***
Антон старается растянуть свои конечности уже минут десять, молясь, чтобы не пришёл какой-нибудь левый человек и не увидел парня в достаточно странных позах. Ибо это — слишком для Шастуна. Не хватало, чтобы на его зад пялился кто-то. — Чёртов шпагат! Ты в этой жизни делаться будешь или нет?! — не хочешь быть виноватым? Обвини в этом что-то другое. Собственно, с таким девизом и жил фигурист. Но к счастью парня, ноги после долгого разогрева наконец разъезжаются в разные стороны, и мальчишка победно улыбается, но внутри матерится как последний сапожник. Уже первое декабря. До первого тура осталось ровно двадцать дней и, что действительно радует, так это то, что Антон готов. Вот хоть сейчас выезжать можно. — Ты растянулся? — спокойно спрашивает Попов, подходя к станку. — Да, — парень смотрит на преподавателя таким взглядом, мол, ты слепой что-ли? Я тут с раздвинутыми ногами как бы сижу, — Какие на сегодня планы? — Так. Часик занимаемся, потом ты идёшь на математику, ибо там контрольная какая-то, а потом подбор костюма. Андерстенд? — мужчина смотрит на подростка в упор, так, что Антону очень сильно хочется куда-то спрятаться, лишь бы не видеть этих синих глаз. — Андерстенд, — неуверенно кивает мальчишка, самостоятельно пытаясь подняться с пола. Но, после пары неудачных попыток, обратился за помощью к Попову. И мужчина обхватывает подростка за крайне тонкую талию, тянет вверх, а потом абсолютно случайно едва касается губами уха своего ученика. Естественно, Антон покрывается мурашками, а несчастный нос, как и щёки, становится ярко-розовым, выдавая смущение паренька с головой. — Ты не заболел? — старший убирает руки с чужой талии и обходит парня, стараясь осмотреть фигуриста. — Нет, — Антон невозмутимо шмыгает носом, попутно проклиная эту природную, как он говорил, асфиксию. — У тебя же насморк, — все не унимается тренер, разворачивая младшего к себе лицом, чтобы уловить в его глазах хоть каплю лжи. — Это не насморк, — спокойным голосом отвечает мальчишка, пожимая плечами, — Это моя гнилая душа через нос вытекает. — Да ты что, — Арсений изумленно открывает рот и хлопает ладонями, а после отвешивает слабый подзатыльник парню, — Тебя теперь, значит, будем лечить. — Как скажете, — вздыхает он, поднимая руки вверх в позе, мол, «сдаюсь». — Отлично. А сейчас давай уже заниматься, хватит трепаться, — более меланхолично отзывается педагог и, окинув парня взглядом, направляется в сторону двери, — Ты разогрелся? — и на уверенный кивок со стороны мальчишки, старший покидает достаточно просторное помещение.***
На льду холодно. Да, Антон знает, что это только на первое время и скоро ему будет крайне жарко. Но сейчас он замёрз. Однако, холоднее температуры на катке только вид его учителя, который вечно держит эту леденяющую маску человека, которому всё равно на всех и вся. И одежда на нем была тоже лёгкая — как у Шастуна. Что-то из разряда «в бане все равны». Но только вряд ли можно найти баню, в которой температура воздуха колеблется от десяти до двенадцати градусов. — Что я тебе хочу сказать, — начал мужчина, который, впервые за последний год вышел на лёд вместе с учеником, — Короткая программа, в принципе, мне нравится. И если не выйдешь с ней на первое место — убью, — мальчишка кивает, стараясь согреть себя, потирая ладонями предплечья, — Но вот в произвольной косяки есть. И их надо бы убрать, иначе, в лучшем случае пойдёшь в запас. — Хорошо, Арсений Сергеевич, — в знак согласия кинул подросток и направился к центру катка. — Давай. Но сначала я хочу, чтобы ты отработал дорожку шагов и, желательно, выход на неё, — старший озвучил план действий, видимо, на ближайшие