Холодная улыбка солнца

На севере дикие ветра со стужей пробираются под одежду, кожу, ребра. Они холодят любого, кто сунется неподготовленным, неодетым. На севере люди, вообще, ко всему готовы: они ездят на оленях, едят то, что дала природа, кротко переносят давящий мороз. И душ у них нет. Выстудились. Скраэль, наверное, за это его, Север, и любил. За то, что давным-давно эти люди, дошедшие до мороза, тут и остались, за то, что тогда они ещё верили и желали: вот он и родился. Синий от холода, нагой, но не чувствующий мороза, с большими глазами, держащий пургу в узде. Это было давно. Так давно, что он и сам не вспомнит, сколько пошло. Вспомнит лишь что тогда, босоного ступая в рыхлый снег, сам он был счастлив. И теперь, пожалуй, время то можно считать по давности - было все это так давно, как давно и было хорошо в последний раз. Когда люди севера ещё умели верить, любить, ждать, надеяться. Когда они разделяли снежный восторг полярной ночи, шкуры оленя, чешуи рыбы. Но время шло. Ледники таяли. Люди одевались теплее, души их становились холоднее, про Скраэля забыли. И богу пришлось уйти, потому что там, где ни в кого не верят, воздуха не хватает даже тем, кому и не надо дышать. Сторон света было четыре. Бога было три: Скраэль узнал это лишь покинув родные морозы, принеся снег и в другие места, показав его другим людям. И им, богам, снова начало нравится. Снова они посчитали что родились не зря, что планету эту сотворили не просто так: подарили человеческому роду немного магии, показали как ей пользоваться, получали подношения, жили-жили-жили новые века. До тех пор, пока история не повторилась. Пока Скраэля не заперли во льдах, а его сестер - под горой и рекой. В те минуты, последние минуты своей памяти, бог думал, что ненавидит людей. Что этой планете было бы куда лучше без них. *** Дукси любит эту работу. Ему нравится быть в обществе людей, даже если люди эти и являются, фактически, теми, кого ему нужно обслужить. В Камелоте их называли бы господами, а его – гарсоном. Но Дукси нравится в Нью-Йорке, таком, какой он теперь. В конце концов, кафешка – это не помпезный ресторан, куда приходят одни снобы. Можно позволить себе немного вольности. Он и позволяет: подмигивает, шутит, салютует «своим в доску» козой или же отвечает на «панки» - «хой!» Жизнь из века в век меняется. Ему по-прежнему девятнадцать. А вечер этой субботы выдался душным. Июль – даже без солнца кажется, что оно есть. Хотя это и сам город такой – яркие фонари можно с ним, солнцем, спутать, так светло тут ночами и вечерами. Дукси, выходя на этот душный воздух и закрывая кафе после смены, думает, что Мерлина можно и не искать сегодня, думает, что Арчи уже, небось, разогрел ужин. А пока думает, то звенит ключами: раз-два-три оборота, убрать в задний карман джинс, поправить мешающую челку. Вдохнуть поглубже смолистый воздух большого города. Он и вправду такой. Тяжелый, загазованный, немного тянущий откуда-то, вероятно из самого кафе, старым маслом и сигаретами. Через дорогу стоят такие же небольшие торговые павильоны. Дальше по улице – подземка и метро. А в другую сторону – многоэтажки с горящими окнами-ячейками, домиками в одном большом улье. Камелот был другим. Нью-Йорк был не менее любим. А мимо улицы ездили машины, мерцали фарами, кто-то громко говорил по телефону, кто-то пробежал мимо неизвестного ему официанта. Дукси бы так и пошел прямо, сунув руки в карманы толстовки, до метро, чтобы там, завернув в переход, незаметно вернуться в Камелот, если бы не тревожно мелькнувшая тень между домами. Парень оглянулся раз, второй. Подумал, что показалось, а потом услышал стон. И в его голову ни на секунду не закралась мысль, что идти туда, кому бы то ни было на помощь, не стоит. У него, по правде, в этот момент в голове вообще не было