***
Много ли времени требуется на то, чтобы кинуть в рюкзак предметы первой необходимости и выскочить на улицу под поистине обманчивый Шверинский снегопад? Смешно! Пять минут — и готово, и это уже со скидкой на ватные ноги и уплывшие к дальним берегам системы поддержания равновесия и навигации. По лестнице вниз, утягивая его за собой за руку — только бы не запнуться, господи, и не сосчитать носом ступеньки; и под россыпью снежинок, которые растают, не успев коснуться земли, тянуть его за собой мимо его машины, чтобы даже не вздумал усесться за руль после проспиртованной насквозь ночи. Вернуться всегда успеем, тем более что из вещей у меня с собой — только зубная щетка, по две пары трусов-носков, четыре пачки сигарет и спортивки, чтобы не расхаживать по квартире в джинсах. Безбожно пьяный и оттого невероятно благосклонный, Оливер отреагировал на в двух словах озвученный план как мать, самолично выдавшая меня замуж по любви, а все остальные условности ни меня, ни Рихарда не волновали. По здоровенным лужам — чуть ли не бегом, догоняя друг друга и рискуя искупаться в не первой свежести воде, смешанной с дорожной пылью. По тротуару или по проезжей части — глубоко плевать, господи: кроме редких автобусов, какие машины могут быть в восемь утра субботы?.. До центра — трусцой, не выпуская рук друг друга, прямо на ходу перебиваясь сигаретами, звонкими смешками и взаимными подколами, а оттуда — на совершенно пустом автобусе до жилища Рихарда, мимо пустующей каморки консьержки и по ступенькам вверх, в обход неработающего лифта. Скидывали обувь на пороге вместе с куртками и моими пожитками — и прыгали в незаправленную кровать прямо в чем были, кутаясь больше друг в друга, чем в одеяло, а хорошенько пригревшись, вырубались до самого вечера… …и, только обнаружив себя не только в лучах закатного солнца, но и в тесных объятиях Круспе, я наконец смог осознать, насколько решающей была одна его фраза этой ночью. Весь следующий день мы совершенно предсказуемо провели в постели, поставив себе практически невыполнимую задачу: пережить адское похмелье. В понедельник навели генеральную уборку и закупились продуктами до конца недели, остаток понедельника и следующие два дня культурно провели дома, зажимаясь по всем возможным углам квартиры и просто наслаждаясь друг другом, а уже потом… Жить с Рихардом оказалось удивительно легко. Как нам успело показаться, мы сошлись бытовыми привычками, как две соседних детальки пазла: за прошедшие несколько дней не нашли ни одной общей, зато здорово дополнили друг друга. Он — терпеть не мог мыть посуду, я — страшно ленился готовить; я за отсутствием опыта совершенно не умел пользоваться стиральной машинкой, он — категорически отказывался искать в себе желание развешивать стирку; он — со всем терпением и скрупулезностью этого мира расставил все свои вещи по местам после того, как протер пыль, а я же вообще своих вещей практически не имел, так что мне было негде реализовывать мои енотьи повадки вроде сваливания всей одежды в одну кучу, зато я виртуозно изображал игру на всевозможных инструментах, заигрывание с микрофонной стойкой и даже танцы на шесте, пока носился со шваброй из угла в угол. Наверное, в этом и был весь секрет: нам не пришлось друг к другу привыкать. В целом — жизнь стала куда проще, стоило только позволить друг другу любить и быть любимыми. И что только мешало нам сделать это раньше, а не за несколько дней до его отъезда?.. Хотя одна проблема все-таки оставалась. Зависимость — к сожалению, не то, что можно по мановению волшебной палочки вылечить простым человеческим счастьем или даже регулярным петтингом; она не уходит так просто, и, увы, нам обоим это было хорошо известно. Как итог, чтобы не сорваться, мы безостановочно бухали, как черти, начав уже вечером воскресенья и не остановившись вплоть до предпоследнего дня до отъезда. А уже это приводило к самым неожиданным поступкам. — Это моя худшая идея в жизни… — обреченно выдохнул Рихард, вечером четверга усевшись боком на кухонный стул и подхватив со стола коробку из-под краски для волос, содержимое которой я совестливо замешивал в салатной миске, вместо перчаток используя