Найду тебя по звёздам

      Настоящие дни

             Когда череда связанных с Сяо Чжанем событий пронеслась перед мысленным взором Ван Ибо, он понял, что зря надеялся, будто с годами чувства притупятся. Сейчас, когда он увидел бывшего одноклассника, в роскошном костюме сочного оттенка «индиго» и с модной стрижкой, то, что он хранил четыре года в самой глубине сердца, рванулось наружу.       Ибо опустил голову, но не мог смотреть на дрожащие кисти, когда в одном с ним помещении находился Сяо Чжань. Ибо снова припал к его облику взглядом, как истомившийся долгой жаждой. Без его улыбок, без хитринки в выразительных глазах Ибо замерзал каждый день из четырёх мучительно долгих лет, в которых каждый час казался вечностью. Сейчас он вбирал и впитывал свет его улыбки, но тёплые лучи скользили по толстому слою обледенелой статуи, не в силах его растопить, не в силах заполнить пустоту в душе. Чтобы закрыть разрыв требовалось несбыточное: исправить ошибки прошлого, отпустить вину, перестать сожалеть об упущенном. Это было невозможно.       Что там говорил о Сяо Чжане господин Чжоу? Молодой, перспективный, с десятком предложений на работу за границей? Ибо испытал одновременно и гордость за достижения Сяо Чжаня, и раздражение за свою никчёмность. Он тоже мог добиться вершин, а стал никем. Мелким клерком, которым помыкал богатенький пижон.       Разделившая их с Сяо Чжанем в школьные годы пропасть сейчас лишь разрослась.       Заморская культура однозначно повлияла на него. Когда Сяо Чжань двигался между рядами, кланяясь и пожимая руки сотрудникам, всё в нём буквально кричало о чуждости этому скучному офису. Элегантный мужчина. Дизайнер, творец. Эфемерное существо.       Ибо вздрагивал каждый раз, когда кто-то касался руки Сяо Чжаня, боясь, что одно неловкое движение уничтожит иллюзию, что он растечётся, как отражение в воде, растает, как туман над хлебными полями. Окружающие не были достойны касаться даже края его одежд, тем не менее бесцеремонно стискивали хрупкие кисти в своих, даже не понимая, что на них снизошла благодать божества.       Ибо так жадно вглядывался в Сяо Чжаня, что тот, само собой, почувствовал его взгляд. Поклонившись Моу Линь, он развернулся и споткнулся на ровном месте, словно натолкнулся на прозрачную стену. Взгляд озарился удивлением, неверием, а потом Ибо захотелось зажмуриться, когда в тёмном космосе глаз вспыхнула сверхновая узнавания.       Сюэ Цзинъюй, с опозданием заметив, что Ван Ибо попал в поле зрения дизайнера, раздосадовано скривился, но тут же натянул вежливую улыбку и попытался увести Сяо Чжаня из оперативного зала:       — Я познакомил вас со всеми значимыми персонами нашей компании. Давайте пройдём на объект…       — Не со всеми, — вдруг жёстко перебил его Сяо Чжань.       Остальные с удивлением посмотрели на того, кто мгновение назад говорил мягким голосом. Никто и глазом моргнуть не успел, как Сяо Чжань отодвинул Сюэ Цзинъюя, подошёл к столу Ван Ибо и протянул ему руку.       — Здравствуй, Ибо, — сорвалось с губ уже гораздо тише, а имя он и вовсе произнёс одними губами, чтобы обозначить, что вспомнил его, что Ван Ибо не безликий сотрудник, чьё имя Сяо Чжань забудет, как только отвернётся.       Сердце заторопилось, как дождь по крыше. У Сяо Чжаня был прекрасный шанс пройти мимо, притвориться, что не узнал, не увидел, ведь прошло столько лет, он и не должен был помнить. Но он снова выводил Ибо под яркий свет софитов публичности, вынуждая ответить за тот раз, когда тот не смог проявить чувства.       Ибо заметил золотой браслет, запонки, перстень. Эти красивые длинные пальцы он некогда мечтал, переплетя со своими, прятать в большие карманы толстовки. Мечтал целовать косточки тонких запястий. Как святыне, поклоняться переходу тонкой шеи в узкие плечи. Когда-то чертовски давно…       От мурашек сейчас невозможно было отбиться, волна накатывала, как только проходила предыдущая, волоски вставали дыбом на ногах, щекотка вихрилась в животе, поднималась по рукам, когда Ибо опасливо и пристыжённо крался во взгляд Сяо Чжаня через непреодолимые пуговицы его рубашки.       