Воспоминания в зеркале

Входная дверь скрипит, когда уставший уже от жизни Чонгук входит в дом. Он мычит, откидывает тяжелые ботинки в сторону и еще с минуту стоит в прихожей, одновременно прислушивается к домашней обстановке и разминает ноющую стопу. И как к нему незаметно подкралась старость и боли в суставах… — Джинсу? — тишина. — Милая, ты дома? На часах было около половины одиннадцатого, и он успел обматерить всё, на чем стоит свет и пробку, в которую он безбожно встрял. Чонгуку хотелось одного: умыться и вырубиться на мягких подушках, желательно ещё обмотаться в тяжелое одеяло. Прелесть. — Уджин? Сын сидел за компьютером, параллельно что-то писал в тетради и совершенно не замечал его присутствия. Чонгук иногда поражался многогранности своего сына, вот честное слово. Разом он может выкинуть тебя в стратосферу с запахом сигарет и порванными трико, а иногда удивляет, когда сидит вот так спокойно и делает уроки. Он точно его сын. Чонгук медленно подходит к нему, осторожно водит по плечу и делает специально удивленное лицо. — Ты почему не спишь ещё? Завтра в школу, — миленько треплет по мягким волосам, немного отросли за короткое время. Пора бы ему их записать к любимому барберу. — Ну пап, — мычит младший. — я не доделал ещё уроки, был у Сынмина. Мама ушла куда-то ещё днём, трубку не берет. Вот я и сел за уроки. — Странно. Мне ничего не написала, — хмурится Чонгук, включая телефон. И правда, никаких смс о внезапной прогулке, или куда там ушла его жена. Джинсу обычно не грешит таким, если планируется какая-то пьянка или культурные посиделки с университетскими подружками, Чонгук, как истинная сплетница узнает об этом первым. Иначе почему они вообще женаты? Чонгук оставляет сына, наказывает, чтобы тот ляг уже спать, ибо время не стоит на месте, и сам уходит на кухню. На первом этаже витал запах вкусного ужина, который уже остыл, и который ему явно нужно подогреть, чтобы не схватить несварение, а этого ему не нужно. Решая не беспокоить жену, ушедшую на гулянку, и не звонить, Чонгук подогревает себе мясо на подливе с рисом и садится на поздний ужин. Телефон спокойно лежит сбоку, так и маня написать Джинсу, спросить, где она, и истерическая душа Чона выигрывает. Гудки долгие, дебильные, раздражающие. Он уже было отключил, но не успел, и звонок был принят. — Мой Гуки, — пьяный, мда, шикарный лепет. Джинсу охренительно пьяна. — скоро приеду, малыш. — Тебя забрать? Скинь адрес. — Н-нет, — смачный ик дребезжит линию звонка. Чонгук морщится. — я заказ-зала такси. Ложись спать… — Ладно, — кидает Чон и скидывает вызов. Джинсу всегда была довольно собранная, но такие гулянки открывали в ней немного шлюху, которая по приезде домой требовала член, который был очень и очень ей нужен. Просто жизненно необходим. И как Чонгук смел ей отказывать? Хороший секс перед сном ещё никому не вредил, но сегодня был другой случай. Мужчина был вымотан, выжат как банан в блендере, и ебать мозги, буквально, сегодня у него не было сил. Он надеется, что любимая жена его сегодня пожалеет. Ужин понемногу переваривался, и напоследок Чон решил полирнуть это дело сладким, которое обязательно должно было притаиться в их холодильнике. Он выуживает оттуда плошку с творожным десертом, хотя фруктов там больше, чем молочной основы, и Чонгук приятно жмурится, пробуя сей шедевр. Придется ему попотеть в зале, потому что в последнее время он грешит плохими перекусами и алкоголем, и Чон уже чувствует, что его расхваленные кубики куда-то испаряются… — Куда её запропастило, блять… — шипит Чонгук, поудобнее устраивается в постели, но без теплого тела рядом уснуть не