два полиэтиленовых мешочка. — Да бро-о-ось… — далеко закатив глаза и для проформы еще и оглушительно цыкнув, я обошел его сзади и клюнул губами в макушку, четко в пробор. — Во-первых, это наша худшая идея, а во-вторых… Идея действительно была прямо-таки отвратительной. Если вам кажется, что в том, чтобы покрасить волосы, нет ничего страшного и мы коллективно драматизируем, — тогда стоит, наверное, озвучить тот факт, что мы не просто решили покраситься: мы, будучи пьяными в самые что ни на есть настоящие дрова, взяли два разных набора для самостоятельного превращения волос в цветную солому и… что? Правильно! Выбрали по считалочке, кому какое счастье достанется. Именно поэтому я уже светил молочно-белым пергидрольным недоразумением на голове, а Рихард только готовился принять свою судьбу. Я многозначительно скосился на миску, переставая перемешивать краску и наблюдая за тем, как она стремительно темнеет. У меня был целый список этих «во-вторых», начиная от того, что ему пойдет вообще любой цвет и заканчивая тем, что волосы — не зубы, их всегда можно сбрить под машинку, — однако в конце концов я только хмыкнул, снова ткнувшись носом в его затылок. — За авантюризм надо платить! — подчеркнул я, стягивая с одной руки пакет и зачесывая волосы Круспе назад пальцами. — Кому в хозяйственном отделе невтерпеж стало, мне, что ли? — Тебе — в первую очередь! — насмешливо фыркнул Рихард, запрокидывая голову и находя взглядом мое лицо. Я слегка склонил голову набок и хмыкнул. — Справедливо. Однако! — снова разделяя пряди пальцами и протягивая до самого затылка, я поставил миску на стол рядом с собой и щедро зачерпнул непонятной темной жижи, за километр воняющей химией. — Я уже принял свою судьбу, так что и ты теперь не отвертишься. Давай. Ложечку за Ти-илля… Естественно, у нас не было никаких кистей, специальных парикмахерских гребней, навороченных латексных перчаток и пеньюаров — поэтому процесс окрашивания больше напоминал экзекуцию. Я, не без труда стоя на своих двоих, зачерпывал получившуюся кашицу рукой, замотанной в пакет, не забывая при этом по кругу гонять имена всех наших общих друзей, плюхал все это месиво ему на голову и размазывал, хаотично вытягивая пряди и втирая, насколько мне позволяло зрение и ловкость рук, в то время как Рихард постоянно норовил извернуться и оценить результат в отсутствии даже намека на зеркало. — Да уймись! — не выдержал наконец я, легонько всыпая ему шуршащую затрещину обернутой в пакет рукой. — Чего ты вертишься, как уж на сковородке?! — Да я не вижу ничего! — уязвленно фыркнул Рихард, горбясь и зажимая ладони между колен, по всей видимости пытаясь держать себя если не в руках, то хотя бы в ногах. — Мне ж с этим ходить… Я еду завтра! Еле сдерживая издевательский смешок, я выплыл из-за его спины и наклонился вперед, почти касаясь своим кончиком носа — его. — Тер-р-рпи, пионер! — вкладывая в эти слова всю свою несуществующую социалистическую гордость, наказал я и, хищно щурясь, легонько стукнул его по носу перепачканным краской указательным пальцем. — Комсомольцем станешь! Будешь в этой своей Америке самый красивый! — Блять, Пауль! Чего греха таить, я был полностью готов к тому, что подобную шалость мне никто не простит и за испачканный нос придется расплачиваться, поэтому даже почти не взвизгнул, когда он ухватил меня двумя руками за бока и принялся остервенело щипаться. Но вот не смеяться при этом… — Честное слово, я тебя когда-нибудь… — Рихард дернул на себя, и я, не удержав равновесие, вынужденно приземлился к нему на колени. — Ты меня — что? — еле сдерживая довольное хрюканье осведомился я, склонив голову набок и закинув руки ему за шею. — Я тебя прибью когда-нибудь! — клацнул зубами Рихард, показательно дуясь; однако, несмотря на демонстративную враждебность, щипки на моих ребрах все больше напоминали поглаживания. — За все хорошее! — Тьфу ты! — я закатил глаза и для пущей драматичности еще и голову назад откинул. — А я-то думал… — Что ты думал?.. — Круспе не упустил возможности притянуть меня ближе к себе и впиться губами в открытую шею, тем самым запуская вниз по позвоночнику волну колючих мурашек. — Вот что ты в