Но понял я: лекарства — яд смертельный
Тем, кто любовью болен беспредельной.
У.Шекспир
Возвратиться сюда после стольких лет, очевидно, самая трудная задача для меня. Каждый шаг ворошит опавшие листья под моей ногой, они устилают мощённую дорогу к воротам, которые, я считал никогда больше не будут открыты моей рукой, со дня грандиозного побега, удавшегося по чистой случайности, нет, не по случайности, а по злому року. Да. Именно по року судьбы, эти врата открылись перед нами тогда, выпуская в мир, к которому, готовы мы не были. Решился бы я бежать сейчас, зная наперёд наше с тобой будущее? Вопрос сей не раз звучал в моей голове. Его вторил голос моего внутреннего «я», его задавал мне ты, призраком являющийся в белой горячке, при лихорадке или в те минуты, когда я имел возможность забыться в музыке, впадая в транс, пока пальцы мои плясали на клавишах пиано, пока их не начинало колоть, пока ноги мои не деревенели и их не сводила иволга и спина, от самого копчика до шеи, не занывала. Едва ли вся эта боль могла бы сравнится, тем не менее, с тем чувством, носимым мной под сердцем все эти годы. Готов поклясться, оно меня и убьёт в скорейшем времени, а потому мне так необходимо, пока я ещё способен дышать и ходить, посетить то место, где я тебя встретил впервые. Эдельвейс. Цветок, что гордо возвышается над всеми. Пламя. Окрасившее в кроваво-красный те далёкие годы моей юности. Дождь. Что заволок моё небо грозовыми тучами. Слышишь ли ты песнь тех первых капель, сорвавшихся вниз. Слышишь ли ты песнь нашей с тобой юности? Я наваливаюсь всем весом своего тела, чтобы открыть ворота закрытого нами прошлого. Делаю свой первый шаг на пути к неизбежному, и воспоминания охватывают меня, вместе с ветром, сорвавшим с головы моей шляпу, унося её вперёд, к тому самому пансиону, ставшему домом в первые годы нашей учёбы. Украдкой от самого себя, я поднимаю взгляд, отсчитываю по закрытым окнам этажи. Первый. Второй. Третий. От ворот четыре окна налево. Пятое. Когда-то было нашим.***
Роскошный пансионат на севере Италии, не так далеко от Беллуно. Ехать сюда из города примерно от полтора до двух часов. Здесь, укрытая от посторонних глаз, находится частная школа, исключительно для детей членов мафии, исключительно для их сыновей. Подобный закрытый пансионат находился под защитой несколько наиболее влиятельных семей, что являлось залогом того, что никто из старших властителей мира сего не станет нападать на отрока своего конкурента. Нейтральная территория, если так может казаться. Детей же в потасовках коронованных отроков никто не упрекнёт. Сюда попадал каждый, кому судьба предначертала связать себя крепкими узами с «семьей». Здесь раскрывались потенциалы, оттачивались лучшие навыки и умения, здесь каждый мог продемонстрировать кто он есть и чей он сын. — Гляньте, вон там! Прямо там! — звонкий, немного гаркающий, впрочем, как и у многих мальчишек в их переходном возрасте, стоит полагать, голос, был призывом для остальных оглянуться, кинуть взгляд в ту сторону, куда указывал длинный указательный палец. Ещё совсем молодые, они слетались точно чайки на крик одного, распахивали шире глаза и смотрели жадно, с горящим любопытством шептались меж собой. — Ещё один светленький, хаха, смотри-ка, — долговязый подросток, почесал свой затылок, толкнул локтём приятеля, что стоял рядом, толкнул прямо под рёбра, отчего и без того стоящий букой парень ощетинился ещё больше. Он глянул волком, почесал бочину и сделал шаг в сторону, поправив сумку, перекинутую через своё плечо. — Одним больше, одним меньше. Пф, будто тут белобрысых этих мало. Торфяную башку вспомни, а, -скорчив мину, при взгляде на новенького, хмурый подросток вновь глянул на своего друга, что смотрел в след новенькому, глядя, благодаря росту, над толпой собравшихся учеников-первогодок. — Иди уж! Нам ещё лабораторную решать. Намешаешь чего не того, и профессор Верде тебя сожрёт. Брюнет улыбается, жмёт плечами, будто жестом этим и выражением собственного лица говоря: да пусть, не в первой уж. Но даже так за товарищем идёт следом, поглазеть на новенького, да может и познакомится с ним ещё успеется. — Хо-хо, а ведут-то его в общежитие к старшим, -гетерохромные глаза сощурившись, смотрели на новоприбывшего, того, кто сейчас ведом был Червелло, считая, казалось бы, каждый шаг. Новенькие всегда интересовали его, казались неким свежим глотком здесь, в этом закрытом и ограждённом от всего внешнего, мира. Невыносимая