***
Оделась, умылась, прихорошилась, — в общем, была готова к свершениям. Я проснулась этим утром с чёткой установкой на день: нож со мной — мне спокойно и тепло в груди от мысли об этом. Я потянулась к тумбочке за своим талисманом, но зацепилась взглядом за конверт под ним. — Нет-нет-нет, не сейчас… — зашептала я, жмурясь и скрипя зубами. Быстро спрятала нож в лежавший рядом чехол, сунула за пояс — и выдвинулась из домика. Мама всегда перед школой говорила в напутствие, что я самая лучшая девочка на свете. Я с детства хотела сиять в свете софитов, как моя соседка по домику… Что ж, вот и настал мой звёздный час — в этот день я должна была показать этому лагерю, чего стоила! Жаль, что на улочках, по которым я проходила, никого не было, а единственного человека, который мог заниматься пробежкой в такой ранний час, я видеть не хотела: она бы напомнила своим присутствием сюжет сна минувшей ночи. Вот и медпункт замаячил. Ещё и половины девятого не настало, но я была настроена уверенно. Вряд ли Виолетта Церновна стала бы возражать — да и разве могли у неё в такое время быть пациенты?.. Я постучалась, дождалась привычного «да-да», приоткрыла дверь, заглянула в проём и ойкнула — всё-таки у неё кто-то был. Хорошо, что не застала их во время осмотра! — Лена?.. — удивилась медсестра, а потом закивала с улыбкой. — Точно-точно, у нас же с тобой сеанс! Подождёшь пару минут на улице? Я пожала плечами и закрыла дверь. Странно: неужели Виолетта Церновна не заметила, что я пришла раньше обычного? Ведь она могла меня спровадить погрубее… Немного неловко, но не смертельно — я всё ещё была на высоте. Надо было собрать в кучу мысли перед приёмом, чтобы не путаться на нём… Но уже стало неважно — предыдущий пациент вышел из кабинета. Я с удивлением узнала в нём Семёна. Раньше не замечала, чтобы он навещал нашу медсестру — вроде здоров, орёл… разве что вечно был какой-то мрачный, а так — хоть куда парень! …Что-то он тормозил. Встал в проёме — не пройти! Я покашляла, привлекая к себе внимание. — О, Лена!.. — нет, и речь была такая же заторможенная. Бессонница замучала, что ли? — Привет, Лена! Ты… сегодня просто прекрасна! «Ой, смутил… — мелькнуло в голове. — Но со мной эти трюки ни за что не пройдут!» — И тебе доброе утро. Спасибо, знаю. Посторонишься? — О, конечно… — он сделал выверенный шаг в сторону. — Вот, проходи! — Спасибо, — буркнула я и шагнула внутрь. Я уже была готова затворить дверь, как тут он снова окликнул меня: — Лена! — Ась? — Ты… самая лучшая Лена, которую я знаю! Удачи тебе! С этими словами Семён развернулся и пошёл своей дорогой, оставив меня в замешательстве. — А чего это он такой дружелюбный? — поинтересовалась я у Виолетты Церновны, закрывая за собой. — Да… не знаю, — медсестра отвела взгляд. — Настроение, видать, хорошее — вон какая сегодня погодка с утреца! — А он по какому поводу у Вас был? — Так, во-первых, это врачебная тайна, — занудила мой психолог, — а во-вторых, давай лучше о тебе поговорим: надо всё успеть, и так дел невпроворот. Ну, чем сегодня хочешь со мной поделиться? — Сегодня? — приём у Виолетты Церновны начался. — Я проснулась этим утром от страха, так ещё и щемило где-то в груди. Кошмар мне приснился. — Кошмар? Это интересно. Расскажешь о нём? — Расскажу — зачем же ещё я здесь…***
