Невинность и не винность

Агата смотрела сквозь огромный рубин на пламя горящей свечи. Кровавые всполохи скакали по стенам её комнаты и жадно, как языки пламени, пожирали её жизнь. Вчера за неё сделали выбор, впрочем, винить в этом, кроме себя, некого. В обнимку с собственной безрассудностью она добровольно взошла на костер. Инквизитор зачитал приговор, надел на палец кольцо и обрёк её душу на вечные муки. Стоила ли жизнь Штольца её медленной смерти? Время покажет. Нет, того, что с ним станется далее, она уже не увидит. Её удел - жить прошлым. Ей остались лишь воспоминания: - Штольц, Порфирий Платоныч, следователь. - Агата Валерьяновна Морошкина... Мой отец адвокат, всякий вам покажет наш дом... Как он мог? После всего того, что между ними было? Да на большей части полицейских протоколов их фамилии соседствовали друг с другом, как пара попугаев-неразлучников. Морошкина и Штольц. Каково? А сейчас, пять лет спустя, стало ещё звучнее - сыщик Штольц и доктор Морошкина. Как название детективной истории с элементами романтических грёз. Вот именно - грёз... ...Из полицейского участка она вышла совершенно потерянной, брошенной и невыразимо одинокой. Присутствие духа, с коим она никогда не расставалась, предательски помахало ей ручкой и растворилось в тумане. Все так тщательно, по кирпичику, выстроенные из эфира матримониальные замки рухнули и погребли под обломками Агату в подвенечном платье вкупе со всеми мечтами о детях, внуках и правнуках (дальше она пока не заглядывала). Теперь по руинам горной козочкой скакала Нинель Арнольдовна, копытцами высекала снопы разноцветных искр и ехидно тыкала в Агату зонтиком. Мол, моё это всё! Муж, дети, внуки и даже правнуки! И не смей тянуть свои загребущие фантазии в сторону моего семейного очага! Как он мог? Она так ждала его! Верила, что жив. Надеялась, что вернётся... Вернулся! Но зачем? Посмеяться решил? Или пока жена в Европе, он... Нет, не может быть! Он не таков! Или таков? Что она вообще о нем знает? Когда-то он был честным и благородным. Цветочек подарил. И яблоко. Любил её. Да, тогда она это точно знала. И верила ему. И доверилась... И тогда он не был женатым... А когда вернулся, ей казалось вот оно - счастье, сошло вместе с ним с поезда. Ещё чуть-чуть, и прольется на неё золотым дождём. Только руку протяни, потрогай, пригладь лацкан пальто, сдвинь ему набекрень черный котелок, прижми к себе его трость, и всё будет, как раньше. Её глупое сердце наивно потянулась к нему, а оказалось, ей вместо возлюбленного подсунули кота в мешке! Да не одного, а вместе с кошкой. И теперь эти хвостатые-полосатые дуэтом похохатывают над ней и скребут её душу... Она бродила по аллеям вокруг дома до тех пор, пока голова не опустела и ноги не стали гудеть. Агата плакала, злилась, выходила из себя, блуждала в эмпириях, заходила обратно, металась туда-сюда, но чувствовала себя неуютно и тут, и там. Везде был он - Порфирий Платоныч. Недвусмысленно женатый. Из последних сил она добралась до родного крыльца. Зашла в дом и упала в объятия горничной Дездемоны. Сие ажурное имя, резавшее слух малообразованного обывателя, пачку театральных программок и аллергию на весь мужской вид Дездемона получила в дар от батюшки. Он служил капельдинером в уездном театре, был хрупким и щупленьким, как мотылёк. Про таких говорят - слезой перешибешь. Хлюпая прозрачными крылышками, он тянулся к прекрасному - свету рампы и пригожим вдовушкам. Одна из них на третьем году вдовства произвела на свет малышку. Мотылёк бякнул на прощанье крылышками, брякнул “нареки её Дездемоной”, и был таков... О высокодуховном происхождении в дочурке ничто не напоминало. Рост она имела уверенный гренадерский, к десяти годам переросла родительницу и залётного батюшку. Материала на платье уходило столько, что матушке хватало на два и ещё оставалось на чепчик. С обидчиками не церемонилась, могла на базаре наглецу и корзинкой приложить. И