ничего: ноги просто понесли его туда, в темноту неосвещаемого поворота. Герой он или куда? Ну и пошел, ускорив шаг, думая уже о том, что на ужин опоздает. Прикидывал варианты: на случай разбоя сотворить небольшое чудо, испугающее хулиганов, он сумеет. Если вдруг там, чего доброго, кто-то не из людей бесчинствует, то он попробует сотворить что-то помощнее – вспомнить бы, кто чего боится, как там занудствовал Арчи; а если кому-то просто стало плохо, то телефон, о, великое творение, у него в кармане и «скорая» на быстром наборе. «Вот так, мысленно хвалил он себя на ходу, так герои и поступают! У них есть план!» Пока он прикидывает, расстояние становится меньше. Дорога сужается. Тонкая тропка, опутывающая щиколотки лозой, почему-то стягивается какой-то не летней прохладой. Дукси не хочет бояться, но против воли ему становится не по себе: и чувство это поганое, будто что-то оплетает ноги, хотя ничего там нет – он проверял – не отпускает. Парень шумно выдыхает. Пара нет, значит, все еще лето. Значит, он просто трусит, вот же смехота. В подворотне плохо пахнет. В неровностях асфальта стоят лужи, а у холодной стены, прижавшись к ней спиной, сидит кто-то. Может быть – некто? - Сэр! Вы можете говорить? Вам плохо? – в голове щелкнула галочка: первый пункт, узнать состояние потерпевшего, он выполнил. Наверное, поймав себя на такой мысли, Дукси стоило бы устыдиться. О чем герои должны думать, когда приходят человеку на помощь? О том ли, какие они молодцы, как верно все делают? Или о том чего стоит жизнь одного человека, когда таких, нуждающихся в помощи, по всему городу бог весть сколько? Что вообще такое маг, герой, доброжелатель, если первая мысль – помочь, но не блага этого человека ради, а ради блага своего? И все же он рискует. Приблизившись к, как оказалось, юноше с виду немного за двадцать, задавая ему галочные вопросы, Дукси не спешит лезть совсем уж близко, чтобы не получить, например, шальное перо под бок. Но парень не нападает. Он, скрытый полутьмой, держится за бок и морщит лоб, щурит правый глаз, и выглядит до такой степени мстительно, что, казалось, еще немного – и плюнет желчью. Впрочем, если бы этот тип, наоборот, улыбался, Дукси задумался бы о том, чтобы вызвать экзорциста. Чисто на всякий. - Так и будешь пялиться, - зашипел неожиданный собеседник раздраженно, и голос у него оказался хриплый, низкий, с манерой растягивать гласные. Змей, не иначе. – Или поможешь уже? Тут течет какая-то… Жидкость. - Жидкость? У вас кровь? Вас ранили? – наверное, свою роль сыграла работа в сфере обслуги, но такой тон у пострадавшего, будто бы это не Дукси изъявил желание ему помочь, а в принципе был обязан это сделать, героя-недоучку не смутил. Пока рот продолжал задавать вопросы, рука уже лезла в карман за телефоном. - Нет, крови у меня нет. – отрезал саркастично незнакомец, своим поведением кажущийся каким-то знакомым, и зашипел снова, но уже от боли. Сощурился сильнее, вжимая руку в бок, и в этот момент ослеп – Дукси включил фонарик, освещая угол дома. Юноша оказался красивым. Бледнее мела, немного даже в синеву, как если бы он замерз, наверняка от потери крови и стресса, но с правильными чертами, и даже короткая стрижка почти под «ноль» его не портила. Бывает ли такое, что отсутствие волос красит человека, а не уродует? Явный тому пример сидел на земле, и Дукси устыдил мысленно сам себя уже второй раз, потому что драгоценные секунды две он потратил на то, чтобы разглядеть пострадавшего на свету. И тут же оправдал себя – он просто ищет следы еще каких-либо травм! Но видно пока было только то, что на черном пончо, едва заметно и все же, пробилось мокрое пятно. Ножевое? Куда пришелся удар, в бок? Ничего жизненно важного не задело, раз у парня еще есть силы язвить? Дукси, в любом случае, на этот выпад не