Невинность и не винность

Два месяца минуло с тех пор, как с торопливой внезапностью образовалась семейная ячейка Штольцев. Супружество оказалось исключительно счастливым, на зависть всем Заводским обывателям, знай они о нём. Но тайна молодожёнов, ещё в Ярославле покрывшаяся мраком, завесу секретности приподнимать не спешила. Отдав два дня после венчания на откуп верховным страстям, молодожены засобирались домой. Прощаясь словно на века, они с трудом разлепляли объятия, продолжая тянуться друг к другу намагниченными пальцами рук. Агата всхлипывала, не в силах даже на час расстаться с ненаглядным супругом, и прижималась к его внутреннему карману. Оттуда, сквозь свидетельство о браке, сердце судебного следователя телеграфировало обещания скорее разобраться со злоумышленником и вскорости предъявить всему миру Агату Валерьяновну, как законную супругу, тчк. Порфирий досадливо скрипнул зубами, усаживая жар-птицу своей души в экипаж и отправляя в отчий дом. Не дожидаясь, когда любимая скроется за поворотом, он, дабы не кинуться вслед за экипажем и не выхватить её у цепких когтей разлуки, отвернулся и, понуро перебирая ногами, зашагал прочь. Стихийно сложившийся семейный очаг Штольцев толком не успел их согреть своим теплом, пустующее брачное ложе уныло позвякивало цепями, а медовый месяц скрупулезно подсчитывал неисполненные супружеские долги, чтобы впоследствии стребовать с новобрачных недоимки вместе с процентами. К концу второй недели раздробленного супружества Штольц до того одурманился азартом к законной жене, что захворал крапивницей. Он и сам не понимал, в какой момент позволил Агате верховодить его эмоциями. Делала она это с упоением, самоотверженно лишая мужчину рассудка. Теперь ему приходилось, извиваясь и почёсываясь, ежедневно являться в клинику, где жена тайно от всех исполняла медицинские, а иногда и супружеские обязанности, но не переходя границу вольностей. Она оказывала ему врачебную помощь посредством смазывания поврежденных сыпью участков организма. Супруга хозяйским взглядом окидывала мужа, снимала несуществующие шерстинки с рукавов, и с подозрением интересовалась, не от злоупотребления ли малиновым вареньем занедужил Порфирий. Он отрицательно тряс головой и уверял Агашу, что страдает телесно исключительно от душевных мук. А страдать было от чего. Сыщику приходилось высиживать в очереди со старушками, выслушивать их жалобы и сочувствовать ради пятнадцатиминутного свидания с женой. Кризис у их аномального брака всё же не заставил себя ждать. В тот день, как и накануне, Агата, на правах жены, приветливо целовала Штольца, и, обернувшись медицинским работником, деловито расстегнула мужу сюртук и позволила подтяжкам покинуть насиженные места, повинуясь плавным движениям её рук. Затем, обойдя Порфирия с тыла, смазала увечное место, стараясь делать это как можно менее приятно. Дождалась, когда он ойкнет, и настойчиво поинтересовалась: - Как дела? Новости есть? - Боюсь, что неутешительные. Несмотря на все усилия, вычислить Крюгера пока не удалось, - печально сознался мужчина. Порадовать Агату ему было нечем. - Может, это и к лучшему, - девушка столь воздушно встретила неприятные вести, что обескуражила, не касаясь колен. Порфирий, придерживая удивленно спущенные штаны, воззрился на Агату, а она, красиво моргая обоими глазами, многозначительно помахала ему пузырьком с йодом и бескрайне шокировала легкомысленным отношением к ситуации. - Это ведь значит, что мы никогда не будем вместе, - припугнул он супругу. - Порфирий Платоныч, мы бы уже давно были вместе, если бы вы мне сразу всё рассказали. - Но тогда я даже