сорок минут. Потому что математику никто не отменял, а пропусков парень ещё успеет набрать. Антон спокойно выезжает на дорожку шагов, которой присвоили название «крюк». Да, с заложенным носом только крюки и наматывать, когда тебя и без того слегка шатает. Но не то чтобы у парня был выбор. — И где ты видел, чтобы нормальные люди так делали? Ты куда крутишься-то? — о, ну вот и возмущения подъехали. Куда ж без них, в самом деле, — А руки ты с каких пор держишь так высоко? У тебя с равновесием проблемы? Опусти их, — продолжает свои возмущения Попов и отходит подальше от подростка, чтобы показать то, как надо сделать этот элемент, — Дорожка шагов, Антон! Не прыжок, не поворот! А просто проехаться по льду. Да, не очень по-человечески, но всё же! — к слову, у мужчины были все права так говорить. Ведь те элементы, которые он показывал, были идеальны. Всегда. Вот и сейчас — одинаковые, ровные линии на белой поверхности, что приносят такое эстетическое удовольствие… — Повтори, — уже более спокойным тоном отвечает Арсений, двигаясь в сторону бортика, — Ну-ну. Я жду. Антон вновь пересекает часть катка, стараясь куда-нибудь деть руки. И, в итоге, было решено ими замахиваться, чтобы увеличить скорость движения. А судя по тому, что тренер одобрительно кивнул после этого решения, то это может значить только одно — мальчишка всё сделал правильно. — Давай полный прогон короткой и отработаем ещё пару элементов из произвольной, — младший кивает, а Попов решает зайти на трибуну, дабы не напрягать ученика. Заиграла достаточно спокойная песня на английском языке, в тексте которой парень разбирался. Но, если честно — совсем чуть-чуть. Вся суть в том, что первый прыжок Антону предстояло сделать где-то на пятнадцатой секунде песни. Причём, тройной аксель. Спасибо, что хоть не каскад. Но вот после акселя шла чёртова либела вбок (а ведь у него и без того голова кружится), но, к великому счастью, крутится он неплохо. Несмотря на то, что «неплохо» для Арсения равно слову «ужасно». Грустно, печально, но пофиг. И на первой волне, когда музыка становится напряжённее, парню предстоит сделать флип в четыре оборота. — «Ну… поехали, — думает про себя мальчишка, отсчитывая секунды, — Три, два, один…» Он упирается кончиком конька о лёд и отталкивается, а правой ногой старается замахнуться так, чтобы было ровно четыре оборота. Конечно, ему приходится поднять руку вверх, ведь надо схватить как можно больше баллов. Антон, если честно, в шоке. Он искренне и свято верил в то, что вот сейчас то точно навернётся, а потом пойдёт получать по шее. Но даже уверенно встаёт на лёд. Шок-контент. Да, это половина, даже меньше, всей программы. Но факт есть факт — самое жёсткое уже пережили и слава Богам. — Ладно. Меня всё устраивает. Хотя, ты можешь лучше, Антон, — парень уже думал, что согрелся, даже больше — ему было жарко. Но после этого тона опять стало холодно. Что ж ты будешь делать-то, а… — Так. Сальхов мне не нравится и риттбергер. С них и начнём. Вот что, что, а четвёрные прыжки парень ну вот очень сильно не любит. Когда надо каждый раз напрягать тело и мозг, чтобы сделать всё правильно и не нарваться на любимые претензии со стороны Арсения. Честное слово — психика уже не выдерживает.***
