Trapping nightmares

      К тумбочкам в их спальне мог подойти кто угодно. Собственные вещи в приюте защищали либо угрозами, либо труднодоступностью. Поэтому не было ничего сложного в том, чтобы подкинуть Беглецу в ящик посылку. Усевшись на кровать и недовольно хмурясь, он попытался распаковать ее так, чтобы не сильно помять или порвать чистую белую бумагу упаковки. Можно будет обменять ее на что-нибудь полезное. Особенно, у девчонок: они все рисовать любят.       На ладонь выпала неподписанная видеокассета, и Беглец удивленно прищурился. Зачем кому-то подбрасывать ему что-то подобное? В голове уже выстроился план, как прокрасться ночью в кинозал. Вообще-то его открывали только по праздникам, но самые шустрые мальчишки давно сперли ключи и наделали дубликатов. Не слишком прочных и кривых, правда. Но если повозиться, можно было попасть внутрь и затем уйти незамеченным. Хуже дело обстояло с тем, что, собственно, смотреть. И почему-то Беглец сомневался, что неизвестный друг прислал ему мультики для вечерних просмотров.       Хмыкнув своим мыслям, Беглец спрятал кассету до поры, взял форменный воротник, за которым его послали в спальню, и бегом вернулся в столовую.       На каждый ужин дети одевались, как на парад. Если бы еще кормили соответствующе. Но еда была та же, что и всегда, и Беглец не жаловался. После объедков с «Чрева» приютское бледное пюре казалось манной небесной.       Взглядом Беглец нашел Шестую в паре мест от него. Конечно, в приюте девочка получила нормальное имя, но оно не прижилось и постоянно забывалось. Даже взрослые иногда звали ее старым именем. Оно, словно старая кожа, не желало с нее сползать, чтобы дать жить новой жизнью. Беглец и сам недолюбливал свое обезличенное «Джон» и пытался откреститься, как мог. Уж лучше быть вечным Беглецом.       Встретившись взглядами с Шестой, Беглец улыбнулся ей, но та тут же отвела глаза и сверила руки в замок. Она всегда ела медленно и аккуратно, и если бы не такая суровая репутация, с тарелки у нее регулярно бы что-то пропадало. Однако наглым соседям хватало ее угрюмого взгляда исподлобья, чтобы держать руки при себе.       Они с Шестой оставались друзьями с тех пор, как смогли сбежать с проклятого лайнера, хотя сама Шестая бы так не сказала. Но Беглец знал, что если ему понадобится помощь, она придет. Будет ворчать, но протянет руку. Вот только хотел бы он знать наверняка, что и Шестая придет к нему за помощью, а не умрет в гордом одиночестве, припертая к стенке.       Вздохнув, Беглец доел свою порцию и принялся планировать ночную вылазку.       Все удалось даже проще, чем он полагал. Тихой тенью Беглец выскользнул из спальни и прокрался по коридору, минуя все скрипящие доски, которые выучил наизусть. Прятаться по углам приюта — совсем не то, что по каютам лайнера, где детей продают, как животных, а везением считается скрести полы на грязной кухне. Можно сказать, Беглец прошел прекрасную жестокую школу.       Двери кинозала, комнаты со стареньким телевизором и громким названием, Беглец запер изнутри, а громкость заранее сделал на минимум. Телевизор, правда, шипел сам по себе, но вряд ли это так уж слышно из коридора. Проигрыватель послушно заглотил кассету, и через минуту на экране появилась картинка.       С первых кадров сердце сжалось и замерло от узнавания. Мерзкая гамма темных цветов острых холодных и грязных теплых. Приглушенный свет, выхватывающий из мрака одинокую фигурку, которую Беглец тоже прекрасно знал. И не только благодаря единственному на весь лайнер желтому дождевику. Полоска света обнажила из-под тени капюшона знакомые черты.       Видео сняли в просто нереалистично прекрасном качестве. Это не любительская камера, а как будто воспоминание тайного зрителя наяву. Шестая на экране кралась, пригнувшись к земле и пристально следя за крысами, которые попискивали в стороне. После удивления Беглец задумался, откуда могла взяться запись здесь, в приюте. Это плохо. И зачем она вообще могла бы быть нужна? Еще хуже.       