ответил. Он заклацал по экрану, вбивая девять-один, и вот уже почти нажал на единицу снова, как вдруг тишину нарушил голос. - Что ты делаешь? - Я вызываю скорую, чтобы тебя доставили в больницу и оказали помощь. Как к тебе обращаться? – следовало еще спросить про документы. Точно же, документы. Против двоих плюсов вышел один минус. Дукси закусил щеку изнутри. - Нет. Я запрещаю туда звонить. – Фонарик он так и не погасил. Увидел, как зло сужаются темные глаза парня, так своего имени и не назвавшего. Он, этот безымянный, Дукси про себя решает звать его избито - Лысым, действительно странный. И ситуация эта странная. Может, на него не в первый раз нападают? Может он все-таки замешан в криминальных делишках, вот и спокойствие оттуда, и приказной тон? Дукси выключает фонарик и убирает телефон туда, откуда он его достал. Мысли в голове бегают с такой скоростью, что кажется, будто это шестеренки в сломанных часах дают уже десятый оборот за секунду. Почти что слышно их скрип. - Ты можешь подняться? - Еще один тупой вопрос, и я встану только для того, чтобы убить тебя. Несчастная щека, которую Дукси от нервов кусал изнутри, уже побаливает. Парень ставит себе все больше минусов, видя, что он не может понять, что нужно пострадавшему. Прав Мерлин. Никудышный он пока, рано ему и посох, и даже заклинания нормальные. - Еще одна язва в мою сторону, и ты останешься тут истекать кровью в одиночестве! Встать можешь или мне тебе помочь?! – это было резко. Но раз лажать – так полностью. - Да мог бы – не сидел бы на этой земле, черт тебя дери! Руку уже дай, несносный! – ответил Лысый в тон, встречаясь с Дукси взглядом. Оба – упрямые, решительные, с пожарами чертей на дне глаз. Он, Дукси, в этот момент так и подумал фразой из какой-то книги: встретились два одиночества. А еще подумал, что кто бы это ни был, он его уже видел. Точно видел, вот только когда и где – вопрос. На который сейчас ответ искать не станет. Сейчас он, все же подходя ближе, подбирается к лысому с не кровавой стороны и закидывает его руку себе на плечо. Помогает подняться, слушая непрекращающееся змеиное шипение, замечая, что парень продрог – холодный как труп, неудивительно, что такой злой. Сколько же он тут сидел? Несмотря на чужую грубость, Дукси не злился. Даже не думал об этом. Он был сосредоточен на том, чтобы доставить Лысого до безопасного места. Пожалуй, это был третий плюс – новый план созрел в его голове быстрее, чем можно было б ожидать. Если не считать Дукси совсем идиотом. А им он не был. Или, по крайней мере, убеждал себя в этом. Шли они, если не сказать ковыляли, в тишине. Машины по-прежнему безостановочно ездили, - домой всем надо, конечно, - фонарей зажигалось все больше. И людей становилось больше : когда еще молодежи гулять, как не вечером? Радовало Дукси только то, что дворы – не центральные улицы, тут все так же можно спрятаться в полутьме без неоновых вывесок, фар, фонарей, безбожно открывающих вид на истекающего кровью парня. А пьяный, которого куда-то несут, раз сам он на ногах не стоит, это дело житейское. У Дукси от напряжения потряхивает руки и пот, крупной каплей, стекает по виску. У Дукси кадык ходит ходуном, и ладони вдруг стали такими холодными, будто бы тоже потеют, будто бы это по ним ручьем течет вода. Дукси знает, что это не так, а еще, кажется, знает теперь, кого подобрал, потому что идиотом он не был, потому что быть настолько холодным человек, обычный человек, не может. Или он все же ошибается? - Слушай, приятель, - начал было недоучка-герой. Он хотел спросить, нет ли у этого молчуна с собой пушки или ножа, не грозит ли ему опасность. Как будто бы ему сказали правду. Но договорить не вышло – раненный, но не успокоившийся, Лысый перебил Дукси на выдохе. - Ты мне не друг. И можешь идти аккуратнее? - Кто