своей светлой голове надумал, а?.. А надумал я много чего. Я в принципе думал куда больше, чем, наверное, следовало бы, — но в данный момент времени картинки из моей теперь действительно светлой головы охотно пробирались в реальность поцелуями на коже и ощущением рук Рихарда на моих ребрах. И благо я уже успел размазать краску по всей его голове — иначе герр Круспе рисковал бы остаться по-дурацки пятнистым, как затерявшийся в джунглях контуженный детеныш ягуара. Вместо ответа на прямо поставленный вопрос — измазанный краской пакет к чертовой матери слетел со второй руки и насильно десантировался на пол, а я ладонями пробрался к спине Рихарда, пальцами пересчитывая позвонки. Однако настроение мое было слишком, как выразился бы Олли, сУчЬиМ, чтобы просто так сдаться Рихарду, стоило только искре пронестись между двумя телами, и потому я мастерски увернулся от поцелуя, подставляя шею, и с выражением вселенской невинности на лице скосил взгляд в сторону винилового проигрывателя. — Нужно время засечь… — как бы невзначай протянул я, слегка отстраняясь и лукаво глядя на Круспе сверху вниз. — Как думаешь, оставшейся половины «Пиромании» хватит на двадцать минут?.. Поднимая на меня такой взгляд, что мне казалось, будто я должен был испепелиться на месте, Рихард дал мне несколько секунд на осознание его недовольства в полной мере, после чего фыркнул и ущипнул меня за бок. — Ты бессовестный… — беспомощно выдохнул он, позволяя мне соскочить с его коленей и отвальсировать в сторону проигрывателя. — Тебе нра-авится… — самодовольно протянул я, щелкая тумблером и опуская иглу на ребристую поверхность пластинки. Комната сразу же заполнилась узнаваемыми мотивами Def Leppard, и я потянулся к Рихарду, вынуждая его встать и снова оказаться ближе. «Die Hard The Hunter», «Foolin‘», «Rock of Ages»… Песни перетекали одна в другую, смешивались, образуя словно бы большой кокон вокруг нас, в то время как мы были заняты только друг другом и этим странным танцем на двоих, перебиваемым поцелуями, прикосновениями по всему телу и подтруниванием вполголоса, только больше дразнящим обоих. Забираясь под футболку, руки Рихарда хозяйничали в непосредственной близости к моему телу так, будто делали это каждый день на протяжении как минимум десяти лет — иначе невозможно было объяснить, откуда ему так хорошо известны самые чувствительные точки, которые даже для меня оставались загадкой. Однако Рихард, казалось, знал все — и неприкрыто пользовался этим знанием, совершенно бессовестно подминая под себя мою волю. В этом неуклюжем танце из кухни — в спальню через прихожую; казалось бы, дело всерьез близится к сексу, но… Черт его дернул в порыве страсти слабо, но ощутимо ухватить меня за шею и, вместо того, чтобы направить в сторону кровати, прижать к стене. В этом жесте не было ничего враждебного. Рихард нигде даже не прижимал, не толкал насильно, не пытался заломать — но стоило только моим лопаткам соприкоснуться со стеной, а кадыку — вжаться в его ладонь, как тело среагировало намного раньше сознания и натурально забыло, как дышать. Наверное, в какой-нибудь умной книжке по психологии есть целые блоки, объясняющие такую реакцию. Вероятно, для подобных явлений даже есть какой-то термин, которого я, разумеется, не знаю, — однако, увы, для того, чтобы ощущать, знать — необязательно. Ни один из нас сразу не понял, что произошло. Секунду назад я подставлялся под поцелуи, а сейчас — камнем застыл, вцепившись разом похолодевшими пальцами в его запястье; и хотел бы отреагировать как-то иначе, хотел бы, возможно, прижаться теснее или, наоборот, попросить выпустить, но меня будто парализовало, а пульс подскочил до такой степени, что потемнело в глазах и в ушах зазвенело. — …ауль?.. Его голос пробился через ультразвук и заставил сфокусировать взгляд на встревоженном лице напротив. Как давно закончилась музыка?.. Как давно в квартире висит эта тишина?.. — Пауль, что… ты… А что я? Я в этот момент резко протрезвел и неосознанно, но на полном серьезе испугался за свою жизнь. И как объяснить, как оправдать эту резкую смену тона?.. Я ведь сам сделал все, чтобы он никогда не узнал о том, что произошло