Руины воспоминаний

И столетья над ним пронеслись, Золотым и всегда молодым. Огневые лобзают уста… Хоть он жжет, но он всеми любим. Н. Гумилев — Огонь Лодка тихо причаливает к сухому берегу. Спящий в ней, почувствовав мягкий удар, поднимает голову и осматривается. Перед ним расстилалась сухая земля с возвышающимися руинами храма. Он делает шаг из лодки на землю. Его необъяснимо влекут эти руины, потому, не осматриваясь, молодой парень идет прямо к ним, чувствуя босыми ногами потрескавшуюся теплую землю, за ним по пятам вьется белая, воздушная ткань туники. Плиты храма огромны, они потерты временем и нагреты солнцем. Стоит только ступить на них ногой, как чувство чего-то забытого и родного вспыхивает внутри. Он ложится на них, погружаясь в глубокий сон. Когда он пробуждается утром, его окружают дары: фрукты и вода, но никого нет, лишь следы на земле, вспугнувшие пыль. Он берет фрукты, ощущая какое-то знакомое чувство, ощущает аромат и твердость яблок, но не кусает их. Оставив все дары на плитах храма, парень обходит храм, рассматривая его со всех сторон, и решает дойти до деревни. Небольшая деревушка неподалеку состоит из низких домиков, но людей не было видно. Возвращаясь назад, он вновь рассматривает храм, его остатки снаружи, разрушенные стены, поросшие мхом. Ему тепло рядом с ним, Вакаса вновь засыпает на этих плитах. Поздно вечером просыпается оттого, что слышит шаги, это вновь группа из деревни с дарами, они не произносят ни слова, оставляя все на разрушенных ступенях, но Вакаса чувствует, что что-то не так, чего-то не хватает. Он делает пару глотков воды, чувствуя, как внутри в животе разгорается огонь, тогда он откусил яблоко, чувствуя, что возвращаются силы. Обернувшись белым леопардом, он проскочил по черной сельве, словно пытаясь учуять чей-то незримый запах, он все вертелся рядом, но Вакаса не мог его поймать. Казалось, что вот-вот, но каждый раз промашка. Тогда он вновь вернулся к храму, свернулся полумесяцем и заснул, приняв человеческий облик. Ему снился храм, но был он новый, только созданный, ему снилось, как он туда пришел и смотрел на все, ощущая восторг. Во сне ему на плечи невесомо легли руки, но когда он обернулся, то никого не было. На утро, после сна, еще до рассвета все сильнее разгорался огонь в ребрах, он подошел к реке, собираясь сделать несколько глотков, чтобы затушить его, но кто-то вновь коснулся его плеч, и Вакаса отнял руку от реки. Кристально чистые воды текли дальше своим чередом, омывая сухие берега. Во рту стало еще суше, но он опасался этой воды, потому вернулся обратно в руины. Там вновь стояли фрукты. Вакаса не сразу ступил в этот храм, рассматривая издалека тяжелые плиты, колонны, в глубине стоял огромный каменный параллелепипед, он сверху был черный будто бы обгоревший. Его взгляд зацепился за него и не отпускал. Вакаса вошел в храм, подходя все ближе к этому камню. Внутри все так и пылало, но только прикоснувшись к поверхности обожженного камня, огонь вырвался наружу, рука вспыхнула, она пылала, но пламя не жгло. Это мое пламя, подумал Вакаса. Это мой храм. Это мой жертвенник. Пламя добралось до плеча и перекинулось на грудь, оно пылало то синим, то алым, пока не добралось до сердца, но Вакаса отдернул руку, и все потухло. Плохое предчувствие. Имауши обернулся леопардом и что есть мочи убежал подальше от храма, было так плохо и больно в груди, что он долго бежал по сельве, чувствуя влажный, жаркий воздух, а лапа все еще ощущала горячий след от пламени. Откуда он приплыл? Почему ничего не помнит? Пламя вновь возникло на белых лапах, оно словно гладило и немного щипало, пытаясь добраться дальше. Но он сопротивлялся. Он бежал вдоль реки и каждый раз косо смотрел на темные воды, думая ступить в нее и затушить огонь на лапах. Огонь словно понял, что от него хотят избавиться, и стал меньше. Но стоило Вакасе на секунду отвлечься, как пламя вновь вспыхнуло и на этот раз успело дойти до сердца, охватив его полностью. Он бежал дальше, ему казалось, что он вот-вот добежит до начала реки, но с ужасом понял, что вновь стоит у храма. Пламя, что его объяло, горело небесно-голубым с белыми всполохами, застилая глаза. Все размылось в ночи, потому он закрыл глаза и чуть покачал головой, отгоняя наваждение, а когда открыл вновь, перед ним возник тот самый храм из сна, он вновь был отстроен. Вакаса сделал пару шагов в его сторону, вставая мягкой лапой на первую ступень. На последних ступенях сидел молодой парень, его белая туника вилась