*
Лицо полыхало с такой силой, словно в одно мгновение Незуко потеряла свою способность ходить под солнцем и сейчас сгорала заживо вместе с каждой следующей секундой, испепеляемая светом. Кожу жгло в месте, где её касались пальцы Санеми, пускай и через одежду, и Незуко на ходу схватилась за локоть, накрывая ладонью то место в интуитивном стремлении перекрыть прикосновение, однако легче ничуть не стало — наоборот, вдобавок к лицу загорелись лёгкие, когда сбилось дыхание, и это было настолько полузабыто для Незуко, привыкшей быть демоном с телом, невосприимчивым к нагрузкам, что с лёгкостью опозналось, что дело было не в беге. Вспоминать о том, как она впихнула Санеми проклятые яблоки и убежала, вызывала подкатывающую к горлу тошноту — тоже нетипичное для неё ощущение. Это не должно было произойти так, хотя Незуко и не задумывалась с самого начала о том, как должно было: на подходе к примерному месту, где была дежурная территория Санеми, смутно представлялось, что он обязательно окатит её с головы до ног своим ледяным взглядом и парой-тройкой колючих насмешек или вовсе погонит прочь, вовсю бранясь, но никак не то, что он схватит её и будет рычать, отчитывая и встряхивая, точно в желании вытрясти весь дух. Решение принести ему яблоки вместо завтрака и вместо извинения за сказанные накануне слова, затрагивающие то, что никак не следовало и её не касалось, теперь казалось самой большой глупостью в жизни. Путь по лесу смазался в памяти– настолько сильно сдавливало виски и грудь, пока бежала, и к хижине Незуко выскочила неожиданно для самой себя, остановившись с такой резкостью, когда увидела знакомую покатость холма и охотников перед ним, что земля под ногами взрылась, а сама она покачнулась, рискуя снова упасть. На солнце сверкнули клинки, мгновенно вытащенные из ножен, стоило ей появиться, и это была ожидаемая реакция с учётом того, какой шум наверняка подняла Незуко, но всё равно кольнуло на уровне сердца при мысли, что её могли сейчас атаковать. Даже если ошибочно. — Где ты была? — отрывисто спросил господин Томиока, спрятав свой клинок, и голос его звучал в разы резче, чем обычно — сердце кольнуло по второй раз, вынудив Незуко прижать к груди ладонь, как будто это могло спасти от того, чтобы снова испытать это чувство. Губы задрожали, вздрагивая и шевелясь, в то время как из горла не вырывалось ни единого звука, потому что она понятия не имела о том, как ответить коротко, а на полный пересказ всего у неё не хватит сил. Как изначально не хватало самого желания рассказывать всё целиком. Незуко не задумывалась о том, заметят ли её исчезновение, хотя с самого начала было очевидно, что заметят, потому что попросту не было места, чтобы уединиться и остаться в одиночестве — и это не вспоминая о том, что ей и не позволили бы. Для каждого из приставленных охотников Незуко была заданием, и этот факт, лежащий на поверхности всё это время, лишь сейчас открылся для неё во всей полноте. Не без помощи Санеми, чья реакция на её появление и злость за то, что рискованно сбежала из-под присмотра, шла вразрез с его ненавистью к ней как к демону и отчётливо показывала — напоминала — о том, что все они находятся здесь по приказу Ояката-сама. Жар с лица переместился на уши и шею — жгучий стыд, от которого образовался ком в горле и померещилось, что в любое мгновение Незуко расплачется от осознания собственной глупости, которой она не добилась цели, итогово снова поцапавшись и сбежав от Санеми, и заставила всех волноваться. — Незуко-чан, а ты куда пропала?! — на неё ураганом налетел Зеницу, обхватив обеими руками и уткнувшись лбом в плечо — в любой другой день это заставило бы Незуко оцепенеть с головы до самых ступней, а затем поёжиться, стараясь выпутаться из объятий и при этом не расстроить Зеницу, однако сейчас она выдохнула, мысленно поблагодарив его за то, что скомкал всю натянутость