получается довольно долго. Время полночь, со стороны комнаты Уджина ничего не слышно, значит, сын уснул. Внизу начинают слышаться шаги, бросок обуви куда-то в стену, и тихий мат в никуда. Вернулась. Чонгук надевает тапочки, даже не накидывает наверх футболку, ибо хочется побыстрее увидеть жену, которая наверное налакалась как чёрт в этот вечер. Ему было интересно, потому что Джинсу, как он и говорил раньше, не особо жаловала алкоголь, и выпивала максимум на Соллаль, до которого ещё как бы далеко… — Джини, — шепчет сонным голосом мужчина, почесывая живот. Холод с входной двери неприятно обдал его тело, из-за чего Чонгук морщится, смешно корчит нос. Джинсу все ещё сидела на пуфике, и пыталась расстегнуть пальто. — Я сейчас… подожди минутку. — Ты же в хлам, чертяга, — журит он жену, которую сейчас он хочет почему-то расцеловать, умыть ей лицо и уложить спать. — давай сюда. Супруга слушается, смирно сидит на месте и одним глазом наблюдает за Чонгуком, который слишком сосредоточенно расстегивает дурацкие клёпки на её черном пальто с золотистыми вставками, а милая брошка неприятно тычется ему в бровь. Джинсу холодными пальцами начинает мять ему шею, и Чонгук шатается от этой непринужденной ласки, потому что щекотно и прохладно. — Всё, вставай, — он помогает ей встать, и приходится обхватить Джинсу за талию, потому что та откровенно не стоит на ногах, а ехать в травму мужчина сейчас не хочет. Хочется спать. — Милый, я хочу… — опять ик. Чонгук уже поднимает бровь в недоумении, и думает, что Джинсу и вправду попросит у него секс, но он правда устал… — покурить. — Тц, — цыкает Чон. — пошли уже. Смысл отказывать? Жена пьяна, завтра возможно и не вспомнит, так что им можно немного пошалить. Чонгук крепко берет её за локоть, чтобы ненароком не упала, и, не застегивая пальто, ведёт к балкону. Джинсу что-то лепечет, улыбается и льнет к нему, потирается щекой о ничем неприкрытый бицепс. Чонгук хихикает, словно ведёт их на добровольную проделку, о которой их сын не должен ничего узнать. Он выуживает из кармана пальто пачку яблочного Мальборо, какую-то дорогую зажигалку и с прищуром смотрит на жену. — Ты так и не перестала? Всегда наготове, — хмыкает Чон, зажимая сигарету зубами. Фильтр слишком сладкий, отдает в зубы, но довольствуется тем, что есть. Джинсу тоже ждет, пока муж ей прикурит, и закрывает табак одной рукой от ветра. Она мычит от первой затяжки, и Чонгук откровенно ржет, смотря на такую непривычную для него жену сейчас. Для него она всегда была эталоном женственности, какого-то благородия, и он никогда бы не подумал, что его Джини может так элегантно курить в затяг. Он даже залип. — Я не могу, Чонгук. Меня постоянно дергают на работе, я не могу расслабиться от десяти чашек латте, все в мусор. Только эта дрянь может немного приструнить мои нервы, — спокойно говорит она. — и с Уджином я никак не могу разобраться. Меня колышет все это. — Я же говорил тебе, что из-за сына пора перестать себя накручивать. Он растет, вот и всё решение проблемы, — сигарета идёт хорошо, и Чонгук даже успевает насладиться таким вредным дымом. Яблоко оседает в горле, он думает, что зря прикусил кнопку. — Меня не так растили, милый. — А как тебя растили? Ты жила во дворце, а в прислугах у тебя были фрейлины? Ты не могла перечить родителям и ждала, пока тебе найдут мужа? Я не так себе представлял твою подростковую жизнь, милая. И в жизнь не поверю, что ты начала курить сейчас, в тридцать пять лет. Не дури меня, — парирует Чон. — Почти все так, как ты описал, но в современной интерпретации, — Джинсу садится на подоконник, совершенно не по-женски закидывает