тогда. — Прости, я… — каким-то чудом выдавил я, и звук моего собственного голоса наконец разбил стеклянный купол. Только сейчас я понял, что Рихард уже убрал руку и даже не пытается меня держать, однако кислорода, казалось, не прибавилось. Я прижался затылком к стене и попытался прокачать воздух в легких неловкой усмешкой. — Прости… голова закружилась, у меня… бывает… Я неопределенно крутанул кистью в воздухе, пытаясь без лишних слов извиниться за это «недоразумение». Справедливости ради — я почти не соврал: голова действительно кружилась, вынуждая меня прижиматься к стене, даже когда, казалось бы, уже можно было и шаг вперед сделать. Поверил ли он?.. Поднимая взгляд и фиксируя его на лице напротив, я был вынужден признаться себе в том, что моя актерская игра вряд ли могла обмануть даже трехлетку и здесь, очевидно, это тоже не сработало. Однако Рихард молчал. — Все хорошо, Риш… — попытался заверить его я, улыбаясь уголком губ. — Сейчас пройдет… Ты, наверное, иди пока краску смой, а я буду через минуту, м?.. Не знаю, насколько убедительно я звучал со стороны, учитывая тот факт, что сердце продолжало колотиться где-то в горле в темпе финалиста международных соревнований по чечетке, провоцируя легкое удушье, но Рихард спорить не стал. Только окинул меня долгим внимательным взглядом и сделал полшага назад. — Уверен?.. — все-таки переспросил он спустя еще несколько секунд колебаний. Я постарался улыбнуться шире и тряхнул головой, наконец отлипая от стены и заставляя себя сделать шаг навстречу. — Уверен, родной…***
Вода билась о дно чугунной ванны громче, чем хотелось бы резко потяжелевшей голове, однако этот звук так или иначе гарантировал уединение. Пока Рихард старательно отмывал ядреную химию с волос, я имел возможность как-то ухватиться за реальность и скинуть с себя неожиданно цепкую хватку панической атаки — состояния, к сожалению, мне уже знакомого, но до сих пор изученного ничуть не лучше глубин мирового океана. Сердце заходилось неровным, скачущим ритмом даже несколько минут спустя, а с дыханием я толком смог совладать лишь после второго стакана воды; благо к этому моменту меня уже успел отпустить иррациональный страх сдохнуть прямо на кухне, по соседству с десятком пустых пивных бутылок. Вспомнил или все-таки поверил моей слепленной из говна и палок отмазке?.. И вот как это проверить, учитывая, что Рихард с большей охотой руку себе откусит, чем добровольно проговорит нечто настолько неприятное вслух?.. Да и разве сам я готов это обсуждать?.. В тот день я обманул его подсознание, после чего устроил разнос своему, только бы больше не вспоминать утро, ставшее плодородной почвой для проблем, которых я в нашей жизни раньше и представить не мог. Как показала практика, на моей подкорке оно все же отпечаталось и всплыло уже тогда, когда я, казалось бы, все простил, отпустил и забыл. Мог ли я от самого себя ожидать такой подставы?.. Едва ли. Однако сейчас нужно было найти в себе силы успокоить бешеный пульс и как-то исправить эту досадную оплошность. Глубоким вдохом до рези в легких я послал в мозг дополнительный эшелон молекул кислорода, надежности ради еще на несколько секунд придержав дверцу, чтобы не ломанулись обратно, и только с появлением надвигающихся с границ поля зрения черных пятен выпустил из себя весь воздух под остаток. Хватит, Пауль. Кто ты, в конце концов: взрослый мужик или половая тряпка? Насоздавал себе проблем — так будь добр хотя бы не делиться ими с близкими. Если об этом придется поговорить — поговори. Если нет — молчи в тряпочку и не веди себя как малолетка. Я оттолкнулся ладонями от стола и поднялся, улавливая в ванной стук последних капель, срывающихся с ржавой душевой лейки на спрятанный под потрескавшейся эмалью чугун. Дернув на себя дверцу одной из подвесных полок, достал запланированную на сегодня, но еще не задействованную бутылку шнапса и щедро плеснул в два покорно ожидавших своей участи граненых стакана. Подумав несколько секунд, я сделал глоток из горла и отставил бутылку, подхватывая оба стакана и направляясь в сторону ванной. Стоило только встретиться взглядом с отражением Рихарда в зеркале, я осознал главное: он