и думать не смел предложить вам жить со мной без венчания, бросить вызов обществу, - приводя гардероб в порядок, оправдывался Штольц. - А сейчас вы готовы в угоду этому обществу отказаться от меня? - Агата отвернулась к столику, где, подчиняясь наитию, выбрала самый большой шприц и подняла его к свету. - Да я жить без тебя не могу, - выпалил мужчина, не сводя глаз со шприца. Он опасливо сглотнул, но пересилил себя и бесстрашно протянул жене поцелуй, который был принят весьма охотно. - И не надо. Лучше подумай, как все устроить, чтобы мы жили вместе, - озадачила Агата супруга. Не сильно надеясь на мужскую расторопность, больше полагаясь на волшебство и магию, Агата и сама принялась подыскивать варианты. Спустя три дня счастливый случай привел на прием не слишком старую деву, купчиху Куропаткину. Все тридцать девять лет своей жизни мадам могучей бабочкой пропорхала в счастливом безмужии, руководя мясной лавкой. Под её свирепым взглядом говяжьи и свиные туши сами стыдливо сбрасывали шкуры и разделывались на куски. Она всегда производила впечатление дамы, вполне довольной своим положением, но вдруг, решив коренным образом изменить жизнь, решила продать своё дело, квартиру и уезжала жить в Сибирь. Агата, как бы невзначай, поинтересовалась её планами и услышала нечто озадачившее её: - Мне открылась истина: не превращайся в размазню - руби невинность на корню! Купчиха хмыкнула, глядя на несмекалистую докторшу. Подивилась, как таким простофилям только дипломы выдают, ведь они ни бе ни ме в житейских делах. - Мужчину встречу - оценю, перед собою преклоню, но чести я не уроню, пока совсем не оженю! - Похвально, - догадалась Агата, - вы выходите замуж? - Намереваюсь отправиться навстречу кавалеру со смыслом и першпективами. Я и так уж затянула, едва не состарилась. Заскакиваю, можно сказать, в последний вагон, - Куропаткина счастливым шепотом проникла в уши доктора и помахала железнодорожным билетом, - сначала мчу в Петербург, а оттуда сразу... Есть! Есть место на земле, где ещё можно встретить благороднейшего человека. - Может вам стоит оглядеться вокруг? Никогда не знаешь, где фортуна оставит для нас сюрприз. - Глядела, душа моя, не единожды. Напрасные хлопоты, мелочь одна попадается. Ну, чисто блохи. Скачуть подле меня эти сморчки, скачуть, а радости от мелкого кавалеру нету. Егозение одно. Только в глазах рябит. И вокруг я глядела, и дальше, за горизонт, ничего, пусто. А у меня знаешь какой кругозор? О-го-го! - Куропаткина приставила ладони к глазам, в виде бинокля и посмотрела на доктора. Когда удивление Агату почти отпустило, она осторожно внесла предложение: - Может не стоит продавать квартиру? Мало ли, как жизнь сложится. Подыщите квартиранта, для начала на полгода. Возьмите задаток, для длительного путешествия вам должно хватить. - Подумаю. А ты, АгатВалерьянна, не томи, ляпай мне печатку. Да пожирнее. Вдруг кавалер засумлевается в моей пригожести и першпективности, так я его живо этой справочкой убедю. Куропаткина, видно, узрела разумное зерно в словах доктора, раз на следующий день в "Заводском телеграфе" появилось объявление о сдаче внаём квартиры. Агата послала Порфирию вместе с газетой срочное СМС, в котором доверила осмотреть и самостоятельно определить, годится ли жилплощадь для временного свития в ней семейного, но тайного гнезда. Небольшая трехкомнатная квартира с ванной и кухней над пустовавшей мясной лавкой для их целей подходила как нельзя лучше. Штольц с Куропаткиной сговорились быстро, ударили по рукам, и каждый из них остался весьма доволен сделкой. Двухэтажное каменное строение располагалось на углу