Через полчаса, когда тренировка заканчивается и Антона милосердно посылают на математику, то младшему приходит светлая мысль — пойти покурить. Ну, а что? Впереди нелёгкое испытание в виде контрольной, а мозги ни к черту. Да. Надо проветриться. Совсем недавно (буквально вчера), когда парень зашёл в ларёк и не обнаружил своих родных сигарет, то решил взять более дешёвые. А ещё, их когда-то курила мать. И вот, в руке оказывается полная пачка красных ротманс, которые мальчишка ещё не пробовал. Но лучше поздно, чем никогда, да? Он матерится на зажигалку, что настойчиво не хочет работать, но после того, как её потрясли и начали угрожать, она все же дала огня, что сейчас так нужен, чтобы сделать первую затяжку. Парень щёлкает кнопку, и о Боже! Этот вкус арбуза, который заполняет рот и лёгкие, смешиваясь с табаком… Просто прекрасно. Они ещё и лёгкие, что тоже является плюсиком, ибо Антона не мутит из-за низкого содержания никотина в них. Мальчишка проверяет время и радуется — ещё целых двадцать восемь минут, ура. А раз времени вагон и маленькая тележка, то можно и музыку послушать. В ушах оказываются беспроводные наушники, в которых почти сразу начинает играть музыка, что расслабляет. Точнее, навевает достаточно мрачную атмосферу и желание вспомнить прошлое. Из-за этого Шастун закуривает сразу вторую сигарету, ведь надо выветрить мрачные мысли и вспомнить что такое ваши логарифмы и показательные уравнения. А проявлять слабость в таком деле, как алгебра — самоубийство. Сигарета спокойно дотлевает, а мальчишка выливает на руки немного антисептика, закидывает в рот жвачку и решает сделать кружок вокруг общаги. Но потом, на крайний случай, пшикается духами и, счастливый, довольный заходит в тёплое помещение, сразу же направляясь на третий этаж, прямо в свою комнату. Надо переодеться и взять заранее собранный рюкзак, в котором сейчас покоилась ровно одна тетрадь по алгебре, двойной листочек и пенал. В целом, этого должно хватить. А теперь ближе к сложному — одежда. Искать что-то очень лень, а всё, что сейчас лежит перед ним — это форма, в которой он бегает по утрам и, собственно, то, что сейчас на нем. Всё. Небольшой выбор так-то. — И что же мне напялить, м? — обращается он к шкафу, будто последний сейчас заговорит человеческим голосом или выплюнет кофту и брюки, которые будут неплохо смотреться. Но либо шкаф – такая скотина последняя, что не хочет помочь бедному подростку, либо реально просто вещь, которая немножко не может что-то сделать. Однако, одежду Антону приходится искать самому, ага. Из-за того, что парень слишком долго одевался и курил, времени почти не оставалось, а надо было ещё в главный корпус прибежать. А времени — полторы минуты. Куда ж оно летит-то… А преподаватель у него строгий — женщина, которой лет под шестьдесят, полноватая, но выглядит моложе своих лет. И у неё яркие, рыжие волосы. Звали же её Галина Викторовна. Грозное имя… Прикол был в том, что она — человек требовательный, и если ты опоздал хоть на минуту — беги. Было страшно представить, что будет с Антоном, когда он красиво уйдёт в закат на долгое время, ибо его ждёт Олимпиада – что уж тут поделать. И будет ему явно не до уроков, ведь журналисты и Арсений его живым не отпустят. Это факт, да. Шастун влетает в класс со звонком и падает на свободное место, рядом с Бортником, за родненькой третьей партой среднего ряда. А под внимательный и чуть гневный взгляд математички начинает распаковывать вещи, вынимая из пенала две ручки, корректор и тот самый листок. Все. К контрольной он готов на все двести процентов.***