Я стою у подъёма на сцену и готовлюсь к выступлению. Волнуюсь, с ноги на ногу переминаюсь. Вот, Славя объявляет мой номер, звучат аплодисменты — пора! Поднимаюсь по ступенькам, прохожу эти неприлично долгие пять метров до центра сцены… Делаю глубокий вдох и даю отмашку Славе — она включает минусовку. Я встаю поближе к стойке микрофона и завожу песню — всё, как репетировала, как по маслу… И только доходит до припева — музыка обрывается, а микрофон выключается. Я ещё по инерции пропеваю пару слов, но осознание приходит ко мне вместе с недовольным воем толпы. Вы меня знаете: я громко говорить не умею, так что утешить аудиторию никак не вышло… Смотрю на место диджея, где сидит Славя — она разводит руками и начинает проверять кабели на исправность. Но тут улюлюканье толпы сменяется восторженным визгом и овациями. Пару секунд я не понимаю, что к чему, пока до моих ушей не доносится громкий высокий голосок: — Привет-привет, друзья! — поворачиваюсь направо и вижу, конечно же, Мику. Машет руками, подмигивает кому-то, кружится, — позирует, одним словом. — Ну, что поделать, — не всем хватает харизмы на сцене. Жаль, нет ста грамм для храбрости! — толпа взрывается хохотом. — Но вам крупно повезло, что есть я! — И снова овации. — А теперь… давайте начистоту, — хитро с прищуром смотрит на меня Мику. — Кому-нибудь вообще понравился номер Лены? Голоса толпы сливаются в неопределённом гуле. А я всё гадаю, зачем она спрашивает всех о таком, чего добивается… — Что-то я не слышу, — Мику продолжает раззадоривать толпу, — неужели Лена лучше меня? Зрители на один голос кричат: «Нет!» — Так и каков же ваш ответ: кому-нибудь вообще понравился номер Лены? И снова звучит отрицательный ответ толпы. — Кому-нибудь, — Мику с удовольствием растягивает каждое слово, — вообще нравится Лена?! Она меня хочет довести окончательно. Я закрываю уши руками, но всё равно слышу громкое и повторяющееся: «Нет! Нет! Нет!» — бесполезно. Утираю слёзы и сквозь пелену в глазах ищу Славю, желая увидеть хоть какую-то поддержку… Но зря — и она со всеми: улыбается, вторит толпе, хлопает в ладоши в такт. — Вот видишь, — до меня доносится язвительный голос Мику, — никто тебя не любит. Ты. Никому. Не нужна! Я уже не могу сдерживать слёзы и громко плачу. Я хлопаю по пояснице руками, пытаясь нащупать чехол с ножом, но не нахожу его. — О-о-ой, — ядовито сладко протягивает Мику. — А не это ли ищешь, деточка? Я поднимаю голову и замираю от шока: она держит в руках нож — мой нож! — Н-не надо… — выдавливаю, захлёбываясь слезами и пятясь назад. Я спотыкаюсь и падаю на пол сцены. Последнее, что я вижу: Мику подходит ко мне под одобрительный вой толпы, хватает нож за рукоять обеими руками, заносит его надо мной и…***
— …И потом я проснулась, — выдохнула я и посмотрела на Виолетту Церновну, ожидая реакции. — Хорошо… — пробубнила психолог, делая какие-то пометки у себя в дневнике. — То есть вовсе не хорошо: сон жуткий!.. — У Вас… есть какой-то сонник на такие случаи? — заискивая поинтересовалась я. — Сонник? — медсестра засмеялась. Так и знала, что глупость сморозила… — Прости, не сдержалась. Нет, сонника у меня нет; но у меня есть теория сновидений по Юнгу — это гораздо лучше! — И как она работает? — Мы разберём с тобой основные моменты твоего сна на символы и подумаем, что бы они могли значить… — Но ведь так сонники и работают? — упрекнула я Виолетту Церновну. — Не совсем… — увильнула от ответа психолог. — Давай просто перейдём к практике. Начнём, например, с твоего страха провалиться на сцене. Я так понимаю, это ты волнуешься из-за грядущего концерта на закрытие смены? — Да, именно так. — Во сне выступление сорвали, — задумалась Виолетта Церновна. — Ведь это не твоя вина, но ты всё равно очень переживала. — Разумеется! Мику