Потому что именно здесь
Я хочу быть
Где так мило
И божественно
Heavenly — Cigarettes After Sex
Они все останутся светлячками в ромашковом поле. Смехом на затертых кассетах. Феликсу пятнадцать, а у Хёнджина потекло ягодное мороженное по щекам. Чонин обвязан радужными резинками на брекетах, а Чан опять проспал встречу, потому что всю ночь писал конспект за Минхо. Тот всю ночь целовал Джисона и, видимо, сегодня не придёт. — Джисон съел его. — Поставим свечку? — За упокой. — Чонин, тащи зажигалку. Феликс берёт липкую от мороженого ладонь Хёнджина, тот тянется за ковыряющим резинки Чонином, иногда он похож на дырявый ловец для бабочек. Как-то раз арбузный чупа-чупс с жвачкой застрял у него между резцом и клыком. Фруктовые слюни смешались со слезами и надеждами не лишиться жевательного аппарата. От всего этого Чонин продрог. Это был первый раз, когда он показал клыки, пусть и в ягодно-сахарной крови. — Возьмёмся за руки же, братья, ведь бог отобрал у нас нашего мяукающего товарища.—Феликс не сказал, но точно видел, как их переплетенные ладошки засветились. — Вы идиоты. Минхо стоял под засохшим остатком абрикосового дерева и блестел всем подряд: серёжками из бутылочных осколков, бусами с акриловым золотом, скобами на свитере и звёздами на губах. Вообще, сначала он наклеил их на щёки, но в уважение к веснушкам Феликса перелепил, потому что клея много, а Феликс — один. Минхо носил круглые очки с близорукими линзами и карамельные конфеты в карманах. Он уверен, что Джисон влюбился в эти конфеты, а не в него. Ли всегда надевал старые кроссовки из секонд-хэндов. Такие кроссовки, глядя на которые, мама обычно говорит «в них сто процентов хоронили какого-то деда-хипстера, не смей их брать», а через пару минут их точно заберёт Минхо. — Мы призвали его, спасибо, бог разноцветных пуговиц и отпавших кошачьих усов. По дороге потерял ещё четыре руки? Кстати, где Джисон, опять словил карамельный трип? — Разве что тот, который путешествие. Отлёживается в постели, считает квадратики настенного ковра, сказал, что подтянется позже, когда, ну, сможет встать на ноги. Джисон не состоял в их тусовке официально. Он, типо, зависает с Минхо, потому что тот очень любит внимание и широкие улыбки, а ещё когда его до вылетевших кроватных пружин втрахивают в постель, но больше всего широкие улыбки. Феликс познакомился с Джисоном самый последний, но по рассказам, это что-то маленькое, в кипячённых джинсах с травяными пятнами на коленках и в огромных рубашках, иногда передаёт остальным значки, брошки и пластинки с японским джазом. Минхо рассказывал, что Джисон невероятно рисует и читает рэп в местном клубе, а Хёнджин сказал, что Джисон — безработный наркоман. Феликс верит Хенджину, но не когда дело доходит до Джисона. — Принёс? — Принёс. Минхо передаёт пакет Хёнджину и они идут к лягушатнику. Лягушатник — это озеро, которое в прошлом году они закидали лягушками. Лапками, тельцами, глазками, и игрушечными звуковыми коробками с кваканьем. В прошлом месяце Чонин перепутал и кинул туда брошку в виде лягушки из хризолита, которую Феликс очень просил беречь. В теории, Чонин сберёг, никто не украдёт брошку на дне озера. В тот вечер чуть не случилось второе кровопролитие, первое было, когда Хёнджин полез за шелковицей для Феликса, испачкав всю футболку в ягодной кровище, а потом и всю траву в кровище своей. У Хёнджина с Феликсом доверительно-целебные отношения. Про них никто не говорит вслух, но все это точно знают. В комнате Феликса душно и пахнет цикорием. В комнате Феликса сборище звуков и полевых цветов в банках. Тут жужжит настольная лампа, бьются одна об одну планеты из двд дисков, шипит купленная виноградная газировка и смеются два солнечных мальчика. Хёнджин читает Феликсу норвежские сказки и укутывает связанным в одеяло тёплом. Они познакомились на второй неделе существования банды, когда Чонин привёл «очуметь какого солнечного старшего, вы просто будете в шоке». Остальные и в правду были в шоке. Минхо подарил Феликсу набор наклеек с лягушками, Чан разукрашенный кастет, а Хенджин себя со всеми потрохами. Они, как маленькие щенки, играли, кусались, кричали и зализывали друг другу раны. Хёнджин и Феликс — дворняжки с фиолетовыми хвостами, болеющие разноглазьем. — Подвинься. Хенджин заползает под одеяло и перебирает блондинистую холку. Целует за ухом, шепчет что-то на эльфийском, и планеты под рёбрами Феликса взрываются. Про них никто не говорит, но Феликс за Хёнджина разорвет до мясного конфети. Книжно-оранжевую романтику прервал стук в окно и звук падающего в кусты тела. — Открывайте, сопляки, Чонин проиграл кусту шиповника. Нам нужны бинты и карамельные медведи. Пока Хенджин затягивал Сынмина и Чонина через окно, Феликс бегал по квартире и искал спирт. — Спирта нет, есть Джин — Загадываем желание? — Приклеиваем Чонину его мясо. Сынмин был не самым старшим, но самым умным. Таким, что прочитал все книги из бабушкиной библиотеки и рассказывал её подружкам про идеи Гризингера вперемешку с недостатками рецепта яблочного пирога. Сынмин пришёл в банду случайно, перепутав кабинет физики с отжатым у биолога кабинетом, где Феликс и Минхо строили ракету из консервных банок. Те