После алгебры, на которой всё оказалось намного проще, чем ожидалось, парень решил пойти в столовую, чтобы хоть что-то съесть, ведь он нормально не ел уже две с половиной недели. А истощать организм перед Чемпионатом России — суицид чистой воды. — Ну вот что за хрень! У меня такой дерьмовый ответ в последнем получился, — ноет Лёва, наблюдая за другом, который просто молча шёл, улыбаясь уголками губ. Вообще, само спокойствие, — А модуль там на кой хрен упал? Ну зачем! — Не знаю. Я смирился с тем, что ответом был логарифм по основанию дроби от того несокращаемого звиздеца. И не такое видели… — к концу фразу улыбка заменяется на более грустную мимику, а голос становится более разочарованным, — Надеюсь на четверку. — Надейся… — Бортник всё ещё пребывает в тоске и грусти, ибо даже на три не надеется и идёт, планирует день, когда можно будет это дерьмо переписать, — Вот бы хоть троечку… — Вот бы на пять… — вздыхает мальчишка, натягивая сильнее рюкзак, — А то опять придётся четверные все скакать. — Сразу видно, кого Арсений дрючит, — неловко улыбается фигурист, не отрывая взгляд от лица лучшего друга, — Ты хоть математику понимать начал… — Ага. А ещё эта чукча будет забегать к нам в комнату каждый вечер и утро, чтобы проверить, как я себя чувствую. И если через два-три дня я не буду здоров, то он даст в чердак и мне, и тебе, — вот такой вот человек этот ваш Антон Шастун. Умеет убить настроение всего парой предложений. — Да не… не может такого быть… — Бортник всё ещё надеется на то, что парень шутит или просто несёт какой-то бред в горячке (температура в тридцать шесть и девять — не шутка), ведь проводить единственное спокойное время в обществе Попова — ну застрелиться же! Ну реально! Но Антон только горестно кивает головой, — Это ж… это… ну… Ну нет! Ну не надо! Пожалуйста, ну не-е-ет! — практически кричит Лёва, падая на колени. — Да, Бортник, — а что? Вспомнишь гов… солнце, вот лучик. Только теперь это «счастье» появилось внезапно для блондина, — Придётся тебе терпеть моё общество. — Я Вас вместе с Антоном выселю! — вот это угроза… Да, все трое понимают, что это шутка, которую Арсений решает поддержать. — Тогда я заберу Антона к себе домой, где он будет с градусником пируэты отплясывать и пятерные сальховы делать, — всё как всегда. Шастун снова крайний, Леве снова жаль друга, а Арсений стоит и улыбается. Идиллия, что уж тут взять. — Не-не. Я Тосю просто так не отдам, — и после этих слов Бортник, притягивает паренька к себе, обняв его за плечо, — Бесплатно уж точно. Он дорогой, да. — Вот это заявление… — тянет мальчишка, прожигая дыру в своём друге, — Лёв, ты офигел? — Смотрите какой классный! — и после этих слов Бортник начинает «рекламировать» Шастуна, — Не пьёт, не курит, матом не ругается! Гибкий, стройный, а красивый то какой! Многое умеет, да. Например, э-э… чё ты умеешь то… Он может Вам уравнение решить! Вот Вы не сможете, а он без проблем справится. Да. — Лёва! — И стоит такое чудо совсем не дорого! Как Ваш дом, машина, все квартиры, обе почки и миллиончик сверху, — Бортник, наконец, объявил цену, похлопав Шастуна по плечу. — Как соберёте необходимую сумму — звоните, — и после этих слов он подмигнул мужчине, мол, на связи и красивой походкой почесал в общагу, вместе со своим другом. Вот это наглость. Но Арсений Сергеевич лишь смеётся и идёт дальше по своим делам, оставив парней одних. — Ты сейчас опять на тренировку? — спрашивает Лёва, у которого сейчас будет добрых два-три часа, чтобы пострадать херней, погулять или вообще подготовиться к какому-нибудь предмету. Но Бортник, естественно, выберет первый вариант и будет валяться в кроватке и смотреть рандомную комедию. — Да, — обречённо вздыхает парень, сворачивая на лестницу, — Причём, до ночи. — М-да… не повезло… — Лёва сочувствующе кивает, заранее зная, что друг придёт к ночи. Если не к утру. — Ага. А я ещё и тулуп неправильно сделал… Меня повесят, — он кисло улыбается, направляясь в сторону общежития. А потом его ведёт в сторону, а в глазах темнеет на пару секунд, и в итоге мальчишка прислоняется к стене, опускаясь на пол. Но с холодной плиткой ему не дали встретиться только руки