момента и переключил на себя всеобщее внимание. — Тебя похитили, но ты всех одолела и сбежала? Кто это был? Это были демоны, которые тоже теперь могут ходить под солнцем, как наша дорогая Незуко-чан? — знакомо затараторил он, отстранившись, и заглянул ей в лицо со страдальчески сведёнными бровями, точно уже во всех красках воображал, как всё происходило. В голове что-то щёлкнуло, когда они встретились глазами: Незуко спохватилась, что их с Зеницу отношения не подразумевали такой близости, и повела плечами, осторожно стряхивая его руки, а затем покачала головой, отметая предположение о похищении, хотя под пересечением пристальным взглядов господина Томиоки и Геньи, всё ещё ожидающих ответа, проскочила мысль соврать, что так всё и было — по крайней мере, звучало как уважительная причина пропасть и поставить всем на уши, чем признаться вслух об истинном положении вещей. В первой половине дня охотники отсыпались после ночного дежурства и набирались сил перед следующим, а её пропажа заставила их волноваться и собираться на поиски вместо заслуженного отдыха, и при мысли об этом в груди у Незуко потяжелело, словно сердце одним махом превратилось в огромный булыжник. «Из-за тебя застряли в этой грёбанной глуши», — запоздалым эхом раздалось в голове, ударившись о внутреннюю сторону висков острой болью. Незуко порывисто склонилась, согнувшись почти напополам — упавшие по обе стороны лица волосы замели по земле, однако это не имело ни малейшего значения в сравнении с виной, разъедающей всё изнутри со скоростью бурного водяного потока, сносящего всё на своём пути. — Прошу прощения, — вырвалось тонко и надрывно, на грани слышимостью для человеческий ушей, а потому — ладно и без заиканий. — М-мне жаль, что з-заставила… бес-спокоиться, — Незуко зажмурилась с такой силой, что перед глазами заплясало неподсчётное множество цветных искр. Как бы сильно не хотелось увернуться от грубых слов Санеми, безостановочно льющихся в её сторону, они налипали на кожу и въедались в неё, проникая в кровь и начиная стучать в ушах бесконечным напоминанием, что Незуко — обуза и тяжкая ноша вместо пользы, которую рассчитывала принести, когда узнала о своей новой способности. Сложенные перед собой руки сжались с такой силой, что затрещали и зазвенели кости, когда она продолжила, мучительно выталкивая из горла слова: — Прогуляться. Я х-хотела прог-гуляться, — чужие взгляды были ощутимы всей поверхностью кожи, и мерещилось, что в любую секунду над головой громыхнёт возглас, уличающий её во лжи, но признаться в истинной цели отлучки было ещё страшнее, потому что Незуко в своих же глазах казалась себе наивной и глупой. Мгновение стояла тишина, нарушаемая только обыкновенным шелестением леса, а потом зашуршали приближающиеся шаги. Незуко оставалась склонённой, готовая выстоять сколько угодно времени перед тем, как её простят за эту оплошность, и только напряглась в плечах, когда перед глазами мелькнули форменные штаны, после чего на затылок ей опустилась ладонь — тёплая и лёгкая, едва взъерошившая волосы, погладив, и затем исчезнувшая. — Это было рискованно. Сейчас дневное время, но мы не можем быть уверены в том, что тебе безопасно ходить одной, — пробормотал господин Томиока и негромко вздохнул — не было видно, но отчётливо представилось, как он прикрыл глаза и качнул головой перед тем, как продолжить: — Тебе надо было сказать, чтобы кто-то из нас сопроводил тебя. Хотя я и не думаю, что это безопасно. Лучше постараться быть здесь. Ещё несколько секунд после того, как он отошёл, Незуко оставалась склонённой, уставившись в землю перед собой. Затем медленно выпрямилась, немного исподлобья глянув на Генью, который хмурился и прыгал взглядом между лесом и ней, а потом шумно выдохнул и развернулся, возвращаясь в жилище, у входа в которое остановился господин Томиока, дожидаясь, пока все спустятся — под его