А в следующую секунду Шестая сделала резкое движение, кидаясь на ближайшего грызуна, и Беглец зажал себе рот, чтобы не вскрикнуть. В тишине кинозала раздалось оглушительное, как ему показалось, чавканье. Камера, словно издеваясь, приблизила изображение, и Беглец рассмотрел во всех деталях, как Шестая перегрызает крысе горло и рвет ее на части, пихая в рот куски сырого мяса еще подергивающегося животного. А затем он догадался закрыть глаза.       К горлу подкатила тошнота, и Беглец открыл рот и поднял голову, глубоко дыша, как при сильной качке. Его не может вырвать в кинозале! Это просто видео, просто картинка! Без запаха и вкуса. Он не чувствует железного вкуса теплой крови и мокрого запаха. Беглец сдержал рвотный позыв, на всякий случай снова зажав рот.       Пробившись из подопытных в работники на лайнере, он сам часто голодал. И прекрасно знал, каково на вкус крысиное мясо. Но то, что он видел на выпуклом экране, кошмарнее: Шестая продолжала жадно пожирать крысу, словно дорвалась до любимого обеда.       Когда кадр сменился, Беглец вздохнул с облегчением, но ненадолго. Про эту сцену он слышал лично от Шестой. Опустившейся решеткой она отрезала руки сторожу одного из отсеков, когда тот пытался поймать ее. Свой рассказ Шестая вела угрюмо и лаконично и, похоже, упустила одну незначительную деталь. Прежде чем Беглец успел зажмуриться и зажать уши, видео показало, как Шестая кидается на извивающиеся конечности и вгрызается в них.       Беглец глубоко вдохнул, выдохнул и открыл глаза, понимая, что досмотрит до конца. Шестая обгладывала пальцы, пока за решеткой кричал от боли сторож. Беглец сжал зубы. В этот момент Шестая обернулась к нему. Ее подбородок был покрыт кровью, а глаза блестели. Но в тот же миг Беглец понял, что это не зловещий блеск: по щекам девочки катились слезы. Она дернулась, как будто собираясь отшвырнуть от себя отрубленную руку, и тогда кадр сменился снова.       Беглец напрягся. Мелькнула мысль выключить телевизор и выкинуть кассету. Забыть. Никому никогда не говорить. Но Беглец не обманывался: картинка намертво отпечаталась на внутренней стороне век. Как только он закрывал глаза, видел Шестую в слезах с окровавленным подбородком.       Тем временем экран вновь показал Шестую. Беглец узнал симптомы приступов, свидетелем которых не раз становился сам. Девочка схватилась за живот, ее скрючило, и раздался звук стона боли. Беглец сжал кулаки до дрожи, понимая, что это прошло, это не сейчас, и он не сможет помочь. Тогда он заметил еще одну фигуру в кадре — другого ребенка, который сначала отшатнулся за край охвата камеры, но затем приблизился к Шестой, склоняясь.       Кожу словно облизал холодок. Захотелось закричать в экран, чтобы парень держался от Шестой подальше. Беглец помнил, как горели ее глаза во время приступов, как сжимались пальцы на ткани дождевики в области живота, когда она будто пыталась разодрать себя. Как хотелось ей помочь. Она ни разу не попыталась причинить ему вред, но сейчас, глядя эту запись, Беглец подумал, что, учитывая прошлые сцены, кому-то повезло меньше.       Шестая отмахивалась от мальчишки, пыталась оттолкнуть, но он настойчиво пытался ее коснуться. Глупый… И он, и Беглец. Прошло около минуты, когда Шестая не выдержала. Беглец не зажмурился и до конца глядел, как, кинувшись на парня, Шестая перегрызла ему горло. А затем задрожала и отшатнулась, отползая прочь от трупа, вытирая рот и руки о желтую ткань. Всю в багровых разводах. Камера приблизила изображение мертвого тела, чтобы зритель отметил каждую деталь: разорванное горло, выдранные куски плоти из плеч, залитый кровью пол вокруг.       Беглец сглотнул вязкий ком в горле, и экран потух. Кассета себя исчерпала. Некоторое время Беглец сидел, глядя в черное отражение и молчал. Было… паршиво. Вопросы в голове толкались и давили на череп, а снизу поднималась тошнота. Всего несколько часов назад на ужине он думал о том, что поможет Шестой в любой ситуации, что она его подруга. Так что он должен делать теперь?       Если кто-то в приюте увидит это, Шестой грозят серьезные неприятности. Едва ли начнут разбираться, что да зачем. Если кого и заинтересует, что за лайнер, какие подопытные, то их быстро заткнут. Лапы «Чрева» дотянулись до Шестой и Беглеца даже на суше в этом богом забытом приюте. Ведь кассету прислали именно ему.       