из нас еще несносный, почему я вообще это делаю? – протест вышел какой-то вялый. Паззл сложился. Ошибки быть не могло. -Можешь бросить меня тут. Кто-нибудь подберет. Дукси с ответом не нашелся. И, конечно, не бросил. Наоборот – зашагал ровнее, чтобы не тревожить рану давнего знакомца. Надо же – ему понадобилось столько времени, чтобы догадаться. Точно идиот. - Не знал, что Северным Ветрам тоже бывает больно. Скраэль ухмыльнулся криво, на одну сторону. И снова зашипел болезненно. - Потерпи, - попытался его успокоить Дукси и сам себя испугался, - Мы почти пришли. Там не очень чисто, но есть чем перебинтовать, и всякое такое. Конечно, он помнит его. Помнит ту битву при Камелоте, помнит, что все миры связывало с богами раньше – когда он еще не дорос до «вечных девятнадцать». Помнит, что со Скраэлем они дружили, помнит так же, как и то, что после Битвы пути их разошлись на несколько веков. По шее побежал табун пыльных воспоминаний, в горле встал ком давно забытых слов. И это ржавое «ты мне не друг» больно садануло по ребрам, прямо изнутри. Конечно. Не теперь. А ноги все несут их. Под подошвами темнеет асфальт, с другой стороны домов доносятся шумы проезжающих машин, серые многоэтажки растут вверх. А ведь еще каких-то пятьдесят лет назад все было другим. Но и пятьдесят лет – не малый срок для человека. Дукси ведет Скраэля в квартиру, которая стала пустовать не так давно. Раньше там жил приятель-по-рок-группе, но вот уже год как видно его не было. И домой он не возвращался. Сбежал ли автостопом, сторчался ли в каком-нибудь притоне, или вернулся к родителям – черт его разбери. Но квартира была, и цветы в ней были, а еще кошка, и геройская душа Дукси просто не могла позволить чему-то из этого погибнуть. Но в голове рой мыслей никак не унимается. Дукси кажется, что такой громкий диалог, пусть и внутренний, слышит вся улица. Но он не мог перестать задавать вопросы сам себе: почему бог принял облик человека? Кто его ранил? Почему он не может сам это залечить? Знал ли он, что Дукси точно увидит и придет на помощь? Скраэль, как и вся улица, по предположению горе-героя, слышит этот яростный поток догадок. И никаких ответов не дает. Только вжимается в чужой бок сильнее, шипит злее, ругается на языке, который наверняка никто уже и не помнит. - Мы сейчас в лифт, потом на пятый, а потом в квартиру. Может ты запомнил тех, кто это сделал? – Он старается. Он, правда, старается делать все по инструкции, оттого и звучит как робот с заученной программой, пусть он понимает это, но ничего поделать не может. Хоть это все сейчас ненужно и глупо. - Тебе непременно нужно болтать, Хисердукс? – первый этаж остался позади. Закрылись двери лифта. Неприятно качнуло. В кабине стоит тяжелое дыхание, с каждым этажом становится немного холоднее. Дукси знает, что Скраэль умеет это контролировать. Знает, что если он морозит все вокруг, то делает это специально. Красные цифры на табло сменяют друг друга быстро: третий, четвертый, пятый. Приехали. Хисердукс – господи, как давно его никто, кроме Мерлина, полным именем не звал, - надеется только на то, что соседняя бабуля в этот час мирно смотрит зомбоящик, а не караулит наркоманов и проституток на этаже, коротая так свои последние лета жизни, уповая только на то, что сможет эту самую жизнь, напоследок, испортить всем вокруг. А то не станет свободной квартирки недалеко от работы – и девушку привести, если что, некуда, и спрятаться тоже… Неудобно, словом, и все из-за бывшего друга. Бога. Мага. Того, кто уничтожил бы человеческий род, если бы мог сделать это в одиночку, прямо сейчас. Площадка оказалась свободна, вопреки опасениям. Дукси поторопился и рванул Скраэля на себя, чтобы скорее дотащить его до двери, желательно пока бабка Джорджия не высунула нос на звук приехавшего лифта, но