взглядом Незуко вздрогнула, как очнулась от оцепенения, и поторопилась последовать за Генью и Зеницу, уже оказавшимися внутри и устраивающимися спать. Всё выровнялось, будто и не было её исчезновения, а утро и не наступало — в окружении стен без окон потеряться во времени не составляло труда. В то время, как они спали, Незуко свернулась на отведённой ей койке и замерла, рассчитывая тоже задремать, но сна не было ни в одном глазу несмотря на то, как собственное тело каменело и замирало вместе с каждой секундой под звучание чужого ровного дыхания. Она так и не заснула — только наблюдала за тем, как первым проснулся господин Томиока, выглядывая наружу и проверяя, где находилось солнце, после чего вынул свой клинок, проверяя его остроту и принимаясь за заточку. Под её звуки поочерёдно проснулись Зеницу и Генья, и уже следом за ними села на койке Незуко, прореживая пальцами свои волосы в чистой машинальности, лишь бы занять себя чем-то. — Зеницу, отыщи Шинадзугаву и скажи, чтобы он пришёл поужинать, — окликнул спустя время господин Томиока, и Незуко вздрогнула, вскинув голову — сердце скакнуло в самое горло и забилось там, распирая его стенки, что трудно было сделать вдох. Потянувшиеся часы размеренного ожидания вечера убаюкали её, а произошедшее подёрнулось дымкой, показавшись выдумкой взбудораженного сознания. Теперь же всё вспомнилось в мельчайших подробностях, и от этого похолодели кончики пальцев, а ладони, наоборот, повлажнели, так что Незуко торопливо спрятала их, сжав кулаки. Санеми обязательно осыплет её колкостями — в этом не возникало никакого сомнения. Вскинувшийся Зеницу свёл брови и попытался заныть, отговариваясь, и хватило одного-единственного взгляда господина Томиоки, чтобы тот умолк, звонко клацнув зубами, закрывая рот, и поплёлся в сторону выхода из жилища, не забывая громко вздыхать, чтобы всем было слышно. Сперва он пропал из поля зрения, выбравшись наружу, а потом и его шаги перестали быть различимы, сколько не вслушивалась Незуко, и время изменило скорость своего течения, уплотнившись и едва двигаясь — по крайней мере, такими были ощущения, пока они сидели в жилище без возможности видеть, в какую точку неба успело перекатиться солнце за то время, что Зеницу отсутствовал. Усидеть на месте становилось всё сложнее: собственное тело звенело, и Незуко меняла темп дыхания и тихонько ёрзала, то комкая в пальцах своё кимоно, то отпуская и старательно расправляя его, лишь бы занять себя чем-то, помимо воспоминаний о том, как близко было лицо Санеми, когда он рычал на неё и держал с таким остервенением, встряхнув, словно и не с демоном разговаривал, а отчитывал провинившегося ребёнка. Снаружи зазвучали шаги — и напряжение ожидания стекло с каждой мышцы, на мгновение позволив Незуко прикрыть глаза и выдохнуть, опустив плечи, и в следующую же секунду вернулось, заставив резко выпрямиться и приподнять подбородок, создавая иллюзию, что она нисколько не переживала, а то и вовсе не вспоминала о том, что случилось утром. Незуко чувствовала себя тетивой лука, натянутой до готовности лопнуть в любое мгновение, когда Санеми появился в жилище, сгустив воздух вокруг себя и словив сразу множество неотрывных следящих взглядов в свою сторону. Напрямую смотреть на него у Незуко не нашлось решимости — взгляд отскочил в ту же секунду, как она его заметила, и намертво прилип к дальнему углу жилища. Раздалось короткое приветствие, как всегда, насмешливо-грубое и проигнорированное всеми, а Незуко всё ждала, когда прозвучит едкое замечание про неё — сознание не могло остановиться, бесконечно придумывая варианты того, как Санеми мог проехаться по её дневной выходке, вплоть до того, чтобы наглядно вернуть яблоки, но время текло, а он ничего не говорил: сунулся в мешки с припасами, вытащив вяленое мясо спустя несколько секунд копания в них, и сел прямиком на пол, оттягивая зубами