Боголюбской и Кустарной улиц. Особенно таинственным новобрачным симпатизировало то, что боковое крылечко, ведущее в жилые комнаты, оказалось скрыто разросшимся кустарником. Вторым немаловажным фактором при выборе жилья было удачное расположение дома, на полпути между особняком Морошкиных и полицейским участком, неподалёку от клиники. Теперь Агата могла посещать супруга в любое удобное время и даже греться у семейного очага по несколько дней подряд. Родители, с головой нырнувшие в собственный ренессанс, мало обращали на неё внимания. Дездемона странно косилась, но помалкивала. Павел Ильич уехал в Петербург, но обещал вернуться к тому моменту, когда маленькие ангелы осенят их дом детским писком. Почетная миссия сделать его вторично дядей легла на нового члена семьи. Гортензия Морошкина, не дожидаясь марта, когда её соплеменникам по закону было положено питать романтические чувства, улизнула из дома и на глазах изумленного дворника подарила невинность Барсентию Адамову, косоглазому соседскому коту, примитивно зелёно-полосатой породы. Как Барсику, с его фигурой, похожей на полосатый велосипед, длинными ногами, искривленным зрением и половиной хвоста, удалось произвести впечатление на прелестную, как рыжая фея, барышню Морошкину, для всех осталось загадкой. Марта Матвеевна горестно вздыхала, да собирала слезы в платочек, представляя будущее неказистое потомство. Хозяева нечестивца причастность к содеянному не признали, свидетеля обозвали подложным, Гортензию - беспутной, будущие родственные узы отвергли, и всю ответственность переложили на невоспитанную кошку. Да ещё крикнули Морошкиным через забор, что надо лучше следить за своими девицами, раз они у них приучены бегать за кавалерами. И даже полиция их унять не может. Марта Матвеевна прижимала к груди блудливую фею Зизи и кручинилась над судьбой любимицы, обреченной в одиночку тащить груз материнства. Валерьян Ильич готовил в суд иск к Адамовым о клевете, признании отцовства и нарушении Барсиком границ частных владений. Обещал, что пустит их по миру, но супруга, обычно верящая в него, как в то, что солнце встает на востоке, а садится на западе, тут сомневалась, и с истинно женской практичностью думала, как легализировать будущее потомство. - Ничего с ними не поделаешь, - объявила она мужу, - ты же сам видишь, что происходит. - Что люди скажут? Вот-вот дети пойдут. Адамовы никогда не признают их. - Мы их не бросим, усыновим и воспитаем. Не хуже, чем они своего. - Представляешь, если они статью в Барсентия уродятся? - Валерьян надавил на изболевшуюся мозоль супруги. Она издала мучительный, протяжный стон: - Нууу, нам им никогда хороших рук не сыскать... Хотя, если мальчики будут, то не особо трагично, а если девочки, то... Зизи было начхать на то, что устои её семейства колебались не хуже маятника. Над трудностями хозяев она только посмеивалась и упоенно принималась царапать обивку мебели, надеясь к марту успеть разрешиться от бремени и повидаться с ненаглядным Барсенькой ещё разок. Толстуха целыми днями валялась на диване, лениво рассеивала рыжий пух и ела за семерых. По количеству провианта, уничтожаемого кошкой, Дездемона сделала вывод, что беременность всеобщей любимицы является на диво многоплодной и прикидывала, чем задобрить всех соседей, когда придет время раздавать котят. В такие моменты в Марте Матвеевне, бывало, нет-нет, да шевельнется нечто тёмное. Но стоило ей вспомнить, какими глазами смотрели её мужчины на Гортензию и как она едва не лишилась их, всё плохое забывалось, и в доме воцарялись мир и благодать, озаренные рыжим пухом. Кошачья война с Адамовыми