Бортника, который вовремя успел поймать спортсмена. — Антон! Ты вроде Шастун, а не Пизанский, — шутка, конечно, крутая, да и вовремя, да вот только парню бы отойти от этого недо-обморока, и будет вообще супер, — Тебе поесть надо, понимаешь? Иначе ты и на тренировке упадёшь. И нас реально казнят. — Я поем. Только переоденусь и обязательно поем, — тихо отвечает он и, держась за руку Бортника всё же доходит до двери в комнату. Треники и кофта всё ещё спокойно лежат на кровати, в ожидании хозяина, который только что вошёл в помещение. Зато коньки были в чехлах, убраны в сумку и стояли около шкафа. Какой идеальный порядок. — Ты обещал поесть, помнишь? — аккуратно уточняет Бортник, помогая другу собраться, — Нормально поесть. — Я поем, — равнодушно кивает Антон, а потом удерживает руку Лёвы, которой последний потянулся к телефону, что лежал на шастуновской тумбочке, — Мне кажется… я влюбился. И, если это так, то просто убей меня. — Что случилось? — голос парня звучит уже более обеспокоенно. Нет, дело не в том, что Бортник считает друга волком-одиночной… Но и сам Антон на девушек смотрит только на уроках. И то, только на их спины или затылки, ведь временами, кроме как тупить в волосы своих одноклассниц, делать нечего. Ну а про парней даже говорить нечего. На них Шастун не смотрел вообще. — Да вот мне самому интересно… — задумчиво хмыкает парнишка, усаживаясь на кровать, — Вот что такое любовь? — Ну… это когда бабочки там в животе… э-э… наверное, когда ты не можешь и дня прожить без любимого человека, хочешь дарить ему заботу… Не знаю… может быть… желание его обнимать, целовать, да и просто быть рядом, — парень озвучил своё мнение, желая поддержать друга. Ибо, если Антон и правда влюбился, то всё. Можно вызывать катафалк. Арсений его повесит, а потом повесит Бортника и вскроется сам, — Но ты, конечно, нашёл время для романтики… У тебя олимпиада… Пекин… Какой любить? — Знаю. Поэтому просто спрашиваю, — кивает мальчишка, а в руках появляется плюшевая игрушка в виде авокадо, которую Антон начинает обнимать, поджав под себя ноги. — О нет-нет-нет! Не смей загоняться! — Лёва начал трясти друга за плечи, ибо, если тот снова уйдёт в себя, то, ну, всё. Фенита ля трындец, — Ты чего, Антош? Давай ты после чемпионата мира всё делать будешь? А? — Лёв… ладно, если бы это была девушка… — вообще супер. Ладно, Бортнику то всё равно — для него Антон — это Антон. Немного тупящий и неумеющий нормально разговаривать с людьми, но всё тот же родной, красивый и с вечными проблемами, что связаны с желудком, — Но это чертов парень. Даже хуже. Мужчина, — мальчишка поднимает взгляд вверх, встречаясь с офигевшим взглядом друга. — Только не говори, что это Ар…— но договорить ему не дают. Шастун начинает часто-часто кивать, закусив нижнюю губу. — Что мне делать? — Лёва понимает — это трындец. Влюбиться в собственного тренера! Да ещё и перед олимпиадой! Любая Санта-Барбара нервно курит в сторонке. — Но у вас же разница почти восемь лет… — задумчиво тянет мальчишка, приложив большой и указательный пальцы к подбородку, — Собственно… столько ему и светит, если вы потрахаетесь. — Лёва! — кричит Шастун, заливаясь румянцем, — Иди к чёрту! Мне шестнадцать, если ты не забыл! — Я помню. Но если честно… — вздыхает он, усаживаясь на пол, — Такое чувство, что тебе одновременно и двадцать пять, и пять. Ты многое знаешь и умеешь держать лицо, но мне приходится объяснять тебе такие простые истины… — Ой, ну всё, — отмахивается мальчишка и, поднявшись с кровати, начал переодеваться. Он, как никак, обещал нормально поесть. А чтобы его не вырвало на льду — надо подождать, пока еда более менее переварится. Благо, там сегодня какой-то суп. — Чеши уже. А то опоздаешь и получишь по щам. — Уже бегу, мой дорогой друг.***