захватила внимание и сделала выступление своим! — с обидой в голосе подтвердила я. — И Мику во сне… — медсестру, похоже, действительно заинтересовал мой сон. — Почему именно Мику? Ещё и Славя была — отвечала за концерт. Почему?.. — А разве это важно? Просто я их хорошо знаю, вот и приснились мне! — сказала я, издав нервный смешок. Виолетта Церновна же исподлобья посмотрела на меня, как на недалёкую, и принялась поучать: — Разумеется, важно — по Юнгу всё не просто так! Так, ладно: нет смысла мусолить одни и те же мысли, — давай лучше с другого ракурса взглянем… например, нож вот этот, который превратил сон в кошмар! Что ты о нём думаешь? — По-Вашему, он превратил сон в кошмар? Это мой нож, а она его выкрала, чтобы обезоружить меня! — Вот оно как! — Виолетта Церновна развернулась ко мне, раскинувшись в кресле. — А этот твой нож… — От папы, — я решила поделиться с психологом частичкой моей жизни. — Да, папин нож… Это точно не мог быть какой-то другой нож? — Вы думаете, я Вам вру? Форма лезвия была один в один! — заявила я. — Хорошо, пусть так, если это именно он… тогда почему ты искала нож на поясе? — Папа передал мне этот нож перед тем, как уехал в свою последнюю командировку. Тёплое воспоминание. — Я верно понимаю: ты всегда носишь с собой нож? — Ну… да. Вот он. Я достала из-за пояса кожаный чехол и, потянув за рукоять, оголила лезвие некрупного охотничьего ножа. — Папа всегда держал его на поясе, — всё-таки пояснила я. — С ним мне спокойнее… только никому не говорите, пожалуйста! — Вот это да-а-а!.. — восхитилась медсестра. — Долго же ты держала это в тайне от меня! Дашь посмотреть поближе? Одним движением я спрятала клинок в чехол и положила на стол Виолетты Церновны. Она аккуратно взяла его в обе руки и с полминуты разглядывала. В это время я обратила внимание на шприц, лежавший на блюдечке рядом с документами. Я и раньше его замечала, но лишь теперь задумалась: «Она его задеть локтем за работой и уронить вообще не боится?» — Хм-м-м, не сказала бы, что у него какое-то уникальное лезвие… — медсестра протянула мне чехол. — Я не могу отобрать его у тебя — он твой, всё-таки… «Что она такое говорит?» — возмутилась я про себя и постаралась как можно строже — с намёком на то, что меня задели её слова — посмотреть на Виолетту Церновну, пряча нож обратно за пояс. — Как думаешь, почему он оказался у Мику? — невозмутимо продолжила психолог. Я растерялась. — Не знаю… без него я была беззащитна. — Во сне Мику вела себя решительно, а ты потеряла всякую уверенность, когда осталась без ножа. Без ножа тебе было плохо. Так что же значил нож, что он олицетворял, по-твоему? Её вопросы всё больше сбивали меня с толку. Я всерьёз запаниковала. — Я… я не поэт какой-то, чтобы метафоры разгадывать! Да, без ножа мне плохо, Вы правы! — То есть ты считаешь, что нож — это просто нож? Фрейд был бы недоволен… Психолог ухмыльнулась собственному остроумию; я же проигнорировала эту тупую шутку. Вечно она докучала своим профессиональным юмором. Спустя секунд пять Виолетта Церновна снова нарушила молчание. — Ладно, пусть так… пусть этот нож не твой — пусть он вообще не значит ничего… — Я же сказала Вам: этот нож!.. — Подожди, я не то имею в виду: давай просто представим, что он в трактовке сновидения по Юнгу не играет роли… Ты сказала, что Мику занесла нож над тобой, когда ты проснулась? — Ну-у? — поторапливала я медсестру. — И что она едва тебя не убила? — Ну-у?! — А ты уверена в том, что она была готова это сделать? Ты именно это чувствовала