Словно заворожённый, Ибо огладил взглядом лебединую шею с аккуратным кадыком, точно не веря, что Сяо Чжань так близко, и его можно коснуться. Кисть зависла над столешницей на мгновение и поплыла навстречу протянутой руке.       К Сяо Чжаню тянуло со страшной силой. Беспощадно волокло на дно, как корабль, опутанный щупальцами морского чудовища. Ибо не смел противиться…       Уголки коралловых губ Сяо Чжаня дрогнули в улыбке, жадный взгляд впился в лицо.       Ибо уловил её явление, как росчерк молнии над водной гладью глухой ночью. Она исчезла почти сразу, снова сменяясь лучами солнца, но Ибо было не обмануть. Он почти коснулся руки Сяо Чжаня, ощутил тепло и пробежавшую от лёгкого соприкосновения щекотку. Но, вместо того, чтобы крепко, до хруста сжать кисть самого желанного человека, Ибо резко отдёрнул руку и отвернулся, занавешивая лицо волосами.       Кретин! Как он мог настолько поддаться чувствам, что забыл про своё уродство? Жалость в глазах Сяо Чжаня — вот чего он никогда не хотел бы видеть.       — Простите его, пожалуйста, господин Сяо! — Сюэ Цзинъюй тут же подскочил к ним и с размаху пнул Ибо под столом. — Это Ван Ибо, наш младший сотрудник, он немного замкнут и насторожен к незнакомым. Он недавно работает в нашей компании, ещё не обвыкся.       — Насторожен к… незнакомым? — проговорил Сяо Чжань глухим голосом, от которого все волоски, которые до этого не встали дыбом, тут же изменили положение.       — Да-да. Пожалуйста, господин Сяо, не смущайте его, давайте я покажу вам объект.       — Хорошо, — Сяо Чжань ухватился за возможность, как за спасательный круг. — Простите, пожалуйста, мою бестактность, — закончил он, неизвестно к кому обращаясь, и ушёл, наступив на осколки сердца Ван Ибо.       Ушёл, не зная, что, будучи целым, оно принадлежало ему.              * * *               Перешагнув порог, Ван Ибо чуть не грохнулся от усталости в коридоре. Снял куртку и кроссовки, бросил сумку на стул, зацепился взглядом за паутину в углу, поёжился. Спасибо, не пришлось знакомиться с пауком — тот смотался куда-то по своим паучьим делам.       Узкий шкаф, письменный стол, диван — вот, пожалуй, и всё убранство скромной гостиной, одновременно служащей и спальней. Кухонный закуток совсем крошечный. Стены словно из бумаги. Ибо уже знал обо всех проблемах соседки. Что муж выпивает, а взрослый сын проигрывается в карты каждую пятницу. Сейчас рокот ссоры постепенно набирал обороты. На зарплату мелкого офисного работника можно было позволить себе арендовать только такую квартиру.       Ибо вздохнул. Дурной день, дурной во всех смыслах.       Вымыв руки, он медленно поднял взгляд от раковины. Сейчас он редко смотрелся в зеркало, а первое время после аварии не мог вовсе. Люто психовал, перебил все зеркала в родительском доме, да и потом горло пережимало, когда он ловил мутное отражение в витринах магазинов, экране телефона и прочих глянцевых поверхностях.       Во время учёбы в университете он съехал из дома и поселился в студенческом общежитии. Потому что не мог переносить сочувствующих взглядов родителей. Ведь он не оправдал ни одной из возложенных на него больших надежд. Спортсменом не стал, танцором — тоже. Никакой другой хорошей работы не нашёл, учился сносно, без рвения. Растерял всех друзей и, конечно же, ни с кем не встречался.       Со школьными приятелями пути разошлись.       Си Чао поступил в университет первого уровня, где учился на удивление отлично. Как-то он признался, что всегда любил учиться, но не хотел прослыть ботаном, поэтому притворялся, что не понимал некоторых тем, чтобы не выделяться среди друзей. Ибо, наверное, должен был оценить жертву, но ему стало противно. Если бы не этот театр абсурда, если бы Си Чао громче всех не обзывал «заучкой» человека, при взгляде на которого теплело на сердце…. Всё могло бы пойти по менее тоскливому сценарию.       