сразу осознали, что такого надо хватать руками и ногами, ведь не каждый знает, что легче: банка кильки в томате или упаковка тунца. Он часто носил в миниатюрные книги во внутреннем кармане рубашки и листик с ручкой для «научного конспектирования происходящего во внешнем мире с нотками романтического внедрения», короче пытался признаться Чонину в любви путём описания дубовой коры. А у Чонина от Сынмина сводило сердце. Поэтому сейчас, сидя на кровати Феликса и смотря на то, как Сынмин лепит ему пластыри на колени, Чонин от страха задержал дыхание. Его лицо было таким красным, когда тонкие сынминовы пальцы клеили заживляющую ленту. От этих мыслей из ушей пошёл пар. — Вставай, сейчас комнату задымишь. Феликс, смотря на всю эту картину, решил спасать младшего, чему тот был не очень благодарен, но всё же лучше, чем снеговиком растечься перед Сынмином. — Кто выпил весь джин? — Минхо, вроде. Он ушёл за Джисоном крича что-то про колёса и языки. — Какие языки? — Джисоновы. — Хёнджин, не отрываясь от телефона, отвечал с максимальным безразличием — Блять, мы же собирались купаться. Феликс побежал искать Минхо, потому что пьяный Минхо — страшный Минхо. Хёнджин когда-то назвал его мартовским котом и не прогадал. Потому что так долго совать свой язык в рот Джисона надо уметь. Феликс нашёл Минхо валяющегося и плачущего в коридоре. — Ебаные шнурки.— Минхо пытался завязать свои кроссовки не выпуская из рук бутылку и заливая всё вокруг слезами. Из-за них звёзды на губах попадали на пол. Комическое месиво. Оповестив остальных про находку, Феликс пошёл искать жучков-курильниц. Минхо провел с Чонином дыхательную практику для успокоения, и все они пошли купаться. Если лягушатник был местом-хранилищем, то река — местом купания и охотой за ужами. Сынмин растелил покрывало, Феликс достал электрические свечки и разноцветную гирлянду, Хёнджин любовался, как волосы Феликса переливаются в свете гирлянд, а Минхо обнимал бутылку джина и думал о вселенской несправедливости, а ещё о молочном шоколаде. В этом было что-то своё, не в молочном шоколаде, а в чём-то теплом, пахнущем банкой с розовым вареньем и оголённым проводом. В том, как все они обкладывали одеяло подарочными грелками, которые Чонин нашёл в ящике. — Чан-хён с Джисоном пришли! Чан был лидером этой своры, хотя об этом они тоже не говорили вслух. Они вообще все важные вещи обсуждали сразу на телепатическом уровне. Потому что так всегда откровеннее. У них было правило: либо откровенно, либо тебе отрезают язык, даже если от правды слёзы из глаз текут. Так было, когда Джисон впервые признался Минхо, а тот так заплакал, что Джисон не на шутку испугался и упал в обморок. Чан был тем, кто отнёс Джисона к себе домой, а потом всю ночь объяснял Минхо, что если у него быстро стучит сердце, то это не инфаркт и не рак. Чан был мягким и ментоловым, с платиновыми волосами и вечно в чёрных толстовках. Такой пахнет домом и листовым чаем. — Я газировку принёс. У каждого из них были родители, но семьей они считали друг друга. Мама Феликса пыталась смыть его веснушки уксусной кислотой и плакала, когда Феликс просил остановиться. Родители Хёнджина накачивали его таблетками, чтобы получать пособие и закрывали в ванной. Чонину повезло больше всего, у Чонина родителей нет. — Чанбин придёт? — Минхо сидит в джисоновой кофте и перебирает плетёные браслеты. —Неа, он сегодня не в духе. — Он уже пол года не в духе. Если Чан был лидером, то Чанбин следил за тем, чтобы лидер не потух. Он делил людей на фейерверки и лампочки накаливания. Фейерверки выгорают очень быстро, существуя только для того, чтобы привлекать человеческий глаз, а лампочки они светят сутками, но нагреваются до такой степени, что в какой-то момент плавят своё же стекло, поэтому иногда их надо выключать. Чан был точно лампочкой, а Чанбин эту лампочку включал и выключал, поддерживая состояние стекла. Вот только уже пятый месяц он не появлялся ни на речке, ни в лягушатнике, даже на пиццу к Минхо не приходил. «Повзрослел» — говорил Чан, и от этого становилось как-то никак. Будто бы печень ложкой выковыряли. Об этом никто вслух тоже не говорил, потому что в этом случае слова могут сделать только хуже. Где-то сзади уже заплакал щенячьим скулежем Сынмин. — Я вам это, браслетики сплёл. И на Чанбина тоже сплёл, мы ведь своих не бросаем.— Минхо начал рыться в плетёном рюкзаке шумя значками и камушками в банках. Вот в этом и была вся прелесть школьно-лягушачьей банды, где .жуки ползают по коленкам, где шалаши строятся из старых бетонных плит и от крапивы чешутся ладони. Где течёт кровь из носа от случайного прилёта книжки в лицо, пока все смеются и разливают черничный чай. И даже когда их не станет, они будут светлячками в ромашковом поле. В объятиях и шерстяных свитерах. Танцующие дети солнца, навеки оставшиеся в солнечных отпечатках. Где Феликс всё так же таскает с собой разноцветную гирлянду, а Хёнджин любуется им. Минхо целует, как в последний раз, а Джисон делает всё, чтобы этот раз не был последним. Сынмин пишет Чонину стихи, а Чонин от волнения раздирает заусенцы. Где Чан, как лесной дух, следит за детьми. Где Чанбин повзрослел, но они всё ещё ждут, когда он вернётся.