во время сна? Её рассуждения постепенно теряли логику и выводили меня из себя. — Она застала меня врасплох и занесла надо мной нож! Мой нож! Разумеется, она хотела меня убить!!! Виолетта Церновна жестом указала, чтобы я не шумела, и снова задумалась. «Хорошо… — мне нужно было успокоиться. — Вдох — вы-ыдох, вдо-ох…» — И… Мику при всём лагере хотела заколоть тебя? — наконец выдала психолог. — У вас с ней были какие-то стычки? «Да снова она об этой Мику! — я нервно заёрзала на месте. — Чего привязалась-то? Свет на этой паршивке клином сошёлся, что ли?! Тьфу, слышать больше это имя не могу!» — Н-нет! — выдавила я, еле сдерживая эмоции. — И повода не было! — А причины есть? — Ч-что?.. — это уже переходило всякие границы. — На что Вы, ч-чёрт-те поб-бери, намекаете?! — По Юнгу тот факт, что тебе снилась именно Мику и что именно она хотела тебя убить, должен что-то значить. Не хочу нагружать тебя — просто говорю: согласно субъективному методу анализа главные события сна отражают черты характера сновидца, так что я просто хочу понять… Тут моё терпение лопнуло, и я зашипела: — Так, В-вы! Не надо меня тут на кирпичики разбирать! Вы думаете, раз получили образование, можете разбрасываться умными словами и с важным видом заявлять, что раскусили меня? Думаете, что понимаете, что творится у меня в душе?! — Милая моя, — перебила меня психолог, — я просто использую проверенную теорию толкования снов! По Юнгу… — По Юнгу, по Юнгу… — продолжала я, повышая голос. — Я бы зарифмовала, да воспитание не позволяет: мама меня растила хорошей девочкой, самой лучшей девочкой на свете растила! Я с детства хотела сиять в свете софитов, как моя соседка по домику, — да, Вы угадали, она меня бесит! Она, значит, купается в обожании, пальцем о палец не ударив, а я тут выслушиваю Ваши нравоучения, потому что у неё всё хорошо, а у меня плохо, — и это звёзды так сложились! Я уже сколько — месяц к Вам хожу, а Вы!.. В этот момент я на кураже встала с кушетки и проткнула воздух указательным пальцем в сторону психолога. — Вы продолжаете лезть ко мне в голову и задавать одни и те же вопросы, которые якобы должны помочь найти корень проблемы, но которые ни к чему не приводят уже на протяжении стольких сеансов! Да идите-ка Вы со своей теорией!.. Я захлопнула за собой дверь со всей силы и быстрым шагом двинулась прочь от медпункта. Уже не первый раз так заканчивался наш приём: порой меня раздражало стремление Виолетты Церновны докопаться до истины. — По Юнгу… черты характера… тьфу! — ругалась я себе под нос. — Тупые попытки разгадать природу мозга, которые ни к чему толковому не приводят — только бесят меня! И Юнга этого, и Виолку, и Микусю-лапусю — всех в гробу видала! Я тут же замерла на месте. «Символы… медсестра говорила про связь событий сна с характером и всерьёз думала, почему во сне Мику хотела меня убить… — смекнула я и щёлкнула пальцами. — Что ж, настало время оправдать теорию этого Юнга. Вы будете довольны, Виолетта Церновна!» Добраться до домика было делом пары минут. В комнате царила духота, ведь Мику всё ещё спала — ей никак нельзя было застудиться под открытой форточкой! Невозможная соседка… Я стояла в дверях и робела: мне нужно было немного смелости… Вытащила из чехла за поясом нож: такой чистый, идеально наточенный, — никогда не применяла его. Настало время: нож был со мной, а значит, у меня всё должно было получиться. Я сжала талисман в кулаке и подкралась к Мику: она всё ещё мирно спала в той же миленькой позе и так же очаровательно