затянулась, завлекая старших Морошкиных в пучину склок и дрязг, и одновременно развязывая руки Агате, увильнувшей из-под родительского внимания вить семейное гнездо. Гнездо вилось пылко, но неумело. Куропаткина, упархивая в новую жизнь, щедро оставила всю меблировку и прочий скарб, что было прекрасно. Ведь молодожёнам оказались неведомы места, где люди добывают стулья, матрасы и кастрюли. Ни одному из них ранее не приходилось покупать сковороду или вешалку для одежды. Впрочем, о том, что не широта души заставила их квартирную хозяйку умчаться в неведомую даль, побросав все пожитки, кроме одежды, интимно поведала этажерка в спальне. На всех её шести полочках, на кружевных, любовно связанных салфеточках аккуратными стопочками лежали дивные книжечки. По тому, с каким трепетом хозяйка относилась к ним, было ясно, что они чрезвычайно милы её сердцу. Агата, осваиваясь в квартире, взяла с полки первую попавшуюся. Истрепанный, замусоленный вид книги вопил о том, что именно к ней тянулась всей нежной душой мадам Куропаткина, суровой рукой отрубая куски от свиной туши. До сих пор ещё влажная от слез старой девы, она сохраняла её мечты. Агата посмотрела на название и имя автора, застонала и плюхнулась на пустую кровать. - О, нет! Только не это! Порфирий Платоныч, идите сюда! - всем сердцем выкрикнула Агата. - Где мышь? - с кочергой наперевес примчался Порфирий, - она обидела вас? Напугала до ужаса? - Ах, ПорфирьПлатоныч, как было бы превосходно, если бы весь ужас бытия сводился к мышам! Есть вещи пострашнее их, - Агата театрально заламывала руки, - и они преследуют нас! - Здесь есть крысы? - Хуже! - девушка протянула Штольцу книгу. - Иоанна Хрулевская. "Дровосек и Прозерпина - жертвы невинности", - прочитал он. - Вот откуда Куропаткина взяла эту ерунду про "руби невинность на корню"! - Нет, так всё страшно, - многозначительно шевеля бровями, обнадежил Агашу супруг, - зато наши вечера скучными не будут. Непривычные к ведению домашнего хозяйства, Штольцы столкнулись с большой проблемой. Оказалось, что готовить никто из них не умеет, и как пользоваться кухней и прочими побочными прелестями семейной жизни, ни один из них не знает, а питаться в общественных заведениях им вместе опасно. Приходилось поодиночке искать места, где можно перекусить. Поэтому было принято решение просить помощи извне. Где взять такого специалиста, который гарантированно не оказался бы Крюгером, тоже придумала Агата. С заговорщицким видом она подкралась к Дездемоне, обещанием открыть страшную тайну заманила горничную в кладовку, и, избегая подробностей, под угрозой страшных кар, которые непременно настигнут её совесть в случае разглашения секрета, поведала об изменившемся семейном статусе и возникших трудностях. Дездемона, как верная и преданная горничная, поначалу манерничала и отнекивалась, отказываясь изменять хозяевам: - Нет, Агатушка Валерьянна, не уговаривайте! С какими глазами я буду подавать пироги ВалерьянИльичу, если только-только вылезла из кухни постороннего мужчины? Правильно! С бесстыжими! - Какой же Порфирий Платоныч посторонний? Он наш. - Он ваш! А мне воспитание не позволяет совершать кухонный адюльтер с посторонним господином. Вы уж сами как-нибудь потихоньку приучайтесь к хозяйству. - Приучусь. Обязательно приучусь, обещаю. Дездемонушка, миленькая, ты нам только немного помоги, а дальше - мы сами. Не могу я доверить хозяйство Порфирия Платоныча чужой горничной. То ли из идейных соображений, то ли мысли о новом, пурпурном кафтане, как у горничной губернатора, расположили Дездемону к помощи ближнему. Она согласилась содеять клятвопреступление