Красный тебе к лицу

      — Красный тебе к лицу, — улыбаясь, говорит Стид Боннет и повязывает ему красный платок. Эд протягивает к нему руку, ловит пустоту и просыпается.       Ему всегда нравился шелк — мягкий и неминуемо ускользающий из пальцев, самая красивая ткань, самая изысканная одежда. Ее носили только богатые и знатные люди, Эд встречал их в порту, когда за шиллинг в неделю помогал разгружать торговые суда. Они одевались, будто на праздник – эти надушенные и напомаженные господа и дамы. Белые парики, бледные лица и красные щеки, вздернутые носы у женщин, насупленные брови у мужчин.       Однажды он помогал какой-то семье донести чемоданы до экипажа, чемоданы были тяжелые, а Эд был еще совсем мальчишкой, но семье было нечего есть, и он не жаловался, а работал, чтобы прокормить их. Женщина – по-видимому, мать семейства, придерживала руками накинутый на плечи шелковый шарфик, и Эд так засмотрелся на него, что уронил чемодан прямо в лужу. Правда, ему все равно кинули мелкую монетку в два пенса.       Шелковая рубашка или платок, шёлковый лиф у платья, шелковые ленты в волосах — Эд подмечал все. У него самого не было ни одной шелковой вещи, которую можно было бы носить, но был обрезок этой чудесной ткани — мать принесла его однажды с фабрики. Мальчишкой Эд любил прижимать его к щеке, чтобы чувствовать прохладу и ласковое скольжение по коже.       Красивое никогда не чуждо таким, как Эд.       Эдварду Тичу редко снились сны. Когда он жил в нищете и раздрае, стоило ему закрыть глаза и провалиться в дрёму, как он оказывался в кошмаре. Он бегал по темным коридорам и искал выход, теряясь во мглистой тьме. Он просыпался в холодном поту и с мокрым от слез лицом. Это было худшее время. А потом он ушел в море юнгой, и сны прекратились.       Пока он не встретил Стида.       Пока Стид не бросил его.       Теперь у него нет команды, нет бороды, нет Стида Боннета. У него даже нет этого чертового платка, который Стид повязал ему в ту ночь. Эд помнит ее как сейчас: бархатная тьма, блестящие глаза Стида, его теплые руки и разгорающееся в груди Эда странное чувство, которому он тогда не мог дать названия, но которое люди называют любовью. Их неловкие касания. О, сейчас Эд бы коснулся его по-другому. Обнял и прижал к себе, задушил бы в объятиях. Зацеловал бы до смерти.       Эдвард убивал лишь раз, но никогда не умирал сам. Пока Стид не бросил его. Злодей в чьих-то чужих историях, он стал главным героем в истории Стида Боннета. Почему Стид бросил его, почемупочемупочемупочему       — Красный тебе к лицу, Эд, — нежно говорит Стид. И снимает с плеч Эда алый шелковый халат. Свой халат. Брать чужие вещи вошло у Эда в привычку, и Стид с любопытством и нескрываемым интересом наблюдал, как Эд облачается в его наряды и рассматривает себя перед зеркалом. Халатов у Стида было так много, что можно было обеспечить ими весь английский флот, и еще осталось бы.       И один из них, шелковых и таких мягких, сейчас лег на кровать, а следом на него опустился и Эд, глядя снизу вверх на Стида. Красный его любимый цвет. Их любимый цвет.       Стид целует его так нежно, что Эд задыхается и нетерпеливо стонет ему в рот. Это определенно то, чего Эд хотел: целовать Стида, гладить его по спине и плечам, скользить пальцами по скулам, обводить тонкие улыбающиеся губы и снова жадно прижиматься к ним ртом. Чувствовать, как Стид его хочет — в прямом смысле чувствовать бедром, что Стид уже возбуждён и только хорошее воспитание не позволяет ему напрямую сказать об этом Эду прямо сейчас. Да пофиг, Эд сам ему скажет:       — Может, трахнемся уже нормально, а? А то я сейчас в штаны кончу.       И увидит, как щеки Стида заливает румянец. Дрожащими руками избавлять его от одежды и снова беспорядочно целовать — да, у Эда это получается лучше всего. А руки дрожат потому, что он очень хочет его.       Краем сознания Эд понимает, что это сон, и всеми силами пытается удержаться в нем, ведь со Стидом он видится теперь только так. Эд никогда не любил сны, но сейчас они единственное, что спасает его в этой дерьмовой жизни.       