вспомнил. Иначе почему смотрел бы на меня так, даже не рискуя повернуться и встретиться лицом к лицу?.. Оторвав плечо от дверного косяка, к которому мое тело автоматически приклеилось, я сделал шаг в ванную и, поставив оба стакана на стиральную машинку, сократил расстояние до нуля. Руками проскальзывая по его обнаженному торсу и плотно прижимаясь грудью к спине, я старался отследить любую мелочь, мельчайшее отторжение в его теле, но Рихард позволил, — и тогда я прижался губами к ложбинке между его лопаток, сразу же следом прислоняясь к спине щекой. — Как ты?.. — тихо осведомился я у потертой влажной шторки в нелепый ромбик, однако ответа ждал далеко не от нее. Но Рихард молчал. Секунду, пять, десять… Молчал и не двигался, только теплом тела и дыханием выдавая тот факт, что я обнимаю не восковую фигуру, а живого человека. Надолго меня не хватило. — Родной… — позвал я, отрываясь от его спины только для того, чтобы уложить подбородок на крепкое плечо и снова заглянуть в зеркало в попытке подловить взгляд. — Не отгораживайся, пожалуйста… Взгляд Рихард ловить отказался, вперившись куда-то в ржавый смеситель, однако то, как он втянул в себя воздух, будто собирался заговорить, подселило мне в душу слабый огонек надежды. Тишина продлилась еще несколько секунд. — Ты почему мне не рассказал?.. — наконец тихо спросил он, по-прежнему не глядя мне в глаза даже через зеркало. — Зачем притворился, что ничего не было, если было?.. Вопрос хороший. Я и сам себе его задавал, вот только… — Кому от этого было бы лучше?.. Я не сдавался и продолжал упрямо выслеживать его глаза взглядом и в конце концов все-таки был удостоен прямого внимания. Круспе сначала поймал мой взгляд в зеркале, а затем медленно развернулся, прислоняясь бедрами к краю раковины, однако, что странно, из объятий не попытался выпутаться, позволяя мне спустить ладони на его талию, но не требуя отпустить. Вслух он не уточнял, но в глазах отчетливо просматривалось недвусмысленное: «объясни». Я вздохнул и принялся медленно поглаживать его кожу большими пальцами. — На пьяную голову может произойти что угодно, — терпеливо, с расстановкой пояснил я, не отрываясь от его глаз. — Я знаю, что ты не хотел мне навредить. Догадываюсь, что послужило толчком. И я ни в чем тебя не виню. Так сам скажи мне: зачем мне было рассказывать? Чтобы ты винил себя?.. Так кому от этого было бы лучше?.. Рихард молчал. Молчал, старательно выглядывая что-то в моих глазах, будто рассчитывал как минимум выловить в них крупную рыбу, как максимум — подловить меня на лжи, но, как бы он ни старался, я был честен. Перед ним — точно; единственное — не факт, что я был честен перед самим собой. Однако, если и так, лжецом я был хорошим. Даже я сам не мог нащупать ту самую правду, которую он хотел найти. — Я люблю тебя, — спокойно и уверенно произнес я, одну руку перекладывая с его бока на щеку и как можно мягче поглаживая большим пальцем под скулой. — Что было, то было, и было это давно. Я не злюсь, не обижаюсь и не боюсь тебя… Я втянул носом воздух и слегка склонил голову набок, пытаясь разглядеть того червя, который вгрызался ему в мозг. Что его тревожит сейчас?.. Что не дает поверить и отпустить?.. Может ли быть, что… — Родной… Если ты боишься себя… Я помедлил, отслеживая реакцию в его глазах. И, кажется, я попал. Протяжно выдохнув, я протянул руку и, подцепив со стиральной машинки стакан, передал его Рихарду, который, судя по тому, как быстро он отреагировал, в нем очень нуждался. Захватив следом свой, я мягко стукнулся стенкой своего стакана с его и ласково заправил прядь влажных волос ему за ухо. — Тебе помогут. Все будет хорошо. Я буду рядом… — с этими словами я с ощутимым, но плавным нажимом ткнул его пальцем в висок, а затем — в грудь. — …даже несмотря на расстояние. Веришь мне?.. Секунда или две — и Рихард, последовав моему примеру, осушил свой стакан, отставляя его обратно на стиральную машинку. И в следующую секунду — подался вперед, обнимая меня за плечи и притягивая к себе. — Верю… — тихо прошептал он, прижимаясь губами к моему виску. — Тебе — верю… После второго или третьего стакана дышать снова стало легче. Конечно, не так хотелось