Отелло эта Дездемона могла отвесить такого леща, что напрочь отучила бы ревновать, а Яго заставила бы себя обходить за семь вёрст зажмурившись. Оказавшись в доме Морошкиных, она всем сердцем привязалась к хозяйке и жалела её неразумную, доверчивую дочь. Вела хозяйство так, как ей виделось, ревностно хранила покой семьи и о субординации имела самое смутное представление. Дездемона с легкостью затащила горемычную хозяйку на второй этаж. Свалила её, от усталости и потрясения сделавшуюся безразличной, в девичьем будуарчике на кровати и, не покладая уст, принялась хлопотать. Уговаривала, раздевала, поругивала... И в этот момент заметила фотографическое изображение, которое Агата не глядя прихватила из полицейского участка, вынула из онемевших пальцев, повертела и так и сяк, и не удержалась, присвистнула: - Фьююю! Ишь ты! А ваш-то, каков жук, тощую мадаму себе на шею повесил! - Это жена его... - Вот оно как... А что ж он на такую доходную позарился? Покрепче не было? Одни мослы. Ножонку вытянула, тоненькую, ну чисто козью. И зонтик бы прикрыла, того гляди её ветром унесёт. - Она фрейлина. Во дворце служит. - Вот беда- то! Что это за занятие для мадамы? Хозяйке пристало дома сидеть, да мужа блюсти, чтобы он, как голодный пёс, по улицам не шнырял... - Ах, Дездемона, оставь меня! Мне надо подумать. Я и так пребываю в подвешенном состоянии... Отрешенная Агата только сейчас заметила, что в отчий дом явилась с “приветом”. Девушка взвыла, затрепыхалась, порываясь бежать, но была перехвачена служанкой и прижата могучим телом к кровати: - Куда собралась, Агата Валерьянна? Удавиться изволите? Нет уж, дудки! Не пущу! Что я вашей маменьке скажу? Она церемониться не станет, в одночасье меня рассчитает за то, что я вас не уберегла. Женщины барахтались и Агата рыдала: - Выпустиии... Не буду я вешаться. - Не верю. Ох, не верю. Из-за этих аспидов завсегда кончают с собой. Вяжут петлю из веревицы и болтаются потом на суку, а зеваки им под юбки заглядывают. Неприлично это. - Ты меня раздавишь! Что тогда мама скажет? - Маменька скажут: “Молодец Дездемона! Спасительница! Придавила дочку нашу, но удавиться не дала”. Агата извернулась, выскользнула из-под горничной и метнулась к двери. Дездемона, несмотря на габариты, оказалась проворнее. И хитрее. На подступах к двери она перехватила хозяйку, театрально (происхождение пальцем не заткнёшь) вытаращила глаза и закричала, указывая ей за спину: “Вон он, ирод, в окно скребется!” В Агате, от невыносимых душевных мук ослабевшей умом, даже не проклюнулась мысль о невозможности попасть на второй этаж по гладкой стене. Ожидая увидеть родное лицо с прижатым к стеклу сплющенным носом, она обернулась и потеряла драгоценную секунду, которая позволила горничной выскочить в коридор и захлопнуть за собой дверь. - Посидите пока, поплачьте, Агата Валерьянна, а там выпущу... Часа через полтора, которые Агате показались вечностью, Дездемона вернулась и отыскала узницу в уголке будуарчика, в жалкой, скрюченной позе, ладошками закрывающую уши. Служанка сердобольно погладила её по макушке. Хозяйка опасливо приоткрыла один глаз: - Они ушли? Присутствие духа, о котором Агата сперва так дурно подумала, вернулось! Да не одно. Привело на подмогу призрачных Морошкиных. Толпа иллюзорных предков рассредоточилась по комнате. Мужчины, женщины, расшитые камзолы, шпаги, фижмы, кринолины, парики... От всего этого столпотворения у Агаты закружилась голова. Ожившие портреты из семейного альбома совещались, строили планы, ругались, гомонили, вспоминали старые обиды. Обещали по возвращении в место постоянной дислокации разобраться с предками Порфирия. Особенно распалялась одна дама в чепце. Она, как видно, в земной жизни тоже хлебнула горюшка от мужской неудержимости, поэтому считала себя главным экспертом и никому не давала вставить слова. К Агате подкрался прапрадедушка, муж гневной прародительницы и зашептал на