и для начала хотя бы взглянуть одним глазком на хозяйство Штольца. Вдруг оно ей не приглянется? Приглянулось! Быт новобрачным опытная горничная наладила в два счета. Первым делом был куплен примус, и молодожены заставлены обучаться азам кулинарии. К вящему удивлению, Порфирий раньше супруги освоил это хитромудрое искусство. Правда, дальше кофеварения и чаезаварения оно не продвинулось, но сыщик и так был ужасно горд собой. Он варил кофе каждую свободную минуту, даже на сон грядущий, и от этого был игрив, смешлив и излишне возбужден, чем нагонял на Рукобейникова страх, а на Агату задумчивость. После трудного дежурства её клонило в сон, а муж озорничал и призывно тряс цепями от брачного ложа, высекая снопы искр. Того, что творилось в её квартирке, бывшая хозяйка даже в смелых мечтах представить не могла. О багаже её теоретических знаний Штольцы теперь имели богатое представление. Однажды Порфирий от скуки научил Агашу играть в карты. Пока ещё только в дурака, но и это, наравне с домашней одеждой и тапочками, весьма уютно и благоприятно влияло на их семейные вечера. Играли они, конечно, на интерес. Девушка поначалу чаще проигрывала и вынуждена была читать вслух опусы Хрулевской, отплевываясь и вставляя едкие комментарии. Штольц, сдавая карты, мысленно потирал руки, предвкушая очередной веселый вечер. Иногда удача была на стороне Агаши и тогда доставалось Порфирию. Он озвучивал плоды графоманства преотлично, читая с выражением, в лицах, что стало для девушки дополнительным стимулом овладеть картами. Но в тот день ей не везло. - Ну-с, Агата Валерьяновна, милости прошу, - мужчина положил перед ней книгу. Агата вздохнула и принялась читать: - Единственная дочь покойного князя Бурундучкова - прекрасная Прозерпина - была столь божественна в своём наследстве и невинности, что в последний момент еле избежала брака с сыном коварного опекуна, очарованного её мечтательным фиалковым взором... Порфирий Платоныч, как такое может быть? - Вы считаете, что богатое наследство и невинность не могут мирно сосуществовать бок о бок? - При чем тут это? Я о другом. Как вы считаете, что заставляет людей писать подобную чушь? Штольц сосредоточенно почесал макушку: - Никогда не задумывался об этом. А по-вашему, что? - По-моему - жажда славы и прекрасные в своей роскошности амбиции. - А по-моему, затевая бессмысленные дискуссии, вы просто пытаетесь увильнуть от чтения. - Но это же невозможно читать! - заныла девушка. - Ничего не поделаешь, Агашенька, карточный долг - долг чести. - Вот почему честь всегда кому-то что-то должна? - Честь - то, что составляет человеческое достоинство, вот почему мужчинам важно... - Порфирий начал было объяснять суть устройства мужского мира, но осёкся, догадавшись, - Агата, вы не можете этого не знать. Вы нарочно сбиваете меня? - Конечно. Я пять часов читала вам чушь, имею я право устать? - Не стоит преувеличивать, не более четверти часа. - Если вы не тиран и деспот - ваш долг избавить меня на сегодня от участи несчастной Прозерпины и оплатить долг моей чести, поступившись своей. Агата вручила ему книгу и плюхнулась в кресло-качалку. Углубилась в подушки и объявила: - Всё, можете начинать, я готова. - Не раскачивайтесь сильно, не то кресло вновь перевернется, и вы ударитесь затылком, как в прошлый раз. - Два раза, Порфирий Платоныч, я на одни и те же грабли не наступай... йу... йу... у... -... Испытывая невыносимые тяготы и лишения в разлуке с богатством, уклоняясь от порочащих её невинность восхищённых и безнравственных предложений, Прозерпина закончила курсы учительниц... - Читайте погромче, ничего не