бы закончить последнюю ночь перед его отъездом, поэтому мы вдвоем сделали все возможное, чтобы выправить эмоциональный фон: переслушали «Black Celebration», не сговариваясь выбрав его из ассортимента целой полки с пластинками; предавшись ностальгии по одному из вечеров в его комнате в общежитии, позволили себе медленный танец под «A Question of Lust», будто пытаясь окунуться в ту атмосферу беззаботной эйфории, какую мы могли позволить себе, еще не до конца осознав свои чувства друг к другу, а когда перевалило за два часа ночи, завалились в постель, воткнув на фоне телевизор, доставшийся Рихарду в наследство от прошлого жильца. На пузатом телеке с полудохлым кинескопом и откровенно пердящим динамиком в принципе мало что можно было посмотреть, но все-таки это был какой-никакой предмет роскоши, к которому Круспе относился с подобающим трепетом и потому включал только по особым случаям. Было в этом нашем случае кое-то особое, чего греха таить… И совершенно неважно, что попавшуюся нам «Невесту» патриотично настроенное телевидение крутило раз в несколько дней с перебивками на выпуски новостей и довольно скудный список других шедевров отечественного кинематографа; сколько бы раз мы ни пересматривали историю несчастной Хеллы Линдау, каждый раз Рихард умудрялся подкалывать меня, спрашивая, как бы я поступил, если бы… И этот список «если бы» продолжал пополняться с каждым просмотром. Сначала это было простое: «как бы ты поступил, если бы мы с тобой проворачивали что-то незаконное, тебя арестовали и требовали бы выдать сообщника?», однако чем дальше развивались наши отношения, тем больше этот вопрос принимал романтический уклон. Однако сейчас, в тот момент, когда привычные кадры сменили друг друга и я уже ждал очередного провокационного вопроса в качестве реакции на происходящее на экране, Рихард не стал ничего спрашивать — только повернулся ко мне лицом, демонстрируя телевизору спину, и подловил мой взгляд, подкладывая локоть под голову. Пять секунд, десять, пятнадцать… Он молчал, а я с каждым мгновением все больше терялся, не до конца понимая, чего конкретно он от меня ждет. — Что?.. — наконец не выдержал я, приглушенно усмехнувшись и подперев голову рукой. — Ничего… Рихард медленно моргнул и улыбнулся, скользя физически ощутимым на коже взглядом вниз по моему лицу, через шею и грудь — к плечу и обратно к глазам. — Совсем ничего?.. — я многозначительно приподнял брови и подтянул вверх уголок губ, едва различимо щурясь в темноте комнаты, освещенной только маленьким телевизором и чахлым фонарем за окном. Рихард хмыкнул. — Нет. Чего… Он осторожно протянул руку и ласково коснулся моей щеки, запуская вниз по позвоночнику волну неподконтрольных мурашек. — Люблю тебя, Солнце… — выдохнул он, слегка щурясь в ответ и разглаживая большим пальцем морщинки на моей скуле. — Больше всего на свете… Ты ведь знаешь это?.. Даже в некотором роде забавно. Знал ли я наверняка?.. Вряд ли с тем набором тварей в башке, что я насобирал за годы жизни, подобные вещи можно уверенно знать, но вот верить… Разве можно не верить, когда в этот конкретный момент его взгляд говорит намного больше, чем можно выразить словами?.. Улыбнувшись чуть шире, я наклонился к Рихарду и коснулся лбом его лба, прикрывая глаза и задевая кончиком своего носа — его. — Знаю… Поцелуй, которым я закрепил это признание, плавно перетек в уютные тесные объятия, а уже они — в на удивление спокойный и крепкий сон под тихий бубнеж телевизора. А уже к полудню, когда пришлось все-таки выползти из постели, квартира пришла в по-библейски хаотичное движение. Вряд ли Рихарду могло понадобиться много вещей — именно поэтому он усердно отмахивался от сборов всю неделю, — однако нужно было тщательно собрать и проверить все самое необходимое. К обеду должен был приехать Тилль, вызвавшийся отвезти его в аэропорт в Ростоке, и уже там нам предстояло попрощаться на ближайшие три месяца. Тяжело?.. Еще бы. Однако я упрямо заставлял себя думать не о самом факте грядущей разлуки, а о том, ради чего все это затевалось. Ему там помогут. Он справится. И именно поэтому вместо того, чтобы отсиживаться в углу и следить за перемещениями