Ли Минь учился средне, никаких талантов в себе не открыл. На выбор профессии повлияли родители, они же в последствии привлекли его к семейному бизнесу. Бывший двоечник сейчас развивал перспективный отдел в крупной компании.       Гун Ицзян единственный воплотил мечту о большом спорте. Сейчас он выступал за региональную сборную по баскетболу, ему пророчили блестящее будущее. Первое время они с Ибо переписывались, пока разрыв между прошлым и настоящим не увеличился.       Полученных на гаокао баллов Ибо хватало поступить в нормальный университет, но он сам выбрал тот, что попроще. Он больше не хотел быть на свету, его пристанищем стала тень. В ней можно было скрыть своё уродство.       Хотя знай он, что за четыре года кошмарной университетской жизни его раны, как душевные, так физические, не затянутся, может, изменил бы решение.       Ван Ибо взглянул на себя в зеркало и, как обычно, вздрогнул.       Шрамы, пролегающие по лбу, виску и скуле, выглядели свежими и упорно не заживали. Неровные зигзагообразные контуры ярко-красных рубцов напоминали падающие звёзды. Когда Ибо однажды напился, то пялился на себя в зеркало до тех пор, пока не померещилось, что шрамы светятся. Сияние будто проступало из глубины, как из разлома в земной коре. Как страшно это выглядело…       Когда Ибо пытался замазать их или обработать средствами, боль раскалывала череп. Если лихорадка отступала, он психовал, как сумасшедший. А потом…       Истерики резко закончились. Ему стало всё равно.       Если бы слёзы могли смыть шрамы, лицо уже давно вернуло бы себе гладкость и былую красоту. Но чуда не случилось.       Прошлое нельзя изменить, нужно заново учиться жить. Забыть, что на него когда-то смотрели с восхищением и интересом, искали внимания, чуть не дрались за возможность пообщаться.       Осторожно промокнув полотенцем лицо, Ван Ибо вышел из ванной и сел на диван, захватив книгу. Когда-то он терпеть не мог читать, а сейчас втянулся. Книжного шкафа у него не было, поэтому книги занимали все возможные поверхности: подоконники, столы и тумбочки. Ибо раскрыл страницу с закладкой, но после нескольких абзацев строки расплылись. Стоило ему расположиться на мягком диване, как усталость навалилась со страшной силой. Через несколько мгновений книга выпала из ослабевших пальцев.              «Он то плавал в вязком желе, то ощущал под ногами твердь. Но ничего не боялся.       Звёзды блестели так низко над головой, что казалось, небо опрокинется на голову. Тело растягивалось и сужалось, вопреки законами физики. Три широких концентрических круга переливались вокруг оттенками золотого и розового. Медленно вращаясь, они теснее сжимали рамки измерений, пока сверкающий поток не прошёл через тело насквозь.       Больно не было. Ибо с удивлением уставился на сверкающую пыль, покрывающую руки и ноги, но смахнуть её не смог. Стопы защекотало, колючая волна поползла по спине к макушке. Звёздный поток поднял хрупкое тело вверх, сгустил материю. В уплотнившемся воздухе стало сложнее дышать. Кольца ускорили вращение и, казалось, могли сжать его до песчинки, но стоило простереть к ним руку, как они отдалились.       За их мягким сиянием Ибо разглядел здание школы, ворота и вытянутую фигуру человека. От него расходилась рябь, точно по воде, а добираясь до Ибо, круги приобретали силу и цвет. Ибо потянулся к нему, чтобы увидеть лицо, но внезапно вращение колец замедлилось, мерный металлический гул сменился на скрежет, словно в слаженном механизме что-то заклинило. Кольца задрожали, преодолевая сопротивление, запульсировали, усиливая сияние, а потом страшный треск расколол воздух, и Ибо резко поволокло в сторону, оставляя позади широкий сверкающий след разорванной материи.       Ибо вскрикнул от неожиданности, его встряхнуло и несколько раз перевернуло вверх тормашками. Пытаясь восстановить равновесие, он уставился в одну точку, устремил сознание к длинной тонкой фигуре, наконец различая в ней знакомые черты.       