По закону Архимеда — после сытного обеда, чтобы жиром не заплыть, очень надо покурить. Именно с этим девизом Антон поджигает сигарету, сидя на корточках за уличным катком. — Ну вот какой из меня спортсмен, Арсений Сергеевич… — тянет он, чувствуя, как леденеют конечности. Ну да, зачем с насморком и приближающейся олимпиадой, что-то нормальное надевать наверх? Верно. Нафиг надо. — Отвратительный, — вещает голос сверху, от которого у Антона в зобу спёрло. Ну нет… Ну пожалуйста! Не надо, а… — А-то я думаю, что это от тебя перед тренировками так приятно пахнет. А вот оно что, — мальчишка чувствует, как внутри всё резко упало. Ему страшно. Правда страшно. Ведь никогда раньше голос Арсения не звучал настолько строго. И, если раньше можно было услышать только полное равнодушие и холод, то сейчас явно чувствуется раздражение. И ведь мужчина его даже не скрывает, а в голубых глазах, которые вмиг стали синими, явно виднеется шторм. — Арсений… Серг… — Бегом на каток! — он с силой берет мальчишку за руку, заставляя встать с земли и, накинув на его плечи свой пуховик, направляет в сторону здания, — Ох, ну ты у меня и попляшешь. Будешь пятерные тулупы и четверные аксели прыгать. А ещё либелу крутить до тех пор, пока меня не стошнит. Одним словом, Антону — конец. Он больше всего на свете боялся того, что Попов узнает о вредной привычке, которую он так умело скрывал. Но, как говорится — тайное становится явным. И явным оно стало очень не вовремя. Шастун туго шнурует коньки, на которые потом натягивает нижнюю часть трико, чтобы шнуровка не мешала, потом снимает чехлы и, отложив их на скамью, выходит на лёд. — Я тебе обещал наказание? Обещал, — отвечает на свой же вопрос Арсений и достаёт из кармана телефон, — Будешь делать все прыжки: от самых дешёвых, до самых дорогих. И, если мне что-то не понравится — начинаем сначала. Всё ясно? — Антон начинает часто-часто кивать, словно он — кукла, которую решили потрясти, — Вперёд. Начинаем с двойного акселя. Парень уверенно набирает скорость, и вспоминая, как этот прыжок выглядит со стороны, обхватывает себя руками и, отталкивается от земли, делая два с половиной оборота. Точнее, ото льда. И так как подлетел он достаточно высоко, то уже было расслабился. Но Арсений Сергеевич и «слезть с живого Антона» — вещи не совместимые ну вот вообще. — И что это? Спина зигзагом, руки к себе прижал, а с ногами что? Почему такие кривые? Ты что сейчас сделал, м? Прыжок горного барана или двойной аксель? — надежды на то, что тренировка пройдёт спокойно — умерли. Разбились о каменную душу Попова, — Ещё раз. На этот раз Шастун учёл все замечания мужчины и, специально выпрямившись, снова делает прыжок, стараясь уследить за собственными ногами, ведь в них старшему что-то тоже не понравилось (но вот что именно — хрен знает). — Плохо, — коротко отвечает Арсений, спокойно держа руки на груди. Круто ему. Он сидит в кресле, смотрит на страдания своего ученика и вообще в его жизни всё хорошо. Садист. Самый настоящий, — Ещё раз. В итоге, с чёртовым акселем Шастун возился аж полчаса и, когда парень уже захотел заорать матом, несмотря на то, что не матерился раньше никогда, Попов наконец выдал «сойдёт» и озвучил следующий прыжок. И снова претензии. Тут не так руку поднял, тут ноги кривые, тут на лице не те эмоции, а сейчас Антон слишком вымученно смотрит… Короче, пытался придраться ко всему. И, даже если прыжок был выполнен идеально — Арсению было всё равно. Он просто говорил своё резонное «плохо» или «ещё разочек. Для закрепления». В итоге, к произвольной