В носу предательски щиплет от нежности, а на глаза наворачиваются слезы, потому что Стид с ним такой прекрасный, такой ласковый, такой… Ненастоящий.       Черт.       Он тает в руках Эда так стремительно, что скоро от эфемерного тепла не остается и капли. Оно ускользает как кварцевый порошок в песочных часах. Эд просыпается и обнаруживает себя, свернувшегося калачиком на кровати и уткнувшегося носом в мягкую ткань красного шелкового халата. Того самого, все такого же предательски теплого и хранящего еще уловимый лавандовый запах.       — Красный тебе к лицу, — хрипло говорит Стид Боннет, когда Эдвард Тич всаживает нож в его сердце. На руках и одежде Эда кровь Стида. Эд держит его за плечо и чувствует, как жизнь быстро покидает чужое тело.       Отчаяние крепкой хваткой вцепляется за горло, Эд всхлипывает, жестко зарываясь носом в золотистые волосы на виске Стида, и прижимает к себе безвольно тело.       — Прости, прости, прости меня, я люблю тебя, только не уходи.       Он весь в крови. Красный его ненавистный цвет. Под кораблем плещется красное море. Красное солнце уходит за красную землю, кровавый закат — самый красивый закат.       Ведь на закате, живой и невредимый, Стид возвращается.       Эд чувствует, что внутри опять что-то ломается. Стид все такой же красивый и утонченно одетый. Он с мольбой смотрит на Эда, и Эд хотел бы сказать, что ему неприятен такой взгляд, но не может, потому что это неправда: Эд его до сих пор любит. Они сидят в капитанской каюте, молча разглядывая друг друга, пока Эд наконец не нарушает тишину:       — Я думал все это время, что же со мной не так? Я слишком грубый для тебя? Слишком другой? Но почему ты сказал тогда, что сбежишь со мной? Ты соврал. Ты сбежал от меня. Зачем ты вернулся, Стид? Я думал, все кончено.       — Я вернулся к тебе.       — Перед тобой уже не тот человек, которого ты знал, черт тебя подери! — говорит Эд. Это самая наглая ложь, что срывалась с его губ за все время. Он все тот же Эд, который ранним утром пил чай с семью ложками сахара, который учил Стида драться на шпагах. Тот Эд, который любил Стида и любит его до сих пор.       — Все не так, — говорит Стид, как будто говорит внутренний голос Эда, — В глубине души ты Эдвард Тич. Эд, которого я знаю. Я совершил ужасную ошибку, когда ушел. Прости меня и позволь остаться с тобой уже навсегда.       Эд молчит, хотя в глубине души знает, что простил Стида еще когда увидел, как он с командой поднимается на борт.       — Мы сможем начать все сначала?       — Это будет трудно, — да, да, да.       — Это значит «да»? — осторожно угадывает Стид. Эд хочет его ударить. И поцеловать. Все вместе, сначала залепить ему звонкую пощёчину, а потом смять его сладкие губы в поцелуе, и не отпускать его до тех пор, пока они не сделают все то, о чем Эд так мечтал.       — Ты же знаешь, я никогда не смогу сказать тебе «нет», Боннет. Но я выкинул за борт все твои книги, — Эда пробирает смех. Книги и правда жалко.       — Это, положим, можно пережить, — Стид улыбается, о боже, как же он улыбается, от этой улыбки у Эда все переворачивается внутри.       — И всю твою красную одежду, — добавляет Эд.       — Только красную? — Стид поднимает брови. Кажется, он сейчас рассмеется.       — Да, остальная в гардеробе, можешь проверить.       Они подходят к шкафам, и Стид оборачивается к Эду с заговорщической улыбкой.       — У меня есть еще один гардероб. Запасной. На случай, если кто-то решит выкинуть всю мою одежду за борт.       — И ты мне не говорил?!        — Подумай, что бы случилось, если бы я сказал? Всей моей прекрасной одежде пришел бы конец! И да, я не забыл, что ты оставил моих ребят на острове. За это ты у меня получишь, Эдвард Тич, — Стид говорит серьезно, но Эд не может не заметить смешливых искр, сверкающих в его глазах.       — Да ну, с ними же все в порядке! — принимая правила игры, наигранно пугается Эд, – Даже с Люциусом.       — Это только потому, что я вернулся!       — Но ты вернулся, черт побери, я все еще не могу поверить.       — У тебя будет еще много времени, чтобы убедиться в этом. Я вот не могу поверить, что ты до сих пор носишь мои вещи. Кстати, красный тебе очень идёт.