Ибо бросило в пульсирующий поток белого цвета, и вспышка острой боли пронзила голову. Но перед тем, как провалиться в сияющую пропасть разрыва, он увидел спутанную чёлку над тёмными, полными ужаса глазами, родинку под дрожащими губами и услышал родной голос, отчаянно зовущий его…»              Ибо с криком проснулся.       Голова гудела, пот увлажнил виски. Стук сердца оглушал, а стоило шевельнуться, как Ибо свалился с дивана, запнувшись о книгу. Уставившись в пол, он несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Нужно успокоиться, это всего лишь сон.       Сон, который он уже не раз видел.       Про аварию Ибо помнил ужасно мало: нестерпимо яркий свет, лязг тормозов, боль… Только сны напоминали об ужасных событиях, но под утро оставались лишь смутные обрывки, а тёмную фигуру он каждый раз принимал за водителя. Наверное, из-за сегодняшней встречи он наделил незнакомца чертами Сяо Чжаня.       Кстати, раз уж Ибо его вспомнил…       Он поднялся и, пошатываясь, подошёл к шкафу. На верхней полке стояла большая коробка. Ибо потянул к ней.       После окончания старшей школы он сложил туда свои воспоминания, крепко заклеил скотчем и убрал подальше. В университете коробка провалялась под кроватью все четыре года, а сейчас, похоже, пришла пора её вскрыть.        Усевшись прямо на пол, Ибо принялся отдирать скотч вместе с кусками картона. Он уже и сам плохо помнил, что туда свалил. Возможно, коробку следовало выбросить, не распаковывая, но Ибо нарушил главное правило таких случаев: начал рассматривать.       Старые тетради, открытки, вышедшие из моды компакт-диски, обёртки от шоколада и чертовски вкусных юэбинов с яичным желтком, которые кто-то подбросил ему в рюкзак на праздник середины осени. Баскетбольная перчатка с номером «восемьдесят пять» из любимого комплекта. Она была всего одна, Ибо порвал липучку на второй перед игрой со старшей школой Тяньцзиня, а потом она пропала из раздевалки. Мини-скейтборд с трещиной через всю деку — любимый брелок. Но Ибо в упор не помнил, как и когда его сломал. Электронный билет на летний фестиваль уличных танцев, с неоторванным «контролем». Он так и не сходил. Золотая звезда на постаменте — награда за первое место на конкурсе хип-хопа.       Как он и думал. Всякий ненужный мусор.       Предметы из давно забытого прошлого. Чьей-то чужой беспечной жизни.       Из старой тетради он достал целый ворох совершенно разных фотографий. Тут были и официальные, и детские, и «полароидные» карточки. Тем летом, перед последним годом, они с друзьями дурачились, фотографируясь на камеру Си Чао, а потом этот придурок случайно разбил её о камень на водопаде. На этих снимках Ибо смеялся во всю ширь, выглядел счастливым и уверенным в себе. Сейчас не верилось, что это он. Ибо сбрасывал карточки в урну по одной, пока не дошёл до последнего предмета в коробке — альбома выпускного класса. Во рту пересохло, уголок папки дрогнул в руках.       Получив её уже после аварии, он лишь мельком просмотрел и забросил в стол. Ибо помнил, как их строили, нарядных, взволнованных, взбудораженных. Его компания стояла слева, тот, кого он встретил сегодня, — справа, вместе с президентом школьного совета и вторым заместителем. В тёмно-синей мантии, надетой на парадную рубашку и белоснежный джемпер, с шапочкой выпускника на пушистой чёлке и улыбкой, от которой слабели колени.       Прекрасный и недостижимый. Что тогда, что сейчас.       Но если в школьные годы ещё оставался хоть какой-то шанс быть вместе, то сейчас стоило забыть о Сяо Чжане навсегда. Успешный, интересный и красивый парень никогда не обратит внимания на такого как Ибо. На того, кем он стал.       В последний раз Ибо видел Сяо Чжаня на церемонии вручения дипломов. Держался он особняком от их компании, оно и немудрено — хоть следы сошли с лица, он помнил их прощальный подарок. Однако судьба с лихвой отомстила за своего любимчика — шрамы Ибо располагались на тех же местах, что тогда ссадины Сяо Чжаня.       