ноги на стойку балкона и делает очередной затяг. Пепельница все пополняется, а капроновые колготки придется выкинуть, потому что мелкий пепел оседает на нежной коже бедра. — Просвети меня, — ёжится мужчина от дуновения ветра, и думает, как бы не заболеть. — Я же рассказывала сто раз! — шутливо ноет она. Но продолжает, увидев щенячьи глаза мужа, который в восьмисотый раз согласен выслушать эту сказку, которая и вправду была жизнью его жены каких-то там двадцать лет назад. — Мама растила меня как истинную леди, которой нельзя было и неровного шага сделать. Постоянный контроль, от которого я позже начала уставать, и понимала, что что-то не так. Почему моя лучшая подруга могла сходить у друзьям на ночевку с пивом и снэками, а я сидела в четырех стенах и читала французскую литературу, черт бы её пробрал. Дай ещё сигарету, — кивает она на пачку, одиноко лежавшую позади мужа. — К семнадцати я порядком устала. Лихё перестала со мной общаться, потому что меня урезали в карманных деньгах в наказание, и однажды я просто не смогла угостить её обедом и купить билет в кино. Я тогда и поняла, что многие дружили со мной из-за чёртовых денег, которых у меня было навалом в банковском счете. Но он открылся бы только в моё восемнадцатилетие, и при условии, что я поступлю в Сорбонну на грант. — Мда… — тянет Чон, вспомнил сразу свою свекровь и поёжился. — Я поступила, и круг общения сменился. Но первую сигарету я попробовала в девятнадцать, а не в тридцать пять, так что выкуси, кусок ты мускулов, — смеётся Джинсу, щипая мужа за мышцы. — Я знаю, что у тебя остались травмы с детства, но пожалуйста, не перекидывай их на Уджина. Он знает, что делает, поверь мне. — Я стараюсь… — Джинсу уже дрожит от холода, так что ему не остается ничего, кроме как свернуть их мини-прогулку и увести жену в ванную. Сон приходит моментально, как только он касается подушки, и Чонгук уже предвкушает тяжелый день с новым работником, которому придется все объяснять и учить. Ему нравится его работа, но такие мелочи, как подбор кадров и их последующее обучение не так уж и ему по вкусу. Он думал скинуть этот экземпляр Хосоку, но почему-то он думает, что этот Ким Тэхён захочет другого. Он все придумает. А пока нужно поспать, и набраться сил. Чонгук обнимает уснувшую жену и сразу же засыпает.

***

Опять суматоха, суета, бесконечная возня, которая в этом офисе не заканчивается никогда. Чонгук рад, что он является основной причиной этого хаоса и управляет им, но ему иногда чисто по человечески хочется всех заткнуть и посидеть в тишине. Наверное сегодня он отпустит сотрудников на обед пораньше. — Хосок, что там по Ким Тэхёну? — Чонгук листает почту, удаляет ненужные письма, спамы и рекламу, и косит глаз на Хосока, который снова залип на своем телефоне. — Я сейчас нахуй выброшу твой телефон. — Тихо-тихо, не горячись. Он сказал что уже едет. Ты на время хоть посматривай, десяти ещё нет, — хихикает Чон. — Если он может есть мне мозги в девять вечера, то может и приехать пораньше, как хороший работник. Я уже хочу побыстрее ему все показать и рассказать, обсудить детали. — Нормальный человек приходит к времени, которое ему назначили. Не бурчи, — в этом здании только Хосок может с ним так разговаривать… — Так, ладно, какие у нас помимо этого планы? Чонгук устало трет покрасневшие глаза и выдыхает воздух с мятным запахом. Жвачка отлично справилась со своей задачей, пора бы выкинуть, что он и делает. Хосок листает заметки в планшете, что-то зачеркивает, пока на его телефон постоянно приходят сообщения. — Да напиши ты ей уже! Заебал! — орет Чонгук, кидая в друга кружком скотча. — Этот