слышу. Пожалуйста! - Агата невинно округлила лучезарный взгляд. - Не скрипите креслом, тогда всё услышите, - посоветовал Штольц и продолжил экзекуцию: - Прозерпина настолько пропиталась благородными помыслами, что буквально рыдала от желания делиться ими с окружающими. Запутанные тропы судьбы привели учительницу вместо Воронежской губернии, куда её направил департамент образования, в глухую таёжную чащобу. Замерзающую барышню, обезвоженную и обессиленную, повторяющую из последних сил, как животворную мантру, таблицу умножения, нашла бригада лесорубов. Оклемавшись, она принялась благодарить спасителей, изо всех сил обучая их грамоте и исполняя романс Алябьева "Соловей". От учительницы, изо всех сил испускающей флюиды хрустальной невинности, лесорубы облагораживались на глазах, но их с каждым днем становилось всё меньше... - Куда они девались? Неужели сбегали в тайгу? Я бы на их месте так и поступила. Веселее жить с дикими медведями, чем с источающей невинность Прозерпиной. - С профессиональной точки зрения могу предположить, что они последовательно убивали друг друга, устраняя конкурентов. - Ох, ничего себе! А эта Прозерпина - опасная дамочка. - Хрулевская ещё в заглавии предупреждала, что от её невинности будут жертвы. - Читайте дальше, становится интересно. - Через год занятий оставшиеся дровосеки с помутившимся от воздержания и образования разумом побросали топоры и устремились в Петербург, желая выучиться на ломоносовых и бросить к подножью невинности прекрасной учительницы плоды своего ума. Лишь один из них остался при Прозерпине. Самого могучего дровосека с богатырской статью звали Протасий, а родом он был из города Мурома... - Неожиданно. - На сегодня - всё! - объявил Порфирий захлопывая книгу. - Так нечестно! Какое коварство! На самом интересном месте! - Завтра, Агашенька. Всё узнаете завтра, - целуя её в пушистую макушку, пообещал Штольц - Вы... Вы... Вы какой-то Шахерезад Платоныч! Нельзя так поступать с людьми! Это - высшая несправедливость. Я вам помногу читаю, по пять часов! И не смейтесь! Тут нет ничего смешного, - Агата столь разозлилась, что даже топнула ногой, - вы - домашний тиран! Да-да, именно так! Я слышала, они только так с жёнами и поступают. Сначала завлекут чем-нибудь интересным, а потом - раз, и... всё узнаете завтра. - Когда вы сердитесь, вы ещё более прекрасны, - необдуманно брякнул Порфирий. - И нечего меня задабривать эти вашими "прекрасностями", я вам не Прозерпина, чтобы умасливать меня подобным образом! Это ссора была второй в их недолгой супружеской жизни. Первая случилась вскоре после возвращения. Графиня Еле-еле-Онская давала бал по поводу возвращения приемной дочери. Софочка была дочерью её покойного мужа и всю сознательную жизнь провела в пансионе. Бал стал событием сезона. Были приглашены все мало-мальски значимые в городе люди. Агата отправилась с родителями, Штольц - с Рукобейниковым и надеждой потанцевать с женой. Клювейру весь вечер вился вокруг Агаты, безмерно раздражая Порфирия. С плохо усмиряемым гневом сыщик, кровожадно скрипя зубами, как дровосек Протасий, распугивал остальных гостей, но держал достоинство в руках, не давая ему вырваться на свободу. Клювейру хитро поглядывал на фырчащего в пустоту Штольца и наперебой приглашал Агату на танец. Она вальсировала жизнерадостно, но неохотно, то и дело подавая законному супругу сигналы глазами, мол, я не по своей воле, а отказаться не могу, чтобы не привлечь внимания Крюгера. Порфирий и сам это прекрасно знал, но продолжал неожиданно для себя раздуваться и краснеть. Рукобейников свел знакомство с Софочкой Еле-еле-Онской. Барышня предъявила