После аварии Ибо провалялся в больнице неделю. На теле не оказалось ран, ушибы сошли быстро. А вот изуродованное лицо осталось с ним навсегда…       Одноклассники и игроки по команде писали ему в чат. Друзья, преподаватели и девочки из группы поддержки приходили проведать. Навестила даже Фан Юйэр. Ни словом не обмолвилась о постигшем Ибо конфузе и искренне пожелала поскорее выздороветь.       От Сяо Чжаня не было ни слуху ни духу. Он не пришёл, не позвонил, никаким другим образом не справился о здоровье Ибо.       Когда нагрянул президент школьного совета, Ибо узнал, что Сяо Чжань уехал в Америку, поступать в престижный университет. В далеко идущих планах не нашлось места простому пацану Ван Ибо.       Свой шанс он упустил, и все четыре года не мог смириться. Возможно, надеялся на что-то. До сегодняшнего дня.       Пора было отпустить эту боль, избавиться от груза.       Ибо выдрал фотографию из папки и сунул в карман куртки, всё остальное сгрёб и выбросил. Он выскользнул за дверь, поднялся на лифте на верхний этаж. Железная дверь заедала, на полу остались протёртые следы. Протиснувшись в щель, Ибо выбрался на крышу.       Ветер тут же принялся срывать с него куртку. Ибо накинул капюшон и забрался на старую птичью будку. Отсюда открывался хороший вид на район. Карниз прикрывал помойку и загаженный двор, и можно было беспрепятственно любоваться низко плывущими облаками, подсвеченными лучами заходящего солнца.       Окутанные дымкой испарений небоскрёбы шумного мегаполиса остались за спиной. Ибо садился так, чтобы не отвлекаться на заманчивое мерцание огней. Ему было интереснее смотреть на окраины. Когда-то и он блистал, а сейчас плотнее заворачивался в кокон угнетения, абстрагируясь от окружения и проблем. И сердце замирало от свиста пролетающих стрижей и шелеста ветра в кронах деревьев.       Невысокие новостройки «спускались» по пригорку вниз и исчезали в густой зелени. Где-то гудела подстанция, доносился стук колёс поезда. Ибо ни разу его не видел, отсюда даже рельсы не просматривались, но каждый раз он прикрывал глаза и слушал гудок паровоза. Почему-то он был уверен, что по той ветке ходили грузовые поезда.       От того, как скрежетали колёса и проседали полные вагоны и цистерны, он фантазировал, что они везли человеческие печали — ношу потяжелее любого угля и щебня. Ему всем сердцем хотелось, чтобы они забрали и его горести тоже.       Лучи солнца, касаясь воды, расплавленным золотом растекались по поверхности реки. Небеса, меняя цвет, переходили в космический ультрамарин. Наверху, на перевёрнутой пиале неба, появлялись первые бледные звёзды. Из-за пылающего заката они казались розовыми.       Ибо раздражённо отвернулся. Он всегда хотел позвать Сяо Чжаня на свидание на крыше, посмотреть на звёзды вместе. Они могли сидеть вплотную, завернувшись в плед, чувствовать тепло друг друга и соприкасаться пальцами. Ибо, как обычно, рассказывал бы какую-то фигню, а Сяо Чжань внимательно слушал и расслабленно улыбался. В один прекрасный момент, смеясь, он толкнул бы Ибо плечом, да так и остался. Поощрённый его реакцией Ибо осмелел бы и сжал его руку в своей. Щёки Сяо Чжаня полыхнули бы, как закат над рекой. Глядя на звёзды, он задрал бы голову и приоткрыл рот от восторга, а глаза заискрились. Ибо залип бы на родинку на подбородке, напрочь забыв про пейзажи. А когда Сяо Чжань повернул голову, «случайно» поймал его губы…       Вместо руки Сяо Чжаня Ибо сжимал его фотографию, упивался не сладостью поцелуя, а горькими сожалениями. Но его желание почти сбылось: они вместе смотрели на звёзды с крыши. Ибо расправил смятую фотографию, погладил контуры родной фигурки. Окрепший ветер настойчиво выдирал снимок из пальцев. Но ему не нужно было так стараться, Ибо и так уже всё решил.       Запоздалое свидание случилось, больше не было смысла хранить фото в коробке с хламом. Посмотрев на снимок в последний раз, Ибо разжал пальцы. Он отпустил Сяо Чжаня из своей жизни, отдал сожаления ветру, и вихрь тут же закрутил фотографию, поднимая всё выше, а потом утянул вниз.       Грудь защемило от тоски, искалеченная сторона лица вспыхнула огнём от поцелуев ветра. Ибо терпеливо сжал зубы.       Вдали пронзительно загудел паровоз.