конфетно-букетный период, чтоб вас… я блевану сейчас. — Чего разорался? — Хосок спокойно берет свой телефон и отключает звук. — По планам… надо заехать на стройку и поговорить с прорабом, потому что после увольнения главного архитектора пошли проблемы. Он не может собрать рабочих в одну кучу, распоясались. Джихо умоляет побыстрее найти уже кого-нибудь. — Этот кто-нибудь уже должен стоять здесь, — шипит Чонгук. — Я тут! Они оба оборачиваются на дубовую дверь, что ведёт в кабинет Чонгука и замирают. Этот мужчина, которого он вчера уже собеседовал, стоял сейчас перед ними и часто дышал, пытаясь наладить дыхалку после пробежки. Волосы у него в привычном беспорядке, тубус колышется туда-сюда, а одежда как будто и не поменялась… — Вы успели отдохнуть, господин Ким? — в лоб спросил Чонгук, совершенно позабыв о приличии. Не об этом сейчас. — Мх, секунду… — Тэхён острием глаза режет графин с водой на журнальном столике и с позволения Хосока он бежит к ней, отпивает половину и с громким выдохом смотрит на них. Уже поспокойнее. — Я хотел подойти раньше, но в метро произошла давка, и я еле оттуда выполз. И да, я успел отдохнуть, Чонгук-ним. — Присядьте. Тубус можете отставить, ваши работы я гляну чуть-чуть позже. И так начинается их разговор. Тэхён говорит, что закончил один из университетов Лиги Плюща, долго работал в Коннектикуте в компании, которая взяла его сразу после выпуска. Его идеалом и правда являлась Заха Хадид, и работы Кима были интерпретированы в корейский лад. Чонгук откровенно засматривался на чертежи этого странного мужчины и немногословно аплодировал, потому что такой стиль он видел впервые. Да, корейские стандарты просачивались, но они были настолько утонченными и уникальными, что непременно захотелось воплотить эти проекты в реальность. — Они не идеальны, но я буду… — затараторил Тэхён, махая руками. — Вы приняты. Хосок открыл в неверии рот, потому что Чонгук ещё никогда так быстро не принимал людей на работу. Ещё на такую ответственную должность. А Тэхён словно припечатался к дивану и не смел оторвать взгляда от Чона, не верил своей удаче, и, наверное, покраснел, потому что слишком много всего… Чонгук сверлил взглядом Тэхёна и не мог понять, что привело этого человека сюда, в Сеул, когда в Америке у него было всё, и даже больше. Хотелось спросить, но спустя некоторое время Ким сам поведал им эту историю. — Я родился в США, но я этнический кореец. Меня растили по всем здешним традициям, и даже в школе я наряжался в ханбок и ковылял в этом красивом, но неудобном наряде. Все время, что я был в Америке, меня тянуло сюда, и каникул, проведенных здесь, мне не хватало. Конечно меня не хотели отпускать, я оставил некоторые свои проекты в разработке, но любовь к малой родине победила. — Это впечатляет, — вставил свои пять копеек Хосок, листая чертежи Тэхёна в электронном варианте. Втихаря даже открыл сайт компании, где в бывших сотрудниках все ещё числился Ким Тэхён. — Чонгук? Мне проводить господина Кима в отдел кадров? Упоминание отдела кадров сразу всколыхнуло в Тэхёне вчерашнее обещание Чонгуку, и он небрежно встал с дивана, посмотрел на Чонгука и сказал: — Дождитесь свой кофе, босс, я быстро. И ушел. Хосок хлопал глазами, вертел головой и хмурился. А Чонгук… а что Чонгук? Он понял, что сработается с этим человеком. Хоть он и странный, придурковатый, но идей у него много. А такие люди нужны ему в команду. Молодые умы, способные всполошить весь мир своими идеями. Пора ему основательно взяться за вторую мастерскую, отвечающую за здания за пределами Кореи. И он только что нашел мастера своим младшим сотрудникам.