и отрывая от него по кускам. Снова сжав в пальцах кимоно и тут же расправив его, Незуко задержала дыхание и осмелилась скосить в его сторону глаза. В горле само собой булькнуло, когда наткнулась на взгляд Санеми — прищуренный и сверлящий её лицо. Резко отвернувшись, Незуко закусила изнутри щёки. Ладони зазудели от желания схватить что-нибудь, занимаясь делом и отвлекаясь, но здесь не было ни рукоделия, ни хозяйства — ничего для изображения занятности, хотя и вряд ли Незуко справилась бы с подобным, когда прошли годы с тех пор, как она занималась подобным. Вдоль позвоночника выступили мурашки и встали дыбом волоски в дрожащем ожидании, что в спину сейчас прилетит насмешка — иначе и быть не могло, и Незуко провела языком по губам, продолжая ждать, однако ничего не происходило. Ни слова для неё. Как для пустого места, и если бы не их встреча взглядами, то она задумалась о том, не превратилась бы взаправду в ничто. — Снова ты со мной на дежурство? — от звука голоса Санеми мурашки усилились. Осторожно повернув голову, Незуко глянула в его сторону и выдохнула, когда увидела его профиль, обращённый в сторону господина Томиоки. Тот поднял взгляд на Санеми и кивнул, утвердительно промычав, после чего вернулся к заточке клинка — ритмичные шкрябающие звуки возобновились, и мерещилось, что они проезжались по коже Незуко, задержавшей дыхание, когда Санеми проходил мимо. Он едва не задел её — считанное расстояние, на котором было ощутимо колебание расступающегося воздуха — и не взглянул, даже не покосился и не издал хмыканья, напоминающего о том, что он помнит о том, что было. Просто вышел, точно также проигнорировав и Генью, который как не старался смотреть в противоположную сторону, а всё равно выдавал себя, особенно стиснув челюсти и подрагивая ногой до той самой секунду, пока Санеми не поднялся наверх, возвращаясь в лес. Незуко хотела бы выдохнуть, расслабляясь, но никак не могла — воздух застрял у неё в носу и груди, распирая рёбра. Раньше она обрадовалась бы тому, что Санеми не обращал на неё внимание, а сейчас от этого возникало ощущение, что её обвязали поперёк туловища и подвесили, оставив в неизвестности о том, что внизу — острые камни или дощечки моста.Глава 7. Порывистость и оглушительность
19 марта 2023 г. в 00:50
Остаться в лесу и на дневное дежурство показалось Санеми наилучшим решением — от одной мысли вернуться в жилище к горлу подкатывал ком, мешающий проглотить слюну и вздохнуть. Ночь нисколько не выветрила из него злость и досаду, и они всё также кипели внутри, заставляя то и дело стискивать зубы и резко выдыхать, раздувая ноздри, каждый раз, когда память подбрасывала отрывистые картинки произошедшей стычки. Поначалу Санеми подбрасывало на месте и передёргивало, стоило всплыть очередному воспоминанию о том, как Незуко его отчитала или как он и Генья сцепились в драке, а Томиоке пришлось их разнимать, точно детей, но со временем фокус в воспоминаниях сменился: вместо вспышечных картинок стали всплывать и проигрываться по кругу собственные слова, выплюнутые в сторону Геньи, и чем дольше они повторялись в голове, тем сильнее блёкли в окрашенности эмоциями и становились просто словами — уродливыми и искривлёнными в своей призванности уколоть поглубже, оставляя за собой по-настоящему саднящие раны.
В моменте Санеми и правда жаждал этого добиться, специально подбирая самые острые и бьющие формулировки, но когда возвращался к ним мыслями, то ощущал разливающий по языку кисловатый привкус, который отчаянно хотелось сплюнуть — настолько отчётливым и всамделишным он казался.
Приходилось встряхивать головой и напоминать самому себе, даже в собственных мыслях и на самого себя рыча, что Генья заслужил каждое из тех слов, потому что выплакиваться об их отношениях Незуко — самое последнее, что Санеми от него ожидал, и тем более последнее, во что он хотел бы её посвящать.