они пришли только к половине десятого вечера, когда парню хотелось уже просто умереть, чтобы не танцевать. Но он знал — ещё часа три Арсений с него точно не слезет. А коньки начинают больно сдавливать стопу со всех сторон, одежда и волосы липнут к телу и лицу, принося ещё больший дискомфорт. Да и вообще, ему жарко. Очень жарко. В помещении всего плюс десять, а Антон все никак не может остыть после такой «разминки». — «Вот было бы неплохо сейчас в обморок шмякнуться… — думает он, вслушиваясь в первые аккорды, — Тогда я очнулся бы уже в своей комнате… в кроватке…» Но судьба — сволочь. И ей абсолютно ровно на то, что какой-то там фигурист сейчас вскроется первой попавшей льдинкой. Поэтому, естественно, закрывает акцию «бесплатно шарнись в обморок» и, показав Антону средний палец, красиво уходит в закат. — Ну давай, давай! Прыгай сальхов с обеих ног! Дава-ай! — кричит мужчина и ударяет по бортику кулаком, — Ага. Давай. А потом судьи тебе баллы снимут! Честное слово, Шастун уже думает о том, что лучше бы Арсений его выпорол. Причём так, что мальчишка потом сесть не сможет недельку-другую. Но прыгать и крутиться весь вечер — реально пытка.***
Экзекуция заканчивается почти в час ночи. Охранник, сидящий на входе смотрел, наверное, десятый сон, а Антон в это время ещё до кровати не добрался. Глаза слипаются, ноги болят и гудят, а коньки с них снять — это что-то за гранью реальности. Плотная ткань практически слилась с кожей подростка и, когда её стали отрывать, то, естественно, осталась целая куча красных «узоров» на ногах парня. Больно? Да. Фигово? Да. Курить хочется? Определённо да. — Спокойной ночи, Шастун, — абсолютно холодно кидает Арсений и покидает каток. На его лице, из всех эмоций, видно только презрение, гнев и… жалость?.. Нет, ему же не показалось? Это ведь не фантазия сонного мозга, так, да? — Спокойной, Арсений Сергеевич… — уже больше для себя говорит он, натягивая на больные ноги ботинки. Пора в общагу. Там его ждёт Лёва… Дорогой, любимый, родной Лёва. Для которого Арсений — засранец, раз мучает его любимого Антошечку. Подобные мысли заставляют парня улыбнуться. Широко, словно он какой-то дурак. Ну, либо у него проблемы с психикой. К слову о них… Что-то он уже десять часов не загонялся. Непорядок. — Я разочаровал любимого человека, — ну вот. Теперь всё так, как и должно быть. Год же выстраивал свою психику, чтобы вот так её сломать? Не, ну это талант. Антон никогда не говорил и не говорит, что он ничтожество и всё в этом роде. Никогда себя не оскорблял и не собирается, ведь цену себе знает. Знает, что поклонников и поклонниц у него хоть жопой жуй. Знает, что его бы хотели тренировать многие преподаватели страны. Да что уж тут. Хотя бы просто вести какой-нибудь предмет, чтобы быть причастным к победе России. Антон знает, что так, как он никто ещё не катался. И вряд ли сможет. Да, у него не было таланта. И все, чего он добился – чисто упорный труд обоих. Ведь все тренеры просто опустили руки, предварительно махнув ими на ребенка. Но Попов и начал развивать то, что Антон умеет, делал это постепенно, чтобы сделать из простого Шастуна звезду. И, собственно, у него это получилось. Да вот только цена вышла слишком большой для обоих. И, когда один срывается — другой заглушает чувства в никотине и селфхарме. А ещё в вечных загонах (не то, чтобы вечных, ведь Шастун частично восстановил свою психику, но в последнее время система даёт сбой). Антон выстраивал своё внутреннее спокойствие больше года. Искал себя, расставлял всё по полочкам, учился забивать болт на мнение недоброжелателей, пытался оставить прошлое в прошлом… А тут в один момент всё рухнуло. Он виноват. Он расстроил Арсения. Реально расстроил, раз мужчина начал проявлять по-настоящему живые эмоции. Это была даже не маска. Каждый едва дергающийся мускул, расфокусированный взгляд… и эти потемневшие глаза…такие синие-синие, словно море во время шторма и чуть затуманенные — видимо, всё же правда переживал за состояние парня. А сейчас стоило бы выбираться с катка и идти в сторону родной общаги. Да и Арсений собирался зайти, чтобы проверить состояние своего ученика. Но теперь чёрт его знает — придёт или нет.***