вниз, а волосы заплетены в одну пеструю черно-светлую косу, на голове — позолоченный обруч, в котором виднелись всполохи отраженного огня. Он смотрел на леопарда в упор, не пугаясь. Вакаса решил подойти ближе, чувствуя, как сердце в груди бьется горячо и отдает болью. Он сделал шаг вверх, но вдруг мимо него прошел какой-то человек в черной тунике и приблизился к молодому человеку. Черная туника расписана золотыми узорами, Имауши присмотрелся к изящному краю туники: это были изображения леопардов. — Это Вы… — Ран, ты снова его ждешь? — спросили его в ответ. Вакаса стоял на месте, но на него не обращали внимание. Тогда он обернулся человеком, чувствуя, как все пламя перешло вовнутрь его тела. Он прокручивал в голове это имя и думал, что уже слышал его. Чем больше он всматривался в них, тем больше ему казалось, что их образы ему знакомы. Особенно эта черная туника, что всегда скрывала пятна крови. На Ране были обычные белые, легкие одежды со светло-голубым поясом. — Засуха так и продолжается. Столько посевов погибло, — размышлял вслух мужчина рядом с Раном. — Думаете, это из-за меня? — Кто знает, — уклончиво прозвучало в ответ. — Ты можешь подумать над этим, но полнолуние уже завтра. Он зашел в храм, оставляя юношу со своими мыслями. Огонь словно бы подтолкнул Вакасу ближе, заставив сделать пару шагов по ступеням и оказаться рядом. Ран не отреагировал, он не видел его. Хотелось прикоснуться, желание жгло руки, кончики пальцев пылали. Имауши тронул его голое плечо и, кажется, обжег, ведь юноша дернулся и осмотрелся, но вдруг прошептал: — Вакаса… Раскаленная игла прошла сквозь сердце и Имауши приник губами к губам Рана, вновь обжигая его. На этот раз Хайтани не отшатнулся, а даже потянулся куда-то вперед в попытках продлить призрачный поцелуй. — Тебя здесь нет, верно? — Вакаса видел, как его глаза бегают, пытаются разглядеть силуэт в ночи, но тщетно. — Все, как ты говорил. Но он не помнил, что говорил; не помнил этого юношу; не помнил ничего. Сейчас это был просто реалистичный сон, в котором он все чувствовал, но ничего не знал. Совсем ничего. Этот храм — его. И человек перед ним… тоже его? Пламя, что охватило тело, это те чувства, что не могут пробиться в сердце и закрытый разум? Так и не сумев разглядеть его, не дождавшись ответа, Ран поднялся со ступеней храма и пошел прочь в сторону деревни. Имауши следовал за ним, переступая мягкими белыми лапами по сухой земле. Ему слышалось, словно Ран чуть усмехается, будто и правда слышал его. Они вместе дошли до дома, леопард обошел его вокруг, останавливаясь у открытого окна, заглядывая во внутрь. Подошвы лап кололи тонкие иглы огня, ему казался знакомым этот оконный проем, он чувствовал, что много раз заходил так в дом. Закрывая глаза, Вакаса, казалось, мог представить все изнутри, он помнил, где комната того юноши. Знакомое чувство ожидания пробежало по шкуре, вздымая шерсть. Он легко запрыгнул и прошел по дому к дверям комнаты. Приоткрыта. Ждали. Когти, что были спрятаны в мягких лапах, выскользнули, впиваясь и царапая в нетерпении пол. Легкие жег огонь, он словно бы смеялся и подначивал его зайти. Вакаса поддался. Белая ткань туники сложена рядом с кроватью на резном стуле. В ледяной жаре комнаты, на кровати, укрывшись тонким одеялом, лежал Ран. Его заплетенные в косу волосы сейчас были распущены и пестрыми волнами лежали на подушке. Он притворно прикрыл глаза, но хитрая улыбка скользила по его губам, выдавая его. Имауши сделал прыжок к кровати, принимая человеческий облик. Коснувшись не скрытой под одеялом руки легким поцелуем, он вел до плеча пламенную дорожку, ощущая, как Ран каждый раз чуть морщился. — Тебя не было так долго, — он говорил в пустоту, ощущая, что его слышат. — И еще так долго придется ждать, а потому… — Ран не закончил свою фразу, откидывая одеяло в сторону. Горло обожгло изнутри. Полностью голое, чуть загорелое тело. Сейчас все сливается воедино: огонь, который его привел сюда, животная и человеческая природа. Прошлое и настоящее. Вакаса ныряет в эту ночь с головой. Наступает утро, но Имауши спит мертвым сном, он ничего не слышит, не чувствует и даже не дышит. Во сне он вновь бодрствует, сидит на старых плитах храма. Голова идет кругом от этих цикличных видений. Взгляд цепляется за тот самый обожженный камень посреди храма, чувствует, как его толкают в спину чьи-то руки, обжигая. Вакаса подходит ближе, долго всматривается в него и наконец касается. Руку вновь охватывает пламя, оно идет все выше, но