немного не рассчитал силу. Божок застонал, и теперь Дукси был уверен – у них осталось мало времени. От шахты до квартиры – десять шагов по обшарпанному подъезду, вдыхая запах сгоревшего масла, как будто на работе ему этого не хватило, слушая визги детей из-за соседской двери. Жизнь кипит по вечерам, и хорошо, что никто из этих людей не знает, что парень, которому девятнадцать уже последние девятьсот лет, тащит раненного бога в квартиру, хозяин которой пропал без вести. Иногда неведение – действительно благо. - Воняет-то как, кто-то сдох, смертный? – Скраэль морщит нос и лоб. Он, наверное, говорит о горелом масле. - Нет, - Дукси залез под коврик, достал оттуда ключ, и защелкал замком. – Так пахнет еда. - Отвратительно. - Кому-то нравится пережаренное. Давай, сейчас мы тебя подлатаем. Последний раз Дукси был тут вчера вечером. Он вообще старался приходить каждый день после работы, чтобы наполнить миски кошке, но каждый раз боялся, что забудет или не сможет, так что, навещая мисс Кошку – пропавший друганчик не блистал ни мозгами, ни креативностью – наливал много воды и сыпал много корма. Раз в несколько дней менял лоток, думая, что пора ее просто забрать в Камелот. Но не забирал. Может быть, надеялся, что друг вернется, а, может, боялся, что она не подружится с Арчи. Сама квартира, небольшая, зато собственная, вмещала две комнаты, кухню и туалет с ванной, балкон. Что еще для жизни холостяку-рокеру за двадцать надо? Наверное, совсем ничего. Солененьких огурчиков в холодильник и баночку пива. Но пацан тот был тем еще Плюшкиным: вечно тащил всякий хлам с барахолок, концертов, распродаж, иногда и с улицы. Дорожные знаки, например, не с пустого места взялись, а с прихожей, куда Скраэль и Дукси протиснулись, видны были все ловцы снов, света и музыки, которыми пропавший обвесил все стены. И куртки на вешалке. Добрый десяток. И обувь. И камни. Не был ли он гоблином, спрашивал себя иногда Дукси, но так ответа и не нашел. - Что это такое? – бог поднимает голову, сжимая рану сильнее, и осматривает этот феномен в виде захламленного помещения. - Моя квартира. – Ну не станет ведь он говорить правду? - Ты издеваешься? Это не может быть твоим домом. Это ничьим домом быть не может, это помойка! – от громких возмущений, видимо, кровь хлестнула сильнее. Скраэль рыкает совсем уж болезненно, валясь на плечо Дукси полностью. Тот же, недолго думая, тащит бога на диван, чтобы уложить его. И встречает сопротивление – Скраэль стопорится упрямо. - А ты думаешь на зарплату официанта можно купить себе хоромы или замок? Не упрямься и ложись, тебе же больно. - Хоть бы убрался тут! Что если в этом диване инфекция? Клопы? Я не хочу умереть от столбняка! – как будто бы такая ерунда могла убить бога. Это было просто смешно. Дукси, сдув челку, чтобы перед глазами не маячила, заваливает Скраэля на несчастный диван самостоятельно, воспользовавшись его слабостью. И все же говорит, несмотря на то, что уже уложил пострадавшего: - Если тебе не нравится – дверь там. Уходи, кто-нибудь подберет. Сказал и ушел сам. Но не прочь, а в ванную, за аптечкой. В этой ванной уже давно течет смеситель: кап-кап, по кафелю катится, как плачет по утрате, капля. Раковина грязная, пахнет плесенью. Дукси пытается улыбнуться зеркальному себе – ты просто молодец, убеждает, ты почти все сделал верно. Стоя тут, в маленькой комнатке, немного дольше, чем нужно, он все прислушивается: не встал ли этот подбитыш, не захромал ли к выходу. Сердце бьется. По шее пробегают мурашки, но, хотя бы, руки не трясутся. А на стиральную машинку запрыгнула Кошка. Ласковая и глупая, она тянется к локтю Дукси, чтобы потереться об него головой. Каспериану нравится: почему-то именно сейчас, когда пришла кошка, он вспоминает, как они со Скраэлем дружили. Как он ждал зимы каждый