ухо: “Не верь ей! Я только один раз взглянул налево, и то, чтобы крепость устоев проверить!” Агата пристальнее посмотрела на него: черноволос, хитроглаз... Вылитый дядюшка! Только одет не по моде. А мама-то гадала, в кого он уродился гулякой... - Пойдемте со мной. И фотокарточку эту берите, - горничная потянула Агату с пола. - Не пойду. - Не упрямьтесь. Ну что вы в самом деле? Первый раз он вас, что ли, бросает? Чай не шешнадцать вам... - Да, не шестнадцать и не первый. Но, пойми Дездемона, у нас была любовь! - Кака может быть любовь, когда он едва вырвался на свободу и в ту же минуту с той мадамочкой смурлыкался. Агата не нашлась, что сказать. Права она, во всем права. Бросил, женился. А вдруг у него с законной супругой возвышенное духовное единение? А с ней так, понарошку, легкомысленные пикники, шампанское... Горничная привела её к беседке: - Ну давайте сюда эту карточку, мы её к столбику приладим. Смотрите, как складно получилось! Берите яичко, вон они на подносике. Размахнитесь и пуляйте. Сначала в мадаму, потом в него, изменщика подлого. - Может, не надо? - Агате уже стало казаться, что Порфирий на фотографии не так уж и счастлив. И вид у него такой, словно только по обязанности обнимает спутницу. - А может, он её по любви в жены взял? Вон, какая Нинель Арнольдовна пригожая, сама брюнетка, а глаза шоколадные. Тоненькая, как тростинка, и ему подходит. Дездемона скептически оглядела хозяйку с ног до головы и вынесла вердикт: - Мы не хуже! И глаз у нас лучезарный. И сердце доброе. И волос кудрявый, словно бес попутал. И медицине мы обучены. Служанка ворковала и пыталась вложить Агате в руки яйца. - Развлекаетесь, барышни? - к беседке приблизился дядюшка. - О, я вижу, женская месть не знает границ, но знает дорогу в курятник. - Нечего ёрничать, Пал Ильич, горе у нас. Нас жених вероломно предал. - Обеих? И тебя тоже? Наверное, узнал, что ты на ночь не молилась. - Молилась! - Ну тогда я за твоего жениха спокоен. Нынче его сия яичная экзекуция обойдет стороной. - Да если какой змей подколодный со мной такое посмеет сотворить, то я его голыми руками... - Что? Жизни лишишь собственноручно? А что, с тебя станется! Шекспиру такое и не снилось. Новое виденье старых пьес. Дездемона в порыве ревности задушила Отелло! Хочешь, найду тебе мавра? Я в Петербурге видел одного. А ты, Агафьюшка, тоже могла бы Порфирия Платоныча голыми руками? - И она! - уверенно ответила за хозяйку служанка. Агата лишь горестно вздыхала. Душить Порфирия ей не хотелось. Хотелось обнимать и целовать. Ничего с собой поделать не могла, её, как магнитом, тянуло к чужому мужу. - Не переживай, дорогая племянница, твой поклонник взвалил на себя эту миссию. Весь город говорит, что португалец вызвал Штольца на дуэль... - Так ему и надо! - кровожадно заключила служанка. - Пусть ваш Андра-Пендра покончит с изменщиком, зря, что ли, мы его чаем поили и на обеды приглашали. - Дядя, что ты говоришь? Какая дуэль? Господин Клювейру вызвал Порфирия Платоныча? Как он смел? Это моя репутация! Что теперь подумают в городе? - Ты правда хочешь это знать? - Штольц принял вызов? - Разумеется! - Он же знал о моем отношении к дуэлям! Я говорила ему. Для него мои принципы не имеют значения? - И тут Агату осенило. - Он хочет умереть! Он сделает всё, чтобы быть поверженным! Он поступится своей жизнью! Дядя, что делать? Дуэль надо отменить! - Нет никакого способа. Это долг чести! Только поединок должен решить, кто прав, кто виноват. - Какая глупость! Нет гарантии, что победит правый! Очевидно, что удача на стороне более ловкого. - Именно так! Ни в коей мере не склонная к скоропалительным решениям Агата через пять минут штурмовала соседский дом. Входную дверь она преодолела без проблем, а заодно метким ударом дверной ручки в лоб вывела из строя незначительную преграду в виде дворецкого. Пролетела мимо него, но медик, загнанный душевными муками в дальний угол её