***
— Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна… — тихо напевает Шастун, задумчиво глядя в иллюминатор, на плывущие мимо облака, — И не вижу ни одной зна-акомой звезды… — он вздохнул и откинулся назад, прикрыв глаза. — Что это тебя на Цоя потянуло? — тихо смеётся Бортник, прожигая друга взглядом,— Раньше от тебя было не дождаться музыкальной минутки, а тут… — Ой, будто раньше я всегда молчал, — цыкнул парень, полностью поворачиваясь в сторону Лёвы, — Приходил просто поздно. Слишком. А так… люблю петь. — Вау… Тоша, да ты у нас оказывается талант? Ничё се! — с наигранным удивлением произнёс Бортник, прикрыв ладонью от «шока» рот. — Как бы сказал Станиславский: «Не верю!», — смеётся Антон, пихнув лучшего друга в бок, — Дурашка. — Сам ты дурашка! — возмущается парень и складывает руки на груди. Но потом его выражение лица становится более серьёзным и он снова обращается к Антону, — Арсений так ничего и не сказал? — Не-а. Вообще ничего, — пожал плечами Шастун, принимая самое расслабленное состояние из всех возможных сейчас, — Даже его отношение ко мне не поменялось. — Это ж хорошо. Наверное, — делает вывод Лёва и смотрит вокруг. Однако, его взгляд всё же возвращается к лицу друга и прожигает его своей настойчивостью. — Что? — не в силах удержаться, спрашивает Антон, выгнув дугой одну бровь. — Мне скучно, — опечаленно вздыхает Бортник, ещё более расслабленно утопая в кресле, — Жаль, что мы карты в чемоданы положили… — Это да, — слишком отстраненно отвечает парень и поднимает взгляд наверх, к панели с лампочкой, вентилятором и ещё какими-то маловажными вещами. Он решает поиграть с этой самой лампой, то включая её, то выключая, но потом, поймав недовольный взгляд одного из пассажиров, завершает подобного рода действие. — Ну давай хоть за жизнь перетрём, что ли, — Бортник всё же нашёл альтернативное занятие и даже сел по-человечески, а не так, будто он какой-то кусок мягкой материи, — Чё по поводу Чемпионата и Олимпийки? — Как сказать. Арсений уже во всю готовится, как и я. Нервничает… — слишком опечаленно произносит Шастун, — Говорит, что времени почти нет и надо готовиться… Уже страшно представить, что будет, когда мы наконец окажемся в школе. — Ой ё… — содержательно, да, — Я тебе искренне сочувствую. Зато, ты сможешь попробовать себя в роли кого-нибудь крутого. У тебя же реально талант, Тош, — Лёва не врёт, и Антон это видит. На губах друга растянута лёгкая улыбка, которая внушает доверие, а глаза чуть сощурены, но не выглядят как-то хитро. Наоборот, показывают всю честность намерений их хозяина, — С такими данными нефиг сидеть на одном месте и выступать на мелких конкурсах, понимаешь? — Понимаю, — неуверенно кивает парень, а потом ведёт плечами, — Но, знаешь… Легче как-то не становится, — он пытается что-то жестикулировать, чтобы сформулировать слова. Но выходит так себе и Антон на несколько секунд замолкает, дабы хоть что-нибудь выдать такое… логичное. А не как всегда, — Талант, который видят все — крест на своей жизни. Ты считаешь, что его развитие — твой долг, и ты обязан показать всем, что ты крутой такой. Умеешь это делать так, как не умеет никто, — он снова замолк на некоторое время. А продолжил уже более тихо, — И вообще, я не знаю, что такое поражение. Поэтому, не могу представить себя на месте проигравшего. И как только прикидываю, что такое тоже может случиться — в дрожь бросает. Не меньше. — Ну и ну… — задумчиво тянет Лёва, аккуратно поглаживая друга по плечу, — Но ты не проиграешь. По крайней мере, в сборную ты спокойно попадёшь, уж не сомневайся, — Бортник добродшуно улыбается, и Антон отчего-то успокаивается. Да и на душе легче становится. — Ты такой хороший… — тянет парень, глядя на своего собрата по несчастью и грустно усмехается, — Одно из немногих счастливых событий в моей жизни. Спасибо тебе. — Оригинально, — Лёва честно старается не смеяться, но такие формулировки со стороны Антона иногда убивали, — Ты тоже, если честно. С тобой можно и плакать, и ржать. — Могу, умею, практикую.***