год, чтобы увидеться и поиграть в снежки, а потом запереться на чердаке и, завалившись друг на друга, глядеть в потолок, думая, что его обязательно нужно разрисовать под звездное небо. Скраэль уже тогда был древним богом, хоть и предпочитал размеры тринадцатилетнего синюшного мальчика. С черепом на голове, с посохом, с татуировками, и все-таки совсем небольшого, под стать юному Дукси. Он уже тогда был даже не старше – старее, но вел себя так же беззаботно и весело, как и Дукси. И им нравилось вместе озорничать каждую зиму. До тех пор, пока не случилась битва троллей, магов, сметных, пока они не застряли в стазисе, пока все не переменилось… Так, что больше они не виделись. В комнате зарычали снова. Дукси погладил Кошку по голове и поспешил к дивану, который как только не обозвали. - Ты точно хочешь меня убить. Держу пари, ты уже поставил ставку на то, что убьет меня быстрее – потеря крови или этот мусорный диван. Подумать только, я – ледяной князь, бог нового мира, я! И погибнуть тут! – Скраэль смешно взвывает, хотя весело ему, явно, не было. Но это было очень похоже на то, как они шутили друг над другом в детстве. И Дукси улыбается украдкой, точно походя на маньяка. - Ты от этого не умрешь, к сожалению. Из аптечки пахнет лекарствами и спиртом. Белеют поганками бинты, боком блестит зеленка. Каспериан достал две тряпочки – влажную и сухую, а еще ватку, которую смочил перекисью. - Я все слышу, смертный. Когда уже ты применишь свою несчастную магию и избавишь меня от этих мук? - О нет, магии не будет. И поверь, я хотел, чтобы ты это слышал. Снимай свое пончо, будет больно. И сам потянулся, чтобы помочь избавиться Скраэлю от одежды. Жаль, что было это в такой обстановке и при таких условиях – совсем не романтичных, вообще не подходящих к «воссоединению после долгой разлуки». Парень усмехается таким своим мыслям, не позволяя себе забывать, кто перед ним. А когда Скраэль остался без верха, хорошо стало видно, куда пришелся удар. Дукси больше не болтает – протирает, обрабатывает, дает свою свободную руку, чтобы бог-человек мог сжать ее, борясь так с болью. Тот, совсем как человек, мычит и рычит, цепляется иступлено, ерзает и очень старается не выгибаться, чтобы не мешать Дукси. Вот уж точно – почти что романтика и секс, если закрыть глаза. Если не знать, что Скраэля сейчас будут зашивать. - Ты абсолютно, то есть вообще никак, не можешь залечить себя? Ответь по-братски максимально честно, потому что я не хочу шить тебя, если ты и сам можешь с этим справиться. – Если бы это было хоть на половину правдой. На деле же Дукси боится. Потому что никогда никого не зашивал, хоть и знает, в теории, как это делается – спасибо геройскому обучению, Мерлин! – и мысль эта кажется дикой. После смены, черт возьми! Бог же посмотрел на него сочувствующе, хотя, зная его характер, смело можно предположить, что взгляд этот правильнее всего читать как «ты такой придурок, что это почти не смешно». - Я не могу использовать магию, - по слогам произносит он, чтобы до Дукси точно дошло. - Считай меня сейчас человеком, если так тебе проще будет, наконец, понять. Временно, смертный, не пялься так! - Но ты морозил лифт! - Тебе показалось! Последнее слово замерло в воздухе. Дукси сунул нитку в ушко иголки, щелкнул зажигалкой, хотел уже, было, начать ее греть, как зажигалка щелкнула второй раз и погасла. Взгляд Дукси в расфокусе запрыгал по бледному лицу Скраэля. - Надо выпить. Просто так это не перетерпеть. Не дожидаться ответа – это уже если не ущербная традиция, то вредная привычка, потому что однажды кто-нибудь психанет и набьет ему за это морду. Но пока что об этом можно не думать. Сейчас вообще ни о чем можно не думать, а только тащить к дивану водку с кружкой, взятые из холодильника, оставленные тут самим Дукси на случай