Алое пламя ее волос

Лиззи мечтала по вечерам, что любовью всей ее жизни окажется смазливый мальчик с ярко-голубыми глазами и выразительными скулами — правда оказывается не такой притязательной, носит имя Аврора де Мартель и представляет из себя рыжеволосую безумную вампиршу-стерву с биполярным расстройством личности и жаждой мести длиной в тысячу лет. «Как думаешь, — издевательски подмечает голос разума в голове, — кого это напоминает?» Лиззи желает самой себе заткнуться и лишний раз об этом не думать — ее месть равняется сроку длиной в неделю и клятвенным обещанием убить бывшую подругу-почти-сестру да редкими вспышками ярости и болезненно-тоскливым желанием оказаться в очередных созависимых отношениях. Так что… Нет, не так. Когда Лиззи встречает Аврору впервые, то не обращает внимания как на обстановку, так и на очевидную схожесть их историй. В ее голове крутится одержимая идея, которая наконец-то исполняется в реальности — кому-то впервые везет — красный дуб приятно греет ладони и вселяет уверенность, что она сможет пойти на убийство Хоуп (эта мысль вызывает непривычно-яркое возбуждение вперемешку со страхом: а вдруг я стану еще хуже). Хуже она, впрочем, не становится — Майклсон решает за нее. Хоуп ломает ей шею с обманчивой улыбкой и безразлично-равнодушными глазами, Хоуп связывает ее узами сира и очередными обреченными созависимыми отношениями, Хоуп пытает Аврору и улыбается. Лиззи долго смотрит на красную штору и думает о том, как сильно ненавидит мир и чертову судьбу, связавшую ее с самым неподходящим человеком. Аврора кричит от боли, и Лиззи хочет вырвать себе ушные перепонки, только бы не слышать это как на повторе. Это мог быть кто угодно, начиная с Себастьяна и заканчивая Хоуп, но оказалась сумасшедшая тысячелетняя стерва. Не то чтобы Лиззи ее ненавидела. Совсем нет. *** Аврора полна безумия так же, как была бы полна его Лиззи, прожив срок, равный тысячи лет — слишком много боли и любви, чтобы это смог выдержать даже здоровый разум (не то, чтобы у нее он был). Так что Лиззи прощает ей все привычки-одержимости: вечную паранойю, болезненную привязанность вперемешку с болью и любовью (никогда — по отдельности), зависимость от красного цвета. Аврора красит губы толстым слоем алой помады, одевается в бордовое платье с вульгарно-глубоким вырезом и слишком долго рассматривает себя в отражении машины, восхищаясь пламенным отблеском волос. Лиззи закатывает глаза, но — мысленно — восхищается тоже. Она хочет послать ее или зацеловать до смерти с переменным успехом, но мгновенно забывает обо всем, когда Аврора забирается на ее колени, не заботясь ни о тесноте машины, ни о том, что их — черт возьми — видно, и целует яростно и жадно, так, будто Лиззи исчезнет. (Это не так. Они об этом не говорят, но Аврора знает, что ей больше некуда идти). Лиззи зарывается пальцами в алое пламя волос и тянет на себя. Она тоже не умеет не мешать страсть и ласку с болью и отчаянием — тоска о Джози и отце обхватывает сердце удушливой леской, пока Аврора прокладывает цепочку поцелуев от подбородка до ключиц. Лиззи похожа на бабочку, тянущуюся к капле света, прячущейся на острие иглы — ей плевать. Она сама смахивает волосы за спину, обнажает шею, выгибается и просит всем своим телом — Аврора кусает без предупреждений. Им обеим нужно доказательства их связи — кроваво-алое и тягучее — нужна боль и возбуждение, колющее внизу живота. Никто — ни Тристан с его вечным желанием вылечить безумную сестренку, ни Джози с темным альтер-эго и сдерживанием гнева — не учил их любить правильно. — Однажды нас это погубит, — говорит Лиззи после, вытирая бумажными салфетками остатки крови с заживающей шеи. — Может быть, — легкомысленно отзывается Аврора, прикрывая глаза и не задумываясь о том, чтобы стереть грязно-алый след с лица.