на этот раз Имауши не отдергивает ее, давая огню коснуться его сердца. Объятое теплом оно вдруг начинает стучать громко и быстро, пропуская через себя потерянное время. Он помнит. Да, теперь точно. Несколько столетий назад. Мелкий мальчишка, что зашел в заповедный лес, Вакаса спас его от зубов хищных тигров, привел обратно в деревню. Он показался перед этим ребенком в своем истинном обличье и взял с него слово, что никому ничего не расскажет. Об этом знали только жрецы, ведь от них нельзя ничего скрывать, так говорили детям с детства. Тот мужчина в черных одеждах, что разговаривал с Раном у храма, это точно один из жрецов. Имауши тоже его знал, потому что часто говорил с ним. Воспоминания пролетали пестрыми картинками, он наконец поймал нить своей судьбы и теперь шел по ней, словно Тесей. В мыслях возникали образы Рана, его взросление, которое прошло под крышей храма бога Огня. Видел, как он поступил в отрочестве на службу к жрецам и честно ее выполнял, умея разрешить все проблемы. Кроме одной: он любил своего бога, но не чистой любовью, которой должен. Он отдавался ему полностью, точнее хотел бы этого. Имауши видел эту постоянную душевную борьбу, именно это и влекло к нему: внутренний огонь, бурный и необузданный, который он отдавал Вакасе в дар. И однажды, во время его службы и чтения молитв, Имауши явился перед ним снова, впечатывая в его губы огненное клеймо. Отчего же сейчас храм разрушен? Вакаса вынырнул из своего сна, когда уже было темно, на кровати он был один. Весь день он проспал мертвым сном. Когда он вышел из дома, — на улице было полно людей, они все наряженные шли к храму, повсюду горели факелы, отчего становилось светло, как днем. Имауши призраком шел среди этих людей, а внутри слабо теплился ледяной огонь. Храм украсили живыми цветами, играли глухие барабаны. Но нигде не было видно Рана. Вакаса обернулся леопардом и выискивал в каждом знакомое лицо. Тщетно. Последнее воспоминание, что крутилось в голове, наконец-то явилось ему. Они часто разговаривали, оставаясь вдвоем. Хайтани никогда не жаловался, но Вакаса видел, что с ним творилось что-то странное, пока у Рана однажды не вырвалось одно лишь слово: смерть. Когда-нибудь, он постареет и умрет, даже сама мысль об этом пугала его. Имауши всегда успокаивал и отрывал от этих мыслей. Но они все сильнее окутывали Рана. Когда храм заполнили люди, к ним вышел тот самый темноволосый жрец в своей тунике с золотыми рисунками, он успокоил всех, сказав пару слов об урожае и новых дождях, пока он говорил, Имауши обыскал вдоль и поперек все. Вдруг — запах. Он рванул в храм. Как в замедленной съемке был занесен кинжал над грудной клеткой. Вакаса метнулся синим пламенем к центру храма, к тому камню, но клинок уже пронзил сердце. Кровь текла струями по чистому алтарю, возвещая о жертве во имя их бога. Он слушал возгласы людей, смотря в бледное лицо и не веря в произошедшее. В круглом проеме свода храма появилась полная луна и осветила мертвое тело. Вдруг настоящее слилось с этим прошлым в общем огненном потоке. Голос прогремел в каменных стенах, возвещая мучительную смерть всем поколениям этих людей. Он долго раскатывался, бился о стены. Гора, что спала долгое время, вдруг всколыхнулась. Взметнулись языки пламени, подобно цунами, огонь накрыл храм и деревню. Алое кипящее море простерлось до горизонта, таково было его горе. Вакаса держал в руках мертвое тело, лава обступала их, но не трогала. Казалось, он вновь все пережил. Горячие губы коснулись чужих, вливая все огненные чувства. В последний раз он смотрел в его как всегда насмешливое лицо, с неизменной улыбкой, даже если ее не было на лице. Имауши оставил тело на камне алтаря, но стоило это сделать, как все вокруг пропало. Он вновь стоял в кругу руин своего храма, касаясь черной поверхности жертвенника. Прошлое и настоящее разорвались. И вновь возник вопрос: где он? Этот храм был знаком ему, все было знакомо, но где он находится? Ответ лежал на поверхности. Та самая река, по которой он плыл, — река Лета. Ему пришлось испить ее воды, чтобы спуститься в мир мертвых. Он преодолел все: запреты, стражей ада, даже свою память. Вот только он был уверен, что с последним ему помогли, слишком уж явно ощущались огненные руки, что вели его в нужную сторону по тропинкам его помутившегося разума. — Ты же сам мне в тот день передал часть своего огня. Вакаса чувствует его теплое присутствие, улыбку, искрящуюся на губах, и улыбается в ответ, но все еще боится обернуться.