познавал мир.       Конрадайн же тоже училась делать шаги в новом мире. Берта унте Вальтунга по приказу императора назначили опекуном Леонарда и его матери. Что, впрочем, не помешало втиснуться в жизнь Герцогини Вальтунг её отцу и братьям. Герцог Геришен нашёл прецедент, когда управление родом было передано мужчинам по линии матери.       Мальчик подрастал, и его обучали, старались перетянуть под своё влияние. Как только отучила сына от груди — её стали отлучать от Леонарда. Поднять с утра и уложить вечером — всё, что ей оставили.       Через месяц, заметив жестокие нотки в своём ребёнке, Герцогиня придумала план, как быть ближе к сыну.       Ещё два месяца ушло на подготовку и воплощение в жизнь. Парик и борода приклеивались на смолистый сандарачный клей. Лицо покрывалось белилами, руки пачкались в краске. Местами потрёпанный, мешковатый костюм одевался на обмотанную тканью грудь. И в поместье из подсобки для прислуги выходил мастер грамоты, каллиграфии и живописи Генрих Уетх, которого порекомендовал учитель самой Герцогини.       Генрих Уетх покашливал и кряхтел, был слегка сутулым и еле тащил свой саквояж. Главное, он смог расположить мальчика и завлечь к предмету, а умение писать для наследника было важным и показательным. Хотя одна деталь, одна неброско сказанная фраза чуть не обратила в прах все старания Конрадайн.       — Вы пахнете молоком и ванилью, как моя мама, — сказал трёхлетний Леонард, трогая бороду нового учителя.       Когда никто не заметил этой оговорки, деля расписание между собой наставниками с двух сторон, Генрих Уетх выдохнул медленно и продолжил объяснять начертание букв — животных.       Герцогиня Вальтунг с этих пор хворала и почти не выходила из своих покоев. По сути, она и не была никому больше нужна. Отработанный материал, выполнивший свою роль. Да, иногда её посещали родственники в присутствии обоих сторон, напоминая о подобающем поведении вдовы в её положении. Только больше это походило с их стороны на вопрос и немой укор, что она ещё жива, особенно со стороны кровных родственников.       Конрадайн стерпела и это. Главное — уберечь сына, ненароком указать Берту унте Вальтунгу на свои подозрения, чем вскоре Генрих Уетх заслужил расположение бастарда и некстати его внимание. Два года Радайн успешно играла две роли, бегая из спальни в подсобку, по показанному покойным супругом тайному ходу, меняла образы, иногда не спала ночами, чиня парик или одежду. Ела урывками, бледнела и истончилась.       Но в тот вечер всё пошло не так. Подсобку заняли стройматериалами для стрельбища. Клей для бороды начал трескаться. Вдобавок сказалась и влажность, которую как будто привезли Геришены с юга. Радайн по-стариковски спешила якобы в библиотеку за книгой для молодого Леонарда, не смотрела по сторонам. Не слышала шагов сзади: от адреналина и придерживания бороды в ушах били барабаны и она уходила под воду толщи звуков.       За спиной учителя грамотности шёл Берт. Он уже давно следил за Генрихом, подозревал, что тот в сговоре со вдовой. Ему нужна была зацепка, понимание, работает ли он на убийц Герцога Вальтунга. Какая же удача, что тот открыл ключом дверь спальни Герцогини, значит, и её можно уличить в сговоре, а следовательно, лишить влияния это ядовитое гнездо.       Протиснув носок ботинка между косяком и закрывающейся двери опочивальни Конрадайн, Берт прокрался следом, выждав некоторое время, но звуков разговора не услышал. Слух уловил женские стоны и всхлипы этой любительницы мужчин постарше. Как это больно задело его нутро, гордость и самолюбие. Потому что он, чёрт побери, прикипел к этой женщине, защищал её и её ребёнка. И она никогда не видела в нём мужчину, ни разу не смотрела в его сторону, а какой-то бездомный старик её ублажал?!       Берт влетел в гардеробную, хватая за воротник Генриха. Его глаза застилала пелена ревности и разочарования, предательства. Кулак почти достиг лица с распахнутыми в ужасе зелёными глазами, полуоторванной бородой и сползающим париком. Её перепачканные в краске руки попытались закрыть лицо. Герцогиня задрожала, вся затряслась в его руке, удерживающей разорванный пиджак с рубашкой, которые открыли взору голые молочные плечи, угловатые ключицы и ложбинку между жёстко стянутых женских грудей.       Был то выброс адреналина, шок, радость от ошибочности его суждений, эйфория от нахождения в его руках той, что сводит его с ума, он не знал. Не думал, что творит. Не анализировал своих действий и последствий, а как сопляк поддался влиянию эмоций, момента и физиологии. Берт оторвал кусок повисшей бороды, отбросил ненужный парик и произнёс, впиваясь в её губы:       — Вам придётся ответить за обман.       Сминая мягкие бархатные уста женщины, надавливая на подбородок, чтобы проникнуть в её рот, Берт был похож на одержимого, потерянного в пустыне путника, который нашёл источник воды — и пил. Только он не замечал, что целовал сначала статую, не чувствовал первые две прилетевшие в его лицо пощёчины. Берт обратил внимание только на значимый удар коленки Конрадайн в его пах. И они оба рухнули.       