Больше всего на свете Беглец хотел бы просто спалить кассету и не обсуждать ее с Шестой. Но не этого ли от него ждут?       Выскользнув из кинозала, Беглец тихонько направился в спальню к девочкам. Сердце при этом билось, как сумасшедшее. Если его поймают тут, будет куда хуже, чем при взломе двери кинозала. Но думал Беглец не об этой угрозе. Его занимали воспоминания о том, как часто Шестая топталась у двери в медкабинет, как она невозмутимо оставляла на тарелке котлеты и не ела супов на мясном бульоне. Беглец вдруг понял, что пока он вгрызался в любую доступную еду, Шестая… Он судорожно пытался вспомнить, чтобы она полноценно ела. Кроме того, когда она аккуратно грызла ломтики огурца, в голову ничего не лезло. И она так часто пропадала в связи с плохим самочувствием… Почему он заметил это только сейчас?       Перед входом в одну из спален девчонок Беглец ненадолго завис. Словно запретная крепость. Он слышал истории о бесстрашных мальчишках, которые брали ее штурмом, а затем их выносили самих на себя не похожими. Беглецу была дорога его растрепанная прическа, и он совсем не желал обзавестись косичками. Но даже эта угроза меркла по сравнению с полученной кассетой.       Так уж случилось, что он знал, где кровать Шестой: в углу, так, чтобы не заметить со входа, но так, чтобы была возможность просматривать всю комнату. Молясь, чтобы девочки спали, Беглец практически прополз по полу до койки Шестой. Поскребся совсем как кот.       — Шестая, — прошептал Беглец. Конечно, она не проснулась от его тихого голоса. Но если он протянет руку и коснется ее… Беглец вдруг решил, что лучше бы ему быть где угодно, но не здесь.       — У тебя должны быть весомые причины ввалиться в женскую спальню, Беглец, — обжег его едва слышный невозмутимый голос.       — Шестая, — облегченно выдохнул он. — Нужно поговорить.       — Я сплю.       — Это пра́вда очень важно! — все тем же взволнованным шепотом попытался убедить ее он.       Послышался тяжелый вздох.       — Через пять минут у двери.       Беглец сглотнул.       — Понял.       — И можешь выйти обычным шагом. Те, кто не спят, все равно все слышали и заметили.       — Д-да?       — Да, — отрезала Шестая.       Беглец вышел под сдержанные девчачьи смешки, отчаянно краснея. Как он дошел до того, чтобы похищать Шестую из спальни при всех?       Она появилась в форменном приютском платьице через некоторое время, аккуратно притворив за собой дверь.       — Тебя не сдадут? — обеспокоенно спросил Беглец. Шестая глянула на него своим фирменным хмурым взглядом и буркнула:       — Слухи будут. Девчонки — трепло. Но болтовня — не доносы, — она пожала плечами. — Что такое срочное нам нужно обсудить ночью?       — Не здесь, — коротко бросил Беглец, жестом приглашая следовать за ним, и направился к кинозалу.       Шестая, как и он, практически слилась с тенью, не издавая ни звука и больше не задавая вопросов. Она уже донесла свое недовольство до собеседника, а дальше предпочла ждать. Беглец не видел ее реакцию на пункт их назначения, но если она и удивилась, то ничего не сказала.       Когда они вошли, Шестая прервала молчание:       — У тебя проблемы?       Беглец тут же повернулся к ней, вглядываясь в лицо. Беспокойство читалось не явно, но все же… Приятно, что Шестая, похоже, готова помочь, как бы она не пыталась дистанцироваться.       — У на́с проблемы, — сделал акцент он и показал кассету. — Это подкинули в мой ящик, и видео касается тебя.       Шестая нахмурилась, вглядываясь в кассету и, кажется, прикидывая, видела ли она ее раньше.       — Что ж, давай посмотрим, — пожала она плечами. — Ты же для этого меня сюда притащил.       — Да, только… — Беглец вздохнул. — Присядем, ладно?       Шестая подняла брови, но послушно села перед телевизором. Беглец медлил, понимая, что следующие минуты будут на редкость мерзкими. И он боялся. Не так, будто его жизни что-то угрожает и его вот-вот швырнут в клетку для подопытных, а не заставят заново мыть полы. Страх за душевное равновесие, подобие которого обрели они с Шестой здесь и которое вот-вот должно разрушиться.       — Ну и?..       — Да, да, сейчас.       