Правда, чем дольше он мотал ленту воспоминаний вперёд-назад, тем сильнее начинал сомневаться в том, что Генья в действительно мог ей рассказать что-то, несмотря на тот факт, с какой почти ребяческой увлечённостью они тогда вместе занимались проверкой собранной зелени на ядовитость — в конце концов, это был единственный раз, когда Санеми наблюдал их взаимодействие, похожее на дружеское, а всё остальное время они держались друг от друга на расстоянии, достаточным для вынужденного сосуществования рядом.
Мысль о том, то он мог, наконец, перейти грань в осыпании Геньи бранью, отзывалась чувством, будто все внутренности делали оборот вокруг себя и переворачивались, так что на секунду начинало мутить, и Санеми тут же встряхивался, мотая головой и передёргивая плечами.
Извиняться он не собирался ни при каких обстоятельствах, потому что Генья мог счесть это шагом глобального примирения — шагом в сторону восстановления их прежних отношений, и тогда пришлось бы заново его отталкивать и возводить между ними стены выше прежних, а Санеми не был уверен в том, что у него найдутся на это время и силы, когда столько уже потрачено, да и сам факт извинения — даже попросту укол вины, который он успел почувствовать, а теперь старался заглушить — ударял по нутру и обозначал первые штрихи трещины, которая в любой момент после произнесения извинения вслух могла прошить его насквозь, раскалывая панцирь многолетней защиты.
Санеми определённо не собирался извиняться.
В конце концов, Генье только на пользу, чтобы впредь точно не лез — то, что он решился наброситься, обозначая пересечённость границы терпения, в таком свете ложилась Санеми на руку, и заглушить покалывание в груди при воспоминаниях становилось легче.
Ночь в буквальности пролетела мимо него, так что с восходом солнца, когда его свет стал затапливать лес, просачиваясь между деревьев, Санеми вскинул голову и заморгал, а ко всем и без того противоречивым и неуживчиво ворочающимся внутри чувствам добавилась ещё и горчащая досада, потому что не заметь течение времени — значит, не заметить ничего вокруг, и демоны могли проскочить вне его внимания, не увиденные и не услышанные за слишком громкими размышлениями и переживаниями, как бы сильно Санеми не хотел отрицать, что сколько-нибудь переживал о произошедшем — от бурления за грудиной было никуда не деться. И поэтому появление в поле зрения Томиоки, идущего размеренным шагом и без малейшей хмурой морщинки на лице, разрешило ему выдохнуть в осознании, что ему повезло не пропустить нападение.
Хотя это нисколько не уменьшало его вины за рассеянность — если не открытое нападение, то шпионов всё ещё никто не отменял.
— Возвращайся один, а я здесь останусь караулить, — отрывисто бросил Санеми, не дождавшись, чтобы Томиока подошёл вплотную, и тот сразу остановился, окинув его взглядом — ожидаемо не пролегло и складки между бровей, словно он нисколько не был удивлён таким решением.
И Санеми остался в одиночестве.
Дневной лес не был похож на ночной, и дело было вовсе не в видимости — дело было в том, что он иначе звучал, потому что в ночном лесу внимание цеплялось за каждый шорох, и различить чьё-то появление не составляло труда, а когда всё было утоплено в солнечном свете, то и внимание притуплялось за трелями и шумными перепархиваниями с ветки на ветку птиц или шорохом пробирающихся через кусты животных. Даже ветер шелестел листьями совсем по-другому, будто бы громче, и в совокупности со знанием, что днём демоны не перемещаются, это притупило внимание Санеми, который сел прямиком на землю, прислонившись затылком к стволу дерева, и закрыл глаза, позволив сонной тяжести собраться в веках.
А потом раздался громкий треск ломающейся ветки, точно на неё наступили.
В голове как хлопнуло, а глаза распахнулись — солнечный свет резал после пребывания в полудрёме.