Герцогиня отползала назад, перебирая ногами как можно дальше от ошалевшего и трезвеющего от вожделения бастарда. Она давно так не плакала, наверно, со дня свадьбы.       — Вы… Вы..! Вы в своём у-уме, Берт унте Вальтунг? Я мать ва-вашего брата. Я-я вдова вашего отца.       И это подействовало в сто раз лучше удара по яйцам.       — Переоденьтесь, сейчас же. Мы спустимся вниз и возьмём Леонарда. И в ваших интересах молчать и следовать за мной. Я отвезу вас к Императору, и вы поведаете нам всё, что знаете и к чему причастны.       — Но я…       — Замолчите. У вас пять минут.       Он отвернулся, но не вышел. Чувствовал спиной, как она переодевается. Жар её негодования и страха опалял его кожу через одежду.       Императору не понравится его вспыльчивость и опрометчивость. Чёрт, демоново отродье! Какой же он бестолковый дурак. Голос Лотаря в голове произнёс, поправляя, что всё же неоперившийся птенец.       Они ехали в тишине. Леонард на уровне интуиции затих и прижался к матери. Чувствовал, что может её потерять.       Отдельный въезд во дворец и тайные переходы. Приоткрыв шторку, Берт осмотрел кабинет Августа, убедившись, что Император один, завёл Конрадайн и Леонарда внутрь.       — Берт, мы не договаривались о встрече, что это значит? Закройте входную дверь немедленно.       Берт пересёк кабинет, задвинул щеколду и, обернувшись, встал на колено.       — Император Август, я прошу простить мне этот поступок. Открывшаяся мне информация не терпит промедления. Герцогиня Вальтунг притворялась Генрихом Уетхом и, возможно, причастна к смерти своего покойного супруга.       — Берт, возьмите Леонарда и отведите в буфет. Я вас позову, как допрошу Деву Конрадайн.       Вот сейчас точно стало страшно. Руки заледенели, и внутри застыл ком. Сына увели в смежную комнату, а она стояла, не могла говорить и шевелиться.       — Я позволяю вам говорить.       — Я непричастна к смерти Лотаря, — с трудом выталкивая слова, говорила женщина.       — Зачем же вы устроили маскарад?       — Я защищала сына, как и требует долг и наставления моего супруга.       — И как же женщина может его защитить?       — Герцогиня не могла, а Генрих Уетх отлично следил и передавал Берту унте Вальтунгу свои умозаключения.       — Иногда выдавая шпионов императора и уличая их в непригодности для работы у супруги бывшего начальника тайной канцелярии, — на лице старика появилась ухмылка — не удивление, то было знание.       — Я прошу защитить меня и сына от попечительства Берта унте Вальтунга.       — Ну хорошо, что не требуете. Чем вам не понраву его надсмотр?       — Он хотел… Он мог… Он меня поцеловал.       — Да, повеселить старика на старости лет могут только молодые женщины. Вам не понравилось, или вы предпочитаете целовать кого-то ещё?       Конрадайн открывала рот и закрывала, не понимая, как так можно надсмехаться.       — Он сын моего покойного мужа, это неправильно. Аморально.       — Тогда вам стоит подумать, кому и что вы дозволяете делать. Берт, зайди, пожалуйста, и проведи Герцогиню Вальтунг к сыну, налей коньяк, ей не повредит.              Через две минуты Август сидел, покуривая трубку и метая гневно взгляды в сына.       — Альберт, ты понимаешь, что творишь? Или мы с Лотарем приложили недостаточно усилий, защищая тебя? — Император потёр переносицу, как и герцог Вальтунг. — А с Конрадайн что прикажешь делать? Она тебя боится! Думаю, что, судя по румянцу, теперь и себя тоже. Думаешь, мне легко почти полвека скрывать наследника престола и смотреть на своих этих интриганов? Легко видеть тебя урывками? И это самые счастливые моменты, потому что я вижу в тебе свою Летицию. Твою мать отравили одновременно шесть разных заговорщиков. И мы только сейчас добрались до Геришенов. А сколько мне с твоим дедом стоило сил удержать мир без каких-либо оснований между государствами? Я уж молчу о своей третьей супруге и её родственниках. О попытках сделать правителем не моего наследника. Чем ты думал? Нет, не говори, чем. Это выпирает с самого вашего прихода.       — Я знаю, что виноват, Август.       — Август, Август. Я уже как 75 лет Август. Отец, — император выжидающе посмотрел.       — Отец.       — Если ты серьёзен в отношении этой девушки, я позволю и устрою ваш союз. Но только после наказания виновных. И тебе придётся добиться её взаимности и расположения, а не вот этого блудного и испуганного взгляда подстреленной лани. Я знаю Конрадайн по рассказам Лотаря, и она достаточно умна, чтобы молчать. Главное, чтобы ей было зачем это делать. Твоя мать бы такое не одобрила, ох, как не одобрила.       — Если я получу ваше одобрение, я был бы счастлив добиться Конрадайн.       — В поместье вернётесь завтра. Придётся старику не спать, а организовывать сбор змееловов. Твои апартаменты, — Август махнул рукой. — Сам знаешь путь. И без глупостей. Покорми своих гостей, и пусть отоспятся. Позанимаешься привычным и будешь охранять Вальтунгов.