себя с самой приятной стороны. Он была мила и благовоспитанна, знала по-французски и сведуща в азах гимнастики и в вопросах кулинарии. Отличала канапе от сэндвича и советовала Артамону, что из них благоприятнее для желудка российского провинциала. Зато мачеха её отличалась от падчерицы в искривленную сторону. Рябя в глазах присутствующих бело-полосатым платьем, она двинулась в сторону казавшегося бесхозным Штольца. Графинюшка, очарованная мужественностью, легко коснулась рукава Порфирия и не получив отпора, огладила его весь, от плеча до запонки. И даже шепнула ему нечто, что Агата сочла за призыв уединиться. Если бы не Клювейру, болтающийся у неё на руках, она бы быстро расправилась с соперницей, а так пришлось исхитряться. Графиня, тем временем, подбиралась к центральной пуговице фрака Порфирия. Нащупала её, сжала цепкими пальцами и принялась откручивать. Глаза Агаши превратились в лучезарные бойницы. Она представила, сколько времени ей потребуется, чтобы пришить пуговицу обратно, и сколько раз она уколет свой палец. То, что Порфирий его столько же раз потом поцелует, она в расчет не брала. Тур вальса у пары Агата Валерьяновна - Клювейру плавно перешел в кадриль. Она подпрыгивала невпопад, стараясь через плечо португальца взглянуть на скоропостижно созревающую, как нарыв, супружескую измену. Музыка набирала обороты, а вместе с ней Агаша наполнялась ревностью. Остальные танцующие, ведомые странной парой, вместо кадрили уже галопировали. Музыканты, привыкшие к полному повиновению танцоров, приподнимались со своих мест и, возмущенные творящейся революцией, дудели, скрипели и бренчали кто во что горазд. Агата раскрутила португальца посильнее и, когда они когда оказались напротив места обольщения, выпустила партнёра из рук. Клювейру, вращаясь, как юла, подлетел к графине и намотался на её юбки. Порфирий, ожидая от ревнивой Агаты чего-то подобного, сумел своевременно отскочить. Адру-Педру барахтался в ворохе полосатых и кружевных нижних юбок графини, давая ей возможность ощутить восторг от тяжести мужского тела. - Синьора! Вы меня простить? Я перебрать пузырьки шампанский. Не удрожаться на ноги и завалиться на ваша сиятельность. - Господин Клювейру, прекратите ёрзать. Сначала верните мне нормальное положение и тогда начнёте молить о пощаде. Но я вас никогда не прощу! Уронить меня на моем же балу! Позор! В углу, за портьерой, глядя на эту катавасию, заливалась смехом Софочка. Артамон, незнакомый с устройством отношений в их семействе, столь неодобрительно смотрел на барышню Еле-еле-Онскую, что и она была вынужден извиниться: - Артамон Адамыч, не подумайте про меня худо. Я не чудовище... - А я уже подумал, - сознался Рукобейников. - Вы пока ещё многого не знаете. Может со временем... - Позволите нанести вам на днях визит? Или надо испрашивать позволения у вашей матушки? - Не надо. Достаточно того, что я рада вас видеть. - Тогда до завтра? - Да. Знаете мостик через ручей позади нашего дома? Каждый день после обеда я там гуляю. Если решитесь составить мне компанию - милости прошу. Агата сообщила увлеченным друг другом родителям, что уезжает, так как разболелась голова, на что получила распоряжение сразу же лечь в кровать и выпить горячего сладкого чая. Невзначай, но довольно сурово и многозначительно мимоходом дернула за фалду фрака Штольца и шепнула: - Я уезжаю. Она отправилась не домой к родителям, а на квартиру. Через четверть часа подъехал и он. Агата, пока поджидала супруга, даром время не теряла - напитала атмосферу электрическим гневом: - Порфирий Платоныч, я бескрайне недовольна вашим поведением! - Я так и