Антон с восхищением смотрит на лёд. На данный момент, никто иной, как сам Арсений Попов наматывает уже, наверное, сотый круг и всё ещё умудряется не умереть. Вот это человек… Антону едва исполнилось четыре годика, но, почему-то он очень хорошо помнит этот день. Арсений очень красивый: стройный, достаточно высокий, в красивом костюме… Весь такой элегантный, гибкий и… слишком идеальный. Каждое движение продумано, сделано на всю сотню из десяти, а вкупе с музыкой — это вообще воплощение искусства. Превосходный человек. Это было одно из последних выступлений Попова. Но такое яркое, красивое… И кто бы мог подумать, что такой идеальный человек через каких-то полгода станет тренером… — Антон! Хватит мечтать! — доносится с трибун, когда Шастун забывает то, какое движение он должен сейчас сделать и, вместо тройного тулупа, делает двойной, — Спать ночью будешь, — лицо мужчины не выражает ровным счётом ничего. А ведь когда-то очень-очень давно он был очень добрым и улыбчивым, внушающим тепло и уверенность в себе. Но, к сожалению, времена меняются. Да и улыбался Попов особенно широко в последний раз лет десять назад. Может, больше. — Я тебе сейчас указкой по шее дам! Шея — продолжение позвоночника! Ты не кочерга, Антон! — снова возмущается старший, слишком громко ударив указкой о бортик, заставляя парнишку слегка вздрогнуть, но продолжить свои прыжки, — Ты бессмертием где-то закинуться успел или как? — а после своей тирады на повышенных тонах, он вздыхает и делает неопределённый взмах рукой. И, несмотря на то, что было только девять вечера, отпускает Антона с миром. — До свидания, Арсений Сергеевич, — кивает младший, покидая каток. — Завтра встретимся. И не дай Бог ты сейчас будешь не у себя — убью, — спокойно кидает мужчина, направляясь в сторону выхода, — Спокойной ночи. — Спокойной, Арсений Сергеевич, — понуро отвечает мальчишка и наконец покидает достаточно прохладное место.***
Да, Антон спортсмен. Да, он вообще офигел, причём в край. Но факт есть факт: сейчас он стоит на холодной улице, толком без нормальной одежды и курит. Да, слабые, женские «Next», но всё же. — Арсений меня палками побьёт, если узнает, что я делаю и где ошиваюсь…— почти смеясь говорит Шастун, выбрасывая бычок уже от третьей за сегодня сигареты. Не, ну что за человек… — И правда. Я слишком много о нём думаю в последнее время. В чёрном питерском небе растворяется сероватый табачный дым, который, сначала тонкой струйкой направляется вверх. А потом уже более плавными, незамысловатыми линиями растворяется на тёмном небосводе. Красиво то как, Боже. — Чё делаешь? — сзади внезапно появляется Бортник, одетый в куртку, а в его руках была ещё одна. Тоже зимняя, — На хоть, накинь. А то заболеешь ещё, и что я скажу твоему Попову? «Простите, Тоша заболел, не бейте»? — Как вариант, — равнодушно пожимает плечами парень, делая более глубокую затяжку, — Какое ему дело-то. — То-о-оша. Чемпионат, не забывай, — напоминает Лёва и, не дожидаясь реакции со стороны, накидывает на Антона куртку, — Да и вообще. Не боишься, что увидят? — Мы слишком далеко от общаги. Да и школа не близко, — спокойно отвечает Антон и пытается размять шею, — И вообще. Если меня выгонят — то кто им принесёт ещё одну медаль на соревнованиях? Или на ЧМ поедет? — И то верно, Тош. Но ты бы завязывал… — настоятельно предлагает Лёва, с жалостью глядя на своего лучшего друга, который так беспощадно гробит свой организм, — Ты ужинал? — Нет, — Антон тушит бычок о землю и выкидывает его в мусорку, — Не хочу, да и времени нет. — Всё ещё худеешь? — видно, что Лёва явно беспокоится за состояние близкого человека. Жаль, что этот самый человек не хочет сделать то же самое. — Да. Там же всё равно взвешиваться надо будет… И прикинь, в какой жопе я окажусь, если мой вес превысит метку «пятьдесят»? — Ты выше, чем метр семьдесят! Ты должен весить на десяток больше, Антон! — всё ещё пытался воззвать Лёва к мозгам своего друга. Но мозги друга были явно в анабиозе. Причём, с самого первого выхода на лёд. Видимо, подумали, что холод — не для них. Вот и отключились, что ж мелочиться то! — Потом с этим буду разбираться, честно, — взгляд у Антона измученный. Да, сегодня тренировка длилась на порядок меньше, но и этого хватило, чтобы задолбаться так, как никогда. — А вообще… я и правда начал думать чаще о Арсении Сергеевиче?.. — Чего? — после небольшой заминки спросил Бортник, явно не ожидавший такой подставы, — Ты чё, перемерз?.. — Лёва! — Видимо, да… — Лё-ёва! — Ну чё ты разлёвкался тут! — ворчит парень, сложив руки на груди, — Да чаще ты о нём думаешь! Намного, причем! Так, будто влюбился. Антон ничего не ответил. Вместо этого он повернул в сторону общежития, видимо, намереваясь выспаться. Но уснуть у него получается только к утру.