посапывала. Нет, я не могла больше терпеть её идеальности — пришла пора прервать эту идиллию! — Мама всегда меня утешала… — я схватилась за рукоять ножа обеими руками и занесла его над телом Мику. Когда я проснулась этим утром, ещё могла колебаться, но теперь в моей голове не осталось никаких сомнений, — этому ножу место в её груди. — Что я! — удар. Вошёл с трудом… — Самая! — ещё один. Промахнулась… — Лучшая! — третий. Уже легче… — Девочка!! — я входила во вкус… — На свете!!! Снова и снова я протыкала грудь соседки в том месте, где должно находиться сердце. Интересно, а оно у неё было? Мику уже не спала и какое-то время беспомощно хватала ртом воздух с противным хрипом: «Н-не надо…» — я решила проявить милосердие и остановилась. Тело красотки было изуродовано, в её мучительных судорогах не было того привычного изящества движений. — Ну и где теперь твоя харизма? — зашептала я ей на ухо. — Кому ж ты теперь такая понравишься, а, Мику? Она не смотрела в мою сторону, а отчаянно махала руками. — Что-то я не слышу, — я продолжила монолог, — неужели кто-то взглянет на такую? Я отошла от кровати и заговорила уже громче. — Неужели, — я нервно усмехнулась, хотя смешно мне не было, — ты всё ещё считаешь себя здесь самой лучшей?! На мою соседку противно было посмотреть: кожа на лице уже побледнела, а кровь пропитала распоротое одеяло. — Никто тебя не любит… — я в последний раз занесла нож как можно выше над Мику. — Ты! Никому! Не нужна!!! И вонзила, вложив в удар все силы. Тело уже не сопротивлялось — жизнь покинула его. Я с детства хотела сиять в свете софитов, как моя соседка по домику — и сегодня ей не улыбнулась удача: место звезды лагеря наконец досталось мне! — Наконец… я сделала это! — я запрыгала, сложив руки вместе: в одной из них я всё ещё держала окровавленный нож. «Ой, главное — не порезаться… — я успокоилась, вытерла клинок о простыню и спрятала в чехол за поясом. — А то ещё заразу занесу какую-нибудь. Мне никак нельзя: я наслажусь бременем лучшей девочки лагеря в полной мере!» Я уже думала бежать к Виолетте Церновне с радостными новостями, но мой взгляд снова зацепился за конверт на тумбочке — как и этим утром, когда я проснулась. Грудь сдавило. Я села на кровать, взяла в руки письмо и вынула вложенный листок. Эти строки давались мне с трудом, хотя читались не впервые: — Елене Тихоновой… водитель в состоянии алкогольного опьянения… на полной скорости… не остановился на пешеходном переходе… от полученных травм скончалась… женщина опознана… сожалеем… Дрожащей рукой я спрятала лицо, по которому текли слёзы. — «Не обращай внимания, ты самая лучшая девочка!» — говорила ты, пока все надо мной смеялись; без тебя я бы давно уже сдалась… Нужно было остановиться: эта боль разрывала изнутри. Я затолкала проклятое извещение обратно в конверт, который теперь весь был заляпан кровью… Словно бы маминой. — Но я прошла этот путь до конца и не подвела тебя, — твёрдо произнесла я, утерев последние слёзы. — Я твоя самая лучшая девочка и останусь ей навсегда, — теперь некому надо мной издеваться! Я выскочила из домика счастливой. Я была так рада, что проснулась этим утром — действительно добрым, и от ликования сердце у меня в груди билось в бешеном ритме. Я бежала по дорожкам вприпрыжку с улыбкой на лице и встречала выползавших из домиков пионеров приветствиями и комплиментами. Кто-то улыбался мне в ответ, кто-то недоумевал, а кто-то странно провожал взглядом не меня, а… мои бёдра или грудь? «А, тю-ю! — я остановилась и посмотрела на руки: они были