Рихарда по комнате траурным взглядом, я занимал себя делом: варил несколько турок кофе, сооружая термос в дорогу, развлекал его идиотскими шутками и параллельно с этим следил, чтобы он не забыл ничего важного. А когда нагрянул Тилль, совершенно неожиданно притащив с собой Шнайдера, Олли, Флаке и Берта, маленькая квартира и вовсе превратилась в балаган. — Права взял? — плохо скрывая волнение, интересовался Линдеманн, пытаясь пристроить свой массивный зад на узком подоконнике. — Че?.. — Рихард аж подвис, не донеся до рта вилку с нанизанной на нее сваренной на скорую руку лапшой. — На кой хер мне в Штатах права? — У них там и без того прав достаточно! — загоготал Шнайдер, бессовестно подворовывая печенье из большой железной банки. — Женские, мужские, детские… Всякие! — Ой-ой! — скривил нос Флаке, отвлекаясь от перебирания выставленных на полке пластинок. — Та самая вОсХиТиТеЛьНаЯ сВоБоДнАя Америка! Тоже мне… — Ах, пардон, товарищ! — театрально поклонился Кристоф, издевательски снимая воображаемую шляпу. — Поднимаясь к новой жизни, побеждая зло и тьму, будем мы служить отчизне… — Ой, заткнись!.. — Не, ну а че! — вклинился Берт, с ногами забравшийся на единственное на всю квартиру кресло. — Вот прилетишь, угонишь первую попавшуюся тачку… Полицай тормознет, ты ему чем в лицо будешь тыкать? — Да идите вы в пизду! — хрюкнул Круспе, швыряя скомканной салфеткой в сторону Берта. — Великого автоугонщика нашел, бля. Я что, похож на бандюгана? — Да вы вообще, — усмехнулся усевшийся на кровать у меня под боком Олли, добросовестно тыкая локтем в этот самый бок. — Один черный, другой белый… те еще Бонни и Клайд. Чего вам вообще в голову взбрело? — Не завидуй, — добродушно огрызнулся я, косясь на свежепобритую башку Риделя. — Там еще осталось, хочешь, пеньки твои выбелим? — Не-не, надо в пятнышко, чтоб как далматинец! — охотно подключился Рихард, размахивая вилкой. — В полосочку! — опротестовал Тилль, хлопая себя ладонью по бедру. — Как зёбра! — Зебра… — чванливо поправил Флаке, подталкивая указательным пальцем очки на переносице. — Хуебра, — прыснул Оливер, откидываясь спиной назад и упираясь в постель локтями. — Я подумаю… — Давай-давай, думать полефно! — успевший затолкать в рот все печенье под остаток Шнайдер отвлекся от поисков чего-нибудь, чем можно было бы запить это безобразие, и назидательно ткнул пальцем в сторону Олли, однако, зацепившись взглядом за полное отвращения лицо Флаке, нахохлился, старательно проглотил и чуть ли не боевую стойку принял. — Че? — Ну кто с набитым ртом разговаривает?.. — сморщился Лоренц еще больше, оставляя в покое пластинки и засовывая руки глубоко в карманы своих спортивок. — Ты меня, очкозавр, не учи! — угрожающе набычился Кристоф, окончательно переключившись и теперь уже потрясая указательным пальцем в сторону Флаке. — А то я тебя, блин, научу! Набью тебе рот так, что мало не покажется! А ну иди сюда! Человеку неосведомленному со стороны могло даже показаться, что дело пахнет жареным, однако все присутствующие прекрасно знали, что это не более чем один из способов Шнайдера проявить свою своеобразную любовь. Поэтому когда Кристоф в два шага оказался рядом и через секунду уже захватывал Лоренца в удушающий, по комнате пронеслись разве что разномастные смешки. — Так, все, мужики! — командирским тоном привлек к себе внимание Рихард, поднимаясь из-за стола и хлопая в ладоши. — Давайте перекур в две затяжки — и поехали, я не хочу на рейс опоздать… — Паспорт, деньги, разрешение на выезд, страховку, билеты… — напомнил Оливер, загибая пальцы по очереди. — Все взял? Все проверил? — Да все я… Разрешение! — Начавший было возмущаться Рихард вдруг вытянулся по струнке, продолжая традицию Шнайдера тыкать пальцами в людей, и метнул взгляд в прихожую, где еще вчера оставил важную бумажку, которую ему передал отец. — Точно! — Разуме-е-ется… — закатил глаза Ридель, поднимаясь из полулежачего положения и дотягиваясь до пачки сигарет, которую Флаке, едва вырвавшийся из хватки Кристофа, успел расчехлить. — Спаси-и-ибо, Олли, что бы я без тебя де-е-елал… — Спасибо, Олли! — театрально прикладывая ладонь к груди, почти перебил его Рихард. Пробираясь