тоска терзала здесь душу, молодую и рьяно ненавидящую любые оковы, в протест запрету желая всё сильнее его нарушения, с каждым новым разом продумывая планы побега всё извращённей. Сейчас же, захлопывая свой блокнот, цепляя к нему ручку, уже как юноша, спиной упирается в изогнутый ствол дерева. Пожалуй теперь, хоть немного, ему не предстоит скучать здесь. — Кажетесь заинтересованным, Мукуро-сама, -поднимаясь с травы, отряхивая штаны своей формы, сутулый парень, в забавной и столь нелепой шапке, поправляет очки. Стеклышко блестит на свету, солнечный зайчик бежит по щеке того, чьё имя было Мукуро. — Быть может и так, -тихий смешок завершает фразу. Тонких губ едва касается многообещающая улыбка, и юноша отталкивает от дерева, кивает своему компаньону, легонько подпихивая третьего члена своей, вроде как маленькой банды, по стопе, — Вставай, Кен, мы уходим. Собралось слишком много зевак. — Эээ… Мукуро-сама! Я могу их всех разогнать, если эти вам мешают! -буйный пацан вскочил на ноги одним махом, расстегнул лёгкую куртейку зелёного цвета и запустил было руку во внутренний карман. Достать так ничего и не успев, Кен шире распахивает глаза, хлопает ими без всякого понимания пару раз. — Нет нужды делать это сейчас. Идём, — один лишь жест, одна лишь пара слов, и возбуждённый предчувствием битвы подросток утихает. Он позволяет себе разве что тихо пробурчать что-то крайне невнятное себе сквозь зубы, но, когда руку его отпускают, куртку сразу застёгивает и идёт следом, с досадой пнув камешек под своей ногой. Кругленький, с одной лишь не самой гладкой гранью, камушек скачет по земле, дважды отскакивает от неё и дальше катится с холма, попадая под ногу иного юноши, и под ней же неприятно хрустя. Поправив на своей переносице солнцезащитные очки, молодой человек с выкрашенным в ядрёный, пёстрый цвет волосами, опускает мимолётный взгляд вниз. —Ши-ши, Лусс, глянь кто это, к нашему общежитию ведут. Свеженький. Как думаешь, какой он, а? -не ясным оставалось, как сквозь столь густую чёлку было возможным разглядеть хоть что-то. Копна светло-русых волос была зачёсана вперед на самое лицо, скрывала полностью глаза и часть носа, оставляя видным один лишь рот, неестественно растянутый в жуткой, плотоядной улыбке. Острые клычки росли, наскочив на соседние зубы и чуть выпирали, добавляя не то некой изюминки своему обладателю, не то портя идеальную улыбку ортодонта. —Оох, а тебе уж не терпится его узнать лично? Каков шустрец, -заискивающий смех и фамильярное похлопывание по узкому, острому плечу, Луссурия смотрит наискось, сквозь тёмные линзы следит за «свежей кровью» в их гадюшнике. Он смотрит и медленно убирает с Бельфегора, щуплого и костлявого подростка, руку. Новенького действительно вели в их общежитие, однако, лица этого самого «новенького» припомнить Луссурия никак не мог. Нет, нет и нет, его определённо ни разу здесь не было до. Ох, трудно же ему придётся, — мчится беглая мысль в цветастой голове перед тем, как молодой человек улыбнётся жеманно. — А уж не одно ли место свободно у нас в общежитии? -Луссурия лукавит, но склоняется немного вперёд к мальчишке рядом с собой, будто хочет увидеть сокрытые за густой чёлкой глаза. — Ши-ши-ши, точно же! К Скуало поведут! К капитану поведут! -парень хлопает в ладоши, заходится шишикающим смехов и говорит столь громко, что уже вскоре, весь о том к кому подселят новоприбывшего расходится сарафанным радио по всей толпе, из уст в уста передаётся и гомоном доходит до самого альбиноса, тащащего свой чемодан по дороге, уже дойдя почти до парадной двери общежития. — Скуало? -имя повторяется. Его смакует язык и после альбинос немного кривится. Звучало оно горько. Несло чем-то дурным. Не то, чтобы хотелось переживать уж слишком, но всё же, с этим таинственным некто придётся жить ещё несколько лет уж точно, в одной комнате, под одной крышей, и возгласы, хитрые взгляды, не добавляли какой-то уверенности в том, что жизнь эта будет тихой и беспечной. — Не стоит переживать, мистер Джессо. Мы храним надежды, что вы точно поладите, — одна из Червелло открывает входную в общежитие дверь, пропуская, как мог понять сам альбинос своего близнеца вперёд, а затем и его самого вперёд. Переступая порог и заходя в общежитие, вдыхая затхлый воздух, где в ярком солнечном свету летала пыль, Джессо ловит себя на странной мысли о том, что шагом этим, он в свой новый дом, но целую новую жизнь, в ту историю, что изменит его самого необратимо.