думал, что вы это сделали нарочно. - А что мне оставалось? Графиня уже почти склонила вас к неверности! А ей, по меньшей мере, семьдесят лет. - Не больше пятидесяти. - Вы уже с такими подробностями знакомы? Чувствую, Порфирий Платоныч наш семейный корабль, не успев отправиться в плавание, начинает тонуть, как калоша... - Калоши не тонут. - Ах, вы и тут мне будет противоречить? Раз вы оказались таким сластолюбивым вожделяльщиком старых графинь... - Кем? -... вот и женитесь теперь на ней. - Агашенька, я не могу вести её под венец, поскольку уже связал себя узами брака с вами. - Значит, как со мной, так связываться узами, а как с полосатой графиней, так ходить под венец? Чувствуете обидную разницу? - Я же не мог оттолкнуть её. Мне бы достоинство этого не позволило. - Ох, уж это ваше мужское достоинство! Дуэлиться по любому поводу оно вам позволяет. Принимать ухаживания престарелых графинюшек - тоже. А в то же время собственной долгожданной и выстраданной жене вы говорите такие сухости. - Какие такие сухости? - Про связывание узами. - Агата, вы дождетесь, я действительно свяжу вас и посажу в подвал с мышами! - Всё-таки вы - тиран! Я так и знала, что не стоило идти за вас замуж! - Так это не вы ли, сударыня, чуть не вывалились из экипажа и кричали извозчику: "Гони скорее!" Нет, конечно, это были не вы. Это, наверное, была другая моя жена. - Да-да! Нинель Арнольдовна. Вы, Порфирий Платоныч, вызываете во мне столь необыкновенное расстройство, что имени ему нет! - Есть! Есть ему имя, Агашенька. Обычная, зелёная ревность. - Вы думаете, что я ревную? Ха! Да очень надо! - Именно это я и думаю, мадам Штольц. И стремлюсь вас сконфузить встречным вопросом. Это что за выкрутасы вы устроили прилюдно на балу? - Я? Да я вела себе тише воды ниже травы. - Нет, драгоценная моя, позвольте засомневаться в вашей наигранной скромности. Вы прилюдно лучились счастьем, когда господин Клювейру приглашал вас на танец. - Я не лучилась... - Шесть раз вы танцевали с ним! Шесть, дорогая жена! Не пять, и не четыре! А по бальному этикету допускается не больше двух. Теперь Клювейру обязан жениться на вас. - Но я не хочу. Я уже замужем. За вами! - Значит, дуэль неизбежна... - Не вздумайте! Если вы это сделаете, то я... - она огляделась по сторонам, - ... то я вызову на дуэль вашу графиню! - Агаша, должен вам признаться, я очень болен. От знакомых слов внутренний доктор Агаты очнулся и уверенно ступил на знакомую почву, приготовившись оказать помощь пациенту: - У вас опять разыгралась крапивница? - девушка мановением руки расстегнула фрак и потянулась к застежке брюк. - Дело не в ней. Всё гораздо хуже! - Неужели инфлюэнца? Или... - ахнула она. - Надо срочно в клинику! Вы отпустили экипаж? Как вы могли заболеть у меня на глазах? И ничего не сказали мне? Неужели вы настолько не верите в меня? Вы понимаете, как вам повезло, что в хозяйстве имеется собственный доктор? Что с вами? Кашель? Давайте, я вас послушаю. Раздевайтесь! Нет, не раздевайтесь, мы срочно уезжаем в больницу. Где ваше пальто? А моё где? - Перестаньте суетиться, мне уже не помочь. Это смертельно, - он смотрел, как беззвучно открывается и закрывается рот супруги, а в лучезарных глазах её трепещут слезы, - Агашечка, я должен был вам сразу сказать - у меня острая непереносимость ревности. Он вгляделся в лицо жены, пытаясь угадать, поняла ли она смысл сказанного. Поняла. Рука Агаши потянулась к чашке, забытой на столе, бестрепетно сжала и... Если бы Порфирия кто-то спросил о том, какой звук издает фарфоровая чашка, пролетающая возле уха, то он бы сразу ответил: "На три тона ниже комариного писка".