В общежитии тепло. Стоит родной запах старого, покрашенного дерева и дешёвого ковролина. А ещё чувствуется запах плитки. Да, его сложно уловить, но он всё же есть. Антон поднимается на третий этаж. Идёт он медленно, еле передвигая ногами, которые продолжают неистово ныть. А ведь ещё надо почистить зубы, переодеться и как-то умудриться не разбудить Лёву, который наверняка уже дрыхнет. Шастун открывает дверь на этаж и, отсчитав родную вторую дверь слева, открывает её собственным ключом, проходит внутрь. Первым делом он решает переодеться. Сумка летит на пол, а в руках оказывается футболка и обтягивающие штаны, которые висели на худом теле как минимум полгода. И всего через три минуты силуэт подростка оказывается в ванной. — А ты у нас любишь чистоту, да? — слышится голос сзади. И, если честно, то парень настолько задолбался и привык, что даже не дёргается. А лишь спокойно продолжает чистить зубы разглядывая себя и мужчину в зеркале. Но в ответ кивает, ведь так и есть — Антон чёртов чистюля. И не умыться перед сном – смерти подобно, — Ясно. Я таблеток принёс, как и обещал, а ещё пластыри и капли от насморка. Шастун что-то утвердительно мычит, а после, набрав в ладони воды, вбирает её в рот, чтобы избавиться от зубной пасты. — Спасибо большое, Арсений Сергеевич, — мальчишка едва улыбается, не находя в себе сил поднять взгляд наверх. Ему стыдно. Правда стыдно за свои поступки, но поделать с этим что-то он не может. Признает, что зависим, — И… простите. Пожалуйста… — Это твой выбор. Честно говоря, мне на это все равно, главное не наглей. А по шее ты сегодня получил за то, что больной сидел на морозе без верхней одежды, — спокойно отвечает старший, приклеивая к чужой футболке пластырь, — Не смей открывать окно. Утром, как проснёшься, сразу выпей противовирусные и витамины. А ещё воспользуйся каплями. — Хорошо, — кивает подросток. Естественно, он не будет открывать окно (как минимум потому, что никогда так не делал) и, конечно же, он выпьет несчастный циклоферон. И уж точно закапает капли в нос. Не, если его «гнилая душа» просто вытекает из носа — это ещё терпимо, но когда не остаётся возможности дышать носом — то всё. Хоть стой, хоть умирай. — С понедельника ты снимаешься со всех уроков официально. А через две недели у тебя фотосессия. Может, интервью возьмут, так что будь готов отвечать на самые идиотские вопросы, — спокойно предупредил Арсений и, похлопав подростка по плечу, вновь пожелал ему спокойной ночи и направился к выходу, — До завтра. — До завтра, — в ответ кивает мальчишка и, собрав комплект из полотенца для лица, зубной щётки и пасты, пошёл наконец в комнату, чтобы лечь спать. Голова соприкасается с подушкой, а ноги, которые наконец перешли в горизонтальное положение, перестают болеть, доставляя своему хозяину массу удовольствия. А ведь он так нормально и не поел, хоть и обещал Лёве. Только какой-то суп, и то – две ложки. Чёрт. Что ж такое то. Не день, а мука какая-то. Но он надеется, что хотя бы алгебру на пять написал. Собственно, это он узнает уже утром. А сейчас надо лечь спать.Во мне идеальный порядок
И такой же бардак напоследок…