сознания ожил, взбунтовался и заставил её вернуться к раненому. Девушка схватила за щеки ошарашенного слугу, деловито (выучка доктора Минхерца!) покрутила его голову и диагностировала: - Жить будешь! Но подглядывать в замочные скважины надо прекращать. Видишь, как это плохо для здоровья? Дворецкий, соглашаясь, кивнул. Агата одобрительно потрепала его по щеке и назначила лечение: - Капустный лист ко лбу приложи. Если до завтра не пройдет, приходи в клинику, я тебя там вылечу. Агата была довольна осмотром, а внутренний медик, настроенный скептически, сомневался, что данный пациент к ней обратится ещё раз. - Хозяин у себя? - дворецкий не успел ответить, а каблучки опасного для его здоровья доктора уже зацокали знакомым путем на второй этаж. Двери в кабинет были открыты и Агата решительно влетела в них, как глупая мышь в мышеловку. - Синьор Клювейру, это правда, что в городе говорят? Мужчина поднялся из-за рабочего стола ей навстречу и радушно раскинул руки в надежде обнять весь мир и Агату в придачу. - Минья керида сеньорита Агатинья, вы осветить лучи солнца меу эскриториу! Мой кабинет. Какая приятность привести ко мне мой лючши соседка? - Не приятность, скорее, наоборот. Неприятности сыплются на мою голову, как грибы после дождя! Вы вызвали Штольца на дуэль? - Когумелу? Грибы? Магнифику! Это очень хороший признак фортуна! Гриб достается только победитель! - Иностранец юлил и старался отвести обсуждение щекотливого вопроса подальше, лучше на побережье Атлантического океана. - Адру- Педру, ответьте, вы бросили вызов Штольцу? - Не надо забивать пустяк ваш хорошенький головка. Это наш, мужские дела. Агата уперлась в него взглядом и её глаза в миг, ставшие из лучезарных голубых колючими серыми, превратили иностранца в одну огромную мурашку. Он поежился и неохотно признался: - Си. Я потребовать от него сачисфасеу! Сачисфакция. - Если вы мне друг, то должны отказаться от дуэли! - Просите всё, что желать ваш дух. Луна. Солнце. Звезда с небес. Но только не это. Если я не дуэлится, то мой честь станет таким же как ваш. Как рваный тряпка! Сеньор Штольц- губитель репутасеу мужчин и женщин! Он должен ответить за свой озорство! - Адру- Педру, всё сложнее, чем кажется... Это долгая история... - нерешительно начала Агата. Клювейру отошел в угол и вернулся с бутылкой вина и двумя бокалами. Один протянул Агате. - Настоящий шеррез, с мой родина. Большие пальцы Агаты, непривычные к спиртному, неуверенно поглаживали бокал, не зная, как к нему подступиться. Наконец она осмелилась, слегка пригубила и сморщилась: - Сладко и крепко. Её собеседник снисходительно улыбался и молча подталкивал её к продолжению рассказа. - Адру-Педру, всё не то, чем кажется... Но одно я могу сказать определенно, Штольц тут ни при чём! Я сама во всем виновата. Только я одна! Я относилась легкомысленно к моей репутации. Без внимания. Я не понимала, что она хрупка, как ночная фиалка, и требует бережного отношения. И вот она пришла в негодность, а жизнь дорогого мне человека находится под угрозой из-за моей безрассудности. - Сеньор Штольц ваш драгоценность? Агата, вместо ответа предпочла ещё хлебнуть огненного напитка. А Клювейру настаивал: - Восэ у ама? Вы любить его? Столь прямой вопрос превратил её рот в пустыню Сахару. Как умирающий путник, она глотала живительный херес. Неужели он хочет услышать то, что еще никогда не касалось ушей Порфирия? Язык Агаты заплетался за мысли, но всё же она собралась с силами и невнятно ответила: - Ннн.. нас многое связывает. Он прекрасный человек и должен жить... - Но он же женат. - Это неважно, я привыкла к одиночеству. Хуже него только неизвестность. Главное знать, что он есть... - Что вы готовы отдать за жизнь сеньора Штольца? - Всё! - с нетрезвой горячностью пообещала Агата. - Даже готовы стать моя жена, если я откажусь от дуэли? От невозможности происходящего бокал внезапно опустел. И тут же вновь наполнился. Сколько