кутежа. - Я не буду пить людской алкоголь, это омерзительно. Интересно, что-нибудь вообще может заставить Скраэля не быть таким вредным? Или ему жизненно необходимо быть несогласным со всем, что говорят? Может он питается этим? - Не так омерзительно, как игла под кожей с ясным рассудком. На, пей. Это невкусно и надо будет подождать, пока подействует. То количество раз, в которое Дукси сам себя спросил, что за хуйня тут происходит и почему он в ее эпицентре, перевалило, наверное, за сотню. Дай бог – ха-ха – не тысяч. Парень устал. Он уже не чувствует себя героем, если только любовником, зато выжатой тряпкой – очень сильно. Будь это кто другой, такого бы эффекта не было. Будь это простой пацан с улицы, которого надо зашить и отпустить, он был бы полон чувства собственного достоинства. Но это - старый знакомец, будящий воспоминания, отложенные на тот самый чердак в Камелоте, от которого мысли путаются и скачут, никак, черт бы их побрал, не успокоятся. Пока Скраэль давится водкой, Дукси достает из кармана толстовки полупустую пачку «Мальборо», закуривает, пуская дым в потолок, как когда-то раньше пускал пар зимой, вспоминая, что он, вообще-то, бросает, а сегодня одну уже выкурил. И на колени приходит Кошка, отгоняя эти мысли. После такой встречи - можно. - Это еще что? – Дукси не улавливает, о чем именно говорит раненый: о пушистой жопе перед его носом или о дымящейся полосе бумаги у него между пальцев, поэтому молчит пару секунд, пока снова затягивается, и выдает вместе с дымом, в сторону Скраэля, как бы невзначай: - Кошка. - И почему она тут? – не унимается незваный гость. Вот и язык развязался. - Живет. О чем вообще можно говорить с тем, с кем раньше делил одну крышу, переживания, мечты? Дукси не удивляется тому, что разговор не клеится. Он уже в принципе не удивляется, только курит свои хуевые сигареты со вкусом инсульта, гладит кошку по шерсти, и ждет, пока водка хоть немного одурманит бога. Богоподобного? Богомерзкого? - Живет, значит, - Скраэль иронично кивает, делая еще глоток, и говорит до такой степени серьезно, что Дукси и сам почти верит в то, что фраза эта не пропитала сарказмом. - Как же я сразу не заметил. Арчи, надо думать, подох, земля ему крапивой? То, что бывший друг все еще помнит, как зовут фамильяра Дукси – удивительно. То, что он, кажется, обеспокоен его, фамильяра, состоянием – нихуя себе как удивительно. Дукси выразительно вздергивает одну бровь. Кажется, водка уже начала действовать. - Тебе не надоело это? Даже с проткнутым брюхом характер не унимается? - Если я соглашусь, что надоело, то признаю, что ошибся изначально, выбирая эту методику. А это не так. Бледные щеки и кончик носа Скраэля порозовели. На такой тонкой коже вообще любые изменения сразу бросаются в глаза, особенно, если хозяин этой кожи лежит полуголый и до страшного красивый, которого хочется рассматривать часами. Бог. Ни больше, ни меньше. - Ты у меня, - говорит Дукси, уже даже не скрывая этого испытывающего взгляда, вновь задыхаясь дымом истлевающей сигареты – В печенках уже сидишь. Без обид. - Это, по-твоему, ни разу не обидно, несчастный? Початая бутылка водки кончилась. Всосавший ее Скраэль откинулся на спинку дивана, который поносил не так давно, уже не чувствуя ни то что боли – вообще нихуя не чувствуя, кроме своего извечного холода. Дуксина сигарета смолит в потолок. Надо будет открыть окно. - Мог бы сказать иначе – сказал бы. Не моя вина, что ты стал таким невыносимым. Скраэль усмехается безбожно пьяно и развязно, ничего больше не говоря. Вот такой он – открытый, раскрытый, распахнутый, весь без остатка, но, конечно, не его, это картина просто убийственная. Дукси тушит бычок о стол. Дукси приступает к исполнению своего сраного геройского долга, прикидывая, чем будет отмазываться перед Арчи.