Ладонь крепко обхватила рукоять клинка в готовности в любой момент его обнажить, а сердце в груди разом потяжелело — мысленно приказав ему замедлиться и притихнуть, хотя и знал, что это физически невозможно, Санеми повернул голову в сторону, откуда донёсся треск ветки, и прислушался в попытке различить шаги. Если там действительно кто-то был, то и он замер, потому что треск истаял в воздухе, а никаких других звуков следом не раздалось, сколько не хмурился Санеми, напрягаясь всем телом и вслушиваясь в тихое шелестение живущего по своему обычному укладу леса. Так прошли томительные секунды — ничего не происходило, и пальцы вокруг рукояти клинка дрогнули в порыве разжаться, но сразу же обхватили её крепче, а Санеми разомкнул губы, как можно беззвучнее выдыхая, и плавно перенёс вес с одной ноги на другую, приподнимаясь, чтобы затем вытянуться всем телом и выглянуть из-за дерева. Он и сам мог зашуметь в любой момент, так что лодыжки звенели от напряжения, лишь бы под собственными ногами ничего не переломилось, выдавая его присутствие — вряд ли это был демон, учитывая дневное время, но и люди бывали разные, чтобы привлекать к себе внимание и позволять кому-либо узнать, что заброшенное лесное жилище больше не пустует.
Между деревьев стояла Незуко, замерев всем телом, точь-в-точь готовый в любую секунду сорваться с места зверёк, и их взгляды встретились, как только Санеми высунулся из-за дерева.
Сперва он выдохнул — резко и громко, так что разом расслабившееся тело налилось тяжестью, словно и шагу не в состоянии сделать.
А затем до Санеми дошло в полной оглушительной мере дошло, что Незуко стояла посреди леса в одиночестве — та, чья жизнь обозначена главной ценностью охотников, которую они обязаны защищать.
— Какого ты сюда притащилась?! — вырвалось у него с рокотом и вместе с тем шипением через зубы, стиснутые с таким остервенением, что затрещали, словно готовые раскрошиться в любую секунду от чрезмерного давления, а челюсти свело. На этот раз пальцы разжались моментально, отпуская рукоятку клинка, а сам Санеми в считанные секунды оказался рядом с Незуко и схватил её за локоть, встряхивая тряпичной куклой. — Мы, значит, из-за тебя застряли в этой грёбанной глуши и носимся, как идиоты, по всей округе, лишь бы спрятать такое несусветное сокровище, чтобы ты шлялась в одиночку?! — желание снова встряхнуть Незуко, а затем сделать это ещё и ещё раз, пока мозги не встанут на место, разъедало его с головы до ног с такой силой, что всё тело трясло от необходимости сопротивляться этому желанию, удерживая в голове мысль, что его приоритетная задача и обязанность — это защищать её, даже если от самого себя.
В первые мгновения Незуко не шевелилась, а только смотрела на него распахнутыми глазами — даже не дышала, как показалось по ни разу не двинувшейся груди и не раздувшимся ноздрям.
А потом её губы широко растянулись, а верхняя изогнулась и приподнялась, обнажая заострённые и удлинившиеся клыки. В то же время зрачки вздрогнули и сузились, вытягиваясь в тонкие полоски, а из горла у Незуко вырвался рык — утробный и вибрирующий, откровенно предупреждающий, а её рука под пальцами Санеми напряглась, что мышцы на ощупь стали каменными — не сжать.
Вместе с судорожным громким вдохом у него по груди растеклась волна густого жара, стремительно затопившего каждый уголок зареберья и охватившего собой каждый орган.
Крепко сжатые челюсти вмиг расслабились, и Санеми издал короткий рваный смешок — едва слышный и больше похожий на громкий выдох. За прошедшие пару дней они успели не единожды оказаться в ситуациях, когда воздух между ними звенел и подрагивал от напряжения, однако ни одна из них не приводила к тому, чтобы Незуко настолько открыто показывала свою натуру хищного демона по отношению к нему.
— А ну подбери-ка зубы, — процедил Санеми, не переставая улыбаться, и наклонился к ней в такую близость, что ещё немного — и соприкоснулись бы кончиками носов, — а то можешь остаться и без них — не припомню, чтобы был приказ сохранить тебя в целости.