к прихожей через толпу нежданных, но очень важных гостей, он на пару секунд остановился рядом с кроватью и обхватил бритую голову Оливера двумя руками, припечатывая звонкий поцелуй в макушку. — Что бы я без тебя делал! За пятнадцать минут дома мы в шесть наглых морд расстреляли пачку Флаке, засыпали пеплом все, что только можно было засыпать, и успели зародить и задушить как минимум семь разных тем для разговора, которые в конце концов смешались в одну большую шумную кашу, однако пора было уходить. В Росток решили поехать все вместе: Берт удачно присоединился на своем «Жуке», так что, поделившись на две машины, уже через час с небольшим наша шумная компания выгрузилась у дверей местного аэропорта. Приехали мы практически впритык к началу регистрации, поэтому после еще одного перекура Рихард со всей ответственностью принялся раздавать указания, хотя звучало это скорее как проповедь. — Тусите, дети мои! — провозгласил он, вручая мне ключи от квартиры. — Даже не вздумайте грустить и расклеиваться, все слышали? Руки в ноги — и тусить! Только желательно так, чтобы фрау Шульц из сто двенадцатой не вызвала полицаев… Сгребая Тилля и Шнайдера за шеи, Рихард чуть ли лбами их не стукнул, однако вовремя ослабил хватку. — Но, когда я приеду, чтоб квартира была разъебана в хлам, поняли? — весело поглядывая то на одного, то на другого, он прищурился и забавно сморщил нос, будто разговаривал с детьми. Хотя… Если уж по справедливости, так ли это далеко от правды?.. Я тихо усмехнулся и сам не сразу заметил, как неуютно ухватил себя за локоть, скрещивая руки на уровне солнечного сплетения. Мамин жест. Одинокий. Я слегка дернул головой и заставил себя улыбнуться шире, насильно меняя позу и делая вид, что виной всему — ноябрьский холод, но никак не разворачивающаяся перед глазами сцена. Не более чем дурацкая привычка. Переживать ведь не о чем. Рихард уезжает за возможностью жить нормальной жизнью и скоро вернется. Я ничуть не расстроен — напротив, искренне рад за него и по-настоящему горжусь! Он сильный. Он справится. — Солнце… Голос Рихарда, прозвучавший неожиданно близко, заставил меня моргнуть, вскинуть голову и только сейчас осознать, что я уже некоторое время бесцельно пялюсь в одну точку. Подловив его взгляд, я улыбнулся и охотно поддался, когда он ненавязчиво прикоснулся к моим рукам, расцепляя их из все той же маминой хватки, к которой я незаметно для себя вернулся. — Прием! Ты с нами?.. Удерживая меня за запястья, Круспе улыбнулся и наклонился ближе, утыкаясь лбом в мой лоб. — Не грусти, пожалуйста… У тебя вид такой, будто ты меня на фронт провожаешь! — Нет-нет, я… — попытался было оправдаться я, глупо посмеиваясь и переворачивая ладони, чтобы коснуться пальцами его кожи, однако мы оба знали, что в этих оправданиях нет ни грамма смысла. — Я знаю… — тихо перебил Рихард, в следующую секунду выпуская мои руки и заключая меня в тесные объятия. — Все будет хорошо… — Будет. — Уверенно произнес я и, разгоняя остатки неуместной тоски, крепко-крепко прижал его к себе. — Ты пиздец какой умница, все будет отлично! Я в тебя верю… Минуты или двух не могло быть достаточно. Казалось, даже будь у нас перед его отъездом год, все равно было бы мало; однако когда-то это все равно должно было случиться… и в конце концов я был вынужден его отпустить. Мы все были вынуждены отпустить. Проводить. Сначала крепкими коллективными объятиями на все семь рож разом, а затем — взглядами и выкриками в спину вплоть до того момента, когда он слился с потоком входящих в аэропорт безымянных разноцветных курток. И тогда в компании воцарилась гробовая тишина. — Так, ну… — спустя еще минуты две неуютно крякнул Тилль, потирая затылок. — Поручение получено? Выполнять! — Есть разнести хату к хуям собачьим! — откровенно бодрясь, гаркнул Шнайдер, тем самым зарождая в нашей небольшой толпе движение. — По коням! Все вокруг снова загудело, зашуршало куртками и засуетилось; Оливер сгреб меня за плечи и, прижав к своему боку, потянул в сторону машины, и, только хлопнув за собой пассажирской дверью, я удостоился шанса в последний раз взглянуть на вход в аэропорт. Все будет хорошо. Он сильный. Он справится.