раз это повторялось она потом вспомнить не могла, но когда на улице стемнело она невнятно пошутила: - У вас бездонные бокалы! Мне пора домой... - Сеньорита, я хотеть услышать ответ на мой вопрос. - Адру-Педру, вы не можете говорить это серьезно. - Сеньорита, если вы идти замуж за мой персон, то я не убивать сеньор Штольц! - Мы же не любим друг друга! - Это пока. Стерпится-слюбится. Вы принимать меня как муж - супруга Штольц получать свой Порфирий. Всем быть хорошо. Каждая сеньора иметь свой собственный мариду. Муж. Добровольно надеть оковы неблагоприятного брака ради того, чтобы Нинель Арнольдовна могла счастливо жить с её Порфирием? Почему именно Нинель? Порфирий останется жив! И будет счастлив со своей женой. А она, Агата, выйдет замуж за приличного человека, уедет с ним с Лиссабон. Говорят, там красиво. И от Заводска далеко. Уж там ни один привет от жен Штольца её не достанет... Нет, такие решения нельзя принимать после хереса. Агата, размашисто качаясь, как неваляшка, встала со стула, попыталась сделать шаг, наткнулась на препятствие и стала заваливаться, но мужские руки подхватили её под мышки и оттащили к диванчику. Агата, ощутив под собой устойчивую поверхность, поджала ноги и свернулась калачиком. - Сеньорита, если Адру-Педру вам отвратителен, не надо терзать свой сердце! Конец в конец, есть много шанс, что на поединок погибну я. И тогда вы сможете счастливо жить дальше! - Не смогу. - Тогда вы имеете лишь один выход - в ту дверь, а из неё в мой жизнь и мой дортуар. - Адру-Педру, я уважаю вас как соседа, но поймите, чтобы составить счастливый брак нужно нечто большее, чем уважение. - Разве я давать вам повод сомневаться в мой слов? Я- нобри! Дворянин! Я иметь представление о приличиях! Я делать вам предложений - вы его принимать. Мы создавать брак и родить много прекрасный дети! - Вы хотите, чтобы у нас были дети? - Си! Много-много дети! Каждый ану! Год. Как когумелу после дождь! Я правильно выражаться? - Адру-Педру, может пока не надо о детях? - робко попросила она. - Вас смущать мой задор? Я любить дети и любить их созидать! Она гнала от себя мысли о том, что ей с португальцем придется кого-то созидать. Но выбора не было. Или в ту дверь, в дортуар, или носить Штольцу на могилу цветы. Каверзная мысль не давала ей покоя и как назойливая муха зудела в ухо: “тогда он будет только твой”. Агата прикрыла глаза и представила, как вокруг неё бегает толпа разновозрастных детей в красных панамках и кричит: ко- гу- ме- лу, а она их считает по головам: … одиннадцать... двадцать пять... сорок четыре... Когда она вытащила из- под крыльца семьдесят седьмого, то провалилась в блаженную тишину... Она не чувствовала, как её прикрыли пледом и надели на палец кольцо с огромным рубином. Но услышала, как мужской голос на чистейшем русском языке ей пообещал: - Всё равно ты станешь моей... Сквозь сон Агата согласилась с ним: - Когумелу! ...А утром были бурные рыдания матери, раздирающие Агатину больную голову. Родительница пронзительно, на высоких нотах, страдала из-за остатков дочерней репутации. С ними перемежались угрозы мужской половины её семьи покончить с коварством португальца при помощи дуэли, если это не удастся Штольцу. Хотя ничего удивительного не случится, если после сегодняшней ночи Порфирий Платоныч откажется от поединка... Агата таращилась по сторонам, не понимая, что происходит вокруг нее. Не далее, как вчера, она это уже видела, только родственники были бесплотными и их гнев изливался на другого мужчину. На слове “дуэль” воспоминания Агата о проведенном вечере в обществе соседа частично воскресли. Она застонала от ужаса содеянного и схватилась за голову. Все, находящиеся в комнате кричали и ругались, не щадя её подорванного хересом здоровья. Лишь демонстрация сеньором Клювейру своих честных намерений, подтвержденных огромным рубином на её руке, усмирило её семейство, как свирель компанию кобр...