Пускай об этом и правда не говорилось вслух, но само собой подразумевалось — и Санеми об этом знал, однако то, как хлопнули ресницы Незуко, а зрачки дрогнули и округлились, возвращаясь в человеческий вид, доставило ему неописуемое удовольствие, сделав расползшуюся по лицу улыбку искренней и граничащей со смехом, от которого подрагивал живот и пузырилось в горле.
Выпрямившись, но не выпуская её локтя, Санеми перестал улыбаться, задумавшись над тем, что нужно было вернуть Незуко назад в жилище, и тащить её за руку, как и видеться с остальными, он не испытывал никакого желания, однако отправлять её одну было нарушением собственных же слов о том, что ей нельзя передвигаться в одиночку, пускай день и был в самом разгаре. Никто не знал, что на уме у Мудзана, и к каким методам он может прибегнуть в стремлении выловить Незуко и заполучить её способность, так что Санеми, прикрыв глаза и протяжно вздохнув, признал, что провести её обратно придётся, насколько бы сильно ему не хотелось отказаться.
— Идём, — процедил он и поволок Незуко в сторону жилища, не выпуская её локтя, будто она была в состоянии броситься бежать, и Незуко ожидаемо упёрлась, даже рванулась в другую сторону, высвобождаясь из его хватки, и в тот же момент Санеми разжал пальцы — от неожиданности не устояв на ногах, она взмахнула руками и рухнула на землю, подняв вокруг себя облако из земляной пыли и подлетевших опавших листьев.
С глухим ударом у неё из рукава выпала и прокатилась на земле пара яблок, подмигнув бликами на идеальных глянцевых боках. Санеми опустил на них взгляд и моргнул — в лесу не было ни одной яблочни, чтобы Незуко могла сорвать их по дороге, да и не было в этом никакого смысла, потому что демоны не едят такое. На ум приходило только предположение, что она стащила их из припасов, но в этом по-прежнему не было смысла, возвращая к напоминанию, что демоны не едят яблоки.
— Подворовываешь? — хмыкнул Санеми, скрестив руки на груди и дёрнув уголком губ в подобии усмешки, однако хмурился при этом, продолжая метаться мыслями в попытке сообразить, для чего Незуко притащила с собой яблоки — в ответ ничего не прозвучало, зато она дёрнулась вперёд и принялась их подбирать, прижимая к себе, как драгоценность. — Ты оглохла? Я вопрос задал, — цыкнув и нахмурившись сильнее, Санеми опустился на корточки напротив и склонил голову к плечу. Отсутствие понимания, что у Незуко в голове, и невозможность самому сообразить — слишком мало данного для этого — поднимало в Санеми волну бурлящего и тёмного раздражения. Он был человеком и охотником и должен был уметь предугадывать мысли и действия демонов, чтобы успешно их одолевать, но сейчас был вынужден напрямую спрашивать и терпеливо ждать ответа — и последнее было хуже всего. С паузой, за которую Санеми успел скрипнуть зубами, Незуко пробормотала что-то неразборчивое и крепче прижала к себе яблоки, будто боялась, что он их отберёт, и в носу защекотало смешком. — Ничерта не слышу. Весь голос вчера потратила, да? — насмешливо фыркнул Санеми, и улыбка поначалу застыла, а потом треснула у него на губах, когда Незуко выбросила вперёд руки и в буквальности впихнула ему в руки яблоки, выпалив:
— Вам! — и сразу подскочила, рванувшись в сторону жилища раньше, чем Санеми успел сообразить, рефлекторно вскинув руки и перехватив яблоки, ударившиеся в середину груди, что в кости глухо заныло. Он всё равно крутанулся, привстав, и успел только заметить, как Незуко мелькнула между деревьев, а потом исчезла из видимости, так что оставалось надеяться, что она и правда доберётся обратно, не вляпавшись при этом в неприятности.
Ругнувшись себе под нос, Санеми опустил взгляд и уставился на яблоки: к ним успели прилипнуть пару листиков и осесть земляная пыль, а ещё они были тёплыми после рук Незуко, и последние несколько мгновений перед тем, как она умчалась, оставили после себя абсолютную пустоту в его голове.
С чего вдруг она принесла ему яблоки?