Беглец все же нажал на кнопку воспроизведения и перевел взгляд на Шестую, вжав голову в плечи. С первых кадров девочка замерла, и ее лицо превратилось в подобие непроницаемой маски. Только губы едва заметно дрожали. Пальцами она впилась в ноги над коленями, комкая мешковатую ткань платья.       Беглец не смотрел больше на экран, по звукам он и так понимал, что там происходит, и едва ли мог забыть. Взгляд Шестой помутнел, как будто она уже не смотрела запись, а заново проживала эти моменты своей жизни. На втором кадре она зажмурилась и выпалила:       — Хватит!       Беглец тут же выключил телевизор, ругая себя за то, что сам не догадался сделать это раньше.       — Я могу догадаться, что там дальше, — прошептала Шестая. — Мальчик, верно?       Беглец сглотнул.       — Д-да. Ты его…       — Да.       Шестая тяжело дышала, будто бегом поднявшись на десятый этаж по лестнице.       — Откуда это?.. Хотя нет, что ты?.. — пыталась она сформулировать вопрос. — Чего ты хочешь?       — А? — Беглец опешил.       — Подкинули, значит, — пробормотала Шестая. — Как удобно.       — Я не понимаю, о чем ты…       — Очевидно, ты потребуешь чего-то за молчание. Я знаю, как это работает. Так я спрашиваю: чего?       Шестая смотрела прямо на него, и голос звучал твердо и ровно. Но по едва заметным признакам Беглец видел, что она вот-вот расплачется.       — Мне ничего не нужно, — медленно и спокойно сказал он. — Правда. Я знаю, чем это грозит тебе, и я хочу помочь. Ведь это кто-то с «Чрева». Они добрались до нас!       — До меня.       — Что?       — Ты их не интересуешь. Только я.       — Почему ты так думаешь?       Шестая криво улыбнулась и не ответила. Она начинала дрожать: Беглец заметил, как тряслись ее руки, когда она пригладила платье.       — Но зачем тогда их прислали мне?       Шестая посмотрела на него долгим нечитаемым взглядом, а затем ровно ответила:       — Не знаю.       Ложь. Беглец видел это по тому, как сосредоточенно Шестая пыталась удержать лицо.       — Если ты действительно не собираешься ничего требовать, отдай кассету мне, — Шестая протянула руку.       Беглец легко кивнул, и положил ее девочке на ладонь.       — Надеюсь, ты собираешься ее сломать и сжечь.       Шестая вздохнула.       — Может быть.       Беглец покачал головой, но не стал больше это комментировать. Он ощущал, как она все больше отдаляется, хотя куда уж сильнее.       Когда он запер кинозал, пропасть между ними стала, кажется, непреодолимой.       — Не нужно меня провожать, — покачала головой Шестая, когда он последовал за ней. — Убийцы в этом не нуждаются.       — А моя подруга — да, — твердо ответил Беглец, понимая, что этот момент переломный. Он должен показать, что ничего не изменилось. — Ты не убийца, Шестая.       — Подопытная номер шесть, — хмыкнула девочка, — загрызла человека. Это теперь не убийство?       — Тебя поставили в такие условия! И когда я тебя там встретил, уже знал, что ты не просто мешки таскала!       Шестая промолчала.       — Что будем делать? — не выдержал Беглец.       — Завтра подумаем, — отрезала Шестая. — Скоро они покажутся и выскажут свои требования.       — Ты знаешь, что это может быть? — опасливо уточнил Беглец.       — Да.       Короткое слово, и он как будто ощутил весь ужас, что за ним скрывается. Но прежде чем он успел что-либо сказать, Шестая растворилась в темноте коридора.       Уже позже, лежа на койке, Беглец не мог сомкнуть глаз. Кадры видео въелись в память, как плесень в старый хлеб. Его точило изнутри, рисуя на потолке, который он сверлил глазами, снова и снова одни и те же картинки. Ушей касались звуки: предсмертный писк крысы, быстро оборвавшийся крик мальчика, долгая агония сторожа и чавканье Шестой.       А потом всплыла догадка: здесь, в приюте, у «Чрева» осталась своя сеть шпионов. Сколько из несчастных сирот на самом деле зомбированные теневые дети, служащие «Чреву»? Осознавать, что думая, будто выбрались из своего кошмара, они на самом деле оставались в нем, было мучительно. И еще хуже гадать: какой след на самом деле оставили на Шестой эксперименты?       Наконец засыпая, Беглец ухватился за ускользающую решительную мысль: что бы ни случилось, он поможет Шестой исцелиться, и она никогда больше не назовет себя убийцей. И никакие теневые дети-шпионы им не страшны.