все в крови. — Ну, с кем не бывает! Это не испортит моей минуты славы!» Я поскакала дальше, пока не остановилась у двери медпункта. Бодро постучалась кулаком, не дожидаясь ответа распахнула дверь и за пару шагов оказалась на кушетке. — Лена! Как хорошо, что ты вернулась: сегодня, похоже, у нас прогресс! — обрадовалась мне медсестра и снова отвернулась к своим записям. — Я проштудировала записи, попробовала разобрать символы в твоём сне, и у меня в голове всё сложилось в единую картину… ты же говорила мне, что у тебя лучшая успеваемость в школе? — Да, Вы верно помните! — я была так довольна, что мои достижения уважали. — И ещё… когда ты накричала на меня, упомянула о маме, которая воспитывала тебя лучшей дочкой, так? — Да, она меня очень хорошо воспитала! — я ещё думала добавить, что про мою истерику можно было и не вспоминать, но сдержалась: не хотела прерывать поток похвал. — Этот срыв… он мне помог понять суть, подсказал, что же значила Мику в твоём сне. Это твои комплексы, заложенные при воспитании мамой-одиночкой. Что-то, что я бы назвала синдромом отличницы, — ты же… «Ладно, надоело слушать этот псевдонаучный бред!» — с этой мыслью я выхватила из-за пояса чехол и кинула на стол медсестры. — …Что? Ты снова показываешь мне нож? — Виолетта Церновна с изумлением в голосе дёрнула за рукоять и увидела размазанные по лезвию красные следы. — Л-лена? — она наконец взглянула на меня: на её лице смешались страх, смятение и тревога. — Т-ты поранилась? — Не-а! — я помотала головой. — А ч-что же случилось? — психолог отложила клинок в сторону. — Не скажу-у! — лукаво протянула я и захихикала, наслаждаясь реакцией медсестры. — О… о-о, знаю — ты хочешь, чтобы я угадала? — Виолетта Церновна натянула улыбку и придвинулась на стуле ближе ко мне. — А давайте! — захлопала я в ладоши от восторга. — Ты… — психолог изучила взглядом мои окровавленные руки. — Открывала пачку томатного соуса, и он весь расплескался? — Ха-ха! — у меня и мысли не было, что это может так развеселить. — Вот и нет! — Ты… — медсестра пододвигалась всё ближе. — Пробралась на склад и баловалась с краской? — Ну что-о-о Вы! Хо-ло-дно! — Ты… — медсестра наверняка жалела, что ввязалась в это, но пути назад не было. — Убегала от какого-то зверя в лесу и защищалась? — Уже бли-и-иже! — хищно облизывалась я. Мышеловка над ней готова была захлопнуться. — Ты… Тут я ойкнула и опустила взгляд: Виолетта Церновна с размаху воткнула в моё бедро шприц и уже ввела таинственную жидкость. — Что ты сделала, Лена?! — психолог чуть не переходила на крик. — Скажи, прошу тебя! — А Вы что сделали? — теперь и я повысила голос и посилилась встать, но Виолетта Церновна уже отбросила шприц и держала меня обеими руками. — Что Вы мне вкололи?! — Так, спокойствие, Лена!.. — медсестра тяжело дышала. — Давай так: сначала ты скажешь, почему у тебя нож весь в крови, а потом я тебе скажу, что было в шприце… — Вы так хотите этого?! — я прожигала психолога взглядом. — Так знайте же: я убила Мику! Я заколола её прямо в сердце! Не быть ей лучшей девочкой в лагере, ведь на её месте теперь я! Я!!! С каждым моим словом Виолетта Церновна всё бледнела и бледнела. Казалось, что бледнеть уже некуда, — так бела она была! — Ну?.. — я пыталась кричать, но сил хватало лишь на слабый шёпот. — Что… вкололи?.. — Снотворное, Леночка, — образ медсестры расплывался у меня в глазах, погрязая в белизне. — Снотворное… «Да как?.. — пронеслось в затухавшем сознании. — Нельзя!.. Не спать… Я же… самая лучшая девочка на свете!..»